Охотник на шпионов

Владислав Морозов, 2021

Четвертая книга цикла, начатого романами «Охотник на вундерваффе», «Охотник на попаданцев» и «Охота на охотника». Новое задание для Андрея Черникова, нашего современника, попавшего в середину прошлого века: отправиться в январь 1940 года, туда где «за рекой Сестрою фронт в снегах по пояс», чтобы спасти на этой «незнаменитой» войне вроде бы незначительного человека, обычного молодого красноармейца. И только кураторы Черникова из далекого «несветлого» будущего знают, какую пользу принесет простой советский парень, если станет великим ученым. «Командировка в прошлое» должна быть недолгой – всего-то четверо суток. Однако этого времени Андрею вполне хватит не только на выполнение основной задачи, но и на то, чтобы невзначай спутать карты тем, кто собирался превратить советско-финскую «Зимнюю войну» в нечто большее.

© Морозов В.Ю., 2021

© ООО «Издательство «Яуза», 2021

© ООО «Издательство «Эксмо», 2021

⁂

Все описанные ниже события вымышлены, любое сходство с реальностью носит исключительно случайный характер.

Нечто вроде пролога

Поднимайся народ, собирайся в поход. Снова

«Никогда такого не было, и вот — опять!»

Приписывается В. Черномырдину

Россия. Урал. Окрестности г. Краснобельска. Ночь с 12 на 13 августа 20… года.

На дворе тихо и не спеша угасало лето. Наше довольно странноватое уральское лето, где недели удушливой жары причудливо, непредсказуемо и неравномерно чередуются с неделями дождливой холодрыги. Причем эта самая холодина у нас обычно вполне буднично сочетается еще и с «плановыми отключениями горячего водоснабжения». Оно, конечно, понятно — все люди, все человеки, у всех отпуска, рабочий день и график, и все хотят заварить и закопать ветхие трубы теплотрасс и прочего водо-тепло-говнохозяйства до официального начала отопительного сезона. Но, тем не менее, русский человек, которого в какой-то момент лишают горячей воды, начинает прямо-таки генетически чувствовать себя поиметым и обманутым, даже если его и предупредили об отключении за неделю, не меньше. Я тут не исключение, хотя нам-то (в смысле, не мне лично, а микрорайону) вожделенную горячую воду вернули ровно три дня назад. Теперь оставалось только дождаться очередного акта «марлезонского балета» — пока окончательно закопают кое-как засыпанные канавы и восстановят (хотя бы частично) порушенный асфальт. И не факт, что все это будет проделано быстро — асфальтом и канавами у нас нынче ведают разные ведомства.

Осадочек от более чем странноватого апрельского путешествия в не слишком-то любимый мной 1944 год мало-помалу рассеялся, полученная тогда простуда прошла, трофеи «похода» были благополучно реализованы, глупые мысли об использовании в личных целях пресловутых спасательных порталов перестали посещать мою голову, и жизнь вроде бы была вполне себе хороша. В общем, в приятный, но жарковатый (как раз вне графика приполз со стороны Казахстана очередной южный антициклон) августовский вечер я в одних трусах сидел перед монитором (а чем еще заняться в отпуске человеку без жены и детей, у которого вдобавок не было и нет решительно никаких планов на этот самый отпуск?) и от не фиг делать просматривал материалы с некоего, донельзя весело проименованного «Умереть Красиво» сайта, за который я чисто случайно зацепился взглядом.

Вопреки смертоубийственному названию, данный сайт вовсе не был сетевым ресурсом каких-нибудь дуэлянтов или конченых суицидников, а всего лишь крайне причудливо совмещал функции фан-клуба и литературной лаборатории для имеющих клавиатуру и десять пальцев на руках непризнанных гениев, а также просто балбесов с пламенной страстью к «миру после конца света», то есть, как принято выражаться нынче, постапокалипсису. Судя по тамошнему форуму откровенные чудаки на букву «м» на данном сайте были щедро сдобрены мрачными злопыхателями, которые, как обычно, очень хотели нынешней «неправильной» России гибели, разложения и полного ничтожества. Судя по их высокопарным замечаниям, все они только и ждали, к примеру, «интересного» момента, когда военнослужащие наших РВСН перестанут получать зарплату и начнут толкать мегатонные боеголовки направо и налево. И на том же форуме не нашлось ни одного умного, кто хотя бы намекнул им на то, что с подобными, с позволения сказать, «ожиданиями» они запоздали минимум лет на тридцать, а на дворе сейчас отнюдь не 1995-й. Да и в середине 1990-х наши военные, помнится, как-то не очень кинулись распродавать ядерное оружие, если, разумеется, не брать в расчет то, что показывали по этому поводу в западных фильмах.

