Для маленьких девочек и мальчиков, которые думают, что они большие. Книга 1

Владимир of Владимир

Роман с камнем на шее, или автобиографический стёб в формате сумбура. Автор обращается к молодым жителям интернета – уличной клоаки и современным генералам песчаных карьеров, героям романа Амаду «Капитаны песка», и упаси Бог светлые и чистые души от этого чтива. Книга содержит нецензурную брань.

© Владимир of Владимир, 2022

ISBN 978-5-0056-9163-7 (т. 1)

ISBN 978-5-0056-9164-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ГЛАВА 1

1

— Пап расскажи историю какую-нибудь.

— Лучше сказку. — Внесла свое предложение младшая дочка.

Две девочки смотрели на отца, который не только никогда не рассказывал историй дочкам, но и даже в детстве не читал им сказок. И тем не менее он начал:

— Слушайте вовсе не сказочную историю. Жили были не тужили три поросёнка и один из них был я. Старшего звали Юрок, среднего Кент, ну младшего заморыша Шкет. Не то что это их имена по жизни, но в определённый промежуток времени, их так называли.

— Это вроде как Юрик, Юрий, Юрий Николаевич. — Уточнила старшая дочка.

— Именно. Множество разной нечисти в таком не сказочном мире, пытающуюся сожрать нас, разъесть изнутри, разложить, развратить, разчеловечить. Но это не сейчас, ввиду юного возраста наших поросят. Как мы помним по сказке, им троим достался волк. Странный такой волк и его погоняло Полковник, которое вообще не в какие ворота не лезло.

— Полковник, вроде как командир, вожак стаи. — Рассуждала старшая дочка.

— Не сказал бы что командир, но без него, никому вовсе ни как, как никак без гордости. Интересное свойство. Каждый талантливый человек гордится и самый не одарённый находит повод гордиться. Потому что умный гордиться умом и его деятельностью, а глупый придумает чем ему гордиться и так далее. Однако вернёмся к нашим поросятам, выскочившим на лужайку, где можно порезвиться, по хрюкать, по чавкать. И тут появляется он, матёрый волк, Полковник с очаровательной улыбкой:

— Друзья, я вовсе вам не враг, клянусь чтоб мне достался ад.

— А что же такое ад? — Спросили испуганно растерянные поросята.

— Ад — это человеческие страсти, не совместимые с первозданной душой человека, но так совместимые с его телом.

— Мы не верим тебе волчара. — Угрожая волку ногой, крикнул Кент.

— И я о том же. Вот смотрите, идёт по вашу душу старый волчища, ох и злющий Пенсионер, так вы его не слушайте, а сразу…

— Скушайте! — Закричали поросята. И налетели на старого злого волка под кличкой Пенсионер. И надавали тому тумаков, потому как ещё были малы и настоящей злобы не знали.

— Ах, какие шикарные поросята. — Похвалил поросят Полковник.

— Мы такие. — Подтвердил задира Кент с Юрком: — Хочешь и тебе накостыляем?

— Друзья, я лишь помочь хочу. Глядите, что за зверь идёт. Вот этот, волк убийца, недаром Патологоанатомом зовётся. — Появляется страшный, здоровенный волк и жутко воет.

— Страшно? — Шепчет Полковник поросятам.

— Да.

— А давайте вчетвером дадим ему под зад. — Предложил Полковник.

— Да. — Ответили глупые поросята и кинулись на волка-убийцу, прогнав и его.

— Ну вот мои юные друзья, мы и одолели этого убийцу. Ах как вы ему поддали, какие молодцы и храбрецы… — Хвалил поросят Полковник и они уже не замечали что он обнимает их сзади…

— Готовый слопать? — Тревожно спросили дочки.

— В точку.

На этом и сказки конец и маленькие послушные девочки закрывают глазки и засыпают. А вот «мальчиши-плохиши» и «Мафушеньки душеньки», собирающиеся в это время на ночную дискотеку, могут узнать продолжение сказки-рассказки.

Правда моя история больше похожа на сказку страшилку, но это только для хороших, послушных девочек, а я пишу для тех, кто вскормлен на общественном нужнике российского экрана «дома 2». Ну что же мои маленькие мальчики и девочки, пожалуй мы начнём.

Любят сказочные истории не только дети, но и взрослые. По той причине что в сказках, добро всегда побеждает зло. Душа то она по природе своей христианка, так или иначе, к добру тянется. К сожалению понятие о добре у каждого своё, а у взрослых порою это (добро) нажитое злыми и не праведными деяниями. Но это я отвлёкся о материализме, вернёмся к добрым поступкам нашим. А если быть точнее, к тому добру, которое мы ждём всегда по отношению к себе, ведь зла себе никто же не желает. Вот если бы все на земле жили по божественному принципу, — Поступай с другими так, как хочешь что бы с тобой поступали, всё вокруг бы изменилось. Казалось бы чего проще, и была бы на земле полная гармония. Но нет, я то знаю, что я пуп земли, крутитесь все вокруг меня. Правда есть только мизерная часть людей, не считая родителей заботящихся о своих детях, способная творить добро для нуждающихся, попавших в беду, просящих, и просто окружающих нас живых существ. И понять их добро может только тот, кому был уже край, а эти добрые чудаки спасли вас и помогли вам отползти от бездны. Да уж мои юные друзья, правда взрослых, если взглянуть на историю человечества, кровавая правда. От первых людей, где Каин убивает Авеля, и дальше больше, и потоки крови не прекращаются до наших дней, в непрерывных войнах, восстаниях, переворотах, не говоря уж о бытовых случаях частной жизни. Правда взрослых — это когда миллионы младенческих тел появляются на свет божий, в виде растерзанной абортом плоти. Но если вам повезло больше и вы не стали жертвой аборта, то как ярко светит солнце, и даже порой жить хорошо и весело. Почему так грубо и прямолинейно излагается это на бумаге, спросите вы? Излагается как суть аборта, убийство матерью своего ребёнка, про плаченное государством и дьяволом. Так не совсем сказочно порой начинается и заканчивается наша жизнь. Но если все же вам удалось родиться в этот мир, не значит, что вы обретёте счастье, а уж тем более осчастливите других. Не секрет, что пока ребёнок мал, он в общем-то беззащитен от окружающей его среды, способной погубить начинающеюся жизнь, каким либо образом. Причём это не всегда природные катаклизмы и злые серые волки, это просто находящиеся рядом (добрые) люди, способные влиять на жизнь, здоровье и воспитание подрастающего поколения. Ребёнок не внявший воспитанию, а следовательно не усвоивший что такое хорошо и что такое плохо, сам угроза своему здоровью и жизни. Впрочем это распространяется и на взрослых, вынесших из детства багаж непонимания. А уж когда эти детки вырастают и взрослеют, ну тут берегитесь все вокруг, трепещи флора и фауна. Взрослея, расширяется ваш маленький мир и кругозор, и оказывается, что этот мир-то не так уж справедлив, и часто особенно по отношению к вам. А как понять малышу самую банальную причину, по которой ему не покупают игрушку, ну что с того что у родителей нет денег, или у них другие планы. И не получив желаемого, ребёнок плачет от обиды, а если избалован, то и бьётся в истерике. Ведь малыш то ещё не умеет отличать глобальную беду, от мелкого хочу. Ощущения обиды у ребёнка от не справедливости сильней чем у взрослых, наверно из отсутствия опыта разочарований. Хотя покажите мне взрослого, который хотел бы чтоб к нему относились не справедливо? Поэтому дети и взрослые любят сказки, только у взрослых они несколько завуалированы, для придания товару большего звучания, — сериал, боевик, шоу. Но сказки то состоят из небылиц, то есть сказка ложь, да вне намёк, как и в нашем романе, добрым по мордам, от урок. Так вот, подрастая ребёнок часто теряет главное значение услышанного о доброте, для него остаётся только сказка — ложь. Тем самым меняется вектор от добра ко злу, а может и подмены светлого темным. Благо кругом сплошные учителя, нерадивые семьи, двор, а теперь и телевидение с интернетом и школа. Наверно это естественно не верить в то, чего нет, однако те родители, бабушки, дедушки рассказывая добрые сказки, проращивают в детском сознании элементы, частички, капельки доброго, светлого, и это одно большое, далёкое счастье ребёнка, остаётся там же с ним в детстве, не переходя в юность в процентом соотношении почти совсем. Становясь взрослыми, люди борются, воюют, уничтожают, оскорбляют, разоряют, обманывают ближних своих, и нет грехов которые человечество не подкладывает себе подобным.

— Значит на земле только зло? А как же тогда добро, любовь? Я же люблю маму, сестру, и ты их любишь, а бабушка и наши родные и друзья? — Спросила меня моя старшая дочка, слушая мои мысли в слух.

— Да именно так, любя одних и ненавидя других и делая гадости третьим.

— Ну почему так устроены люди? — Задала вопрос младшая дочка.

— Наверно всё дело в том, что часть людей уверена, будто весь мир создан только для них. Ну а другая не согласна. Первая половина не живёт по совести и не даст жить по Божески другой половине.

— Ну почему все именно так? — Не унималась младшая дочка.

— Возможно дело в нашем воспитании, или ещё хуже человеческой природе. Хотите я попробую рассказать историю про один двор? Для кого-то уже слишком маленький, ведь подросших и окрепших детей двора, влекла такая реально, волнующая неизвестность бытия взрослой жизни, находящийся за гранью двора. И только став взрослыми, все понимают, что лучшие и беззаботные годы их жизни, остались там в детстве, возможно в их дворе. Ну а тем, кто ещё учился делать свои первые шаги, двор являлся просто этаким центром вселенной. И так мы перенесёмся в начало шестидесятых годов, в то удивительное время, когда женщину идущую по улице и курящею на ходу, называли нехорошими словами.

Был летний день, с утра шёл дождь, то усиливаясь то ослабевая, на асфальте текли ручьи и увеличивались лужи. В середине двора была намокшая песочница, а рядом достопримечательность, детский деревянный домик, (Что-то вроде теремка), и если бы не дождь с похолоданием, тут играли бы малыши. А после восьми вечера, возможно, не взирая на погоду, в избушке встретится местная шпана.

Восьмилетний Славка, собирающийся осенью во второй класс, отодвинув занавеску, высунулся в окно. Дождь почти перестал и сразу выглянуло солнце. Но на улицу никто не спешил, и не напрасно, дождь вновь помаленьку начинался заново. Сегодня с самого утра Славка репетировал на баяне. Отец дал ему задание ещё месяц назад, ведь он его собирался отдать в музыкальную школу. Хоть Славян и окончил первый класс на одни пятёрки, и имея отличный музыкальный слух, тем не менее музыкальные занятия не особо ему давались. Однако отец был строг и настойчив, и хочешь не хочешь, Славяну приходилось учить ноты и тренировать пальцы. Хотя по началу он просто буксовал, пальцы не слушались, композиция сбивалась. Но вот сегодня, без родительской опеки, потому что они на работе, он самостоятельно занялся от нечего делать репетицией. И видя что у него начинает получатся, почувствовал кураж. Пальцы его работали отменно, и мелодия лилась без сбоев. А когда вышло все без ошибок, он пробовал снова и снова, и у него получалось. Вот в таком приподнятом настроении, он выглянув из окна во двор, увидел одинокую фигуру Шкета. Шкет был мал даже для своих шести лет. На нем была светлая рубашка с коротким рукавом и закрученные штаны с низу, с заплатками на коленках. Босыми посиневшими от холода ногами, он медленно брёл, шлёпая по лужам. Выгоревшие за лето светлые волосы слиплись от дождя, который начинал уже донимать. Но видно Шкета это не смущало, как истинного сына двора, большую часть времени проводившего на улице. Он все же надеялся, что кто-то выйдет из дому и присоединиться к нему. Но для начала хорошо бы спрятаться от дождя. Вот Шкет и решил укрыться в домике. Правда он и не подозревал что это произойдёт гораздо быстрей, нежели он рассчитывал. Бездельничая в одиночестве, Шкет шлёпнул ногой по луже, из под ноги вырвавшись, взлетели брызги. Эта маленькая шалость, как-то оживила ситуацию, переведя маленького сорванца из лениво-скучающего состояния, в заинтересовано оживлённое. Ведь ему не был ещё известен принцип поршня. Шлепок по луже, брызги, шлепок, брызги.

— Ништяк. — Сказал маленький босяк. И подпрыгнув шлёпнул смачно ногами по луже, что и вызвало фонтан брызг во все стороны. Увлёкшись физическими опытами с водой, малец и не заметил сзади идущую дородную тётку, прячущуюся от дождика под зонтом. В другой руке у неё была хозяйственная сумка, доверху наполненная продуктами, что и подсказывало нам причину её появления, и пребывания в благодушном состоянии. И в этом самом состоянии, её пребывания неуязвимости от небесной стихии, благодаря зонту, её окатил, причём с ног до головы, земной катаклизм в лице Шкета. Что естественно вызвало негодование нашей прохожей. Покрывающуюся каскадом брызг, тётку где-то можно было понять: — Иду себе в сухости не кого не трогаю, и на тебе, извольте холодный душ. В дальнейших событиях Шкет участвовал только как снаряд. Дамочка, как говориться (отоварила) малолетнего дебошира торцом сумки в копчик. Представительница слабого пола била по принципу стенобитной машины, тарана. От удара хулиган полетел по воздуху, перелетев практически лужу, переместившись с дороги на газон. И приземлившись на газоне, ещё скользил метра три, балансируя руками и всем телом чтобы не упасть. И далее, его понесла не ведомая сила от полученного ускорения, кинетической энергии тёткиной сумки, в его потенциальный зад. Пришёл в себя Шкет от такого скоростного режима, только у домика. Услышав только последнее слово, из поучительного тёткиного напутствия:

— Хулиган.

Славян, который был свидетелем этой сцены, наблюдая из своего окна на третьем этаже, оценил происходящее событие громким ржанием. Он в первые использовал в своём исполнении такую форму смеха. Смех, в такой импровизации показался ему занятным и он заржал повторно, для отработки приобретённого самовыражения. Шкет тоже оценил мастерство звучания радости, а затем и у лицезрел её источник, высунувшийся из окна. Подойдя неуверенной походкой под окно, источника лошадиного ржания, Шкет выдал дежурную фразу:

— Что делаешь? И не дожидаясь ответа, добавил: — Выходи.

— Что-то погода нелётная, лучше сам заходи.

Шкет поднялся на третий этаж и остановился перед дверью в нерешительности, до этого он никогда ещё не был у Славяна. Открывший дверь Славка, был рослым пареньком, и к тому же на два года его старше, а по этому авторитетным для Шкета. Ведь у подростков, год жизни кажется длится бесконечно. А временной промежуток Шкетовых шести лет и восьми Славки, приобретает очертание загоризонтной дали. Именно такое вот интересное свойство имеет человеческий возраст. В детстве день нескончаем а в старости, неуловим. Чем старше становится индивидуум, тем быстрее пролетает его восприятие жизненного цикла. Скажем так, этот цикл разгоняется с геометрической прогрессией, от прожитых лет, к грядущим. Отсюда парадокс, молодые в свои самые лучшие и счастливые годы, рвутся из них в перед, скорей, непременно скорей повзрослеть. Ведь там во взрослой и самостоятельной жизни, все самое лучшее и интересное, как нам часто, ошибочно кажется. И что мы вспоминаем теперь, когда мы взрослые? Да наше счастливое детство. Потому что там, было легко и беззаботно. И мы не успели натворить ещё всякой всячины, глупостей, может подлостей, да мало ли чего.

И так, появившийся на пороге в полосатых пижамных штанах Славян, пригласил промокшего посетителя во внутрь:

— Заходи. — Сказал он и бросив Шкету полотенце, добавив: — Башку вытри, а то за тобой мне ещё подтирать придётся.

Это было первое удивление заморыша, так как ему самому, не приходилось до сих пор подтирать пол. В однокомнатной квартире, где жил Славка с отцом и матерью, был не обычный уют. И было не обычно то, что на столе стояла вазочка до верха наполненная конфетами и печением. Не то что бы Шкет был обделён дома. Нет, просто все фрукты и сладости купленные его родителями, делились им со старшим братом по полам. А будучи сладкоежкой, Шкет съедал всю свою долю целиком, хоть его и тошнило не раз, после столь безвольных чрево угодий. Но больше всего поразил его воображение большой блестящий баян, лежащий на стуле.

Заметив интерес Шкета к инструменту, пристально разглядывающего баян, Славян пояснил:

— Репетирую. — И накинув на плечо ремень музыкального инструмента, нажал на клавиши, сам не подозревая того, что Шкет его первый зритель. И Шкет пришёл в восторг, от звучания живого звука, и от того как тот его развлекал; пел, смешил, а затем показывал диафильмы, при этом все время угощая печеньем и конфетами. Ну а Шкет не отказывался, как и все сластёны, он утром никогда не завтракал толком. А потом в течение целого дня, как и многие дворовые ребята, в азарте игр, забывал о хлебе насущном. Если они путешествовали, куда-нибудь в лес, и некоторые эти прогулки длились целый день. Это потому, что у наших первооткрывателей ещё были такие маленькие ножки, и такие короткие шажки. И если ты удалился на приличное расстояние от дома, тут уж хочешь не хочешь, а взять-то что-нибудь перекусить неоткуда. В такие моменты наши пацаны, не гнушались и подножным кормом, так называемой репкой или заячьей капустой, да и мало ли что могло утолить голод. Который иногда доходил до такой степени, что истощённый за день Шкет, чуть ли не на четвереньках возвращался к себе домой. А две недели назад, более старший Аво собрал пацанов, находящихся во дворе, и они отправились купаться, на городской пляж. Причём пошли пешком, за неимением денег и идти нужно туда километров десять, и назад столько же. Аво был самый старший, ему стукнуло уже десять лет, дружку его Сани девять, Старшему брату Шкета, ещё не было восьми, Валерке семь, ну а Шкет был самый маленький. Туда шли легко. На пляже, как всегда, сначала забавы, купанье, потом вспомнили про голод. Стали собирать пустые бутылки, что бы купить что-нибудь поесть, да видно поздно, ибо все ларьки только что закрылись. И вот эта ватага, голодных сорванцов, уже без всяких дальнейших забав, возвращалась домой. Старшие, подгоняемые голодом, ушли далеко вперёд от Шкета, исчезнув с его поля зрения. И только его старший брат Юрбин шёл рядом. А дойдя до старого города, тот уже тащил за руку полностью утратившего силу Щкета. При этом приходилось постоянно присаживаться для отдыха. И только в половине двенадцатого ночи, отец как добрый волшебник, искавший их по всему городу, подкатил на велосипеде. Кто-то из знакомых подсказал ему, где застопорилось дальнейшее движение, наших братьев. Оставшиеся пол километра до дома, долетели с ветерком.

Дождь закончился. Во дворе сразу появились пацаны, организовав игру в мяч. За тем откуда-то появились незабвенные бабульки, как без них.

В это время на чердаке одного из домов, сидели на ящиках, принесённых от магазина, четверо пацанов. Курили молча, периодически сплёвывая. Их старшего товарища взяли в милицию за хулиганство. И все дело шло к тому, что ему светила колония. Именно поэтому случаю, одиннадцатилетнего Серёгу тоже вызывали в милицию, пока как свидетеля. И вот теперь остальные томились, в ожидании его рассказа.

— Ну что менты? — Не выдержав затянувшейся паузы, поинтересовался Булат. Серёга явно увеличивший свой авторитет среди товарищей, после допроса в милиции, не спешил с рассказом. И теперь возвысившись своей причастностью в глазах пацанов, к той блатной романтике, о которой они слышали от старших товарищей, наконец заговорил:

— Да стукача из меня хотели сделать. А вот им, хрен в плечо! — И Серёга сделал соответствующий жест, ударил кистью одной руки, по внутреннему изгибу локтевого сустава другой. Затем продолжил:

— Главное в отказняк надо идти. Так учил наш кореш. Вот и я, не видел, не знаю. А следак давай меня путать. А я опять, не чего не знаю. За падло своих сдавать. Ну он так сяк.

— Как? — Не выдержав расплывчатости рассказа Булат.

— Так! — И Серега показал решётку, из своих перекрещенных четырех пальцев.

— Чо били?

— Да не, колонией стращали.

Пацаны с трепетом воображали себя на месте Серёги. И где то в подсознании, они всё чувствовали, рано или поздно им придётся узнать самим это ощущение допроса.

Одиннадцатилетний Булат считал Серёгу своим лучшим другом. В отличие от маленького, ужасно худого Булата, тот был крепок, дерзок в поступках, решителен, находчив, мог легко учится на четыре и пять но учился на три. Но самое интересное то, что Серёга сам был не равнодушен, казалось такому не нужному балласту как Булат. Дело в том, что именно слабость Булата, и рождала в Серёге харизму, оказывающею влияние также и на других своих товарищей, на без башенного Вовчика и тихоню Рогатого.

Все они проживали в одном доме. Одиннадцатилетние товарищи Вовчик с Рогатым, жили в среднем подъезде, Булат с Серёгой в крайнем правом со двора, так как дом был трёх подъездный. Обратная сторона дома, смотрела окнами на совхозное поле, то есть за нашим двором, и соседними, в то время заканчивался город.

Как мы видим, явный лидер среди наших пацанов был Серёга, по своим природным качествам. Правда Вовчик, хоть и был Серёге товарищем, но не всегда признавал его главенство. Одним словом без башенный.

Почему без башенный? — Спросите вы. Ну вот хотя бы, совсем недавно они ходили купаться на старый карьер, затопленный водой. А в этом году, первая половина лета была сухая и поэтому воды в карьере было мало. Обычно там можно свободно плавать, а тут полное мелководье. И пацаны раньше нырявшие с высокого берега рыбкой, на этот раз решились только солдатиком. Ведь глубина воды здесь была, не более полуметра.

