Последний ветеран. Роман в одиннадцати главах

Владислав Афонин

Уходят люди, а вместе с ними уходит целая эпоха. Казалось, не стало последних воинов Второй мировой войны. Осознав это, пара русских учёных случайно находит последнего ветерана того страшного конфликта. Деятели науки намереваются дать пожилому воину вечную жизнь, пока он решает поведать новым знакомым о своей тяжёлой и драматичной судьбе.

Глава четвёртая

Богатырёва окутало странным холодом, точно неким невидимым саваном. В настоящее время снаружи властвовала ледяная зима. Он поёжился, обхватив предплечья замерзающими ладонями. Знобило то ли из-за страха, то ли из-за подхваченного заболевания. Безумно хотелось тёплого чая, от которого из простой жестяной кружки не спеша плыл вверх приятный согревающий пар.

«Я определённо брежу, тут что-то нечисто», — хлюпнул красным носом солдат.

Внезапно послышалось монотонное урчание автомобильного двигателя. Сонно мотнув головой, воитель медленно открыл глаза. Он был под Ленинградом.

— Чёрт знает что, — проворчал водитель грузовика, справа от которого, простуженный, сидел наш герой. — Порядок в танковых частях. Весь день вообще без происшествий!

— Вы считаете, это плохо? — равнодушно отозвался Станислав. — Зато мы живы, и это самое главное.

— Знаете, товарищ ефрейтор, нюх у меня на такие дела. Затишье перед бурей это называется, — махнул свободной рукой шофёр. — Быть неприятностям.

— Отставить разговоры не по делу! — в заднее окно кабины просунулась голова младшего лейтенанта Добровольского. Командир альтруистично уступил место в кабине болеющему солдату, а сам пересел в кузов к остальным бойцам и перевозимому грузу. — Как ваше состояние, товарищ ефрейтор? Температура не беспокоит?

— Никак нет, товарищ младший лейтенант, — хлюпнул Богатырёв, не желая показывать свою слабость. — Мне кажется, уже чуть получше. Скоро выкарабкаюсь, если не рухну в холодную водицу.

— Это прекрасная новость, боец. Для сражений нам нужны только самые здоровые.

С этими словами командир скрылся под покровом тента.

Наш герой без особого интереса уставился сквозь слегка запотевшее стекло, стараясь ни о чём не думать. Окружающая обстановка оказалась бедна на детали и не живописна. Проплывали заснеженные деревья и кусты. Казалось, лес во все стороны простирался бесконечно. Он давным-давно уснул, и граница между ним и дорогой походила на вход в царство мёртвых. Небо заполонили полчища тяжёлых серых облаков, которые вот-вот были готовы извергнуть сносящий с ног поток свирепых осадков.

Не было видно ни единого просвета, будто солнце навсегда покинуло грешную землю. Кроме рычания моторов и кряхтения утопающих в белой массе колёс, снаружи не доносилось ни звука. Беззвучно шёл пар из ртов и носов. Ехавшие солдаты и командиры старались как можно дольше хранить молчание, чтоб не накликать неведомую беду.

Никто не собирался спорить с этой вечной зимой, наглой и жестокой старухой, кровь которой в незапамятные времена превратилась в багровую густую жижу, а сердце — в потухшую алую льдину. Это было её время, это было её место. Страшная королева правила свой скупой и чудовищный бал. Вечная зима застряла в душах русских людей, и не имелось предела её ужасному царствованию.

«Екатерина…»

Смертельное кольцо захлопнулось над Ленинградом ещё осенью, с падением Шлиссельбурга, окружая часть советских войск и обрекая большинство жителей города на наивиднейшую участь. Определённое географическое расположение, отрывавшее его от ресурсных баз, опасная близость к вражеским государствам играли роковую роль. В случае захвата бывшего Петрограда Рейх получил бы доступ к огромной экономической базе СССР, уничтожил бы Балтийский флот, который встал как кость в горле группе армий «Север», смог бы дать простор действий для этого громадного скопления войск. Нельзя отбрасывать и идеологический аспект: захват Колыбели коммунистической революции был бы важнейшим политическим и пропагандистским ходом.

