Ступени на песке

Владимир Тормышов

Перед вами повесть о дедовщине, что была и есть в армии, военных и мореходных училищах. Действие книги происходит в начале восьмидесятых в мореходке. Молодой курсант хочет получить профессию моряка, чтобы повидать мир. Всё бы ничего, но нравы того мореходного училища, куда попадает главный герой, сломали не одну молодую жизнь. Прошло почти сорок лет с событий, описанных в книге, но те, кто издевался над первокурсниками, до сих пор громче всех кричат, что такого не было. Книга содержит нецензурную брань.

Глава первая

Эта история началась для меня очень давно. Мне тогда было шесть или семь лет, и у моей матери была подруга, которая была влюблена в одного капитана дальнего плавания. Эта женщина приносила к нам домой фотографии этого бравого моряка и рассказывала, где он бывал и что видел.

И эти рассказы для меня, тогдашнего, ходившего в детский сад, и которому детский сад казался целым БОЛЬШИМ МИРОМ со своими страстями, радостями и желаниями, казались сказками. Волнующими волшебными сказками о каком-то немыслимо красивом сказочном мире, связанном с МОРЕМ. И именно море давало пропуск в этот сказочный мир.

Так началось мое увлечение морем. Через некоторое время я им просто «заболел, хотя ни разу в жизни не видел его. Примерно после седьмого класса я послал во многие мореходные училища запросы, чтобы они мне выслали программу обучения и условия приема для поступления в училище. Через некоторое время я получил ответы оттуда.

Внимание мое привлекло тогда Каспийское мореходное училище, что находилось в Астрахани по адресу, который мне почему-то внушал доверие: Балтийский переулок, 1.

Если говорить до конца честно, то я ни разу до этого не сдавал в жизни вступительные экзамены и подсознательно чувствовал в себе некоторый страх перед этой процедурой, а в КМУ принимали окончивших восьмые классы без троек, без экзаменов. Это решило все и предопределило мой выбор.

Правда, после седьмого класса тройки у меня были, и пятерок было не пятьдесят процентов, как требовалось при поступлении без экзаменов. Но в восьмом классе я «уперся рогом» и стал учиться не за страх, а за совесть. Закрутился как белка в колесе, и стал не хуже чем все.

Вдруг открылось во мне бездна незнакомых новых сил, я стал наверстывать упущенное, оказалось, что очень многого я тогда не понимал в школьной программе. Наверстывать приходилось самостоятельно по учебникам, а это было ох как тяжело. Но с течением времени я знал весь материал по школьным предметам не хуже, а может быть и лучше любого отличника. В тот год, на каких только олимпиадах я не побывал. Нигде, правда, ничего не выиграл, но участвовал, что для меня тогда было большим достижением. И самое главное я не заучивал материал, а научился его ПОНИМАТЬ.

Единственное, что меня огорчало в то время так это консервативное мышление учителей, которые при одинаковых ответах моих и признанных отличников мне чаще ставили четверки, а им пятерки. Умом я их понимал, — семь лет я учился, середина на половину, звезд с неба не хватал, но и двойки редко получал. И тут сразу вдруг с места в карьер: ученик начинает на глазах умнеть. Не всем это нравилось, и, видимо, срабатывал определенный стереотип, который закрепился за середнячками-хорошистами, к числу которых я и принадлежал долгое время.

Но как бы там ни было, восьмой класс я закончил с тремя четверками, остальные были только отличные оценки. И надеялся, что смогу пройти по конкурсу и поступить в мореходное училище.

С этими мыслями я и пришел к директору своей школы забирать аттестат об окончании восьмого класса.

Не знаю, как сейчас обстоят дела в средней школе, но тогда, в то дремучее время, когда начиналась моя юность, в моей школе собирались из двух восьмых классов создать один девятый, в котором учились бы лишь те, кто хотя бы что-то понимал и хотел учиться, а двоечников и троечников собирались из школы убрать, чтобы эти ребята шли в ПТУ и учились рабочим профессиям. Мамы толпами ходили к директору и умоляли оставить свое неразумное чадо в школе в девятом классе, чтобы ребенок мог по окончании школы поступить в институт и по окончании института не пойти в армию, ну и вообще потом «стать человеком».