— Серый, тут мозги об дно вышибешь. — Глядя в низ сказал Рогатый. — Или спину сломаешь, — добавил он, думая что тот собирается нырять головой в низ. Серёга же просто стоял на берегу раздумывая, правда при этом разминаясь махал руками и приседал. Что и давало повод Рогатому вообразить, будто тот готовится к прыжку в воду.

— Тут и ноги отобьёшь. — Добавил Булат и первый начал спускаться, найдя пологий берег. За ним было потянулся Рогатый.

— Эй Серый, кончай, тут совсем мелко! — Закричал Булат спустившись к воде.

— Да что я, совсем псих что ли? Отозвался Серёга, стоящий на крутом берегу, и видевший на сколько у берега мелко. — Если только солдатиком. — Примерялся к прыжку Серёга.

— Да я рыбкой могу. — Заявил Вовчик, стоявший за Серегиной спиной, и подойдя решительно к краю, посмотрел в низ. Ощущение было такое, что глубина всего-то 10 сантиметров. Что то потянуло его назад от склона и в его мозгу промелькнуло: — Нет такой силы, способной заставить его выполнить своё обещание. Рогатый смотрел то на Булата, по колено стоявшего в воде, то на Вовчика, как бы оценивая шансы. Наконец закричал:

— Стой! разобьёшься псих!

Вовчик обвёл взглядом своих взволнованных товарищей, стоящих внизу и упёрся в холодные, серые глаза Сереги, как бы всё понимающие и говорящие: — Да ты Вовчик трепач.

Молниеносный взмах рук, толчок ногами и тело стоящее на краю исчезло под водой. Серёга сверху наблюдал вход ныряльщика в воду. Было видно что удар об дно всё таки произошёл, сначала руками, смягчивший и изменивший траекторию вхождения в воду, а затем подбородком и грудью.

К счастью все закончилось благополучно и пацаны накупавшись вдоволь, теперь сидели на камне, и передовая по кругу, курили последнюю сигарету, загорая на солнце. У Серёги был заклеен подорожником палец на ноге, соответственно подбородок и грудь у Вовчика, что говорило о стиле ныряния наших героев. Ну а мы возвращаемся вновь на чердак, где слышен тихий голос:

— Ладно, пошли через крышу. — Сказав, Серёга подымаясь с ящика, и пройдя между балок и чердачных перекрытий, остановившись под люком. Подпрыгнув и ухватившись руками за балку, он ногами поднятыми вертикально вверх скинул люк, освободив проход на крышу. Вскарабкавшись с ловкостью обезьяны, скрылся из виду в чердачном отверстии. Друзья его последовали за ним, а дальше они спустились с крыши в низ по пожарной лестнице. Сразу за углом дома, наша шпана увидела грузовичок, стоящий почти в плотную к стене. Моментально оценив диспозицию, Серега сказал:

— Зырь на окне рыба сушится, с кузова легко стырить.

— Да на хрена она нужна? Сырая ещё. — Возразил Рогатый, добавив: — Дрисня проберёт.

Вовчик не раздумывая, ловко забрался на машину, одной ногой встав на край борта, а другой на подоконник, пытаясь быстро и без шума сорвать одну леску с сушившийся на ней рыбой. Однако жесть подоконника предательски громыхнула. Но он всё таки потянулся за гирляндой рыб, висевшей в самой верхней части оконного проёма. Рванул за нитку и с пол дюжиной окуней спрыгнул вниз.

— Атас! — Закричали пацаны. И в это время из-за угла выскочил хозяин машины и воблы в одном лице, и этому лицу было не больше 22 лет. Поэтому его смачный пендель с лёгкостью нагнал воришку, и тем самым дав Вовчику не только ускорение, но и шанс на спасение, увеличив отрыв от его преследователя. Ускорившись, Вовчик полетел по водной глади огромной лужи, образовавшейся после дождя, и имеющую в этот раз очень внушительные размеры. Он бежал аки посуху, даже не оставляя всплесков за ногами. От такого волшебного пенделя, перенёсшего Вовчика с одной стороны лужи на другую, даже не замочив его ног, в начале несколько дезориентировало маленького хулигана, который вместо того что бы удирать, побежавшего на встречу с удивительным волшебником, и мастером исполнения пенделей. Но затем отбитая физическая часть тела, воспротивилась новой встречи с ногой мастера, послав нервный импульс в головной мозг, и уже умственный процесс, вернул как говорится, все на круги своя. То-есть заставил его бегать вокруг лужи, меняя только направления, в зависимости куда бежал преследователь, стараясь все время остаться от него на противоположном конце лужи. Видя тщетность своих усилий, водитель предложил своему оппоненту:

— Сдавайся гад!

— На что гад ответил:

— На кося выкуси! — При этом демонстрируя ещё и фигу. Видя такое не почтение, водитель резко развернулся и пошёл назад к своей машине, открыл ключом дверь, и сев за руль завёл грузовик. Он включил передачу, автомобиль плавно тронулся собираясь вернуться в гараж, но увиденное представление, изображаемое молодым оболтусом, взбесило водителя. Празднуя свою победу и бегство врага с поля боя, хулиган выражал в не замысловатом телодвижение, напоминавшие что-то вроде танца ламбады и спуска на лыжах с заснеженной горы, причём при этом, очень красочно и выразительно-активно работал виртуальными лыжными палками, подымая обе руки, и резко бросая их вниз. Затем ламбада закончилась, и на её смену пришли вращения мифического хула-хупа, крутя при этом над головой оставшийся единственной рыбой, так как остальная рыба плавала в луже. Именно этот натюрморт в луже, больше всего возмутил и вывел из равновесия нашего шофера-рыбака, воскресив в его памяти понапрасну потраченные труды, как он ловил, солил и развешивал сушиться. Теперь в этой луже, плавали дары озера и его старания.

— Ну рожа, берегись. — Прошептал оскорблённый рыбак, мгновенно трансформируясь из водителя третьего класса Мишкина, в супер аса гонщика Шумахера. Машина резко развернулась и набирая скорость влетела в лужу-озеро, окатив стену соседнего дома, шквалом грязной воды, почти до окон первого этажа. А также и то место, где ещё мгновение назад глумился начинающий рыбный экспроприатор, который теперь нёсся во весь опор пригнув голову, от преследующей его штормовой волны, бьющей из под колёс в стену дома. Свернув за спасительный угол, Вовчику показалось, что его пронесло, ведь здесь Шумахерский болид не проедет, и он был отчасти прав. Но увы только от части.

— Там где пехота не пройдёт, и бронепоезд не промчится, наш гонщик-стайер пролетит, зря думал, что со мною это не случится. — Закончил такими словами свою песню Вовчик, видя стремительное приближение возмездия, в лице стайера Мишкина.

Догнав беглеца на противоположном конце дома, на этот раз водитель не стал ускорять беглеца пинком, а просто остановил его за шиворот. При этом несколько раз встряхнув того за шкирку, как бы приводя в чувство, или возвращая к его теперешнему реальному положению. Затем взяв за грудки нашего хулигана, начал воспитательный процесс. Водитель, скрюченным указательным пальцем правой руки тряс перед лицом Вовчика, периодически стукая по его кончику носа, приговаривая при этом, еле сдерживаясь от возмущения:

— Ну, ты не прав! Ты очень не прав! Как дал бы вот!

Со стороны Вовчик походил на провинившегося щенка сгрызшего тапки своего хозяина, и теперь заслужено принимая возмездие, ритмично кивал головой в такт назидательного пальца, то заинтересованно наклонив голову вбок, с вниманием слушая своего хозяина, и никак не понимая до конца, меры содеянной своей вины.

Остальные пацаны наблюдавшие происходящее из-за угла, только что обрызганной стенки дома, были бессильны чем-нибудь помочь своему товарищу. Хотя нет, Серёга перевёл взгляд с терпящего бедствие Вовчика на автомобиль, затем вновь опять на экзекуцию, и так несколько раз.

— Да. — Cказал он глядя на тарахтящий, и неосторожно брошенный грузовик, и тут в его голове родился план спасения друга, а так же и себе придумать геройскую роль в этой дворовой авантюре. Дело в том, что старший брат Серёги, несколько раз давал ему прокатится по полевой дороге на автомобиле. Имея в своём арсенале основы вождения, и такую удачу как не заглушенный транспорт, привело к следующему результату, как перемещение не осторожно брошенного автомобиля в центр лужи-пруда, где оный и заглох, от не умелых действий молодого угонщика. Но тем не менее удовлетворив Серегин коварный замысел. Угонщик выскочив из кабины, промчавшись по луже как вихрь, скрылся за углом с поля зрения водителя. И не напрасно он спешил, потому что в следующее мгновение здесь уже был молодой педагог, по эстетическому воспитанию подростков, несколько секунд назад отправивший одного своего ученика, к такой-то матери, подкрепив убедительность своих слов физическим внушением, в виде второго смачного пенделя. От которого даже Вовчик, на какое-то время утратил действительность происходящего и засомневался в правоте своего поступка.

Увидев своё средство производственного труда прямо по середине лужи, стоящее как старый баркас на мели, и нет никакой возможность подойти к нему не замочив ноги, наш водитель задумался, оценивая ситуацию. Посмотрев на детвору переставшую резвиться и наблюдавшую за происходящим с почтительного расстояния, он решительно направился домой, и уже через минуту вернулся на исходную позицию в больших резиновых сапогах. Победоносно прошествовав по луже до автомобиля, и сев в него, не торопясь уехал.

2

Юрок закончил мастерить рогатку, вместе с закончившимся дождем, который шёл с утра, поливая нещадно вытоптанную траву во дворе. Пришла пора опробовать, так сказать рукотворное изделие и в деле.

— Нужна срочно мишень. — Подумал он, и растворив окно, высунул голову наружу. С третьего этажа открывался вид на огороженный забором периметр, не совсем понятного предназначения, заросший бурьяном. В дальнем, левом углу того периметра, стояла водонапорная башня круглой формы, возвышаясь над городом. А перед ней газовая будка, и правее как раз на против Юркиного окна, электрическая будка. Судя по всему забор и огораживал эти строения. С левой стороны ограждения была дорога, с правой пустырь, на котором разместились гаражи, так называемые ракушки. За заборным периметром находился другой огороженный периметр, на территории которого фасадом к дороге стояло одноэтажное каменное здание, бывшее конторой, то ли строительной, то ли ремонтной организации. За ней небольшой авто гараж, и с другой стороны забора к пустырю, стояла база строй материалов. Ну а далее тянулись поля и чуть правее где-то в километре, красовался террикон, бывшей шахты. Оглядевшись, и не обнаружив нужного объекта для стрельбы, в лице какой-нибудь живности, типа котов, собак, Юрок закрыл окно. Однако его охотничий инстинкт требовал удовлетворения, ведь его в руках уже было оружие. Пару раз постучав молотком по радиатору, Юрок прислушался, потом повторил. В ответ раздался смачный звук, с первого этажа. Это так секретно переговаривались наши друзья, жившие в одном подъезде, друг над другом, а соответственно и имеющие один общий стояк отопительных труб. Это был условный сигнал: — «Ты дома? Выходи.» — Причём если сигнал повторялся, соседи второго и четвёртого этажей, также подключались к связи, барабаня по радиаторам: — « Имейте совесть! Перестаньте стучать»..

— Выхожу. — Ответил Кент, соответственно ударом по батарее. И когда Юрок спустился на площадку первого этажа, его уже поджидал семилетний сосед, с серыми глазами и слегка большим носом с горбинкой, на тонком лице.

— У тебя дома есть пустые бутылки? — Поинтересовался Юрок.

— Не знаю. А на фига надо?

Юрок без слов, деловито приподнял рубашку, и там из-за резинки штанов, торчала деревянная рогатка.

— Дайка. — Кент с восхищением рассматривая рукоделие, при этом прицеливаясь и растягивая в боевое положение, карманный инструмент хулигана. Это было оружие ещё не прошедшее испытания и Кент обронив скупые слова:

— Я щас. — Исчез за дверью своей квартиры. Через минуту появился вновь, но уже в несколько изменённом виде. У него появился живот, позвякивание выдавало что за пазухой были бутылки. Они скорым шагом, но при этом с деловым видом завернули со двора за дом. Пересекая дорогу, вошли через ворота в огороженный забором периметр, двигаясь по не кошенной траве, к водонапорной башне. У основания башни, на бетонной стяжке и расставили мишени, приступив сразу к огневым действиям.

— Ну чего, от сюда палить будем? — Поинтересовался Юрок, отойдя на значительное расстояние от бутылок. Кент смерив расстояние до цели, засомневавшись сказал:

— Далековато.

— Нормально. — Заверил создатель стрелкового агрегата.

— Как стрелять будем? По очереди? Кто первый? — Посыпались вопросы от Кента, которого уже охватил охотничий азарт.

— Начинай. — Скромно изрёк старший стрелок передовая рогатку Кенту. Ну а так как уговаривать начинающих стрелков было некому, типа: — «Вы же хорошие мальчики! Бросьте эту дрянь рогатку! Глядите вон идут девочки, какие они хорошие, послушные. Посмотрите у них сачки, помогите этим совсем юным натуралисткам, развить гармоничное мироощущение в окружающем их бурьяне, поймайте для них каких-нибудь козявок — букашек.» — Но нет, не слышат наши сорванцы этого внутреннего голоса.

Из рогатки со свистом вырвался камень, и не долетев до цели, врезавшись в траву, покатился куда-то прочь. Солнечный блик отразился в небольшом башенном окне, находящимся по выше расставленных бутылок.

— Бабы от куда-то взялись. — Заметив появившихся не вдалеке девчонок, сказал рассеянно Юрок, теряя какую-то важную мысль, добавив: — Давай стреляй ещё раз, бери только по выше.

Кент на радостях от предоставления дополнительного выстрела и возможности реабилитации предыдущего своего промаха, не стал отвлекаться на всякие глупые сомнения, вроде того: — Стой подумай, ведь что-то тебя смущает. Нет места для сомнения в маленьком сердце, только математически холодно-расчётливый ум «мужа», собиравшегося в этом году в первый класс. Вот она, созданная в голове траектория полёта; натяжка, выстрел.

— Бери ниже, окно! — Прозвучал голос конструктора, обрётшего вдруг утерянную мысль. За тем звон битого стекла. Думаете бутылочного? Не угадали. Пацаны дали деру, перебравшись через решетчатый забор, который был выше их роста, находясь со стороны дороги, и скрылись из виду. Девчонки, собиравшие цветы и ставшие свидетелями разбитого окна, тоже с визгом убежали в сторону двора. И только бабка Юрка, стоящая у окна, и видя шалости внучка, все повторяла как заклинание:

— Ах вы шашки рогатые…

В это же время, только во дворе, сидел прижавшись спиной к металлическим дверям магазина маленький худющий пацаненок, все звали его Вован. Воздух после утреннего дождя был ещё прохладен, и поэтому маленькое тельце нашего лоботряса, начинающего уже томиться бездействием, сотрясалось от озноба. Свежесть воздуха и плохое питание Вована, периодически создавали дрожь в его тщедушном теле. Но железом обитая дверь ведущая в магазин, и служащая для разгрузки и приёма товара, к которой он прижимался своей спиной, уже нагревшаяся летними солнечными лучами, постепенно передавала своё тепло нашему малышу, согревая и унимая его дрожь.

Вспоминая то время, я также как Вован сидел греясь возле металлических дверей. Что бы мне сейчас почувствовать во всей своей полноте, тогдашнее своё сиюминутное мироощущение, обычный голубой свод неба над тобой, и на нем весит светило, ковёр зелёной травы перед твоим взором, пусть местами этот ковёр полинял и вытоптан, но остался такой желанный. Именно эти дома твоего двора, и серый асфальт, рождающие теперь ностальгию и грусть вперемешку с тем детским счастьем по прошествии лет, постоянно возвращают мою память в детство. Но тогда будучи детьми мы ещё не имели нужного воображения, за отсутствием жизненного опыта. И что бы вновь ощутить полную радость бытия, нам теперь требуется как бы проникнуть через стеклянную не видимую стену, в тот весёлый и счастливый мир. Мир без одиночества, для детской души такой не предсказуемый и много обещающий, наполненный познанием многих не понятных вещей.

Но к сожалению Вован был слишком мал, и в мир воображения ещё не знал туда хода без посторонней помощи. В этом-то и причина его томления. Он ждал своих, можно сказать, спасителей и проводников в его детское счастье. Обычно в роли гидов счастливого детства, выступали дворовые пацаны, реже старший брат, и совсем редко мать. Его мама наверно очень его любила, и он всегда все свои шесть лет любил её. Только она являлась алкоголичкой, и у неё было слишком мало времени, чтобы уделять ему достаточно внимания. Но Вован помнил как однажды давным-давно, ходили с матерью и братом кататься на каруселях, а потом плавали на лодке, там же в парке, бороздя местный пруд. Конечно, старший брат помнил больше, и вообще говорил что мама раньше была не такая. Будто всегда была трезвой, и не водила домой, «мягко говоря мужиков». Вован попытался представить ту прошлую жизнь, но у него ничего не вышло, и все же что-то приятное промелькнуло у него на душе и теперь он сидя улыбался. Поэтому не сразу заметил как из-за угла выехал Шкет, на своём трёх колёсном велосипеде. Но увидав приятеля, Вован ещё шире растянул в улыбке свой рот. Встав, подошёл к краю парапета, отделявший от улицы, спуск в подвал. И с верху обратился к Шкету:

— Ты куда едешь?

— Ещё не знаю. — Отвечал тот нарезая на асфальте круги, восьмерки и разные фигуры вождения и глупо улыбаясь. Вован сразу ощутил в себе тягу велосипедиста, а так же любовь к велосипеду.

— Дай прокатиться? — Попросил он у Шкета

— Зачем? — На простой банальный вопрос, прозвучал озадачивший Вована, ответ.

— Ну это, прокатиться хочу.

— Куда?

— Да ни куда, здесь. А если можно вон до того дома, а может быть вокруг всего двора, во по этой дороге, туда через все дворы, а если…

— Ничего себе размечтался. А я что буду делать? — Прервал его маленький обладатель велосипеда.

— А поехали вместе, давай я педали крутить буду, рулить классно. — Суетливо слезая с парапета тараторил Вован: — Классный велик. — Говорил он усаживаясь на освобождённое для него сиденье и одновременно звоня в блестящий звонок. Усевшись на велосипед, Вован закрутил педали забыв обо всем на свете, стал радостно удаляться, от недавнего места ожидания и скуки. Шкет шустро заскочивший на ось задних колёс, со стороны был похож на цезаря ехавшего в колеснице, с гордо поднятой головой. На точку отбытия, они возвратились только через час, промчавшись по дворам и проехав по всем лужам и местам с грязью. Они возвращались не так торжественно, как удалялись. Штаны у них, а также спина Шкета, были забрызганы грязью. К тому же лицо у Вавана оказалось тоже не в шоколаде. Подъехав к подъезду, они молча взяли велосипед и понесли его в подвал, что свидетельствовало о зарождении новых планов, в их совместном времяпровождении.

Подвал имел два входа, со стороны двора и со стороны входа в подъезд, то есть парадной части дома, с проезжей стороны улицы. В дальнейшем подвал перегородили пополам, и одна часть была для нужд жильцов дома, а во вторую половину поместили вторсырье для приема старых тряпок, макулатуры. По этому, отнеся велосипед в подвал, и выйдя из подъезда на улицу, пацаны очутились среди витрин магазина и ожидающих автобуса людей, так как рядом была остановка. Они направились во двор. И тут Вован повёл себя довольно странно, он сначала вскрикнул и выгнулся, как будто ужаленный в заднею часть своего маленького тела. Затем присел, опять встал, при этом постоянно поглаживая себе зад, и нервозно вертя во все стороны головой, и не видя ничего подозрительного, кроме людей ожидающих того время, когда они станут пассажирами.

— Ты чо? — Смутился Шкет, от такого не адекватного поведения на людях своего товарища.

— Знаешь как больно. Меня наверное кто-то укусил. — Всё ещё вертя головой предположил пострадавший. Он оттянул штаны, разглядывая уже покрасневшую и начавшую вздуваться так называемую мягкую часть тела. Мягкую, для Вована звучало как нонсенс, из-за его худобы.

— Ты чо дурак што ли? Ты еще штаны совсем снимииииии! — Взвизгнул Шкет, завершив концовку на высокой ноте. Неведомая сила обожгла болью его ухо, которое он даже не тёр, а гладил осторожно рукой, чувствуя как повышается температура его слухового органа. Наша милая парочка друзей, вела себя как-то не совсем естественно. Вован вращаясь вокруг своей оси, то выгибал спину, заглядывал в оттянутые штаны, наблюдая за своей покрасневшей кожей, то приседая поглаживал пострадавшую часть своего тела, предназначенного для сидения. А рядом с ним Шкет крутил головой, и то одной, то другой рукой пытался погладить своё ухо. И это всё с интересом наблюдал народ, ожидающий автобуса, и виновник представления Леха. Он стоял за тёткой дородного вида, природой не обделившей не одну часть её тела. Женщина ожидала автобус, находясь боком к самой витрине магазина, глядя в сторону появления автобуса, мельком бросала свой задумчивый взгляд на представление пацанят. Не зная что сзади за ней прячется мальчуган лет семи, хотя тому было только шесть. И этот мальчуган, сделав исподтишка свой очередной выстрел из рогатки, делал не винный вид, после чего наша дама со стороны походила на мамашу, временно забывшая про своего крепыша сынулю, скучающего возле её подола. Ну а тем временем мнимый сынок, не только не прибывал в печали, а внутренне просто ликовал:

— Ну разве не смешно крутится Вовяй, а Шкет, умора. И все это представление придумал и совершил я, с помощью своей рогатки, незаметно стреляя из-за укрытия. Как здорово быть таким классным стрелком, жаль только что об этом ещё ни кто не знает. Дайка стрельну ещё. — А глубоко внутри Лехи слышался внутренний голос, совсем глубоко еле слышно:

— Им же наверно больно. — И не был Леха виноват в том, что не понимал того, что когда он метил Шкету в зад, а попав в ухо, то мог-бы попасть тому и в глаз. И не кто из пацанов раньше, сейчас, в дальнейшем, об этом не будут думать, и тот же Вован и Шкет, и другие ребята из их двора. Леха вновь не заметно из кармана штанов извлёк рогатку, сделанную из алюминиевой проволоки, вставил алюминиевую пульку, натянул, прицелился, выстрелил. Только когда он отпускал свою пульку, почувствовал какое то движение, это наша девушка решила повернуться к витрине задом, а к дороге передом, следовательно к Лехе правым боком, и её впечатляюще-выступающая кормовая часть, моментально, как по волшебству, в момент выстрела закрыла маленькие и худые мишени пацанов, тем самым принимая огонь на себя. А ведь Леха именно из гуманных чувств, про себя повторял:

— Так, следующая в жопу.