Тяжёлым для Красной армии выдался сентябрь 1941 года: оборона оказалась прорвана, и германцы находились в пяти километрах от административного центра, встав в пригородах. Сам Сталин считал положение дел катастрофическим и допускал, что Ленинград мог быть потерян. В конце сентября от авианалётов значительно пострадали корабли Балтфлота. Население было решено уничтожать непрекращающимися бомбёжками и артобстрелами. К сожалению, с этой задачей нацисты справлялись очень эффективно.

Тем временем командующий Георгий Жуков принимал суровые меры. Вскоре блицкриг провалился в данном регионе, и РККА к октябрю — ноябрю удалось вновь перейти к обороне. Нехватка продовольствия, вызванная названными выше причинами, стала ощущаться ближе к зиме. Люди, попавшие в эту ловушку, были вынуждены умирать от голода и холода. Паёк оставался слишком скудным для поддержания жизни, а мороз оказался безжалостен к любому живому существу. Судьба граждан града на Неве стала абсолютно фатальной, так как Гитлер в любом случае мечтал стереть город с лица земли. Имелась бы вместо блокады сдача — современники бы вовсе не увидели так полюбившегося русским людям Санкт-Петербурга.

Колонна из девяти грузовиков и одного командирского автомобиля выехала на берег Ладожского озера. Она не являлась ни первой, ни последней: ушёл один конвой перед Добровольским, за товарищами Богатырёва ползла ещё одна транспортная группа. Снабжение должно было быть постоянным.

Семь «полуторок» нагрузили пехотой и важнейшим грузом, необходимым для поддержания жизни граждан, оказавшихся в блокаде: боеприпасами, горюче-смазочными материалами, углём и, конечно же, продовольствием. Остальные два «газика» исполняли роль зениток: на каждом из них устанавливалось по две спаренной паре пулемётов «Максим».

Тем временем твёрдая поверхность льда уходила на многие километры вперёд. Перед затвердевшей водой находилась надёжная линия укреплений, состоящая из дзотов, окопов, противотанковых ежей, артиллерии и колючей проволоки. Люди в ней готовы были умереть, лишь бы не дать немцам перерезать единственный путь сообщения с городом.

Обособленный блокпост на свободной от сооружений земле являлся последней точкой перед отправкой в град Петра. Создавалось ощущение, что везде не находилось ни одного человека. Тем не менее подобное чувство оказывалось ошибочным: русские бойцы продуманно укрывались посреди линии обороны. Иногда можно было разглядеть знакомые силуэты и быстрые передвижения.

Машина с командирами была готова отправиться первой.

Бодрый регулировщик вышел из протопленной кабины блокпоста и махнул флажком. Командиры осторожно выдвинулись. Перемещаться по озеру близко друг к другу или вообще скопом было запрещено. Имелась высокая возможность вызвать резонанс, из-за которого мог треснуть лёд, и тяжёлые автомобили ушли бы под воду. Поэтому выработали решение минимальное расстояние между каждой транспортной единицей сделать сто метров и равномерно держать на всём пути только определённую скорость. Для этого и поставили регулировщиков.

ГАЗ-АА Станислава находился в самой середине колонны. Ожидание стало неприятным, тягучим. Чудилось, что отправление нарочно затягивается, а оно само по себе было слишком медленным, неорганизованным. Но в реальности советская армия делала всё возможное, что имелось в её силах. Многие в душе понимали, что зимнее Ладожское не в состоянии обеспечить потребности огромного административного центра.

Некоторые пехотинцы в опаске поглядывали на пасмурное небо, будто оттуда вот-вот был готов разразиться астероидный дождь, сжигающий любую дышащую тварь на своём пути. И правда, спокойствие приходилось очень неестественным, можно сказать, даже лживым.

Водитель нетерпеливо побарабанил по рулю.

— Ну быстрее, быстрее… — проворчал он.