Лишь я один во всей школе был неисправимый романтик, которого влекло море. И пришел сам забирать документы из школы, в то время как все остальные стремились в ней остаться.

Директор с удивлением посмотрел на меня, и вызвал мою классную руководительницу — Татьяну Ивановну, учительницу математики.

Я сидел в его кабинете, смотрел на этого умного и строгого мужчину, которого все боялись и уважали в школе. Ему было лет тридцать пять. Роста он был довольно высокого и крепкого телосложения. У него были чистые белокурые волосы и пышные усы, которым завидовала вся мужская половина школы. Во всем его облике чувствовалась какая-то сила и властность, но вместе с этим от него веяло каким-то неуловимым ароматом интеллигентности. Я никогда не видел близко его глаза, а сейчас я сидел напротив него и с интересом рассматривал его умные проницательные глаза и проникался уважением к этому взрослому человеку.

Наконец пришла моя классная руководительница, и, меня попросили подождать в коридоре. Через некоторое время учительница вышла, и меня пригласили в кабинет к директору. Он предложил мне сесть и долго молча с интересом, смотрел на меня. Я не знаю, что он думал в это время, но смутить этим меня он не смог.

Когда мне исполнилось одиннадцать лет, я был очень скромным ребенком и всегда, когда шел по городу, смотрел себе под ноги и никогда — на лица проходящих мимо людей. Но примерно в это время в моем сознании наступил какой-то перелом и однажды, когда я шел за своим братом в детсад, я стал рассматривать прохожих и смотреть, прежде всего, в их глаза. И тут выяснилась одна очень интересная вещь, которая тогда поразила меня до глубины души — все прохожие, и мужчины, и женщины, не выдерживали моего взгляда и либо отворачивались, либо опускали глаза вниз. Тогда я сделал для себя вывод, что эти люди не выдерживают взгляда потому, что у них была нечиста совесть. Я и подумать тогда не мог, что все эти люди были просто-напросто рабами. Рабами в душе. И в них глубоко сидела рабская привычка на всякий случай прятать глаза.

Намного позже, я узнал, что у приматов прямой взгляд в глаза означает прямой вызов, угрозу. Человек по сути одна из разновидностей обезьян, хотя и считает себя верхом творения. И любой человек подсознательно избегает смотреть прямо в глаза незнакомых людей.

И я выдержал долгий директорский взгляд, а он моего выдержать не смог, и отвел глаза в сторону.

— Ладно, — сказал он мне, — если ты так настаиваешь — я отдам тебе аттестат. Я просто не имею права тебе его не отдать, но сначала объясни мне, — зачем тебе нужно портить себе жизнь в таком молодом возрасте.

— Я не собираюсь портить себе жизнь, — сказал я, не понимая, что директор имеет в виду. — Я хочу поступить в мореходное училище, чтобы стать капитаном дальнего плавания и плавать в дальние страны.

— И ты думаешь, что ты выдержишь? — спросил меня директор, и глаза его наполнились невыразимой грустью. — Ты думаешь, что там, в этом твоем мореходном училище, все так хорошо и просто? Ты просто представить себе не можешь, какая там клоака и мерзость.

— Я думаю, что я справлюсь, — твердо сказал я, уверенный, что все слова директора не имеют под собой никакого основания и направлены лишь на то, чтобы удержать меня в школе.

— Боже мой, да ты просто не понимаешь, мальчик, что тебя ожидает, — голос моего собеседника был пропитан каким-то непонятным, пугающим сочувствием. — Да ты сбежишь оттуда, не пройдет и полгода. А потом будешь сидеть вот на этом же самом стуле, и плакать горючими слезами, умоляя меня взять тебя обратно в школу.

Это было уже слишком для меня. Он меня просто-таки достал своей добротой, и я, стараясь казаться как можно более взрослым и независимым, сказал голосом, уверенного в своей правоте идиота-фанатика:

— Не приду. Отдайте мне мой аттестат.

Директор посмотрел на меня с видимым сожалением, покачал головой и отдал мне аттестат об окончании мной восьми классов средней школы №29 г. Липецка. — Мой мальчик, боюсь, что ты не один раз вспомнишь этот наш разговор, — сказал он и пожал мне руку. — Впрочем, тебе жить.