И судя по тому как взвизгнула тётя, он не промахнулся, правда попал не в тот объект, куда целился. И тут не грех вспомнить слова из песни Кальянова: — « Расплата, приходит расплата…».

Тётушка ещё мгновение назад стояла такая благодушная и чинная, теперь с яростью фурии трепала шкоду за его рыжие волосы, приговаривая:

— Ах ты пиявка болотная, слизняк обструханный, глист анальный.

При этом не просвещённым обывателям в тонкостях происходящего, казалось что мать журит нашкодившего сына. Лехины ноги как на шарнирах, пытались бежать то вперёд, то назад, вместе с рукой его мнимой матушки. Наконец на Лёхино счастье, она заметила что народ уже почти целиком превратился в пассажиров. В порыве гнева, подошедший автобус ею был не замечен.

— Господи, что я делаю? — Подумала она озираясь по сторонам, зрителями её экзекуции теперь были только пострадавшие пацанята, стоявшие с открытыми ртами. Пригладив Лехе на голове хаер ею же взбитый, и бросив сломанную рогатку, вместе с фразой:

— Как ты слизнячок? — Она с необычайной резвостью стартовала с места и лихо запрыгнула в заднею дверь отходящего автобуса.

Ещё минуту назад, было у Лехи на душе так чудно и безмятежно. А теперь вдруг появилась какая-то саднящая заноза, ему просто было не хорошо. Как с ним могли так поступить?. И эти, теперь жалеющие его рожи, Вовяя на глиста образной шее, и Шкета с противным красным ухом, ему были не приятны и эти мысли он тут же озвучил, обозвав своих дворовых товарищей дежурным словом. Леха был здесь не причем, говорят в детстве он был между небом и землёй, но Господь не прибрал его к себе. И теперь ему нужно было выживать в этом мире, со своим багажом нервозного наследства. Леху, порой во дворе звали психом, потому что он, отстаивая своё я, мог просто убежать от своих более старших обидчиков, и с безопасного расстояния кидать в них камнями. Таким образом Леха защищал свою честь и независимость от от более старших дворовых ребят. Поэтому обозвав наших лоботрясов:

— Дураки. — Он не имел ничего против них.

— Ты сам дурак. — Возмутился Вован. И они сцепившись покатились по асфальту, при этом Вовяй разбил локоть, а Леха ушиб коленку. Случайные прохожие не дали пацанам дальше выяснить отношения, разняв их. И наши маленькие драчуны, отступили с улицы во двор. Не найдя себе ещё подходящего занятия в новом составе — трио, они топтались перед подвалом с табличкой: «Вторсырье».

— Ну ка рассосались, хмыри подзаборные. Чо варежки разявили, дай пройти. Перед ними стоял здоровенный парень, в обоих руках держа тюки с рабочей одеждой и фуфайками, перекрученные проволокой. Глаз его озарял жёлто-сине-лиловый фингал. Жеке было тринадцать лет, а именно так звали крепыша, и он жил в соседнем дворе. Героический отец его сидевший за воровство, и освободившийся по амнистии, от указа Лаврентия Палыча 53 года, был направлен на строительство светлого будущего, с такими же как он заключёнными, ещё недавно не чаявших в ближайшие годы о свободе. После войны наш город строили и восстанавливали пленные немцы. После их ухода, бывшие заключённые, так называемые химики, добивающие оставшийся срок не за колючкой, а на воле, но на принудительных работах, которые так и вливались не пересыхающим ручьём в наше море строительной славы, до конца развала союза. Постоянное присутствие заключённых, званных в народе зеки, не способствовало одухотворению и культурной возвышенности населения нашего городка. В середине пятидесятых, соколы Берии, то есть уголовники, внесли не малый вклад в развитие и повышению квалификации нашего уголовного розыска. То вам труп в подвале дома культуры после танцев, то грабёж склада, то труп, то граёеж, пьяная поножовщина. Казалось бы не чего особенного, но для наших мест, такая культура поведения всё таки не свойственна. В дальнейшем конечно на химию отправляли не злостных рецидивистов, а в основном оступившихся в этой жизни советских граждан, ну или попавших в тюрьму случайно. И конечно заключённые отбывающие наказание в местах лишения свободы, стремились к послаблению своего режима, то есть отправке на химию. Говорить о полной свободе, даже находясь на воле, нельзя. Скажем так, оставшийся срок добивали на воле, где постоянно нужно было отмечаться у коменданта общежития, причём прибывая вовремя, ибо за любые нарушения, химик отправлялся назад на зону. Извиняюсь за историческое отступление, так вот о Жеке, его старший брат ещё имея отроду шестнадцать лет, трудился учеником в строительной бригаде, и по настоянию матери, договорился с бригадиром, о взятии на летний период нашего бесперспективного школьника, на работу. Но и в труде как и в учёбе Евгений себя не нашёл. Зато у него получилось здорово пару краж, у своих же товарищей по работе. Как говориться Бог любит троицу, на третий раз он и попался, когда стырил часы у бригадира. Бригадир был человек основательный, хозяйственный, и если где что плохо лежит, сам мог к государственному имуществу ноги пристроить, и к себе увезти — унести. В советское время украсть у государства, даже воровством-то не считалось. Ведь все кругом народное, все кругом моё. Так сделать себе втихаря от государства, и за его же счёт премию, которую то же государство, втихаря не доплатило тем же рабочим. Многие воруют у государства, однако за своё, и даже не своё, но уже ставшее своим, готовы порвать всех и всякого, кто посягнёт на их собственность. А тут ещё нужно учитывать, что бригадир был жмотом знатным, хоть и не поймал на краже вора, но не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться, с чьим приходом в бригаду стали пропадать вещи. Позвав в бытовку молодого воришку, предложил ему с глазу на глаз, по хорошему, вернуть ему его любимые часы. И встретив в лице практиканта не понимание, можно сказать возмутился:

— Ах ты падла! Ах ты крыса поганая, у своих тыришь. Карась тухлый, я тебя сейчас уродом сделаю! — И тут разъярённый, можно сказать следователь, прокурор и палач, не обманул парнишку. Первым ударом в солнечное сплетение, привело Жеку на четвереньки, на коих он и пытался выскочить из строительного вагончика. Но мы же помним, что экзекутор наш был человек основательный, и не любил оставлять дело не завершённым, схватив за шиворот, откинул парнишку в глубь бытовки.

— Сначала изуродую, а потом в ментуру сдам! — Хрипя от злобы, заявил бригадир, заехав ногой Жеке в живот. Забившись между стеной и печкой буржуйкой, и ощутив расплату за содеянное по спине и почкам, Жека понял, что часы чужие, ему не только не в кайф, но и от них стало страшно, и очень больно. Бригадир планомерно отрабатывал по спине и почкам, избиваемый только мычал. Затем вытащив из-за печки избитого и жалкого пацана, он надавил ему большим пальцем на глаз, так что перед Жекой поплыло все окружающее, а за тем поплыл и он сам. Сейчас в этом мире остался только один он, и его страх.

— Глаз вырву падла, где часы?» Жека замычал ещё громче, закрутив головой.

Видя что тактика устрашения, психологическая и физическая дали желаемый результат, бригадир влепил оплеуху мычащему практиканту, и эта лёгкая затрещина, привела нашего воришку, заблудившегося в мире зла и порока, к чистосердечному раскаянию. Следующие пять минут он повествовал без перерыва, где лежит украденное, и как он об этом сожалеет, и вообще, что он не хотел…

На этом его трудовая деятельность в этой бригаде закончилась, а брат просивший за него у бригадира, и начавший приживаться уже в бригаде, поставил ещё и заключительный штемпель увольнения, под глазом нашего героя Жеки.

Что в душе творилось у нашего малолетнего тунеядца? Внутренний голос твердил:

— Отомсти, отомсти… — Но пережитый шок и страх ещё не отошёл, и этот страх был против мести и всякого воспоминания о случившемся.

— Брось, забудь, ладно сам виноват. — Говорил он себе, Но опять в голове эта картина произошедшего с ним, там в строительном вагончике, с комментариями внутреннего голоса:

— Он же тебя не просто избил, он же тебя унизил. Отомсти, сделай так что бы и он унижался перед тобой. — Не отпуская распалившегося воображения, и рисуя мыслимые сцены расплаты, внутренний голос шипя от ярости, привёл к такому же знаменателю ярости и злобы всю Жекину сущность:

— Мы ещё встретимся. — Так решил наш малолетний герой. Ну и на сколько хватала его фантазии, для начала обнёс бытовку. Дело было вечером после работы, инструмент не взял, похитил только рабочею одежду и фуфайки, спрятав их в укромном местечке. И уже на следующий день, несущего, не посильным трудом добытое, встретился на пути наших маленьких шалопаев. Пацаны дружно расступились перед авторитетно-угрожающим видом старшего. Именно так, в их понятии, выглядели наверно настоящие разбойники и бандиты в жизни, лошадиная челюсть, тяжёлый взгляд, глубоко посаженных глаз. Молодой разбойник переваливаясь со ступеньки на ступеньку, скрылся в подвале, и возвратившись через некоторое время, застал пацанов в тех же не подвижных позах. Довольный собой и произведённым эффектом, он улыбнулся и позвенев мелочью в кармане, только что полученной от коммерческого-воровского предприятия, молвил:

— Учитесь жить, щеглы. Было дерьмо стало копье: — Жека улыбнулся. Лучше бы он не улыбался, от его улыбки у пацанов пошёл мороз по коже.

— Ну кто знает, где ещё можно тряпками или бумагой разжиться?

И тут Леха вспомнил что у него сломали рогатку, и что резинку на рогатку давал ему сосед по лестничной площадке, и что целый большой маток модельной резины, он хранит у себя в подвале. И тогда по своей шестилетней наивности он сообщил:

— А я знаю где есть вот столько резинки. — И Леха развёл руки, показывая сколько. — С неё можно делать рогатки и стрелять пульками. — Не унимался он.

— Хде? — наконец проявил интерес малолетний джентльмен удачи.

— В нашем подвале. Там. — Показал наводчик на спуск в подвал среднего подъезда. — И замок сломан в общий подвал. — Не унимался Леха. Наконец Жека проявил настоящий интерес к делу, приказал:

— Давай веди цуцик.

— Я Леха.

— Давай давай Леха, — снашать тебя плохо. — Беря инициативу в свои руки, заржал новоявленный атаман.

Со двора дверь в подвал не закрывалась и преступная шайка в составе четырёх человек, прошмыгнула в тёмный, подземный коридор, где стоял специфический подвальный запах и полный мрак. Вована и Шкета, вместе с темнотой в глубине подвала, стала манить таинственность, невидимого и не ведомого. Появились и другие чувства, робость и не решительность, но всё же главное что там в впереди, в темноте, манила их неизвестность.

Леха двинулся в темноту первый, подталкиваемый в спину предводителем предстоящего грабежа. Дойдя до нужной двери, он остановился, пошарил в темноте и судя по характерному взвизгу, отворил дверь.

— Где свет включается? — Заходя в полную темноту, прошептал старшой.

— Там.

— Где там, ничего не видно? — Чиркая спичку, сипел главарь. Жека посветил на Леху, застывшего в позе Ильича с вытянутой в перед и в верх рукой. По ходу этого руки-указателя, нашёлся и выключатель. Щёлкнув им, Жека включил освещение. Леха стоял уже у нужной двери, и вглядывался внутрь сквозь щели в подвальный отсек, через которые местами можно было просунуть детскую руку. Навряд ли он понимал, что они здесь делают на самом деле.

— Там она должна быть, там где-то! — Возбуждённо говорил Леха.

— Тихо, тихо ты. — Оценивал положение Жека, при этом почёсывая свою лошадиную челюсть, он подёргал навесной замок.

— Мощный, не взять. — Посмотрел по сторонам, оценил что на соседней двери висел маленький замочек, похожий на замки висящие на почтовых ящиках, произнёс: — Опля. — И видно это слово оказалось магическим, с этого момента Жеку как будто подменили. Внешняя вялость ушла, а деловитость увеличилась. Пацаны стояли сзади его мощной спины и наблюдали за работой мастера. Можно сказать вдохновлённого специалиста, не видя и не понимая что делает их старший товарищ по разбою, но ощущая сам процесс опасности, наэлектризованного воздуха. Учитель, даже скажем их гуру, то приседал, то нагибался, заглядывая в замочную скважину, выпрямляясь дёргал замок, что-то в него засовывая и при этом проворачивая. При такой творческой и интенсивной работе, запор в замке сопротивлялся только минуту. Открыв дверь, наказал пацанам: — Жди меня здесь, стойте на стрёме. — Жека проник во внутрь подвала. Невольные члены шайки, с интересом наблюдали за своим вдохновителем воровской романтики, который деловито про шарил по взломанному подвалу, выругался, и вскарабкавшись по деревянной стенке до потолка, проник в желаемый отсек индивидуального помещения, соседнего со взломанным, там где хранилась модельная резинка. Ему удалось это по тому, что стенки из досок внутри подвальчиков, между собой не везде доходили до самого потолка, образуя отверстия. Маленькие «Подельники» зачарованно наблюдали за тем, как ловко шарил во мраке по отсекам и полкам их новый приятель. И все трое заметили, как в одно мгновение у того скрылся под рубахой большой моток модельной резинки. Точно тем же путём воришка вернулся назад, волоча за собой захваченные трофеи старый облезлый коврик на стену, и махровый затёртый до дыр халат. Произнеся: — Сваливаем шелупонь. — Двинулся на выход.

Вышедший из молчаливого ступора Леха, поинтересовался, о наличие резинки, и случайно не обронил ли тот её, так как факта визуального наличия и тем более упоминание о ней, не последовало. И всё это после мастерски выполненной конфискации резины, всеми видимой из присутствующих, Леха всё таки надеялся получить какую-то свою долю. Но Жека удивлённо спросил:

— Какой резинки? Не было там ни какой резинки.

Немую паузу прервали сразу три возмущённых голоса наших шестилеток:

— Ты её под рубашку сунул!

— Хто я? — В голосе Жеки слышалось изумление и тут он удивил мальчишек ещё больше, тем что бросив тряпки задрал свою рубаху и показывая голый живот. И затем спросил, искренне интересуясь как бы со всеми:

— Ну хде, хде она?

— Ну я же своими глазами видел, как ты её сунул за пазуху! — Удивлённо сказал Шкет.

— Ну хде? Нету же ничего. На возьми! — Непреклонно говорил Жека.

— Ну я же видел. — Как-то уже вяло и не уверенно закончил свою фразу, и убеждённость в своей правоте Шкет. Действительно резинки не было и это был какой-то фокус. Против такой (голой) Жекиной правды, пацаны не нашли что сказать, так и стояли ещё несколько минут, наблюдая за удалявшейся спиной местного авторитета.

Вован первый заметил вышедшего из своего подъезда Славяна, который ещё из окна заметил возбуждённо курсирующих туда-сюда, из двора во двор, своего одноклассника и соседа по подъезду Юрка в компании с Кентом. Но выйдя во двор, не обнаружил своих товарищей, но зато появились более мелкие его обитатели. Славян достал из кармана штанов перочинный нож и стал его ловко подбрасывать в руке.

— Дай посмотреть. — Попросил Вован.

— Вещь. — Посмотрев, одобрил Вован предмет: — Что с ним будешь делать?

— Давай в ножички играть. — Сказал Славян.

— Я не умею. — Сказал Леха.

— И я — Признались Вован со Шкетом.

— Давайте тогда в такую игру. — И Славян подойдя поближе к песочнице, потому что там не было травы, стал чертить на земле круг, метра два в диаметре, затем поделив оный на четыре части, по количеству игроков, сказал:

— Твоя земля. — И показав Лехе на четвертинку, и добавил указывая: — Моя, Щкета и Вовяя.

— Кто будет начинать? — Спросил Вован. Для выяснения очерёдности, бросали нож-жребий в землю, победил опыт более старшего товарища. Но а дальше как говорится дело техники, у обладателя ножа, земля росла и увеличивалась, у остальных катастрофически сокращалась. Ведь правила игры были просты, и заключались в том, что каждый игрок по очереди, брал нож за лезвие и пытался воткнуть в землю, одного из своих соседей по кругу, и если нож втыкался, по положению лезвия чертилась полоса, и по этой границе вновь приобретённая земля, переходила нападавшему. А если ножик не вонзался лезвием в землю, то ход передавался следующему очереднику. Славян отрезал, или отвоевал больше половины земли у Шкета, а Вована оставил вообще на маленьком островке, и теперь уж действовал на Лёхином участке, и не встречая достойного сопротивления, потихоньку начинал утрачивать интерес к игре, что не замедлило сказаться на его бросках. Не было так сказать достойных конкурентов, ввиду разницы возраста. Однако это позволило ему внимательней наблюдать за своими маленькими приятелями. Вот ход перешёл к Вовану, он присел, сосредоточенно прицеливаясь для броска, привстал, опять присел, вытянул дудочкой губы от усердия, и наконец бросил нож. Попадание, но он не смеётся радуясь удаче, просто от него излучается счастье. Прочерчена черта, но ему нужно делать ещё обязательный бросок так как он находится на острове, и с одной стороны прочертил границу, а с другого края его островка за неимением пограничной черты, мог спокойно зайти законный обладатель Славян. Вован сосредоточился в двойне, даже высунул язык, только не мог решиться на такой ответственный бросок, и начались опять магические приседания.

— Ну давай же, попадай же. — Пробубнил Славян, глядя на азарт и желание маленького игрока.

— Бросай давай! — Под руку Вована сказал Леха, и тот бросил. Ножик перевернулся в воздухе и воткнулся в землю, лицо метателя ножа мгновенно засветилось, однако нож то ли попал в камушек, то ли не достаточно глубоко вошёл в грунт, постояв несколько секунд упал.

— Потеря хода? — Осведомился Шкет и пацаны уставились на старшого. Старшой хотел было сказать что ход не результативный, но поглядев на Вована, ожидавшего своей участи как шалопай порки, смутился. Вован стоял молча, и не отрывая взгляда, смотрел снизу вверх и в смирении ожидая решение судьи.

— Ладно, пусть перекидывает. — Нашёл компромиссное решение Славян.

— Да я почти отвоевал часть своей земли. С надеждой бурчал себе под нос Вован, после очередного неудачного броска.

После нескольких удачных бросков Лехи, островок Вована оказался уже на его территории.

— Не нападай на меня, у меня самая маленькая земля! — Заверещал тот, видя агрессивные прицеливание ножом в его маленький участок. Поняв что к его словам не прислушались, добавил: — Чтоб ты промахнулся!

Однако следующий бросок Лехи сделал из его маленького, совсем маленький клочок земли, на котором Вован теперь мог стоять только на одной ноге.

— Всё, вся земля моя, он не может играть дальше. — Заявил Леха.

— Могу, я на одной ноге буду играть.

— Не можешь! Моя земля!

— Моя!

Глядя на не продуктивный спор товарищей по игре, в роли третичного судьи, Славян вмешался в их диалог:

— Ну ты землевладелец хренов! Раз Вовяй стоит на своей земле, бросай ещё раз, пока он не сможет стоять.

— Вовяй с оптимизмом:

— Ну чо понял!?

— Не понял!

— Ты чо дурак!?

— Сам дурак.

— Да они так до вечера галдеть будут бакланы. — Весело произнёс с виду похожий на урку, очень живой, лет двадцати пяти парень, в футболке и мятых брюках. Его ноги, как на шарнирах постоянно пританцовывали, руки его были все синие от наколок, которые мелькали перед глазами, так-как наш живчик периодически хлопал себя по груди или ногам. С физиономии его не сходила улыбка, сверкая лучезарностью и золотым зубом. В углу рта попыхивала зажатая в зубах папироса, что не мешало её курильщику демонстрировать в наличии все свои зубы.

— Да Жиган, они сегодня в ударе, как не как, вторую потасовку реально можно посмотреть. — Слова эти произнесены были лениво со скукой в голосе. При этом черные глаза сверкнули интересом, у странного субъекта, похожего на паренька лет семнадцати, хотя на самом деле возраст был старше. Иллюзионист или Иллюзия, так звали нашего большого оригинала, который одет был в эффектный дорогой, импортный костюм коричневого цвета, а может быть и не коричневого, одним словом с отливом. На ногах сандалии в народе именуемые босоножками, но носок нет и поэтому виден педикюр. Блондинистый ёжик на голове, при этом тёмный пушок под носом и черные брови. Контрастно смотрелся так же и нос с небольшой горбинкой. Руки маленькие, но тоже ухожены, пальцы тонкие и ловкие и между ними постоянно бежит монетка, от мизинца к большому пальцу и обратно, то в правой руке, то в левой, то пропадает, то появляется вновь. В губах изящный мундштук в котором дымился банальный Беломор. И завершало всё это не правдоподобное, индивидуально-выраженное, особо личностное существо, изящной заколкой в галстуке, с фальшивым бриллиантом.