Теперь настала их очередь. Маленький флажок не спеша поднимался, как заколдованный. И шофёр, и ефрейтор напряжённо уставились на этот кусок материи. Секунды тянулись подобно резине. Следующий грузовик уже было довольно-таки трудно увидеть за белёсой пеленой. Указательное устройство резко опустилось вниз. Двигатель аккуратно рыкнул, будто пёс, снимаемый с цепи.

— Ни пуха ни пера, товарищи солдаты, — послышалось из кузова наставление Добровольского. — Не сметь волноваться, нас прикрывают «Максимы». Более того, погода в эти минуты однозначно нелётная.

«Вот только вы забываете, что помимо авиации у противника есть ещё и артиллерия», — пессимистично подумал наш герой, однако виду о своих роковых догадках не подал.

Держались на умеренной скорости. Немного покачивало, колёса время от времени едва заметно проскальзывали, повизгивая. Некоторые пытались вздремнуть. Станислав проверил свою «трёхлинейку»: та оказалась в полной боевой готовности. В кузов проникал холодный ветер. На какой-то миг можно было поверить, что эта группа бойцов здесь одна: посреди нескончаемой стылой пустыни, после страшного Апокалипсиса, застыв, как изваяние, она плывёт сквозь несуществующую вечность.

Знакомо заныло в груди. Богатырёв прищурился, вцепившись взглядом в горизонт. Облака начинали потихоньку рассеиваться, становясь не такими плотными, как ранее. Сомнительно, что немцы отважатся пикировать при таких условиях. Для подобного рода действий нужна была хорошая видимость с высоты четырёх тысяч шестисот километров. Однако внезапно в постепенно исчезающий пелене появились знакомые силуэты: «восемьдесят седьмые „Юнкерсы“» стремительно приближались линией к ползущей колонне. Авиация летела с северо-востока, со стороны Финляндии. И она вовсе не собирались атаковать вертикальным способом.

— «Штуки»! — крикнул ефрейтор.

— Ё-моё, — изумлённо кинул водитель. — Дождались…

Загудели германские пропеллеры. Штурмовики безжалостно открыли огонь по транспортным средствам. Пули отламывали ото льда немалые куски и оставляли значительный след. Ехавший впереди «газик» вспыхнул, как факел: в нём перевозили большое количество топлива и других быстровоспламеняющихся материалов. В кузове началась суматоха, вот-вот готовая перерасти в панику. Ещё немного бы, и солдаты без команды повыкидывались бы из грузовика.

— Спокойно! — рявкнул Добровольский, достав из кобуры ТТ.

Богатырёв готов был прыгнуть на мороз, готовясь открыть ненадёжную дверь. Шофёр с трудом маневрировал по Ладожскому, стараясь уйти с линии атаки.

— Это не гоночное авто, чтоб я тут мотался зигзагами, — причитал испуганный мужчина.

Станислав оскалился, надеясь разглядеть за стеклом самолётной кабины рожу наглого немецкого пилота. Рявкнув, «Юнкерсы» моментально пронеслись над конвоем. По подчинённым младшего лейтенанта из пушек практически не попали, лишь брякнуло что-то о корпус.

Завизжали бомбы. Одна из них рванула слева, не причинив особого вреда русским бойцам и технике. Вторая взорвалась далеко позади. Но вот третья попала в место прямо на пути желавших спастись солдат. Поднялся огромный фонтан воды, залив стекло и капот. Правое колесо угодило в образовавшуюся дыру, и «полуторка» застряла, накренившись.

Слава богу, разлом был не настолько большим, чтобы ГАЗ-АА мог провалиться в него и утонуть. Во многих местах брезента теперь виднелись большие отверстия.

Лётчики Люфтваффе решили заходить на второй круг. На ближайшей плоскости льда появились немалые трещины.

— Ааа, ааа… — постанывал один красноармеец внутри. Осколками ему задело руку и ногу.

— Всем вылезти из чёртового грузовика. Живее! — прорычал младший лейтенант, помогая раненому бойцу. — Рассыпаться по местности, ну! Нас в порошок сотрут, если останемся здесь.

