Будущее

Владимир Юрьевич Василенко (2024)

Первое и единственное, выполненное в ключе «нового романа», прозаическое сочинение автора, интересное, прежде всего, свободой освоения художественной прозы, главным действующим лицом которой выступает сама среда осознанного существования. Сюжет, охватывающий две непересекающиеся группы героев, образует «временну́ю петлю Мёбиуса»: к концу романа героиня снимаемого фильма оказывается в начале описанных в романе событий, происходящих в поэтической студии, а один из поэтов студии начинает снимать описываемый в романе фильм.

II

«Он, видите ли, был у нее идеальным. И она, видите ли, об этом не догадывалась — тоже идеально. Не то чтобы “теперь таких не делают”, но рядом с таким испытываешь самую натуральную безответственность — за себя, за будущее, за время. Точно, за время.

Этот намек на природу идеала. Всякий раз… Непостижимая очевидность. Считается: так-то и так-то, и вот так… И вот видишь и понимаешь, что такое это все, что считается. И я, знаете ли, тоже ей не говорил. Не сказал. Зачем?

Я знал (как мы знаем красавца-пса, а тот, самое большее, как бы недоумевает, чего это мы), кто-то, кто видел нас (если видел), знал, она — нет. Это был секрет, мой и окружающей одушевленности. Вдвоем мы знали то, другое, а это — только я.

И потому мне казалось, я люблю ее сильней. Чем она меня. А вам, вам разве бы не казалось?.. Мне даже все равно было, что такое эта любовь.

Иногда чудилась провокация. В воздухе. Вроде как я должен сказать… Но… если я скажу… всего лишь об этом… всего только… Вдруг она разочаруется?.. Не сразу, но что-то произойдет, западет, останется, и я… останусь без нее. А вам бы не казалось? Если б вы знали о ней то, о чем она не догадывается… Разок-другой вам показалось бы: и она знает такое же о вас и думает, что любит вас больше, чем вы ее, — тогда б это была неразрывная связь. Понимаете? Когда каждый так думает, полагает, что знает другого лучше, чем тот себя (“ты цены себе не знаешь…”). Я думаю, тут настоящая связь. Ковалентная: оба дорожат тайной, принадлежащей другому, но доступной лишь тому, кто дорожит.

Я дорожил, понимая, что, видимо, только мне и есть, чем дорожить. Из нас двоих только мне. Не потому, что я безлик или пресен (дошел же я до того, о чем пишу). Просто, видимо, я был добытчик, она добыча. Та, что в зеркале. Прыгай.»

Дочитав эту вынесенную на изнанку суперобложки пространную цитату, Валя Сырцов перевернул книгу туда («Новые откровения автора тайно знаменитого “Супружеского максимализма”» под портретом седобородого победителя), обратно («Заднее некуда»)…

«“Как” написано — правдивее, чем “что”, поскольку, примерно зная, как устроен мир, мы понятия не имеем, что он такое», — вынырнуло в Валином сознании из его собственного утреннего, полусонного еще монолога — иногда вот так выныривает посреди дня… Тут же вспомнилось, как возле соседнего дома двух-трехлетний человечек сходил поутру со ступенек, вися на руке у мамы и тихо улыбаясь тому, что наконец это ему по силам… Потом — стометровка наперерез автобусу… к остановке!.. Просто так. Скорей, по привычке. На работу сегодня не надо. Потом… В автобусе… Какой-нибудь час тому назад… Необычное лицо, из тех, что запоминаются сразу, что составляют саму основу лиц определенного типа (в данном случае — основу лица Мэрайи Кэри), самым серьезным образом было обращено к нему, стоящему вполоборота к ней, сидящей по левую руку. Прямосветловолосое обрамление контрастировало с глубиной насыщенного цветом (карим до подозрения виннокрасной его основы) взгляда. Не совладав с собой, Валя, подчинясь оказанному ему вниманию-приглашению, поддержал этот взгляд, и, о боже! — это, начавшись, так продолжалось: не знакомые мужчина и женщина (как сейчас он прокручивал, задним числом видя все со стороны), не обращая внимания на безусловный смысл самого по себе визуального соединения «его» и «ее», словно подразумевая что-то еще помимо этого смысла, удерживали глаза друг друга. Конечно, он первый не выдержал, но, может быть, только для того чтобы, возвратившись, убедиться: она готова все это продолжать, только на этот раз не бесконечно, уведя-таки взор, наведя Сырцова на мысль о наших вторых глазах, удерживающих первые от превышения своих полномочий. Бред… Он привлекает внимание… Способен привлечь. Что, что она чувствует, что у нее на уме? Чем он задел? Важно невероятно!.. Но еще важней — ход ее мыслей, суть ее внимания! Всё, всё ее! Что в ее голове, в этой Вселенной? (Нет, это всего лишь попытка понять, овладеть откровением момента, чтобы…) Он потом, после повторит все в уме. Он запомнил: остановленная, неуловимая мимика и этот взгляд… Если сейчас опять — кончится тем же. Нет. Нельзя. Стоя уже у двери, он чувствовал ее прямо у себя за спиной. Выходя из автобуса на воздух, сворачивая в сторону, оценил внутреннюю неуверенность внешне твердой походки… Оглянулась…