— Дай ему Леха, дай рыжий! Из-за него тебя тётка таскала за твои патлы, и это видели все, и даже из окон домов, и все смеялись. — Опершийся на собственные коленки, науськивал Жиган.

— Каков мерзавец этот Вовяй! Все, ну все в его возрасте учатся обманывать, ну хотя бы хитрить, а этот мозгляк, у него видите ли не правду язык не поворачивается говорить. Ух не люблю я таких маленьких воображал. — Произнёс аппетитно жуя огромный бутерброд, полный мужчина. Ну как полный? Правильнее сказать очень полный, ну а точнее просто толстый, имеющий могучий живот и испитое лицо. На вид толстяку лет под пятьдесят, хотя тому перевалило только за сорок, что свидетельствовало о не правильном, и не здоровом его образе жизни. Он сидел на расстеленном поверх травы пиджаке, дешёвого своего костюма, постоянно жуя и изрядно потея, да так что рубашка на спине и под мышками выделялась соответствующим цветом и запахом. Достав из сетки бутылку кефира, взболтнув и щелчком сбил крышку своих сарделька-сосисочных пальцев, он выдул содержимое бутылки одним залпом.

— Хватит жрать, Товаровед. Я с кем сейчас разговариваю? — У Иллюзиониста брезгливо морщился нос.

— Извини дорогуша, после вчерашнего косяка, жор напал, у меня всегда после травы жор.

— Да ладно заливать. Курил ты опиум, не курил, жор всегда с тобой. — Холодно возразил Иллюзионист.

— Не, если я не кумарю, у меня просто зверский аппетит, а тут жор. — Сказал Товаровед, доедая бутерброд с копчёной колбасой, сдобренный двумя солёными огурцами, при этом не прекращая жевательного процесса ни на секунду, меняя лишь последовательность пищевых ингредиентов. Итак, два пирожка с повидлом были истреблены с большущим красным яблоком, и в неистовствовавшем внутреннем порыве, переходя к баночке балтийских килек в пряном посоле, которые тут же мастерски были вскрыты. Кильки не спешно вытягивались за хвост поочерёдно из жестяного сосуда, до этого закатанного по всем правилам советского ГОСТа, тем самым являя образец свежести, и этот образец аккуратно, прямо со внутренностями накладывался на хлеб с маслом, в два ряда в форме решетки. Все это смачно жевалось и запивалось пивом, прямо из бидончика, затем, творожок с изюмом, ананасы маринованные в банках, пирог с капустой, пиво, спазма, рвота, пиво, соленый лещ…

— Ну ты посмотри на него! Вот засранец. А? Пенсионер! — Теперь Иллюзионист апеллировал к подошедшему потрёпанного вида мужчине, с авоськой.

— Я слышал вы вчера с Товароведом рэсторан посещали? Наверно приятно провели время? Говорят у вас даже роман был? — Ехидно улыбаясь, прошипел сухощавый мужчина, пожилого возраста, с мешками под злобными глазами, и лицом отдающего желтизной, не здорового желчного пузыря и печени. Одет был Пенсионер в синие галифе с кедами, и пиджак по верх грязной майки.

— Было! Было времяпровождение и только. — Нехотя было произнесено Иллюзионистом.

— Ой ли? Кому очки втираешь Падла. Ван Месинг долбанный! Я тебя на сквозь вижу. Таких как ты, в славном тридцать восьмом вагонами отправлял каналы рыть. — Не владея собой, Пенсионер начинал трястись от злобы и брызгать слюной.

— Да что вы так нервничаете, уважаемый, старый чекист. У меня всегда от шмали память отшибает. А так, я к вам всегда с полным почтением, и к Феликсу вашему с Береей.

— А вот и наша передовица производственного секс соревнования, шалава. — Последнее слово произнесённое Пенсионером, было без злобы, а как бы даже с восхищением, глядя на приближающуюся к ним парочку. Это была эффектная пара, Он высокий красавец, блондин со стальным взглядом холодно-голубых глаз, и тонкими усами, над верхней губой. Лет сорока, но выглядел моложаво, в дорогом костюме, что называется одетый с иголочки, весь в военно-спортивной выправке и аромате дорогого одеколона. Обрамляющим этот шик, было общество красивой дамы. Она была копией Мэрлин Монро, та же фигура, тот же размер груди и лицо тоже, двигалась плавно, покачивая бёдрами, опираясь о согнутую в локте руку, с золотой печаткой на безымянном пальце, своего кавалера. Эта натуральная блондинка двадцати лет, в роскошном серебристом платье, что называется в «облипочку». Платье было подозрительно испачкано травой на спине, с прилипшей к нему разной флорой. Ноги в чулках, сзади со швом и в красивых туфлях на каблуке. На шее, руках, пальцах и ушах золото-серебряные украшение, а на среднем пальце левой руки, перстенёк с небольшим изумрудом, обрамлённый мелкими алмазами, подарок её кавалера, по кличке Барон, он же Полковник, он же Прусак.

— И хто это хиляеет? Каво я вижу! В натуре. Козырный фраер наш Барон, и с ним маруха Мерлин, она же Похоть, она же Лялька, она же Жрица ночи, она же Мэрлин Мурло, она же… — Далее уже мечтательно, сплёвывая продолжил Жиган: — Во бабец, ну один в один Мэрлин Монро. Вернись ко мне, я все прощу.

«Це шо таке? Шо то я не поняла. Полковник, это хто? Шо я бачу? Это шо за недоразумение? Барон! Я вам верна, как гхазета «Ленинское знамя» моему заду, вы ш меня знаете, зуб даю! — И она улыбнулась своей блистательно-очаровательной улыбкой, золотых зубов.

— А не, не Мэрлин Монро. — Глядя на её золотую улыбку, сказал Жиган.

— Шо?

— Шо, шо! Гораздо лучше я говорю. — Сплёвывая окурок, подытожил блатной.

— Бароша! Да похляди на эту шваль приблатнённую, как я могу! — Возмущённо как бы оправдывалась Похоть и поворачивая голову к урке, томно, еле слышно отозвалась эхом: — Могу, могу.

— Желаю здравствовать Барон! Не изволите пивка? Ваша дама сегодня не обычно очаровательна, угощайтесь. — Давясь тремя яйцами в крутую, одновременно засунутыми в рот, предлагал Товаровед.

— Да, у хорли шота сушит, пивка ващета малёха треба. — Начала было Мерлин, но увидев приподнявшуюся бровь своего кавалера, поперхнулась: — А шо? Я пошутила. Хто ш будет запивать пивом маравули, или мараули, ну это прекрасное грузинское вино. Я прально говорю? Полковник! Да! Мы пили нынче, и не только пили, заедали.

Улыбка надменности на лице Барона, плавно сменилась презрительной гримасой.

— Шо дивитесь? А? А шо они меня провоцируют. Шо я не понимаю, пиво из бидончика, в приличном обществе из горла, стаканы надо, или обтирать края бидончика, што ли. Я удивляюсь вам Товаровед. — Закончила своё возмущение Мерлин.

— Так что там Шеф? Собрал нас вместе, обещался быть. — Сменил тему толстяк, жуя воблу, запиваемую пивом.

— В натуре что-то я не догоняю? Чо за погоняло у нашего пахана — Звездочёт. Как в Мурзилке на Луне что ли? — Интересующийся Жиган, тут же притих, поняв что ляпнул лишнее.

Возникшую паузу, нарушил Барон:

— У него много имён, Шеф, Босс, Шаман. А Звездочёт, так он будущее вроде знает.

— Понял? Незнайка грёбанный! — Пенсионер перенёс своё раздражение на блатного, по случаю провалившейся его попытки разозлить наших пацанят, Леху и Вовяя. Не было в тех ещё столько злости по их малолетству, чтоб подраться.

Барон артистично-лениво достал из внутреннего кармана пиджака гаванскую сигару, понюхав откусил кончик и сунул сигару в рот. Другая рука Барона выпорхнула из бокового кармана, и стала плавно подниматься в верх. На уровне сигары вспышка, из золотой зажигалки, и не задерживаясь рука опять упала в карман. Попыхивание и струйка дыма привела в восхищение даже Иллюзиониста, произнёсшего:

— Он гений!

— Пардон мадам. — Сказал Полковник, снимая руку Мерлин со своих, что называется тылов, и освобождаясь от общества своей спутницы, все ещё так же восхищённо-похотливо, пожиравшей его взглядом.

— О, Барон! Мой неукротимый вершник! Оооооооооо… — Вырвался стон из слегка распахнутых, страстных губ Мерлин.

— Как эротично. — Небрежно обронил Полковник, глядя на запрокинутую назад головку своей спутницы, и её полуоткрытый притягательно-красный рот. В который лёгким движением руки, он стряхнул пепел, своей сигары.

— Один в один Мэрлин Монро. — Влюблённо прошептал Жиган, пожирая глазами её роскошное тело и этот зовущий взгляд, с полу прикрытыми веками.

— Тваю мать. — Дальше шёл русский фольклор, произнесённый сдавленно-кашляющим голосом Похоти.

— А не, не Мэрлин Монро. — После трёх этажного матерного откровения Похоти, заключил Блатной.

— Ну ты что, малышка? Чуть-чуть огня не помешает нашей страсти. — Пророкотал бархатным баритоном Полковник, удаляясь от томно, застывшего тела Мерлин.

— Вин чудовый, шо за чиловик! — Откашлявшись, произнесла Похоть.

Барон сместился от Похоти на несколько шагов вперёд, и с разворотом на сто восемьдесят градусов, закончил эффектное движения как раз на против Блатного.

— Ну ты чего Жиган? Ты же честный фраер! Ты же фартовый уркаган. Ты же здесь один, по понятиям живёшь. — Последние слова Барона слышал только Блатной: — Я же только тебе доверяю. — Далее Полковник театрально-эффектно прошествовал к пытающемуся подняться на ноги Товароведу, но поскользнувшемуся на своей блевотине и встретивший барона на коленях.

— Перестань! Перестань унижаться. Ты же зав. Складом, наша скатерть самобранка. Спроси себя: — «Кто они будут без тебя»? — А я тебе скажу, никто, потому что без тебя никак.

— Истина никак. — Поднимаясь на ноги при помощи Полковника, шмыгал носом толстяк.

— Торговля-двигатель прогресса. А ты гораздо выше, накопитель ты наш и распределитель, а твой склад, что пещера Али-Бабы. А эти разбойники, тебя ещё и не ценят. — И Барон обвёл взглядом присутствующих.

— Истину говорите Барон Прусакович. Истинно разбойники, только дай, да дай. А что я им Али-Баба что ли? — Слёзно соглашался Товаровед.

— Ну, друг мой, где мы будем без тебя? — Затянувшись, Барон выпустил дым сигары в лицо Товароведа, затем достав белоснежный носовой платок, вытер им с лица заново обретённого Али-Бабы, остатки пищи и блевотины. Вставив свою сигару в рот Товароведа, и прижавшись к нему щека к щеке, прошептал: — Без тебя нам кранты.

— А что, Полковник прав! Я для вас и есть Али-Баба.

— Да не Али Баба, а точно баба. Баба и есть. Размазня. — Ехидно прошипел Пенсионер.

— Неувядающий борец за чистоту идеала коммунизма! — Появившись перед Пенсионером как черт из табакерки, Барон опустил свои руки на плечи старого чекиста и так крепко сжал пальцы, что у того подкосились ноги и он не падал только по тому, что его держал Полковник: — Зря вы не доверяете нашей молодёжи! Я лично готов поддержать вас в ваших устремлениях Марксизма-Ленинизма-Хрущевизма. Вы же нуждаетесь в моей поддержке?

— Да, сейчас как никогда. — Проблеял старый кадр, и он не соврал ни на йоту, так как от падения его удерживали только крепкие руки Полковника.

— Нам все ещё нужно ваше умение и ваш опыт, классовой борьбы. И ваша непримиримость и беспощадность к врагам народа. Ну что, есть ещё порох в пороховнице, или остался только песок в пролетарских подштанниках? В глаза смотреть! — Барон вставил себе монокль в глаз и буквально давил своим холожным взглядом, трепыхающегося Пенсионера от боли и бессилия, в его стальной хватке.

— Ох, товарищ Полковник! Я всегда знал что вы наш человек. Посмотрите вокруг, с кем приходиться работать: — шулеры, барыги, блатные и эта ваша Мерлин, простите-тутка, но из уважения к вам скажу правду. — Пенсионер злобно прошептал, и с надеждой добавил: — Разрешите товарищ Полковник, я ей займусь лично.

При этих словах, бровь у Барона вопросительно приподнялась.

— Нет — нет, вы меня не правильно поняли, Я старый член…

— Что же, самокритично. — Улыбнулся Барон.

— Не, не то, я старый член компартии, обязан послать ком. партию в её лоно. Э нет, опять не то, Я старый, обязан своей компартии чччто-то не то. Что это я совсем, я старый член партии, обязан вернуть её в лоно ком. Партии.

— А что, мне все варианты нравятся! Действуйте. — Скомандовал Прусак, устанавливая чекиста на ноги и поощряя его классовое рвение, лёгкими, похлопывающими шлепками по плечам.

— Мы-то знаем, кто здесь лучший. — Эту фразу Полковник произнёс медленно, проплывая мимо Иллюзии.

— Ты! — утвердительно прозвучало от Иллюзиониста.

— Нет. Ты. — И тут Полковник перешёл не посредственно к нашим ребятам, а именно к Лехе: — А ведь Вовяй противный. Смотри как нагло себя ведёт. Испортил сегодня тебе настроение, дураком тебя выставил перед всеми, и сейчас выставляет тебя олухом. Дай этому сморчку дохлому!

Леха все это время ругавшийся с Вованом, начал заводится:

— Ты сморчок дохлый!

— Сам такой.

— Ты говно!

— Сам какашка.

— Блевотина!

— Поносик, — Вован ни как не хотел связываться с Лёхой второй раз, потому что у него все ещё болел зад и разбитый локоть, да и внутри что-то ныло.

— Вова проснись! Тебя обзывают, над тобой смеются, ещё чуть-чуть и над тобой будут потешаться все, тебя не будет уважать никто, а ведь ты же не хуже других, дай отпор или тебе хана. — Напевал Полковник Вовану, и затем сразу начал нашёптывать Лёхе:

— Тебя Лёня даже отец не наказывает, а этот червяк смеет возникать. Кто ты! И кто он. Ну я вижу ты готов. Бокс! Начали!

Леха со всей силы ударил своей ногой, что называется пырнул сандалией, передней жёсткой выпуклостью подошвы, прямо в косточку противнику. И получил сразу ответное послание, в виде удара по лицу внутренней стороной кулака. В следующею секунду к Вовану пришла боль и он заревел, а Леха просто опешил от такого обращения с собой.

— Раунд two! — Барон сделал отмашку рукой, как высоко-профессиональный рефери, и пацаны сцепились подымая пыль.

— Не дурно Полковник, тщеславие и гордость великая сила, даже у таких милых малышей. Подрастает наш резерв. Обожаю этот двор, обожаю этот город, эту страну. — Слова принадлежали внезапно появившемуся Звездочёту. На вид лет пятидесяти в круглых очках похожих на пенсне, через которые смотрели добро-доверчивые глаза. Фигура подтянутая в очень дорогом летнем костюме, на шее шарфик за место галстука. Этот ухоженный господин с зализанными черными волосами, опирался на трость.

Все загалдели разом, даже Товаровед перестал жевать и поднялся с травы, произнеся:

— Шеф, наконец то!

— Пахан, ты у нас конечно в авторитете. Но в натуре, в нашей кодле все честные фраера. Падлай буду, среди нас гнида завелась. Мусор между нами, краснопёрый, век воли не видать, мента поганого мочить надо! — Высказал своё мнение Жиган.

— Ну ты мразь, тварь тюремная, урка дешшшшовая, я таких без счёту гноил в своё время, у шшшшшшушшшшшара блатная. Товарищ Звездочёт, я протестую, это провокация, что у нас за контингент такой? — Шипел, брызгая слюной Пенсионер.

— Учитель! Наконец-то. Осчастливите, все в предвкушении, нетерпении и ожидании вашего величия. — Все это было сказано скучным голосом Иллюзиониста.

— Ах, Босс, шо ж вы губите меня своим безразличием? — Чарующим голосом в купе со стрельбою глаз, получил Звездочёт, посыл от Мерлин.

— Шаман, все в сборе. Какие будут указания? — Рапортовал Полковник.

— Скучновато живете, ленитесь, к делу относитесь не добросовестно. Хотите меня огорчить? — Хоть все это и было сказано мягким голосом, неожиданно появившегося Звездочёта, но от неподвижных, как будто мёртвых зрачков его, у присутствующих по спине пробежал холодок, и их тела обуял трепет. Звездочёт продолжал ещё некоторое время своё гипнотическое воздействие, на замершую публику, где даже Товаровед перестал жевать и сидел с открытой пастью бегемота, пока Барон усмехнувшись, не произнёс сдавленным голосом:

— Командир, не томи. Что там на шаманил?

— А будет весело! Всё как и всегда должно заканчиваться концом со смертью. — Бодро ответил Звездочет.

— Чьей? — Спросила Мерлин.

— Увидите.

— Какая таинственная напыщенность. — Сказала Мерлин, подняв глаза к небу.

Рядом резвились дети, будто не замечая эту странную компанию.

— Что это было? — Спросили дочки.

— Это моё нынешнее мироощущение, въевшихся в меня пороков из-за которых мы страдаем. Но вы ещё маленькие…

— Мы уже не маленькие, мы совершенно летние. — Возразили дочки.

В это же самое время, пока Леха разбирался с Вовяем, их старшие товарищи, можно сказать, вели не менее экстремальные развлечение. Собравшись вместе, по предложению Серёги, в полдень они отправились на побережье, благо что до залива на прямую через лес, было километра три, может чуть больше. Пацаны это никогда неугомонная часть человечества. Проходят века, тысячелетия, а они во все времена одинаковы, как были непоседы, так до сих пор лезут, ища заоблачную даль, во все щели и дыры. Это тот пластилин из которого можно вылепить опору и защиту Родины, а может и её разрушителей. Так вот наши пацаны, плоды коммунистической утопии, жившие в стране где одна треть страны прошла зоны, и теперь эхом откликнувшаяся на подрастающем поколении, незримо неся свой ореол романтики и формируя нашу молодёжь с элементами уголовной формации, которая наконец шумно и беззаботно прошла лес, и вышла к побережью. Достигнув побережья, спускающеюся в низ к воде высоченным обрывом. Они не стали спускаться по крутой деревянной лестнице, а проследовали дальше, вдоль дороги до деревянного мостика перекинутого через ручей, который падая с обрыва превращался в водопад. Весной когда тает снег, ручей превращался в речку, а водопад в чарующую стихию, но и теперь он был хорош, с характерным шумом падающей воды и стоящим столбом водяных брызг. Буквально рядом с водопадом был не большой карниз, стоило спустится по крутой тропинке на полтора метра в низ, и ты на созданной природой отличной смотровой площадке, открывающей вид на сам водопад, переходящий в речушку, впадающую в залив. Деревья растущие внизу, чьи кроны достигали по высоте уровня обрыва, скрывали береговую линию, за которыми слышался шум прибоя, и далее сам залив, голубой, серый, синий, темно-синий, зависящий от времени дня, года и погоды. Пацаны были здесь не первый раз, но спустившись на карниз, все так же с восхищением рассматривали окружающий их ландшафт.

— Вода наверно тёплая. — Сказал Вовчик.

Здесь, не далеко от водопада внизу склон, идущий к морю от обрыва, подходил чуть выше к отвесной стене обрыва, а плитняк, то есть пласты каменных плит в земле выступали из отвесной стены, тем самым образуя этакую тайную лестницу для скалолазов. Дилетанту, а тем более подростку, здесь можно было если не разбиться, то покалечится точно. Вот именно в этом месте Серёга и предложил спуститься к воде. Когда ватага подошла к назначенному месту спуска, то стало ясно, что высота может и не такая большая, примерно на уровне второго этажа, но спуск вертикальный.

— Ну что, кто первый? Первому самое опасно, если сорвёшься покатишься по склону вниз, под страховать некому. — Проанализировал свой вопрос Серёга.

— Давай я первый полезу.

— Давай Вовчик, только осторожно. — Согласился Серёга.

Булат с Рогатым стояли молча, однако самый молодой из них десяти лет от роду Колян, запротестовал:

— Я здесь не полезу.

— Ну и иди вокруг по лестнице, а мы спускаемся. — Жёстко ответил Серёга.

Вовчик повернулся задом к обрыву, опустился на колени, затем лёг на грудь, свесив ноги и пошарив ими нащупал упор, начался спуск. Очень ловко преодолев первую часть пути, обнаружил что в середине отвесной стены камни немного сильней выступают, на них было здорово стоять, но вот когда за эти выступы держишься руками, пытаясь упереться ногами в низу, то получается что тело уже не находится к земле вертикально, ноги соскальзывают и начинают виснуть, а руки и ноги не знакомые со скалолазанием, начинают срываться с цепляемых ими уступов. У Вовчика сначала сорвались ноги и он повис на одних руках.

— Смотри с справа хороший камень упирайся в него ногами. — С верху подсказывал Серёга. Но нашему смельчаку не было видно не справа, не слева, он просто как паук, изогнулся, уцепился и пополз в низ, благополучно завершив спуск.

Серёга проанализировав ошибки первопроходца, легко спустился следом, затем Рогатый и на конец Булат, который достигнув середины, дальше не нашёл в себе от наших предков обезьян способностей, и повиснув на том же месте где висел Вовчик, продолжив свой дальнейший спуск уже полётом. Друзья удачно подстраховав, поймали летуна, посмеиваясь над его пике:

— Ну ты Гастела, на фиг! — Сказал Рогатый.