Русские военные исполняли приказ главного, как могли. Негде оказалось спрятаться на озере: вдоль и поперёк встречал воителей неприветливый простор. Доставал злобный ветер, но внезапность нападения в некотором смысле возбудила и разгорячила воинов. Все оказались раздосадованными фактом того, что штурмовиков нечем было достать.

Станислав и водитель успели отбежать метров на двадцать от застрявшего «газика». Пролетев по растянутой дуге, противники возвращались. Ефрейтор встал в полный рост перед направляющейся к нему махиной. Шофёр поглядел на него, как на ненормального, и, махнув рукой, принялся дальше спасаться бегством.

— Богатырёв, не останавливаться! — рявкнул Добровольский, уходивший в противоположном направлении. — Не дай на себя нацелиться, беги, чтоб тебя!

Вдруг оживилась зенитная батарея с линии обороны. На юге показалась «полуторка» со спаренными «Максимами». Вернулся с севера аналогичный транспорт противовоздушной обороны. Застрочили пулемёты, залаяли орудия. Стройный ряд «штук», гордо двигавшихся, как на параде, дрогнул. Неуклюже и криво пилоты Люфтваффе маневрировали, изворачиваясь от смертоносного потока свинца. Там тоже началась неразбериха. Повторная атака сорвалась, и «Юнкерсы» решили отступить, разворачиваясь в обратную дорогу. Одному из них оторвало неубираемое шасси. Стрелки в кабинах безуспешно огрызались из своих MG.

Неожиданно, когда казалось, что бой уже окончен, у ведущего «лаптёжника» отвалился значительный кусок от борта. Ненатурально дёрнувшись, самолёт развернулся в противоположном направлении, стал медленно снижаться, но затем полностью свалился в штопор, крутанулся вокруг собственной оси и буквально за несколько секунд камнем рухнул в лёд, превратившись в груду металлолома. Взрыва не произошло.

Над Ладожским в следующий миг раздались победные возгласы, полные торжества и триумфа. Защитники России, забыв, что минуту назад их ждала жестокая смерть, радовались, как дети, прыгая на месте, выбрасывая вверх руки с оружием. Спокойно стояли лишь наш ефрейтор да младший лейтенант.

— Урр-рра, так им!

— Есть, ха-ха, знай наших!

— Молодцы, зенитчики! Сдохните, фашистские гады!

— Что, долетались, паршивые ублюдки?!

— Тоже мне асы, чёрт!

— Урр-рра, горите, говнюки!

К Богатырёву подбежал Добровольский.

— Что-то вы в ступор какой-то впали, — отметил командир. — Приказы нужно исполнять, товарищ солдат.

— Виноват, — кивнул наш герой, всё ещё находясь в мутной прострации. — С ними покончено?

— Думаю, в ближайшие часы не сунутся, — усмехнулся младший лейтенант. В его синих глазах блеснула крепкая уверенность. — Хотя и прежде я думал, что нападения не будет.

— У меня просто… некий подсознательный блок возникает, — в который раз признался боец, — когда появляются «штуки». В самом начале со мной случай произошёл на поезде, когда я только поступал на службу. И с тех пор…

— Всегда с корнем уничтожайте свои страхи, товарищ ефрейтор. Если это застрянет в вас до конца жизни, последствия могут быть самыми непредсказуемыми. — Добровольский похлопал Станислава по плечу. — Расправьтесь со ними, как следует, ефрейтор.

— Вас понял, — бодро отозвался Богатырёв. Ему была приятна такая поддержка со стороны не только опытного командира, но и просто хорошего человека.

Рискуя провалиться на глубокое дно, застрявший ГАЗ-АА вытащили подоспевшим тягачом. Лёд затрещал и начал проваливаться, едва только техника отъехала на безопасное расстояние. От чернильной воды в проруби шли мурашки по коже. Выживших с полыхавшей «полуторки», оказав тем первую помощь, забрали в свою машину вместе с уцелевшими припасами. Командиры, несмотря на опасность, вернулись на автомобиле проверить, не остался ли кто умирать в муках на зимнем воздухе. Успели забрать всех живых, на глади остались лежать лишь обугленные трупы в советской форме.