Просто поглядели друг другу в глаза дольше обычного… И весь космос… Невозможность что-либо сделать, не-делание… Одновременно присутствующая и отсутствующая возможность… Модель всей жизни, всего нашего поведения во всех условиях нашего существования. И самих условий тоже — этого бескрайнего поля изводящего равновесия сил: «будет» — «никогда», «можно» — «нельзя», «вперед» — «никуда»… Но главное: он интересен! Чем — неважно… Вчера ведь тоже, и дважды… Не так, мимолетнее, но… Если бы только раз, случайно, но вот вчера ведь тоже… Прошлое за этим непроницаемым, внимательным взглядом, за, пусть винно-темными, но софитами — что оно? Что она вся сама, что ее глубина, опыт?.. И тут как возвращение к чистоте и точности ощущений на ум ему снова пришло, что если не с большей властью, чем прошлое и настоящее, то уж во всяком случае с более волнующей притягательностью распоряжается нами будущее, что, стоит только вообразить наши полеты во сне как нечто, относящееся не к прошлому, а к будущему, или же представить, что «В начале было Слово» произносится кем-то из будущего о прошлом, какое для нас — всего еще то, куда мы идем, приближая его, — и жизнь обретает новые смысл и объем, легче становится на душе, словно большая, прожитая нами любовь ждет нас, заблудших, на берегу… Твоя суть — чувство количества будущего, имеющегося у тебя…

Все не решаясь потратиться, Сырцов приоткрыл наугад книгу, перед тем как, скорее всего, вернуть ее на полку:

«Внимательно, как бы сообщая аудитории нечто большее, чем это свое молчание, оглядевшись, он начал:

— Сейчас, когда деньги уже у меня, я позволю себе с этой высокой, выше некуда, трибуны выразить свое отношение ко всякого рода церемониям, включая и организованную накануне Шведской Королевской Академией…»

— Возбуждает?

— По крайней мере, внутренне я абсолютно спокоен, — так, что там у нас?.. Ого!.. Ого!!!.. Он ставит-таки на полку. Видимо, название сбило винноглазую (ту! из автобуса!) с толку…

— Но это же нечестно.

— Что нечестно? Что именно?

— Н-ну… Не у всех же… снаружи.

— Что вы предлагаете?

— Не я…

Увлекаемый под руку, Валя плетется следом, чтобы быть наконец прислоненным к этой кафельной (откуда она взялась?) стенке. Обе ее руки — по сторонам, на высоте его глаз, кафеле́я.

— Послушайте.

— Что? Как бьется сердце?

— Я глубоко одинока.

— Насколько?.. Чем обязан? Я не…

— Не просто, не просто обязан… Я из будущего, там темно.

Э-э-э… пожалуй, нужен хороший синитар… Одета, вроде, прилично.

— Н-ну, здесь тоже… не очень.

Конец ознакомительного фрагмента.