— Затем звали Коляна. Не дождавшись обозвали его трусом и двинулись вдоль обрыва, оставляя позади себя не решительность и ещё недавнего своего сотоварища, смотревшего с тоской сверху в низ, на удаляющиеся спины, и доносившуюся песню: — «Отряд не заметил потерю бойца…»

— Предатели! — Бросил им в спину с досадой Колян, ему тоже хотелось сейчас идти там в низу к морю, купаться, а теперь надо идти домой одному через лес, ведь самолюбие не позволяло ему спускаться обходным путём по лесенке, и он с обидой добавил: — Козлы.

Пацаны прошли ещё какое-то время параллельно отвесной стены обрыва, и свернув на девяносто градусов стали спускаться к заливу, по крутому берегу между деревьев.

— Зырь, че это? — Указывал Булат в сторону расщелины. Все сразу остановились и стали разглядывать какую-ту медную или латунную трубу, торчащую из земли в расщелине.

— Щас проверим. — И Серёга прыгнув в низ подчистил цилиндр, смахнув с него землю. — Снаряд! Давай откапывай. — Восхищённо сказал Серёга, и вся кампания бросилась отрывать снаряд.

— Здесь ещё есть. Давай этот тащи на верх. — Командовал Серёга.

— Тяжёлый, слушай, а он боевой, если с обрыва скинуть? Рванет? — Возбуждённым голосом спросил Булат.

— Слушай Серёга откопали два, глубже ещё наверно есть?

— А может там оружие есть? — Предположил Рогатый. Все сразу замерли и насторожились, переглянувшись.

— Давай рыть! — Скомандовал Серёга и все бросились сразу копать с новым воодушевлением, руками, какими-то корягами и ветками. Из расщелины доносилось и поднималось к верхушкам сосен, пыхтение, кряхтение и даже похрюкивание от азарта, вместе с восторженным матом.

— Какие-то доски.

— Это же ящик!

— Смотри что-то написано, вроде по немецки.

— Слушай а это не рванет? Вдруг там мины?

— Спакуха! Давай сюда чемодан. — Распоряжался Серёга: — Осторожно.

— Ящик действительно был с ручками, очень аккуратный, хорошо сохранившейся, застёгнутый двумя металлическими застёжками. Серёга не спеша освободил запоры и открыл ящик.

— Баабаааааам! — Неожиданно заорал он. Все встрепенулись, Рогатый дёрнулся, Вовчик успел присесть. Первым засмеялся Серёга, к его веселью присоединились остальные, Рогатый только хихикнул, возвращая шутника к не завершённости момента:

— Ну что там?

В следующее мгновение была откинута крышка, и их взору представились два артиллерийских снаряда, плотно закреплённых в специальных пазах, сохраняющих боезаряды в состоянии покоя при транспортировке. Надпись гласила боекомплект сделан в германии.

— Это мы с собой возьмём. — Решил Серёга.

— А давай с обрыва сбросим, может взорвётся. — Настаивал Булат.

— Навряд ли. Да ещё в землю уйдёт. — Сомневался Вовчик.

— А если на камень? — Не унимался тот.

— Не, не интересно, взорвётся не взорвётся, не понятно. Ну кинем мы его, а он не взорвётся, надо опять за ним спускаться. Лучше в костёр бросить, во рванёт. — Пообещал Серёга.

— Давай здесь костёр разведём и сразу бабахнем. — Поступило предложения от Вовчика.

— Здесь опасно, дорога рядом, да и погранзона. — Резонно заметил Рогатый.

— Ладно, давай может ещё что-нибудь найдём.

— Работа возобновилась. Найдены были ещё ящики и снаряды россыпью, ну и десятка три немецких ружейных патронов. Наконец юные искатели выбились из сил.

— Харе, на сегодня хватит, давай маскировать всё. — Сказал Серёга, и наши скауты подхватив ящик с двумя снарядами и двинулись вниз к песчаному берегу. Позади оставшееся эхо войны, было присыпано землёй и ветками.

Малолетние археологи испачканные и вспотевшие, скинув одежду понеслись в воду, врезаясь в волны и извергая поток брызг, крича и смеясь, смело врываясь в морскую стихию, не зная и не ведая куда эти волны по жизни вынесут их.

После купания, пацаны возвращались домой уже по другому пути. Поднявшись в верх на дорогу по деревянным ступеням лестницы, они шествовали теперь через лес. Ящик хоть было и удобно нести, но наши мальчиши-плохиши притомились, и стали подумывать, как бы им облегчить свой тяжкий труд, какую такую диверсию совершить, и пришли к консенсусу: — А что, как мы возьмём да и взорвём один из снарядов, убьём так сказать двух зайцев, проверим исправность данного субъекта, не отсырел ли вражий боекомплект. Ну и как говориться: — Снаряд с воза лошади легче. — Отыскав в лесу не большую полянку, наши молодогвардейцы натащили хвороста и запалили костёр, добавили еловых веток и всякого сушняка, так что валежник получился по грудь нашим поджигателям. Снаряд бросили в середину костра и отбежали на безопасное расстояние, как им показалось, залегли и стали ждать. Время замерло: — Сейчас рванёт, не теперь, когда? — Наэлектризованность ожидания, сменилось томлением: — Ну чо там?

— Дерьмо дело, костёр потухает. — Сказал высунувшийся из своего укрытия Серёга.

— Да, теперь наверно не взорвётся. — Высказался Рогатый.

— А что если ещё подкинуть дровишек? — Предложил Вовчик.

— Ты че совсем дурак, а вдруг прям щас бабахнет! — Сообщил Рогатый. Но Вовчик поднялся с земли и встал во весь рост.

— Вовчик не ходи. Рогатый прав, Серёга скажи ему!

— Кончай выпендриваться Вовка.

То ли Серёга не то сказал, то ли ещ по какой причине, только просьбы сотоварищей не возымели нужного проникновения в сознание нависшей опасности, нашего не совершеннолетнего подрывника. Засуетившись, он мигом набрал охапку сушняка и рванулся бегом к затухающему костру. Раздался взрыв.

Добровольный смертник, находящийся в этот момент, между друзьями и костром, и соблюдая ещё амплитуду движения, летел в объятие земли, несколько раз перевернулся по своей оси, причём ноги его вращались выше головы. Ударившись об землю, затих.

Пацаны поднявшиеся с земли, оглушённые взрывом, не слышали не потрескивающих головёшек, разбросанных взрывной волной, ни прочих звуков издаваемых лесом. Страх смерти витал где-то рядом.

Они подошли к нему не торопливым шагом, глядя на его раскинутые в разные стороны руки и ноги, и эти открытые глаза не подвижно глядевшие в голубое небо.

Серёга с подавленным чувством опустился на колени и припал своим ухом к груди лежащего. Сердце Вовчика билось в нормальном ритме молодого здорового организма, мало того, в этом ритме заколыхалась и его грудь.

В мгновение отпрянув от воскресшего Вовчика он увидел у того на физиономии улыбку с демонстрацией всех имеющихся в наличии зубов. Серёга счастливо выпалил:

— Ну ты шланг гофрированный. Чего ты ржёшь?

— Продолжая сотрясаться всем телом, Вовчик пытался говорить:

— Видел бы ты свою рожу, когда ты из себя доктора корчил. Ты забыл сказать, дышите, не дышите, ха-ха. — Вовчик закатив глаза смеялся: — Дохтур мне плохо.

За спиной новоиспечённого ветеринара, хохотали ошалелые Булат с Рогатым, причём первый тихо гнусаво хихикал, второй напротив ржал во все горло как сивый мерин, и что характерно такой трактовки смеха, у них до сих пор ещё ни кто не слышал.

— Дохтур, дохтур запрягай Рогатого. На чем-то надо же везти больного. — Не унимался Вовчик.

Тут не выдержал и «Доктор» и присоединился к общему хохоту. Вероятно это радостная эйфория, была последствие шока, ведь ребятам сегодня действительно повезло. Потому что в костре взорвалась только гильза от снаряда начинённая порохом, сама же боеголовка с тротилом улетела в лес, но и этого хватило бы, что бы смех превратить в слезы. Слезы сегодня ещё будут, только надо вернуться обратно во двор, куда следуют наши везунчики в приподнятом настроении, неся по очереди ящик, теперь уже с одним боекомплектом.

А тем временем во дворе, жизнь что называется шла своим чередом, приближался душный летний вечер, суливший не больше и не меньше как грозу. Небо постепенно затягивало свинцовыми тучами, ласточки летали у самой земли, бабки сидевшие на скамейке и судачившие о событиях дворового значения вспомнили, что у них радикулит, кости ломит перед дождём и степенно подались домой. Девчонки играющие в ручной мяч, звонче обычного смеялись, находясь в особом состоянии предвкушения, дождя и некого глупого неведения. Вроде как должен дождь быть, а может пройдёт стороной. А если и будет то когда? А может и не все думали о предстоящем дожде, просто детское состояние ожидания, возбудило их. Предвкушение, в самом слове таиться какая-то загадка, предвкушения удовольствия, счастья, наконец сюрпризов, у них может быть счастливая романтическая жизнь. А неведение добавляет остроты, на сколько счастливая будущность их ждёт, и будет ли она вообще? Ах глупости, конечно будет.

Инна одиннадцатилетняя, симпатичная девчушка, играла на месте вышибалы, и ей приходилось постоянно бросаться за мячом, потому что с противоположной стороны, стояла на пару лет старше девочка, обладающая более мощным броском. Правила игры в народный мяч не особо замысловаты, чертится поле обычно на асфальте, по краям два вышибалы пытающиеся выбить ударом мяча игроков в середине поля. Тем же, то есть находящимся внутри обозначенного периметра, требовалось увернуться, а лучше поймать мяч, и заработать при поимке мяча жизнь, или свечу. Для большего интереса в игру были введены новые игроки мужского пола, Коляна, неудачника скалолаза, вернувшегося с обрыва, и Аво с Саней, живущих в одном подъезде и имевшие жизненного опыта ещё меньше лет, а также сгодился для игры и Славян. Шкет же в виду своих малых лет, за игрой наблюдал со стороны. Мяч, словно выпущенный из катапульты в сторону Инны, настиг свою очередную жертву в области лица Сани, выведя того из игры не только фактически и физически, но и морально, в связи с невольно появившимися слезами от удара в нос мячом, который отскочив покатился по асфальту. Однако Инна и не спешила за мячом, сочувствовала, наблюдая за пострадавшим Саней, как тот покидал игру с покрасневшим лицом от смешков и удара. Когда же она повернувшись хотела броситься за мячом, то сразу упёрлась грудью в округлость мяча, который держал улыбающийся Жека. Инна считавшая себя смелой девочкой, смутилась, и даже затрепетала от тяжёлого Жекиного взгляда, сама не заметила, как мяч оказался в её руках.

— Серёгу не видели? — Спросил Жека.

— Да они купаться на залив ушли. — ответил Колян.

— Откуда знаешь?

— Да, не откуда. — Замялся скалолаз неудачник.

— Чо темнишь? — Жека подошел к Каляну перестав улыбаться.

Колян не хотевший ни кому говорить о своей нерешимости, выложил все, и даже в красках.

— Очконул значит, да?

— Я, нет. Не захотел просто.

Славян смотрел на Жеку с открытым ртом: — Вот это да! — Думал он, ведь Колян не был какой-то там маменькин сынок, а тут стоит и что-то лепечет, да и все притихли, как бы здорово было дружить с этим Жекой.. Зависть полыхнула в глазах Славяна.

Получив нужную информацию, Жека оставил играющих в замешательстве, и удалился раскачивающийся походкой, переваливаясь с ноги на ногу.

— Какой страшный. — Эмоционально сказала Инна.

— Такая улыбочка. — Добавили другие.

Пацаны пошушукавшись убежали в след за Жекой, держась от него на расстоянии. На этом одна игра закончилась, и началась другая, шпионская. Жека дошёл до подвала утильсырье и повернул на проезжую часть улицы. Пацаны добежали до угла дома, затем спрятались за мороженицу, и оттуда наблюдали за объектом слежки, потом переместились в подъезд, в котором жил Шкет. Жека вёл себя как-то уж больно загадочно, тёрся возле сильно пьяного дядьки а когда тот полез в автобус помог ему взобраться внутрь.

— Всё ясно, грабанёт мужика. — Сказал таинственным голосом Аво.

— Откуда знаешь? — Шёпотом не нарушая таинственности, спросил Славян.

— Знаю. На фига ему этот в сосиску пьяный.

— Точно! Заведёт куда-нибудь и амба. — Тоже шёпотом подтвердил Саня.

— Чего амба? — Спросил Шкет с замиранием сердца и его глаза широко расширились.

— Ага, убьёт и сожрёт! — резко выкрикнул Аво и все пацаны вздрогнув засмеялись, кроме Шкета. Тогда Аво добавил приложив палец к губам: — Только тсcc, иначе плохо будет.

— Глядя как Шкет стоит с раскрытым ртом, на месте с импровизировали новое развлечение, зайдя в подъезд, пацаны подпёрли внутреннюю дверь, оказавшись в маленьком коридорчике с почтовыми ящиками, между уличной дверью и следующей, ведущей к лестничным пролётам, которую и не давали открыть оставшемуся в подъезде в одиночестве Щкету. Старшие товарищи держали дверь, а так как она была застеклённая сверху и снизу, то могли наблюдать, как их маленький узник бьётся как рыба об лёд, в смысле также тупо на уровне спинного мозга, стремясь на свободу из собственного же подъезда. То ли малыш был слишком расстроен, поведением старших товарищей не желающих выпустить его на свободу, тем самым попирая права граждан о свободе передвижения, то ли тем, что Шкет совсем умственно обессилел от голода, ведь сегодня он только завтракал, и то кое как, обычный рацион которого состоял из стакана чая и двух ломтиков булки с вареньем. Не будем гадать, только долбя дверь ногой в таком разболтанном состоянии, парнишка промахнулся, угодив ногой в стекло, а не в деревянный каркас двери. Нога пробила стекло, и при возвратно поступательном движении, зацепилась за торчащие по краям осколки стёкол, и в результате Шкет имел в области правой лодыжки два инородных тела. Мальчишки видели как с двух торчащих с ноги стёкол сочится кровь на кафельную плитку, а из под штанины уже набежала лужица. Испугавшись, они мгновенно разбежались, оставив раненного со своей бедой. Оставшись один, Шкет сначала распустил сопли, потом глядя на все увеличивающуюся лужицу крови на полу, заревел. Ему повезло, что он оказался в подъезде своего проживания и что откуда-то как добрый волшебник появился его отец. То ли он шёл на работу, а может возвращался с работы, или ещё куда направлялся, точно одно появление его было в нужное время и в нужном месте, то есть чудом. Этот высокий здоровый дядька, весом под сотню килограмм, схватил щуплого своего сынишку на руки без всяких комментариев, и пережав ему хилую икру большим и указательным пальцем, для уменьшения потери крови, выскочил из подъезда и помчался в детский приёмный покой, благо находящийся не далеко, в больнице расположенной на против водонапорной башни. Через пару минут они уже были в приёмной, ещё пять минут и на столе хирурга. Стекла удалили, наложили швы, и с перебинтованной ногой Шкет сидел рядом с отцом в приёмной, дожидаясь очередного укола, вероятней всего от столбняка. В приёмную периодически приводили и приносили травмированных детей разного возраста, и даже поступил грудной малыш. Пострадавшим оказывали первую медицинскую помощь, и в основном после оказания этой помощи, детей ждало возвращение домой после процедуры уколов, только вот грудного пациента отправили с матерью в палату. В помещение стоял постоянный плач, меняющий свою амплитуду звукового резонанса, от всхлипывания до рёва. Дети плакали при поступлении, при оказание первой помощи, и даже от уколов, скажу больше и перед уколами. Родители пострадавших детей нервничали, волновались, переживали и только отец Шкета не показывал вида, будучи внешне спокоен как танк, заехавший в муравейник. Когда другие суетились уговаривая свои чада потерпеть, не плакать, иногда совместно с медсёстрами шёл процесс успокаивания маленьких страдальцев. Замечу что не всегда это удавалось, во всей этой сумятице, звуков и движения. Сидели тихо и спокойно только двое, возвышающийся над всеми мужчина и рядом с ним этакий недоносок, с забинтованной правой ногой. Отец с гордостью поглядывал на сынишку, ведь он не проронил не звука, с тех пор как был взят им на руки в подъезде, не на столе хирурга, не в череде уколов следующих один за другим.

Валерка шустрый мальчуган лет семи, с утра ездивший с родителями на старое место жительство, вышел во двор. А жили они раньше в бараке, как и все в общем-то после войны, но правда Валерка этого не помнил. У Родителей получивших квартиру в новой хрущёвке остался небольшой участок возделанной земли, где они сажали картофель. Ну какой участок, просто самовольно распахали в своё время приглянувшийся пустырь. Они стали обрабатывать его, как многие прочие соседи по баракам. Ну а так как нынешний пролетарий раньше жил в основном в деревне, то и тяга к земле объяснима, и не только тяга, но и умение обращаться с землёй, с ней родной, с ней кормилицей. Родители Валерки раньше жили в деревне, отец из раскулаченной семьи, мать относилась к деревенской бедноте, то есть к партии власти как сейчас бы сказали. В том смысле что мы все жили в стране советов под руководством коммунистической партии, рабочих и крестьян. И как говорит нам исторический опыт, любой слой населения хотел бы добиться для своего существования наилучших условий своего бытия. Но лучше всех, и это нам известно из истории, жил, живёт и будет жить правящий класс. Раньше класс князей, бояр и дворян. Купцы, заводчики, а в дальнейшем банкиры тоже не умирали с голоду, но вот власти достаточно не имели. И вот наступает время когда «русские» патриоты начинают задумываться о своём бедном и угнетённом народе, можно сказать думать думу, радеть о бедных и обездоленных. Кого мы помним из истории, Стенька Разин, Емеля Пугачев, декабристы, Замечу некоторые из них не говорили вообще по-русски, народники и наконец кадеты, эсеры, меньшевики и большевики. Все за народ и все корпят о благе: — Как же помочь-то моему угнетённому народу? — Думали, головы ломали наши идеологи и с ними главный вождь трудового народа, русский дворянин Ульянов-Ленин. Тысячелетие Русь держалось верой, скажу больше, без веры наверно и не выжила и не сохранила свою этническую самобытность. Растворилась бы во времени, как перестали существовать древние Эллины, Персы, нет больше православной Византии и тд. Триста лет Русь входила в состав Золотой орды, находясь под гнетом всё это время укрепляясь православной верою, и окрепнув восстала от ига и воссоединилась, как шарики ртути с разбитого градусника, как птица феникс во стала из пепла, во всей своей славе. Настоящая подлинная вера спасает людей, города, страны, точно так она спасла Русь, не послав ей судьбы Византии. Турки захватив такую большую православную страну как Византия, перебили сопротивлявшуюся часть населения, остальных христиан обложили таким налогом, что проще стало быть мусульманином, и это случилось, не враз, а по прошествии веков. Что-то похожее произошло и с западной Русью, войдя в состав Литовского княжества, это была та же Православная Русь в составе языческой Литвы а затем православной. Ну а затем, когда власть забирает над всем Польша, происходят странные вещи, оказывается восточная Русь пострадала от мусульман в сохранение своей веры и самобытности меньше, чем западная от своих братьев христиан-католиков. Которые в порыве любви своей к ближнему, православных Русичей вешали, жгли, вешали жгли, и опять вешали. А в дальнейшем к ним присоединились и Австрияки, и опять с благословения католической церкви вешали, стреляли, вешали, стреляли, только за то, что те именовались Русскими, то есть православными. В те далёкие времена русский и православный были синонимы. И теперь мы имеем, то что имеем, а именно западная Русь, это вовсе не Русь, а будучи под игом Речи Посполитая и позднее Австро-Венгерской империи стала Украиной, почти как Византия Турцией. В Турции что бы выживать, византийцы становились мусульманами, в западной Руси, католиками или униатами, эта искусственная религия придуманная католиками, где яко бы «православная церковь», только эта церковь подчиняется папе Римскому. Конечно, с точки зрения запада эти православные, странные какие-то люди, и скажем больше, опасные со своими свято отеческим предрассудками, устаревшими святыми, их житием, призывающих к любви и смирению, и не признающие не какой модернизации в религии. Наверно здесь кроется корень не понимания и не приятия западной цивилизацией православия, и православного учения, борьбы с пороками и выправлению своей души ещё на этом свете. Зачем же бороться? Если католикам можно заслужить и купить царствие небесное, ну а протестантам достаточно веры, ибо Христос уж пострадал за нас забрав все наши грехи, прошлые, будущие и настоящие. Как здорово, как в сказке, ничего не делай только веруй, греши и всё тебе простится. Здесь, именно здесь в учение святых отцов и кроется главный секрет нелюбви запада к востоку. Кто же они такие были древние и не очень древние святые отцы. Это такие люди, которые подрожали жизни Сына Божьего на земле, Иисуса Христа. Библия учит нас: — Получил по левой щеке подставь правую, то есть сам смирись прекратив раздор, но за друга своего жизнь положи, что значит пострадай защищая других, может даже ценою своей жизни. Сам Христос умывая ноги Апостолам, был последний среди учеников своих. Смирись и будь последним, учат нас святые отцы. Гордым святой дух противиться и нельзя гордому приобрести Божественную благодать, а следовательно воссоединиться с Богом, но если мы не с Богом, значит с дьяволом. Святые же отцы своим смирением, трудом и молитвой обожествлялись уже здесь на земле, стяжали Святого духа, и под этим Святым духом донесли до нас, Святое Евангелие и толкование этого Евангелия. Похоже это не устраивало наместников бога на земле, ведь будучи когда-то равным среди равных, то есть тогда ещё папа Римский, ровнялся патриарху Иерусалимскому, Антиохийскому, Александрийскому, Константинопольскому, и в силу своей равноправности, все церковные недоразумения решались соборно. Как быть, если среди равных, ты чувствуешь себя «равней» и главное, главней других, тогда решать проблемы всем миром даже глупо. А как же учение учеников самих Апостолов и святых Отцов, своим житием, напоминавшим жизнь нашего Иисуса Христа? Так нет ничего проще, забыли старых святых, назначили новых, соответствующих решению новых проблем, и теперь не только духовных, но и политических, экономических и военных. И как мы знаем из истории крестовых походов, взятия и разграбление крестоносцами православного Константинополя в 1204 году, уже не дало Византии сил восстановиться, ведь она в это время вела смертельную борьбу за выживание, в войне с турецкими завоевателями. Ну а чего если твой брат христианин в беде, почему бы и не воткнуть ему нож в спину, тем более если он тебе и не брат, и выходит хуже мусульманина, ведь поход организовывали для освобождения гроба Господня от Магометан. И что из этого следует, — упаси бог возлюбить ближнего своего, если он не слушает папу Римского.