Станислав решил не наглеть и залез обратно в кузов к сослуживцам, освободив переднее сиденье для Добровольского. Полевой врач подобающе следил за ранеными. Богатырёв аккуратно зажал рану сержанту, которому угодило в грудь и предплечье. Разрезанное осколком, в брезенте сбоку образовалось широкое отверстие. Перед взором проплыли убогие остатки «штуки». Стекло её кабины изнутри было густо запачкано красным. Сидевший перед отверстием пехотинец, приподнявшись и высунув за развевающиеся края голову, пренебрежительно плюнул в сторону того, что осталось от штурмовика. Снаружи начали проникать снежинки, мгновенно таявшие на разгорячённых лбах. Путь продолжился.

До точки назначения колонна снабжения добралась без происшествий.

***

Ленинград встречал прибывших угрюмо и безмолвно. Старая дореволюционная архитектура, которой так немного осталось по России, продолжалась уничтожаться захватчиком. Повсюду были видны следы разрушений, во многих местах, включая окна квартир и входы в парадные, полыхало пламя: памятники истории уходили в землю вместе с погибающими жильцами.

На дорогах и около стен домов валялась кирпичная кладка, арматура и различная утварь, на каждом шагу можно было различить ямы и воронки от бомб. Около бочек с огнём, время от времени попадавшихся в глаза, стояли неподвижные манекены — здешние жители. Малочисленные прохожие, будто находящиеся в мутном трансе, равнодушно поглядывали на конвой. Местные больше походили на бледных призраков или чёрные тени, нежели на живых людей. На их лица стало невозможно смотреть. В ледяном забвении, обессиленные и голодные, они покорно плелись только по известному им маршруту.

Никто не замечал уличных или домашних птиц и животных. На улицах то и дело попадались трупы, застывшие в различных позах: одних почти скрыло под белым покровом, других лишь слегка припорошило. Тела не успевали убирать и хоронить.

По занесённым транспортным артериям, ныне плохо очищаемым, было тяжело передвигаться, особенно пешком — несчастным блокадникам за пайком. Колёса автомобилей тоже нередко увязали в глубоком снегу, точно в болоте. Света не подавался, и имелось чувство, что ночь здесь была вечной. Смерть тут вовсю раззадорилась из-за допускаемого ей грабежа, пропитав своим мерзким запахом каждый сантиметр пространства. Обезумевшая старуха полностью потеряла и контроль над собой, и чувство предела.

— Какой кошмар!.. — прошептал сосед Станислава, белобрысый красноармеец, стараясь не выдать собственной дрожи.

— Как можно было натворить весь этот ужас?! — едва слышно прохрипел Богатырёв. Разумеется, до приезда он морально готовил себя к тому, что предстоит созерцать. Однако никакими средствами не было возможности принять как должное происходившее здесь. Каждого пробирало до костей.

«Нет, немцы обязаны заплатить за всё, что они натворили с нашей страной! Все эти гражданские уж точно не были виноваты в недавних политических игрищах».

ГАЗ-АА выехал на набережную, перед этим обогнав перевёрнутый взрывом на бок трамвай. Рельсы в месте попадания снаряда были разорваны и искажены, уставившись в небо, как рога. В разбитом окне лежал мертвец, положив голову на обнажённую бледную руку, словно он просто спал. На какой-то момент «полуторка» сбавила скорость до минимальной.

Внезапно пехотинцы вздрогнули, когда в знакомом отверстии в брезенте показалось лицо ребёнка с чётко выраженными скулами, стеклянными провалившимися глазами, впавшими щеками и острыми, будто у бесёнка, ушами. Лысая голова оказалась без шапки. На нём также было надето пальто, которое очевидно приходилось ему велико.

«Взял у умирающих родных», — с сожалением подумал ефрейтор.