Однако вернёмся к первоначальной мысли: — Как же всё таки помочь своему народу? Получается вариантов не много, — служить народу, можно сказать отчизне. Служить должны все, правители, чиновники и капитал. Так почему же, нашему вождю мирового пролетариата, пришлось уничтожить целую империю, что бы обломки повести к светлому будущему? И почему будущее, теперь уже сгнившее прошлое? Со школьных лет я помню доброго дедушку Ленина, который очень любил детей и свой народ, и который во главе партии большевиков, совершил октябрьскую революцию, и дал нам всем удивительные возможности, коих мы не имели «раньше». Откуда же взялось это желание дать свободу и счастье Русскому народу? И какие такие возможности дала нам советская власть, какие мы не имели раньше? После революции стала власть рабочих и крестьян, так это ложь, никогда Ленин, Троцкий, Свердлов и прочие иудеи не были рабочими, но даже если и были выходцы из этого класса, например Сталин, они меньше всего думали о рабочем классе. Да, из рабочего класса после революции стало легче стать, инженером, красным командиром и даже красным генералом, но это было и в царское время. Алексеев Михаил Васильевич сын солдата, в первую мировую начальник штаба юго-западного фронта, Деникин, имел крестьянские корни, да и сам отец Ленина был выходец из народа, так рьяно служил царю и отечеству, что дослужился до генеральских чинов и дворянского звания, правда к сожалению воспитанием детей мало занимался, в виду своей занятости. А вот его мать, эта русская женщина, как мы помним из советских фильмов, бывшая в девичестве Бланк, генетически на половину еврейка на половину шведка, посвятившая свою жизнь воспитанию детей, что и соответствует исторической истине. Трудно винить её за то, что эта русская мама не смогла донести до своих чад о традиционной культуре и религии на Руси, коли сама была в православной церкви один раз во время венчания. Нет, мы не можем обвинять Ильича за то что он не раздал своего имения и не подавал нищим на улице, и сам не нищенствовал проживая в Европе, всегда имея средства выпить, закусить. Сосиски запивал пивом, проклиная загнивающую западную цивилизацию и мечтая принести ей освобождение, от бессмысленных её благ в виде мировой революции. Но это сначала надо опробовать на Родине, на соотечественниках, на них милых поставить революционный эксперимент. Как патриот и гражданин не мог наш Ленин расшатывать революционной деятельностью монархическую, капиталистическую Европу, ведь в основном он жил здесь, не плохо жил, под час даже весело, если судить о его застарелом сифилисе, а вот в России ему не жилось. Как звучит воровская мудрость: — Не воруй где живёшь. — И живя в Европе он находил язык и понимание с европейскими «империалистами», получая от них финансовую поддержку. Хорошо зная историю французской революции и реки крови пролитые во время оной, он готовил новую Русскую. Ну что вы Европа, не тот масштаб, не тот размах, который он задумал свершить в России. И потом Швейцария, Цюрих, так мило, хотя если заняться революционной деятельностью против Швейцарии, Германии, Англии, мало не покажется, да и не поймут его немецкие друзья, это утопия, глупо же просить у немцев денег на разрушение их же процветающей Германии, нет нет, с начало Россия, все для родины моей.

Пожалуй это не тот вариант, осчастливить людей так сильно пожертвовав собой, отдав своё кровное, сейчас, как это делали будущие святые раздавая, подчас своё не малое имение. Эти Святые просто сумасшедшие какие-то, и вообще их пример эта провокация. Они покорны и смиренны, и ставят волю Божию прописанную в Евангелии, выше своей. А наш Ульянов не такой, желает сам творить, созидать, экспериментировать, трибуну жаждет, грезит стать вождём.

Что бы служить народу, нашему Ильичу достаточно было стать чиновником, и отдавать всего себя работе. Почему нет, дворянское сословие позволяет, да и отец Илья Николаевич, казалось бы в этой порабощённой царизмом стране, из мещанского рода заслужил дворянский. И пройдя от простого учителя до генерала, если переведём на военный язык. Согласен это же не вождь, но какой организатор, сколько полезного сделал и создал. Человек, как говориться без рода и племени достиг такого положения, выходит у его детей перспективы выше были, а не замахнуться ли нам на министра, и даже премьер министра, где есть возможность для реформ и улучшению жизни простого народа. Ах да, тут старший брат существенно подгадил. Однако мы знаем из истории государства Российского аналоги были, брат за брата не отвечает, пусть старший брат хотел царя убить, глупо, народу этим не поможешь, а мы радеть за царя и отечество и тем самым выслужившись в большие чины, реально можно улучшить жизнь трудового народа. Ходить далеко не надо, отец родной сколько создал школ и гимназий, сколько положил труда для образования крестьянства, так сказать трудового народа. Скажете пример не очень удачный, одного образования мало, согласен. Возьмём фигуру другого масштаба, Столыпина Пётра Аркадьевича. При созданной им динамики развития экономики, с Россией не могла сравниться не одна западная держава, и народ стал улучшать своё благосостояние, всего пять лет в должности премьер министра и такой результат. Каково, а? А что нам известно о русском патриоте своей страны и пламенном борце за светлое будущее трудового народа Владимире Ильиче. Он что же не радуется тому, что жизненный уровень трудового народа повышается, страна процветает, армия укрепляется? Что нет? Нет? Да он бьётся в бешеной истерике, сменяющейся унынием. Почему? Да потому что при таком развитии России, оказывается по его же словам, там не возможно сделать революцию. Чемпион книги Гиннеcса по увековечиванию его в разных изваяниях, в шоке. Я тоже в шоке, что этот путь не нужен Ильичу. Конечно трудно представить, вождь трудового народа, год из году аккуратно посещает службу и делая карьеру возрастает, (далее читается с негодованием) среди этих суконных рыл. Ну что вы, как можно, в службе нужен другой талант, кругом лизоблюды. Хотя родитель Илья Николаевич служил не за честь а совесть, и… Нет нет о чем мы, какая честь, это дворянская ээээ, какая совесть это интеллигентское ээээ, как сказал бы Ильич:

— Мне не известно что это такое, старые предрассудки гнилой интеллигенции и аристократии батенька. Пора расчехлить кровавый топор народного возмездия! Повторяю интеллигенция говно! Класс дворян и попов к стенке!

— Что всех Владимир Ильич? — Так и хочется спросить хотя и знаю результат октябрьской революции.

— Да батенька, как можно больше, нам теперь архи важен большевистский террор, без пощады!

— Как же так, вы ведь сами дворянин?

— Глупости, я им себя никогда не ощущал, я получил домашнее воспитание, а всякие там принципы благородства ерунда, мой принцип — не каких принципов. Мы построим новый мир, с новой коммунистической моралью. Отвечающей новым интересам времени.

— Так все таки, какая-то мораль будет? И что вы понимаете под новым интересам времени?

— Скажем так, для народа мораль необходима. А вот на вторую часть вопроса, отвечу вам так, импровизация батенька и ещё раз импровизация.

Вот он, вот лотерейный билет Ильича — Революция. Из искры разгорится пламя. И эту искру нужно лелеять, подпитывать, бережно хранить, а главное разжигать. Что даёт революция? И что не даёт карьера? Мог ли господин Ульянов стать карьеристом? Какие качества для этого нужны? Ум. Безусловно умнейший человек Ильич, гениальный тактик и стратег. Воля. Такую силу воли поискать ещё надо, каковой обладал Ленин. Связи. Без них никуда, так как связи и покровители могут приобретаться, и их доверие нужно заслужить, а это не наш профиль, по крайней мере в России. Это уже гораздо позднее у него появятся покровители в виде Кайзеровского генштаба. Амбиции. Ну тут замах аж на мировую революцию, куда же боле. Мотивация? Власть. А вот тут-то и не стыковка, царь то уже есть, вот она почти неограниченная царская власть, и тут не так все просто, оказывается царь должен считаться со мнением царской семьи и окружающей его элитой. Нет, невозможно себе представить господина Ленина тянувшего лямку служения царю и отечеству и даже Русскому народу. Почему же? Как можно служить монарху и злодею казнившему его старшего брата Александра, и тем самым смертельно напугавшим ещё юного Володю, находящегося в привилегированном классе дворянства. А дальше? Дальше классика, страх и бессилие порождают злобу, неимоверную злобу. Ты ходишь в гимназию, стараешься изо все сил показать что ты лучший ученик в классе, а у тебя нет друзей, все вокруг тебя не ценят, возможно презирают, в лучшем случае сочувствуют, только за то что твой брат хотел стать цареубийцей. Нет просто ты так же воспитан как и твой старший брат и не понимаешь и презираешь всех вокруг. А ведь ты знаешь что умнее, ты лучше их всех, а тебя не понимают и не ценят, с какими-то архаичными пустыми словами, честь, совесть. И самое страшное что есть для нашего Ильича в дворянстве, за честь могут банально убить, вызвав на дуэль. Ему не нужно такое дворянство.

— Ну не знаю я что это такое, — рассуждает Ильич, — и тем ни менее держу себя достойно. Они чужды мне и ненавистны эти барчуки, и эта страна с её феодальным строем, и её народ, быдло, с его православным смирением! — Да тут кстати под руку попадается «капитал», бородатого дядьки из далёкой германии, гнусно отзывающемуся о русском народе…. — А нет не быдло, извините, ошибся, пролетарий. Это да! Это то что нам надо, и немчик странно такой родной. Случайно не дальний родственник? Ай да Карл, ай да Маркс! Ай да сукин сын! Разве можно рассчитывать на дворянское сословие, их чванство, высокомерие, какую-то честь, опять непонятную совесть. А вот это, долг чести, ну полный бред!

— Ну какой же вы Владимир Ильич дворянин после этого? Представим вас как дворянина вызвали на дуэль, долг чести дворянина принять вызов, или потерять честь.

— Что потерять?

— Честь.

— Что за ахинею вы несёте батенька. Мы прогрессивные люди планеты, базируемся на интеллекте индивидуума, императивный разум оного и есть пик желаемого и апология индивидуальной сущности и апогея эволюции человека разумного, отрицая квинтэссенции как поповские бредни, зиждущихся на темноте людских масс.

— Я прошу извинения, вы с кем сейчас разговаривали? Я так сказать сам только от сохи, не въехал в тему. Как там у вас с честью?

— А вы провокатор батенька. Вам бы не с сохой, а в царской охранке работать надо. И тем ни менее я вам отвечу. Российское дворянство, это класс чистоплюев, негодяев и хапуг, мы возьмём с собой единицы лучших в революцию, остальные, сотни, тысяч под топор, революционного правосудия.

— Ну а с крестьянством как? Они тоже пролетарии только на земле.

— Пообещаем землю крестьянам. Затем их используем в своей классовой борьбе против помещиков мироедов. Позднее обманем и не какой землицы не дадим, всё национализируем батенька. Ха-ха ловко не правда ли. Нет, все таки придётся конечно одну треть, может половину под топор, а что делать? В крестьянской среде кругом контрреволюция, кулаки, середняки, казаки собственники Положиться можно только на казацкую и крестьянскую бедноту, чего лукавить на всякое отребья. Всеобщая трудовая повинность, распределение хлеба и хлебная карточка как орудие управление массами. Пока так, потом что-нибудь придумаем, новую экономическую политику.

— «И говорил и действовал так, чтоб убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя. И сделает то, что всем — малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам — положено будет начертание на правую руку их или на чело их, и что ни кому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его 666». (Евангелие. Откровение глава 13, Ст 15, 16, 17, 18.)

— Вот именно за эти поповские бредни, мы и уничтожим духовенство. 90% населения можно истребить, ради того что бы не терять темпа строительства социализма. Подписываюсь — Ленин.

— Позвольте заметить Владимир Ильич, как же можно опереться на бедноту, половина из них просто лентяи, а вторая половина не компетентна в сельском хозяйстве. Ну а кулак это трудяга и специалист, как говориться профессионал.

— Кто не с нами, тот против нас. Или становись безропотным винтиком, в паровозе стремящемуся к коммунизму, или иди на всеобщую переплавку в кузнице революции. Хотите революцию свершить и в дерьме не изваляться. Главнейшая и наиважнейшая задача истребить под корень духовенство, этих попов, всех до одного, вместе с их храмами и монастырями, эту главную угрозу революции, этих святош. Всех до одного. Пока существует этот опиум для народа, революция в опасности. Ненавижу всех, да пошли они, да пошли…

— Что же сердечный вы так убиваетесь? Божьи люди, живут ради спасения души.

— Вот именно. В мировую революцию поповские сказки не возьмёшь, мы придумаем свою новую идеологию — анти христианскую религию.

— Ну а как поступите с интеллигенцией?

— А что тут думать! Это говно покрепче взболтнуть надо, глядишь и лишнее через край прольётся. Пусть бегут за границу, кого надо прикормим, кого превознесём и пригреем, остальные же, либо работают за идею, либо в концлагеря. Английское изобретение концентрационный лагерь для тотального перевоспитания, а если оно не возможно, то и уничтожения контрреволюционного элемента. А каково!?

— Вас не смущает столько много крови? И потом что измениться если отобрать власть и привилегии правящего класса дворян, отдав рабочему классу? Что измениться, когда одни привилегии перейдут к другим и всё?

— И все же товарищ вы ярко выраженный контрреволюционер. С величайшим удовольствием поставил бы вас к стенке! Дас батенька, именно к стенке! Экий вы махровый монархист. Да, мы готовы пролить реки крови для свержения царского режима и захвату власти. Для этого понадобиться разрушить старый мир до основания, это не реки крови, это море крови, страдания и боли, и мы пойдём на это, что бы построить наш новый, более справедливый мир. Присоединяйтесь же к нам, или умрите. Неужели вы не чувствуете что на дворе семнадцатый год, теперь все на нашей стороне, все пытаются сделать подножку самодержавию. Буржуазия и банкиры создают искусственный голод в больших городах России, тем самым сеют смуту и не довольство в обществе. Интеллигенция, давно грезит о свержение ненавистного царя, получить при этом больше свобод и прав, планомерно разрушая и разлагая нравственно и морально общество. Либеральная дворянская элита, считающая власть слабой, пытаясь её усилить, постоянными интригами, на самом высоком уровне, просто рубя сук на котором сидит, помогая страну ввергнуть в революцию. Все слои общества и даже крестьянство, в лице солдат призванных из крестьян, жаждут перемен и они их получат, рано или поздно. Мы стоим у порога великих потрясений! Мы построим самое справедливое и счастливое общество трудящихся людей.

— Разве возможно всех людей сделать счастливыми? И потом разве сейчас нет счастливых людей? Да, сейчас война, да, у людей много горя, но войны когда-то заканчиваются и счастье возвращается, ну или хотя бы надежда.

— Нет, нет батенька поздно пить боржоми, когда нутро сгнило. И этого прогнившего двухголового царского мутанта мы свергнем. У меня нюх как у легавой суки! Всё, я почуял след, я почуял кровь, я почуял раненную добычу и близкий конец её, я рядом, я вцепился и больше её не выпущу. Сейчас или ни когда! Страна стоит у края пропасти. И её стоит только подтолкнуть и она падёт. Поредела та профессиональная армия, защита самодержавию, начавшая войну четырнадцатого года, и на место убитых солдат, мобилизовали крестьян, оставивших свои семьи и крестьянское подворье. Чем привлекать старого солдата, дисциплинированного, готового отдать жизнь свою за царя и отечество? А нынешнего, милое дело, пообещай ему землицу и он наш со всеми его потрохами. Наш девиз, чем хуже, тем лучше! Уж поверьте, мы не чистоплюи и ни что нас не остановит, страдание и даже смерть не винных людей, ведь они пострадают за дело революции, которая и оправдает их муки и гибель. Наши эмиссары на фронте разлагают дисциплину и агитируют солдат бежать с фронта домой, а там делить земли и имущество эксплуататоров помещиков, агитируем рабочих, что бы они устраивали забастовки, срывая военные и гражданские поставки. Наиважнейшая задача развалить армию и флот, опору царского самодержавия!

— Я прошу прощения. Но ведь уничтожая армию, да ещё во время военных действий, ни кто не может гарантировать, что враг не захватит всю страну, или часть её, и мы можем лишиться России.

— Правильно. Никто не гарантирует. Но для нас большевиков не нужна страна Россия, если мы не получим желаемого, «а именно вся власть советам», срабатывает опять наш старый принцип, чем хуже России, тем лучше нам большевикам, даже если при этом Россия потеряет свою самостоятельность. Мы готовы вести классовую борьбу при любых благоприятных условиях. К власти большевики могут прейти только опираясь на рабочих и крестьян и сочувствующую интеллигенцию, в ракурсе большевицкой пропаганды. Народ это стадо, и сам ещё не знает чего хочет. Ну а мы поведём его к светлому будущему, даже если он будет при этом сопротивляться по своей политической безграмотности и невежеству. Мы сделаем людей счастливыми и свободными. А тех кто не захочет мчаться с нами на революционном поезде в светлое будущее, просто выпадут из него на ходу. Или сгорят в топке революционного паровоза.

— Бармалей, из кинофильма, «Айболит 66» говорил что-то подобное: — «Попробуйте у меня не станьте счастливыми, я вас в бараний рог сверну, в порошок сотру и акулам брошу. Где-то так.» — Но тут вмешались мои дочки: —

— Эээээй, пап ты что? Какой Ленин? Причём тут революция?

— Извините меня понесло, это я через чур из далека стал тему раскрывать о раскулачивании. Ведь вам не чего об этом не известно? Так на чем мы там остановились?

— Валерка вышел во двор. — Сказали дочки в один голос.

— Ну да, а он был знатный драчун, тут же получил в глаз от Аво и вернулся домой с подбитым глазом и чувством мести.

3

Три недели спустя. Всю ночь шёл дождь, закончившейся только к утру. По небу бродили серые тучи, периодически закрывая собой солнце, и локально кое где, облака трансформировались в осадки. Мгновенно начинающийся дождь обрушивал свои струи воды на дома, дороги, скверы и головы горожан, стремящихся укрыться где-нибудь от ливня. Минут через пять небесные потоки прекращались, и возвращалось солнце озаряя и припекая всё вокруг, мокрые крыши домов, асфальт и траву. В нашем дворе как всегда разлились две огромные лужи, которые бороздили мальчишки в резиновых сапогах, Славян, Валерка и Шкет. Аво был в сандалиях на босу ногу и по этому сидел на пустых ящиках, возле магазинной двери. Рядом с ним крутился маленький Арви живший с ним в одном подъезде. Арви было всего пять лет, но это был шибко шустрый паренёк, очень гибкий и очень прыгучий. Аво развлекался тем, что заставлял того прыгать через ящики. Потом это ему наскучило и им был разломан один из ящиков, а доски полетели в лужу. Теперь задача для малыша усложнилась, ему предстояло быстро пробежать по плавающим доскам и не замочить при этом ноги. Арви отошёл от лужи на почтительное расстояние, и резко стартовав с места, помчался, запрыгав по доскам едва касаясь их ногами и наверняка проскочил бы лужу, будь она по меньше размером и беги он прямо. Но бывший ящик плавал дугой, то есть и бежать пришлось загибая по дуге, а не прямо. И вот когда малыш стал заворачивать, доска находящаяся у него под ногой слегка поплыла, прыжок растянулся, а следующая просто поехала унося ноги в небо, приземлился бегун по водной глади на спину, точнее приводнился, обдавая брызгами смеющихся пацанов.

Мокрый с головы до ног, удаляющийся крохотный трюкач неудачник, оповещал окружающих о своим конфузе, плачем. Мальчишки тут же начали бегать по плавающим доскам смеясь и поднимая брызги, пока Шкет не поднял ногу с прилепившейся к ней доской. Торчащий гвоздь с доски, пробил подошву резинового сапога и стопу, объединив доску с ногой и держал прочно, напоминая сломанную лыжу на ноге. Шкет проковыляв на сухое место, наступил не пострадавшей ногой на доску, освободился от лыжи, медленно стягивая ногу с гвоздя.

— Фу неприятное ощущение. — Сказал он и убежал домой.

Во дворе Шкет появился только через пятнадцать минут, в сопровождении отца.

— Щас будет разбираться. Заметил с ухмылкой Аво, и добавил: — Ладно я пошёл.

— Покеда. — Пробурчал Славян, оставшись один. Он стал ожидать дальнейших событий на почтительном расстоянии от Шкета и его родителя. Однако папаша не спешил выяснять отношений, а чем-то занимался, присев за подвальным парапетом. Мало помалу приблизившийся Славян, обнаружил что Шкетов отец оказывается вышел разбираться не с ними, а с трёх колёсным велосипедом, который к появлению Славяна, утратил одно из колёс, таким образом превратившись в двух колёсный.

— Ну вот готово, бери и катайся. — Сообщил, удаляющийся за угол дома родитель Шкета.

— Па стой, я не умею на таком.

— Учись, пора уже на двух колёсах ездить. — Раздалось из-за угла.

— Ну чо башку чешешь? Давай пробуй. — Подбодрил его Славян.

Шкет стал оттягивать время, испытания старого велосипеда в новом его виде.

— Нога что-то болит, мне дома йодом намазали.

— Славка как бы в его поддержку, сообщил:

— Представляешь, Валерка придурок тоже на гвоздь наступил, домой побежал. У него вообще гвоздь прошёл на сквозь всю ногу. Снизу зашёл, и с верху сапога торчит. Так домой с доской и побежал.

Шкет представил мысленно картину случившегося, за время его отсутствия. Итог его воображения выразился не замысловато:

— Бррррррр, фу.

— Ладно давай пробуй. — Подбодрил Славян Шкета, кивнув на велосипед, и тот устремился, вскочив на своего двухколёсного друга, и не проехав двух метров, грохнулся.

— Да, тяжёлый случай, давай я теперь. — Засобирался Славян, и хотя у него не было своего велосипеда, ездить как оказалось он умеет, и даже на двух колёсах. Он нарезал круги, гонял на скорость и расстояние и даже на перегонки со Шкетом, который ни как не конкурировал в беге, с ездой на велосипеде.

— Вымотался как сивка. — Наконец заявил велогонщик: — Теперь твоя очередь.

— Не умею, не хочу, не буду. — Заупрямился Шкет.

Озадаченный такой реакцией младшего товарища и понимая что все это у того не от ума, предложил следующее:

— Давай садись на велик, а я тебя сзади держать буду, пока ты рулишь, что бы не упал.

— Только ты меня не отпускай. — Согласился начинающий велогонщик.

Славян сразу придал ускорение, толкая и поддерживая как и обещал сзади и поэтому Шкет не падал, а ехал по дороге быстро крутя педали, надеясь на поддержку старшего товарища за спиной. Классное ощущение скорости, особенно когда нечего волноваться, ведь тебя поддерживают, подстраховывают.

— Ништяк! — Крикнул Шкет и это выражение было адресовано Славяну, наш велосипедист даже посмотрел назад. Каково же было его удивление, когда он увидел, что едет без поддержки, в гордом одиночестве. Сначала он сильно вильнул от неожиданности, но успокоился, поняв что научился ездить на двух колёсах. Тогда он помчался дальше переполняемый чувством радости и удовлетворения. Он едет, светит солнце, малыши копаются в песочнице, бабки сидят возле подъезда на прихваченных с собою стульях, девчонки прыгают со скакалками.

— Ништяк. — Ещё раз счастливо сообщил Шкет.

А тем временем Кент и Юрок сидели в засаде, возле собачьей будки. Отец Юрка был родом из Псковской области, Островского района, знаток всех окрестных лесных массивов и заядлый охотник. Во время Великой Отечественной, когда Псковщина была оккупирована немецко-фашистскими захватчиками, а немцы у них появились в деревне уже на Иванов день. Юркина бабка вышла за водой к колодцу, и тут видит за копной движется колонна фрицев, или на местном сленге шашков с рогами. Немцы все молодые, весёлые, беззаботные, почти все с золотыми кольцами на пальцах, женатые или обручённые. Забрали смеясь у Юркиной бабки ведро, а тогда бабка была совсем и не старая, и немчики стали водицу пить, да себя поливать, демонстрируя свою удаль молодецкую, да тела молодые, чем вводили в смущение нашу Веру, так бабка Юрка звалась. А к вечеру в их избе и вовсе немецкий офицер поселился, и пришлось Юркиному деду с женой и двумя детьми в баньку переселится. А дальше-хуже, обязали нашу Веру прислуживать, готовить и обстирывать гер офицера, а её сынку, Юркиного батю, чистить офицерские сапоги. Не, но там готовить, стирать, убирать туда-сюда, но чистить сапоги этой фашисткой обезьяне, это уж слишком оскорбительно. Ну фашуги, тварят что хотят!

Продолжая тему фашистского без предела, деда Юркиного назначили старостой деревни, как самого грамотного. А тут откуда не возьмись партизаны:

— Здравствуй староста, жопа — новый год! Пришьём мол тебя, и думай что хочешь. — Ну и не долго думая, наш староста сбежал в партизаны. А что тут придумаешь? Коль офицер зверюга, сыночка сапоги чистить заставлял. Ну в общем: — Смерть фашистским оккупантам!

Но судя по ходу дальнейших действий, немцам не понравилось внезапное исчезновение старосты, и они арестовали нашу Веру. И попала она в этакий маленький концентрационный лагерь, где была избита до синевы полицаями.

— Не, ну не зверье разве! Придумать надо, заставить парня поганые сапоги чистить.

Однако на беду или на счастье, решайте сами, в полицаях служил дружок Юркиного деда, и как-то невзначай, шепнул нашей узнице:

— Слушай Верка, я слышал тебя завтра утром расстреляют. Так я сегодня охранять буду, сделаю вид что не вижу, а ты втихаря беги. Домой не ходи, уходи в лес.

— После такого откровения, нашу Веру долго просить не пришлось, дождалась благоприятного момента, и тихо-тихо скрылась в кустах, а дальше ноги в руки и в лес. А за ней и сынок её Юркин батя:

— А вот теперь пускай эта офицерская, немецкая рожа, в нечищеных сапогах ходит. — А там в лесу местные мужики, те что остались в деревнях по причине молниеносного наступления врага, и бойцы, раненные или отставшие от своих частей, тоже обитали в лесу, то есть партизанили. В лесу было спокойней и безопасней, и самим партизанам и для их близких и родных живших не далеко, тем самым давая возможность подъедаться, жившим в лесу охотой на зверя, а иногда и на полицаев и даже их друзей немцев. И всё таки такие отряды не всегда умели вести масштабной партизанской войны да и побаивались, в случае своих нападений на захватчиков, актов возмездия со стороны немцев против родных и близких, стариков, женщин и детей оставшихся в деревнях и кормивших при этом немцев, и порой своих же партизан. И все же эти отряды организовывались и не давали покоя врагу на своей земле.

— Вот и четырнадцати летний Юркин батя подался в такой отряд, хотя и был ещё совсем пацаном. Так считалось лучше, для него и матери если немцы нагрянут, и домой всегда может прейти проведать родных, и запастись нужной снедью. Хотя даже немцы занимающиеся сбором с местных деревень фуража и провизии, понимая опасность своего положения, и ценя относительное спокойствие сельчан, сами предупреждали местное население, о времени и месте нашествия, своих же поисково-карательных служб. — То есть вы аборигены нас не трогаете, ну и мы как говориться рады с вами не конфликтовать. — Если партизанский отряд где находился дед Юрка вёл активные боевые действия, постоянно мигрируя по тылам врага, уничтожая противника и нанося ему материальный ущерб, то были и просто откровенные партизанские мародёры и бандиты отсиживавшиеся в тылу. Когда фронт откатился на восток, немцы ушли из деревни, и Вера вернулась с маленькой дочкой в свой дом. Однажды придя с поля домой, она застала у себя во дворе горе вояк, один хватал кур за голову и швырял своему напарнику, причем так, что куриная голова оставалась у него в руках.

— Чо творите бесы? У меня самой муж в партизанах. — Попыталась остановить грабителей Вера.

— Молчи дура! Сейчас с автомата пальну.

— Хоть сапоги ребёнка оставьте! В чем ребёнку ходить-то? — Бежав следом за грабителями, просила Вера.

— Да за давись ты, дура! — Злобно ответил удалявшийся в лес партизан, бросив детские сапожки в грязь.

— Во каки шашки рогатые приходили. — Рассказывала Вера навестившему её сыну: — Обобрали, даже детские сапоги хотели забрать.

— Сапоги! Во я и говорю суки. Представляешь ма! Эта офицерская сволочь меня сапоги заставляла чистить. Вот гад, сейчас попался, убил бы хорька вонючего. — Ещё долго возмущался Юркин батя, уходя с родного дома в отряд. Именно там в лесах псковской области и родилась страсть к охоте у совсем ещё юного партизана, обеспечивавшим мясом не только товарищей по отряду, но если удавалась завалить лося, то и родных. Юркин батя давно уже был городским жителем, и от прошлой жизни осталась одна только страсть, охота, и её составляющая часть сейчас находилась в собачьей будке. Это была охотничья сука, легавой породы, по легкомысленной кличке Мушка. Собачья будка была такой величины, что в ней спокойно могли находиться Юрок и Кент, слегка пригнув голову. У задней стены будки, был ещё отсек с сеном, где и спала собака. Когда то совсем давно, когда Юрок был совсем маленьким, и было это в родной деревне его предков, отец как-то вложил ему в руки охотничье ружье, но придерживая для страховки, дал ему выстрелить. Так у Юрка родилась любовь к оружию на всю жизнь. А когда в прошлом году он уговорил родителей купить ему воздушное ружье на день рождения, счастью его не было придела. Он стрелял целыми днями по разным мишеням, но в основном по вылепленным пластилиновым солдатикам. Но вот когда была устроена охота на крыс, живших подполом собачий конуры, это было что-то непередаваемое. Он бегом после уроков бежал домой, что бы поесть и сразу на охоту, в результате перестрелял всех крыс. Так, что бы теперь вновь возобновить охоту, ему нужно было даже подкармливать крыс, чтобы те восстановили свою популяцию. И когда популяция была восстановлена, охота возобновилась вновь. Сначала охота велась в одиночестве, ну а затем появился новый игрок, и теперь они вдвоём сидели на деревянном ящике, прижимаясь спинами к гаражу, типа ракушки, обитого крашенной жестью. С этого места до будки, было метра четыре и прекрасно просматривалось всё происходящее внутри неё и снаружи. Хотя Мушка и была на привязи, и все же место её прогулок, соответствующее длине привязной цепи, было ещё огорожено забором. В те далёкие времена, когда людей учили презирать частную собственность, и любить общественную, оказывается были такие чудаки, которым требовалось больше чем другим. И вот эти собственники, индивидуалисты и стоили себе эти гаражи, самовольно пристраивая их вдоль забора, того периметра окружающего водонапорную башню и строительную базу. В виду того что с этой стороны забора был пустырь, между городскими постройками и совхозным полем, на нем, по мимо гаражей и собачий будки, появились ещё и небольшие само захваченные участки для выращивания картофеля. Но а что, пропадать зарастая бурьяном брошенной земле, а тут глядишь и пару мешков картошки удастся собрать, не так уж плохо по тем не лёгким временам. Ведь в советское время, что бы жить сыто простому трудовому народу, требовалось, запастись картофелем с осени на целый год. Но даже если человек, или семья были более благо состоятельные, то и тогда не всегда отказывались от запасов картофеля, соления, варения, что позволяло иметь не только хлебушек, а хлебушек с маслом. Так необходимый нашим маленьким друзьям сидевшим все ещё в засаде.

— Во, во секи в углу. — Зашептал Юрок.

— Вижу.

Из отверстия в стене появилась мордочка крысы, разведывающей обстановку внутри будки. Крыса принюхивалась, высовываясь и сразу исчезала, и так повторялось некое количество раз, как бы соревнуясь с охотником, кто быстрей, чьи нервы крепче, или дразня, а вот и не попадёшь. И Кент не попал.

— Зараза! — Прошептал он с досадой заряжая воздушное ружье: — Ну только появись! — И сразу с надеждой спросил Юрка: — Думаешь появиться?

— А то, или другая вылезет, ты только не торопись. — Разочаровано зевая от неудачного выстрела товарища, заверил Юрок, думая в этот момент, что он бы не промахнулся. И вспоминая свой предыдущий удачный выстрел, вращая большими серыми глазами, он заскрёб нижнюю часть челюсти, задрав при этом лицо вверх, выдохнул: — Скучно.

Его напарник как бы чувствуя состояние товарища, зашептал:

— Слышь Юр? А когда у Мушки щенки бывают, крысы их не трогают?

— Неа. Мушка не охотится на крыс живущих под полом, а те не трогают щенков.

— А если чужую крысу встретит, тогда как? — Продолжал шептать Кент.

— Задавит, она ж охотник, все звери вокруг для неё добыча.

— А чо, пойдём потом с ней погуляем? Здорово она мышей из под земли выкапывает.

— Тихо, она вернулась. — Не шевелясь шепнул Юрок.

— Откуда знаешь что она? Может другая? И появилась из другой дырки.

— Она, она, я её рожу запомнил.

— В это время крыса появилась целиком и не обнаружив в будке присутствие чужих, стала совершать манёвры по вертикальной стене сарая, понятные ей одной.

Кент прицелился, и в его серых глазах появилось что-то не доброе. Щелчок выстрела, и крыса свалилась на пол.

— Есть! — И Кент вскочивший с места буквально влетел в будку. — Наповал! — Радостно сообщал он, неся свою добычу за хвост.

— Да, классный выстрел. Только ты на фига так орёшь. Ну всё теперь всех крыс распугал. Скручиваемся.

— Давай завтра опять поохотимся. — Ликовал Кент.

— Ладно, видно будет.

— А эту куда?

— У меня здесь на огороде кладбище для них, пойдём покажу. — Наши ребята пересекли машинную колею и пройдя несколько десятков метров, очутившись между картофельными рядами, не санкционированного огорода. В том месте где растительность была выкопана, на грядке лежали шесть мёртвых крыс, разной свежести.

— Ложи рядом, свой свежачок. — Сказал Юрок.

— Смотри там костёр горит, пойдём позырим. — Кент указывал рукой в сторону грунтовой дороги, идущей по направлению шахтного террикона, состоящего из отвальной породы.

— Пошли. — Направляясь к костру они увидели двух пацанов бросившихся от огня и скрывшихся в придорожном бурьяне, на почтительном расстоянии от костра.

— Куда это они сорвались? — Удивлённо спросил Кент.

— Тебя сдрейфили, ты же с воздушкой.

— Рассуждая таким образом они не спеша вышли на дорогу и приблизились к костру.

— Здорово полыхает.

Костер горел потрескивая и постреливая сухими досками, и принесённым от базы прессованным утеплителем.

— Да, вот это кострик. — Довольно улыбаясь заметил Кент, подходя вплотную к костру и любуясь им. Через мгновение улыбки пропали с лиц пацанов, и раскрылись рты. По середине костра в самом пламени лежал артиллерийский снаряд.

— Деру! — Крикнул Юрок и вихрем умчавшиеся ребятки залегли на безопасном расстоянии, наблюдая за дальнейшим развитием событий. Костер же сложенный из сухих тонких ящичных досок полыхнул как порох и затих, тлея прессованным утеплителем, который отсырел после дождя. За остатками костра, всё ещё дымящегося, наблюдали с двух сторон, думая: — Что делать дальше?

Юрок высунулся, оценив ситуацию, отрицательно помотал головой:

— Не ещё дымит, давай подождём пока потухнет и заберём себе снаряд.

— А если эти вернуться?

— Не, не вернутся.

— Почему так думаешь?

— Что они дураки что ли, снаряд может ещё бахнуть. — И маленькие охотники молча отступили на исходные позиции, то есть к собачьей будке.

С другой стороны проходило тоже совещание и видя что не званные гости покинули их объект, стали выяснять дальнейшую диспозицию. Дело в том, что наши таинственные друзья жили в соседнем дворе. Лёлик имевший от роду всего шесть лет, нечаянно стал свидетелем того, как Серёга со своей ватагой, прятал ящик со снарядом в камнях, не далеко от того места, где в дальнейшем и был разведён костёр. Вернувшись во двор, он поделился виденным со своим и другом Борькой, и вот тут уж у них фантазия разыгралась на счёт тайника. Весь вечер гадали что там, и решили на следующий день осторожно проверить, содержимое спрятанного. Утром следующего дня Борька заявился когда Лёлик ещё спал:

— Пошли за кладом таинственно прошептал он.

— Ага, я сейчас! — Радостно ответил Лёлик, хотевший сначала отчитать товарища за столь ранний визит.

Ящик был спрятан умело, заложен сверху камнями и прикрыт травой, и не сразу был обнаружен начинающими кладоискателями. Оказалось, даже отыскав его и придя от находки в восхищение, парнишкам не хватало силы перепрятать cвою находку, ведь на двоих им было только двенадцать лет. Так разочарованные они вернулись к себе во двор. В таком виде их и застал сидящих на крыльце подъезда Тадик, вышедший на улицу сыто позавтракав и прихвативший с собой ещё здоровенный бутерброд с докторской колбасой. Его тонкий слух уловил в беседе пацанов слова клад и снаряд, что сразу заинтересовало его, однако заметившие его пацаны притихли и седели молча.

— Ну чо молчим? Какие дела? — Начал Тадик выуживать секретную информацию от пацанов, при этом не отвлекаясь от основного своего удовольствия, поедание бутерброда.

Запах колбасы и свежего хлеба, вызвал у парнишек обильное выделение слюны, особенно у Лёлика, который толком даже и не позавтракал.

— Дай кусить. — Сорвалась с губ Лёлика дежурная фраза, всех сынов двора, которые целый день пропадали на улице не находя свободного времени заскочить домой пообедать.

— Ну дай кусить. — Повторил свою просьбу Лёлик.

— Сорок один ем один.

— Сорок восемь кусить просим. — Хором оспорили пацаны, высказывание старшего и жадного товарища.

— Самому мало.

— Ну дай.

— Дай уехал в Китай.

— Жмот.

— Чо сказал? — И грозная упитанная фигура одиннадцати лет приблизилась к маленькому Лёлику: — Да я тебя. — И тут Тадик вспомнил что у пацанов есть секрет, и продолжил: — Тебя, тебя где-то понимаю, держи, и ты на. — И он отламывает по маленькому кусочку от бутерброда и даёт пацанам. При отрывании кусков, масло вылезло из объекта дележа прямо в руку делителю, продолжая таять уже в руке. Тадик посмотрел на замасленную руку, потом на жующего Лёлика, и со словами: — Хороший мальчик. — Погладил того по голове, вытирая при этом свою руку и прилизывая взъерошенные вихры. Увиденный новый облик своего товарища, прилизанного на столько, что его уши стали лопоухими, привёл Борьку к истерическому хохоту, он стал сотрясаться всем своим телом от смеха, но появившийся здоровенный кулак Тадика перед его носом, привёл его в чувство и он затих.

— Чо вы там говорили про клад? — Ошарашив маленьких друзей спросил Тадик, пристально глядя на них.

— Да какой клад, не клад. — Залебезил Борька

— А что? Снаряд што ли? — Напирал Тадик.

— Ну да снаряд. — Сдался Борька.

— Только нам его не утащить, тяжеленный. В ящике. — Включился в разговор Лёлик, пытаясь понять, почему смеётся Борька глядя на него. А когда потрогал свою новую причёску, его возмущению не было конца:

— Ты об меня руки вытер! Да я с тобой больше не играю! — И обидевшись пошёл в сторону соседского двора, за ним побежал Борька, и вдогонку полетела реплика обидчика:

— Да тебе так по жизни лучше, попик такой, причём попик от слова попа. Ха-ха-ха…

И так после этого случая, дело было три недели спустя, когда его дворовые приятели, не ставшие дожидаться Тадика, отправились купаться, пока он был занят употреблением пищи, не любящий спешки в этом деле. Отобедавший, выйдя во двор понял, что сегодня купание отменяется, и его ухудшающееся настроение, вдруг стабилизировалось при появлении из-за дома Лёлика и Борьки. Он свистнул и махнул рукой. Пацаны сразу подбежали, и замерли в ожидании.

— Ну чо? Жили у бабуси два весёлых гуся, один Лёлик, другой Борик, два весёлых гуся. Ха-ха… — Пацаны поддержали его скромным хихиканьем.

— А чо пацаны! Давай пойдём посмотрим ваш клад, может ещё на месте.

— А если на месте, что делать будем? — Спросил Лёлик.

— А давай костёр разожжём и туда его. — Предложил старший.

При таком предложении у малышей открылись рты:

— Здорово! — Сказали они в один голос.

— Давай кто-нибудь дуй за спичками. — Распорядился Тадик.

И вот, они уже возле тайника, ящик отрыт, разложен костёр, снаряд в огне, а дальше мы уже в курсе событий.

— Смотри эти дураки убежали, сейчас бабахнет. — Тихо из укрытия сказал Тадик.

Но костёр угасал, а ожидаемого представления военных действий так и не последовало.

— Пойду позырю, сказал Лёлик. — Который извёлся в ожидании.

— Похоже пахан фуфло не гнал, и нынче в натуре кто — то коньки отбросит. — Глядя на приближающегося Борьку к костру, выдавил с плевком из себя блатной: — А чо, реальный босяк, и фраер честный из Лёлика мог бы получиться.

— Да говнюк он малолетний, жаль не успел ещё рыльце в пушке вымазать. — Сказал парень и подымаясь во весь рост, крикнул Лёлику, стоящему у тлеющего костра: — А ну беги от туда, придурок! Во щенок! Смотри Жига этот придурок доски в костёр подкидывает. — Обращающейся к блатному был молодой парень, худого телосложения, лет двадцати пяти, абсолютно голый с ровным загаром, с хорошо ухоженными волосами и ногтями, на руках и ногах. Он приблизился сзади к вору, кричащему и махающему руками пацану, и обнял его по бабьи.

Лёлик как будто услышал кричащего, и подкинув в костёр досок, кинулся наутёк, к своим товарищам. Блатной веселился и свистел в след убегавшему Лёлику. Его смех прервался, когда он заметил, что сзади его обнимает товарищ по зоне, но не по понятиям.

— Ты чо в натуре охренел?

— Жиган, познакомь меня со Звездочётом, ну что тебе стоит.

— Ты чо Фарца? Совсем нюх потерял, убрал грабки с моего мамона. Да ты подставить меня хочешь, гомик гнойный, козел дырявый, фуфлогон парашный, фуфел рваный!

— Да ты что Жиган, мы же с тобой на одной зоне срок тянули, я думал у нас тобой может что-то срастись. — С обидой в голосе, смахивая слезу, или делая вид что смахивает, проговорил Фарца. Он же Фарцовщик, он же Марина, он же Сладкий, он же Артист. Характер злопамятный, учился на театральном, отчислен в связи с лишением свободы. Спекулянт.