Мальчишка с трудом держался на каркасе машины, одну руку прижимая к груди, а другой конечностью удерживаясь за ненадёжный материал.

— Дяди солдаты, дяди солдаты, — утробно, не по-человечески прокашлялся незваный гость. — Помогите, дяди, я кушать хочу.

Солдаты испуганно и недоумённо уставились на парня, отвалив от дыры. Лишь наш герой смиренно и понимающе смотрел прямо в очи прозябшему юнцу. Тот, заметив, что хоть кто-то его слушает и не гонит, стал обращаться к Богатырёву.

— Дяди, ради бога, если даже в бога не верите, — даже на малой скорости мальчику давалось с огромным трудом находиться на боку железного транспорта. — Папка мой умер, и мамуля тоже умирать собирается. Дня два назад ещё ходила, ещё что-то делала, я за едой бегал, дяди, берёг мамулю, чтоб она в сугроб не упала, понимаете? Опасно это сейчас, мимо сугробов-то бродить… А сегодня слегла, и ни туда, и сюда не может. Дяди солдаты?

Малый, судя по его виду, вряд ли мог врать. Не у одного бойца навернулись слёзы.

— Иди сюда, — тихо проговорил Станислав. — Тут однозначно теплее, чем снаружи.

Он помог школьнику забраться внутрь и усадил того на колени. Товарищи одобрительно посмотрели на своего сослуживца. Оказалось, что всё время за этой сценой наблюдали водитель и командир, находившиеся впереди.

— Э-эй, товарищ ефрейтор, гражданским не положено… — туповатый шофёр, было, собирался выразить недовольство.

— Закрой рот, — процедил Добровольский, выставив перед носом подчинённого крепкий кулак.

— С-слушаюсь. — Солдат вытянулся и молча стал доводить движение дальше.

Машина прокатилась мимо зенитной батареи, чьи воронёные стволы ждали пришельцев с вражьего неба. Истребители авиации, не отвлекаясь, даже не глянули в сторону подвозивших припасы. Отвлекаться было смертельно опасно.

— Тебя как звать-то? — поинтересовался вытащивший ребёнка воитель.

— Тёма. Тёма Горюнов, — улыбка парня прочертилась едва заметной тонкой линией. — Мы на М-ой живём, мне далеко нельзя. Сам ведь пропаду — как мамуля будет?

— Молодец, самостоятельный!

— Самостоятельный, только мелкий я слишком, дядь: силёнок не хватает. Был бы сильным, как папка, всё бы удалось. Я бы, наверно, и папку выручил. Не дал бы заснуть папе моему. А вас, дядь, как, кстати, зовут?

— Станислав. Станислав Богатырёв я, ефрейтор.

— Дядя Стас, вы и ваши друзья приехали нас от фашистов спасать? — хитро прищурился мелкий.

— Конечно, — неопределённо кивнул наш герой. Проникнувшись теплотой к мальчишке, он достал из-за пазухи остатки собственного пайка и протянул их юному гостю. — Тём, мы, вероятно, уже скоро будем на месте, и тебе придётся слезть. Так что держи вот это, тебе больше пригодится.

Другие люди, сидевшие в кузове, разом оживились. Никто не хотел обделить подмогой бедного школьника и последовали примеру щедрого ефрейтора:

— На, пацан, возьми тоже у меня!

— Держи, не погибайте там с мамашей.

— У меня тоже кое-что имеется. Не горюй!

— Всё будет хорошо, шкед: ты и нас, и фрицев поганых переживёшь.

— Вот тебе, только не голодай!

В конце концов у Горюнова набрался немаленький кулёк, который помог бы продержаться ему и его матери дней пять — семь. Теперь уже у мальчика на глазах появились слёзы умиления. «Газик» подъезжал к точке назначения. Растерявшись и не ожидав такого тёплого приёма, Артём перед прощанием старался обнять каждого солдата. Через две минуты транспорт остановился, и юнца нехотя повели к выходу. Начали разгружаться. Горюнов всем махал рукой, перед тем как отправиться домой.

Конец ознакомительного фрагмента.