— Ну, кислая баланда! Ты чо гонишь? Шоб честный фраер с паханом, за питуха перетирал шнягу. Кыш под нары противозачаточный. — После эмоциональных определений, блатной закатил смачную оплеуху Артисту, да так, что тот упал. — А ну раком в свой петушатник! — С этими словами, Жиган пинком в зад придал ускорение, уползающему в бурьян Фарцовщику.

— Ооо! Хито на рисовался на горизонте. Жрица ночи, Мерлин. Мерлин Мурло век воли не видать. — Физиономия Жигана расплылась в мечтательной улыбке.

— Королева Марго. — Прошептал сзади на ухо, одевающийся Фарца.

— Королева и не со мной. — Далее он запел хриплым баритоном:

Нинка как картинка, с фраером гребет,

дай мне Сеня финку, я пойду вперёд,

а паинтерисуюсь шо это за кент,

Ну и пусть рисуюсь, Нинка это мент, я знаю…

В руках у Блатного появился финский нож, которым он ловко играл, перекидывая с руки на руку.

Действительно из-за гаражей появилась Похоть, в облегающем шикарном платье с новой причёской на голове. За ней следовал Пенсионер с авоськой, в которой позвякивали пустые бутылки.

— Такая тёлка. Вот это бикса, мне б с такою по контачить. Стремлюсь прокоцать пульс. Оооо один в один Мэрлин Монро! — И Жиган в страсти, визуально обвёл контур Похоти. — К нему подошла Мерлин, под глазом у неё был припудренный, огромный синяк, нос и губы распухли:

— Шо ты там стрекочешь парниша? — И она улыбнулась чарующей улыбкой, одарив блатного блеском её золотых зубов, где зияло отверстие одного отсутствующего: — У садюга, зачуханный. — Произнесла она, прикрывая рукой с красно-кровавыми ногтями, выбитый зуб, совсем беззлобно в сторону Пенсионера.

— А не, не похожа. Ложанулся я кажись.

— Шо ты там бормочешь?

— Я говорю, привет дедуле! Здорово Кум!

— Да пошёл ты… — Проскрипел Пенсионер, злобно ругаясь про себя.

— А это шо за красавчик, за тобой ховаеться?

— Ну ты совсем рамсы попутала чувиха. Это же гомик. Вали отсюда. — Жиган обронил последнюю фразу, сторону Фарцы.

— Шо ты шумишь, всешь таки гомик тоже человек. — Жеманилась Мерлин.

Артист не уходил, и смотрел в глаза Марлен, с преданной любовью.

— Ну твою так раз так, педерастов нам ещё не хватало! — В злобе подскочил к Фарце Пенсионер, и заправски врезал тому в зубы.

Тот вытер губы, и обнаружив кровь на ладони, уставился злобным взглядом на своего обидчика.

— Откуда ты эту мразь приволок, штемп гребаный? — Не унимался Пенсионер.

— Да ты чо в натуре Пенсионер, не знаю я его. Ну вместе одну зону топтали, так он питушатником заправлял, а мне западло с питухом якшаться. — И со словами: — У падла. — Жиган пробил пенальти по тылам Артиста, снеся того на землю.

— У как зыркает ещё зверёныш, убью падлу! — Шипел Пенсионер, задыхаясь от злобы и давясь от одышки, избивая ногами в живот, лежащего на земле Артиста.

— Ну будя! Будя уж, вбъешь ведь садюга. — Оттесняя грудью, вспотевшего Пенсионера, с пеной у перекошенного рта, от лежащего на земле и рыдающего Артиста, ворковала Мерлин: — Ишь развоевался старпёр.

— А дедок-то работал профессионально, старый кадр. — С почтением заметил подошедший Товаровед, жуя целую булку, порезанную вдоль и начинённую сливочным маслом и красной рыбой.

— Ну вы посмотрите на эту сиделку, с под одного песок выметает, другому сопли утирает, просто мать Тереза какая-то. — Ироничным тоном, сказала девица с порочными глазами. Товаровед сегодня пришёл не один, а в кампании стройной блондинки, имеющий нулевой размер груди и лошадиную челюсть. Звали её Ксюшей, на не русский же стиль Оксаной, и последняя реплика была её. Одета девушка была по последней европейской моде, с сумочкой через плечо и стильных солнце защитных очках.

Мерлин, стоявшая на коленях и вытиравшая кровь с губы Артиста своим носовым платком, встала на ноги, и расставив руки, уперев кулачки в свои покатые бедра, начала заводиться:

— Шота я не поняла, это кто у нас мать Тереза? Товаровед твою за ногу! Что это ты нам привёл!? Это та самая кляча, что вчера с тобой на пикнике упившись, разлеглась, демонстрируя всему городу свои шёлковые трусы, из отдела детского — белья. — И Мерлин выставив грудь вперёд, начала наступать на Оксану.

— Ой напугала. Что ты выменем своим машешь, чай не на слёте молодых доярок. — Парировала Оксана, глядя на колышущеюся грудь, своей оппонентки.

— Кто доярка!?

— Да ты, на прикид свой глянь, все из комиссионки! А главное платье твоё гармонирует с грязной майкой Пенсионера. Да вы с ним одеваетесь на одной барахолке. Да и салоны красоты я вижу ты не посещаешь.

— Да, да это ложь! — Только что и нашла, что сказать до глубины возмущённая Мерлин.

— Конечно, зачем тебе? Ведь у тебя личный визажист! В целях экономии, самолично макияж тебе навёл.

— Аааа…! — Не найдя от возмущения что сказать, прокряхтела Мерлин.

— С облегчением. А знаешь, тебе идёт твой новый имидж. — Продолжала издеваться Оксана

— Що за наклёп? Що за образу? То доярка, то сиделка!

— Ну я не знаю, может и не сиделка, может лежалка. Только глядя на тебя понимаю, почему тебя Мерлин Мурло зовут.

— Ну все кобыла, это было твоё предсмертное ржание. — Выпалила Мерлин, бросаясь на Оксану.

Фарца Товароведу в азарте:

— Ставлю червонец на твою оглоблю, она выше и руки длиннее.

— Принимается.

Двадцать лет Монро и двадцать Оксаны, встретились что бы разобраться, чьи волосы лучше и крепче, и у кого они менее ломкие и секутся.

— Девочки! Это же не ваш профиль. — Прервал поединок появившейся Звездочёт в компании Иллюзии, идущей с ним под руку, в каком-то странном раскоряченном виде. Она была в шортах с лямками, какие носят в Тирольской Австрии, и гольфах на ногах. Белая рубашка с пионерским галстуком и панама, добавляли колорита в нашем случае.

— Иллюзионист, ты с Шефом? Хотя глядя на твой походняк, вижу с ним. Скажи, а правда, что у него на груди, прямо на сердце, портрет Сталина наколот? — Не остывшая ещё от схватки, с нервной завистью, шёпотом интересовалась Похоть.

— Откуда мне знать.

— Да откуда им знать, что там на груди! Шеф уже проболтался, что наш юный пионер, был наказан ремнём, и все время провёл в углу. Причем лицом к стенке. Причём на четвереньках. Про обои на стенах у Шамана расскажи. — Злобно вмешалась в разговор, ещё не успокоившееся, после потасовки Оксана.

Следующая реплика принадлежит нашему новому персонажу:

— Девочки! Мы же девочки. Как же можно так себя вести. Мы же слабые, нас мужчины любят за слабость, а у вас тут бои без правил. От нас мужчины ждут нежности, ласки. Представляете если мужчины подумают, что вы их так же за волосы приласкаете. Разве я не права? — Оборотилась она к своему партнёру, улыбающемуся Полковнику. Ей было восемнадцать лет, маленькая и стройная брюнетка, в простом но модной кройки ситцевом платье, с поясом, таких же недорогих туфлях, и только на безымянном пальце, дорогое золотое колечко, с алмазным камушком. Отзывалась она на имя Тинна.

Иллюзия и Мерлин с Оксаной, две последние в причёсках, как в американских комедиях, когда через человека пропускают ток, давно закончившие словесную и физическую брань, стояли с открытыми ртами, и слушали словесный понос, продолжавшийся уже минут двадцать, нашей новой знакомой.

— А это мой жених Барон, я знаю он хороший и честный человек. Вот вы не знаете какой он благородный и смелый, и после вчерашнего, просто не может на мне не жениться. Он подарил мне обручальное кольцо, мы обручены…

Все с удивлением смотрели на мирно улыбающегося Полковника, и наконец Звездочёт прервал затянувшийся монолог его подруги:

— Извините мадам, что вас прерываю, однако регламент. Прусак вы почему сегодня задержались, у нас порядок, дисциплина. Я к вам обращаюсь! — Уже громче добавил он.

— А, извините. — И полковник вынул из ушей затычки: — Я вас слушаю Шаман.

— Его не многословие перебил подошедший крепыш:

— И я весь во внимании. Прошу покорнейше меня извинить, только что с операции, к сожалению во время операции, больной стало хуже. Одним словом мы её потеряли. — Перед всеми, стоял со скорбным видом на лице, мужчина лет под тридцать, мощного телосложения, с бычьей шеей, начинающий жиреть. На его широком лице, были невинные ясные глаза под очками, и без вольный подбородок. Одет был в простой серый костюм с галстуком, на ногах добротные армейские ботинки. Он был не чем не примечателен, как любой невзрачный интеллигент, кроме клички, Оборотень, он же Вервульф, он же Патологоанатом.

— Ну, работа, есть работа. — Смягчил тон Звездочёт: — Доложите позднее.

— Как скажете Босс. Хорошая причёска. — Реплика насчёт причёски, была брошена в сторону Оксаны, которая стояла всё ещё с растрёпанными волосами, и добавил: — А вы сударыня. Извините за не тактичность. В аварии побывали? — Мэрлин к которой был адресован вопрос, стояла перед Вервульфом во всей своей красе, синяк под глазом, опухлый нос, и причёска радикально изменившееся после укладки Оксаной. В довершении увиденного Патологоанатомом, она подарила ему лучезарную улыбку, с отсутствующим золотым зубом.

— О, голубушка, да вы под состав попали. А не желаете записаться ко мне на приём?

— Да ты шо? На приём? Нет уж. Позвони мне любимый, и я скрашу твой досуг. — Мэрлин посла Патологоанатому, воздушный поцелуй.

— Напрасно вы Мерлин от помощи отказываетесь, может у вас нос сломан, или воспаление, а вдруг сотрясение мозга, или… — Попыталась развить своё соучастие Тинна.

— Это у тебя щас будет сотрясение мозга, если не затормозишь. — Глядя не моргая на подругу Полковника, заявила Похоть.

— Вы Тина вероятно поздно от материнской груди оторвались, и теперь словами дрищете. Почему бы вам не присосаться снова, хотя бы к груди Похоти. — Понизив голос, произнесла Оксана, выправляя расчёской испорченную причёску.

— А мне, мне можно присосаться? — Часто затягиваясь сигарой, по переменно с глотком пива из бидончика, интересовался услышавший разговор Товаровед. И не дождавшись ответа, обратился к Фарце:

— Гони червонец Сладкий!

— Так же была ничья.

— Не чья! Так не чья, теперь моя будет. — Сказал Товаровед, ударив фарцовщика по ноге, да так, что тот рухнул на свой зад, и обняв ушибленную ногу, стал лёжа раскачиваться со спины на зад. При этом открыв рот, чтоб завыть и выпучил глаза, из коих брызнули слезы. Но увидев мясистый кулак Товароведа перед своим носом, передумал, и воя не последовало. Обжора, сунул сигару в рот и двумя пальцами коими только что держал сигару, достал из нагрудного кармана Фарцовщика купюру достоинством в десять рублей, и помахав ею, спрятал в свой карман.

— Люди ж добры, шо дееться, яж жалеючи, а он махинации денежные на мне делать удумал! — Запричитала Мерлин, осознав что за её побои, на ней ещё и зарабатывали деньги.

— И на мене. Хватит раскачиваться, поплавок долбаный, дай плюну на твоего червяка. — Сказав, Оксана плюнула в его раскрытый рот, прямо на язык, символизирующий червяка.

— А это от меня конкурирующей фирме. — Намекая на порочные склонности Артиста, Похоть заехала ему пару оглушительных пощёчин, после чего все отошли от Фарцы, утратив к нему интерес.

— Девочки но так же нельзя. Почему вы его Сладким зовёте? Он что такой? А этот, такой милый доктор, и у него несчастье на работе… — Продолжала тараторить Тинна.

— Аха милый. Ты к нему на приём запишись. — Окончательно приведя себя в порядок, сказала Оксана Тинне.

— Ты шо дура, советуешь. Он же Оборотень, Вервульф, мокрушник одним словом, и сегодня здесь не за зря. Звездочёт на шаманил.

— Мокрушник, при чем тогда патологоанатом, он что с мёртвыми работает? — Удивлённо спросила Тинна.

— Ага, именно с мёртвыми. Причём до встречи с ним, большинство его клиентов были живы. — С саркастической улыбкой, произнесла Оксана.

— Нет, это что правда? Или вы просто хотите меня напугать? Или это у вас такие шуточки?

— Да. У него такое хобби, заманит, убьёт, и после… Думаешь что изнасилует? Щаз! Сожрёт! — Зло рассмеялась Оксана.

— Что прямо сожрёт? Сырую? И даже после не того?

— Да, это он конечно после всего сказанного зверь. Да акушер он! Главный спец по абортам, но ты с ним поосторожнее. Правая рука Шефа. Сказала Мерлен, и далее добавила мечтательно и томно: — Страшный специалист.

Все подтянулись к Шаману, беседующему с Полковником и только Тинна без умолку ворковала, утешая, склоняясь над побитым Артистом.

— Фу пап, как не приятно ты рассказываешь. — Возмутились дочки: — Откуда эти гнусные герои и их пороки?

— Ну что тут скажешь, пороки нужно знать в лицо. Стоит их только не припудрить, как оскорбительны для слуха нашего и понимания. Словно плевок мы получаем от этих грубых текстов, всё для того чтоб вспомнили о них, когда мы сами будем осуждать и лгать, оправдываясь живя в блуду и злобе… Согласен, не все пороки нам присущи в такой форме, но уж поверьте, у каждого найдётся здесь родственная душа, живущая в героях моего романа. Всё дело в том, что мы её скрываем, скорее от себя, чем от чужих.

Теперь я думаю, самое время вернуться к нашим малолетним героям. Во дворе было множество детворы и подростков. Старшие, мальчишки вместе с девчонками, играли в (цвета), выбираешь цвет, затем ловишь кого-либо, в общем этакая дребедень. Младших в игру не брали по понятным причинам, и они наблюдали весь процесс находясь вне игры. И в самый не подходящий момент, когда Серёга поймал нравящуюся ему Инну, перед ним объявился их старый знакомец Жека, и как-то безапелляционно заявил:

— Хватит баб тискать, дело есть.

— Инга убежала, вырвавшись из рук Серёги, воспользовавшись его замешательством. Жека конечно авторитетный парень, но сейчас он влез явно не вовремя и не в своё дело. Однако Серёга подавляя раздражение, спросил:

— Что за дело? У нас сегодня отдых.

— Так что, с девками будете играться? Или как? — Давил Жека на присутствующих пацанов.

— Чо за дела? — Сухо переспросил Серёга, чувствуя взгляды своих товарищей.

Жека изложил своё дело, пахнувшее криминалом.

— Давай в другой раз, чо то не тянет сегодня.

— И судя по решительности тона Серёги, Жека понял, что его сегодня не ждали. Но не привыкший сдаваться предложил:

— Бросим жребий? Слабо?

— Какой?

Жека медленно обвёл своим тяжёлым взглядом всех присутствующих, предложил:

— Мой боец, против твоего.

— Согласен.

— Иди сюда! — Позвал Жека топчущегося в отдалении Леху. Серёге особо выбирать не пришлось, в школу не шёл в этом году только Шкет и Леха.

Серёга видя что его боец просто заморыш по сравнению с Лехой, ведь Леха был на пол головы того выше и гораздо крепче телосложением, но все же подойдя к Шкету шепнул:

— Ты главное не дрейфь, я на тебя надеюсь, давай сделай его.

Мелюзгу поставили друг против друга, предварительно зарядив инструкциями. Леха стоял не подвижно с каменным выражения лица, и решительностью в его серых глазах, Шкет же на против, стоял расслабленно и главное при этом глупо улыбался.

— Начали! — Скомандовали старшие и подтолкнутые в спины бойцы сошлись, и Шкет как-то сразу очутился на Лехе, поверженном на землю.

— Э, э так не пойдёт, что это за возня. — Стягивая за шиворот Шкета с его противника, запротестовал Жека.

— Мой победил. — Констатировал Серёга.

— Где победил? Драку давай. Чо за борьба.

Пацанов поставили в исходное положение друг против друга, и они не зная как дальше биться, схватили каждый своего противника за плечи.

— Бей ногами! — Предложил Жека, видя что у Лехи жёсткие сандалии, против резиновых сапог Шкета. Пацаны стояли вцепившись за руки и молотили ногами по ногам, каждый своего оппонента. Что может мягкий резиновый сапог, против сандалии, особенно если бить носком оного. Шкету приходилось туго, и на следующий день у него будут голени все синие от побоев. Но и теперь, хоть он и распустил сопли не сдавался, видя тщетность своих ударов, разошёлся и на один Лехин, наносил два своих. Леха хоть и не ревел, но от обиды, досады и побоев, стоял с красными плачущими глазами. У Лехи всегда плакали только глаза.

Видя что и здесь пари ему не выиграть, Жека придумывает новый ход, своего влияния на пацанов. Он замечает бездомного котёнка, по не осторожности вылезшего из пролома в лесенке, спускающийся в подвал, той самой лестнице, по который он спускался с пацанами на дело. Котёнок хоть и был ничейный, но не боялся людей, так как дети его иногда подкармливали, и легко дался в Жекины руки.

— Ну чо. Проверка на вшивость. Кто у нас тут мамочкин сынок? Слабо котёнка кокнуть? — Улыбнувшись своей жуткой улыбкой, интересовался Жека.

Все глядели на котёнка, сидевшего на Жекиных руках и с удовольствием мурлыкающе, когда тот почёсывал его между ушей.

— Да самому слабо. — Сказал Серёга, то ли не веря в серьёзность намерения Жеки, то ли думая: — Сам предложил, сам и разбирайся с котёнком.

— Нужна верёвка.

— Колян, вон белье висит, сбегай отрежь кусок, что бы не кто не заметил. — Сказал Серёга, чувствуя что идет на поводу у Жеки.

И вот уже вся эта честная компания, Серёга, Вовчик, Булат, Рогатый, Аво и его дружок по подъезду Саня, Колян, два брата старший Толик и Колька, Славян, Леха, Шкет и Арви потянулась за Жекой в направлении водонапорной башни, от посторонних глаз. Из верёвки сделали петлю, накинув котёнку на шею, другую её часть привязали к решётке окна водонапорной башни. Все отошли, и оставленный в одиночестве котик, ещё не подозревавший о смертельном приговоре вынесенному ему, мирно сидел облизывая свою шёрстку.

Здесь собрались почти все пацаны нашего двора и даже Кент с Юрком подтянулись, видя такое скопление народа.

К каждому в этот миг стучалась совесть. К старшим: — Не губите понапрасну божью тварь! — Да и младшим статистам: — Смотрите какой он маленький и без защитный, зачем он должен умереть? — Однако, к чему нам все эти предрассудки? Все эти сопли для слабаков, и совесть легко научиться засовывать куда подальше. Жребий брошен, и старшие пацаны вооружившись камнями, ждут только команду, и она последовала.

— Огонь!

— В котёнка полетел рой камней, и даже один попав в него, отрубил ему хвост. Котёнок обезумевший от боли и страха, бросался из стороны в сторону, бегал по вертикальной стенке пытаясь убежать от своих истязателей, но петля душила его, а верёвка не давала вырваться из этого адского тира. Мучение в отличии от адовых, были не вечны, и закончил их Вовчик, сначала вяло кидавший камни, потом как будто очнувшись, одним мастерским броском большого камня, прекратил детские шалости.

— Мазилы! Такого малыша и то пришить не могут. — Бросил он зло в глаза Жеки.

Славян всё ещё смотрел на не подвижно лежащее тельце котёнка, при этом внутри у него было что-то не хорошо, маялось и надрывалось там где-то совсем далеко внутри, нужно было срочно вытащить эту занозу: — Да и плевать! — Стал он повторять мысленно. Он оторвал взгляд от убиенного, посмотрев по сторонам уже жёстким и решительным взглядом. Перед ним пританцовывал Леха, с плачущими глазами, крутя над головой отрубленный хвост котёнка.

— Да вали ты от сюда. — Зло выпалил Славян. Далее последовал удар ногой по Лёхиному заду, приведший бы в состояние зависти, любого футбольного форварда.

И в это время из-за склада, находящегося на территории строительной базы прогремел взрыв. Все ринулись в направлении дыма, появившегося из-за кирпичного складского строения.

Лёлик ощутил как дрогнула земля и ему заложило уши. Где-то совсем рядом произошло что-то ужасающе мощное и не обузданное в своей стихии, принёсшее ему сначала страх, а затем эйфорию:

— Вот это класс! — Вырвалось у него, когда он высунулся из своего укрытия, наблюдая за последствиями взрыва.

— Обожаю этот двор! Обожаю этих шалунов! — Кричал в небо Звездочет: — Я всегда говорил: — Мамочки и папочки, не будете сами воспитывать своих деточек, их воспитают друзья, двор, кто угодно, и как угодно, и кому угодно, и уж точно не как вам угодно!

— Пап, а кому угодно? — Спросили меня дочки.

— Вот это вопрос нашего мировоззрения. — Ответил я.

— Ты странно как-то все излагаешь. — Сказала старшая дочка.

— Да, странно излагаю, и странность эта называется бездарностью. — Ответил я.