Прочитал в литературном разделе форума крайне смешной рассказ некоего прыщавого автора, тупой, но гордый герой которого лазил (как можно было понять из текста, более всего боясь испачкаться) среди заснеженных радиоактивных руин и легко находил там и сям ништяки в виде съестных припасов (разные там варенья, соленья и даже банку засахарившегося меда). И эти его поиски были столь успешны лишь потому, что некие приходившие в эти мертвые дома и квартиры до него мародеры почему-то поленились слазить на шестой этаж (вот тут милосердный боженька или судьба-злодейка явно дали сбой, оставив в живых после атомной войны исключительно отборных недотеп и обалдуев, думающих, что консервы и автоматные патроны растут на деревьях), я дошел до комментариев к сему литературному произведению и, прочитав сначала отзыв «Мы хотим сраться! Напугай хотя бы себя, а мы твой страх разделим и понесем в массы, крича от страха!», а затем «Это мелкая диверсия против русского языка, такая же, пусть и более мелкая, из тех, какие совершали Плешивый, Алкоголик и Любитель целовать маленьких мальчиков в животик, против которых вы тут якобы выступаете!!!», ощутил поистине древнерусскую тоску и понял, что на сегодня с меня столь «высокой прозы», пожалуй, хватит. Все-таки я не настолько махровый интеллектуал.

Вырубить комп и воткнуть глаза в телик? А чего там смотреть, кроме перманентной и уже надоевшей всем ругачки представителей «патриотической общественности» с одними и теми же доморощенными и импортными нацистами (которые, надувая щеки, считают себя вовсе не таковыми, а, даже наоборот, «опорой мировой свободы и демократии»)? Поглядеть для разнообразия какой-нибудь этап танкового биатлона? Это тоже был не вариант, тем более что в темных дебрях многочисленных телеканалов иногда можно невзначай нарваться и на довольно интересные моментики, вроде произнесенной как-то сгоряча и явно без всяких задних мыслей Господином, Который Возомнил Себя Главным Российским Режиссером, фразочки о том, что Вторая мировая — это, дескать, «самая страшная на ДАННЫЙ МОМЕНТ война». Вот ведь, вроде дурак дураком, а вдруг взял, да и ляпнул чистую правду, поскольку кто-кто, а уж я-то теперь наверняка знаю, что за Второй будут еще и Третья и Четвертая.

В общем, лучшее, что я мог придумать этим вечером, — поужинать чем бог послал, а потом «по обстановке».

И я уже потянулся отключать комп, но вдруг понял, что в комнате что-то изменилось. Похоже, дома я больше был не один. А кто был способен на подобные шуточки, я хорошо знал.

— Добрый вечер! — сказал знакомый насмешливый голос.

Я обернулся. Ну да, точно, она, Блондинка. Сидит слева от меня в кресле и смотрит своим оценивающе-прицеливающимся взглядом. Знойная женщина, прямо как оптика снайперской волыны, глянет один раз — и ты труп. Точнее сказать, судя по ряду признаков (к примеру, кресло под ней совершенно не промялось, да и говорила эта мамзель, практически не открывая рта), это опять была ее голограмма. Появление данной персоны, в любом виде, ничего хорошего не сулило, и мне впору было скулить и вилять хвостом, словно той Му-му при виде Герасима. Правда, вместо этого я автоматически потянулся за висящей на спинке стула не очень свежей майкой. Почему-то сработал инстинкт имперского служаки, которому западло беседовать с начальством с голым торсом. Прямо-таки захотелось застегнуться на все пуговицы и встать по стойке «смирно», как во времена императора Павла I.

Ну а пока я просовывал голову в ворот майки, повисла некоторая пауза. И здесь, немного приглядевшись, я невольно обратил внимание на то, что сегодня голографическая гостья была почему-то одета точь в точь как героиня практически забытой ныне американской актрисы Келли МакГиллис в старом боевичке с авиационным уклоном «Топ Ган». Ну точно — черные туфли на шпильке, темные чулки, узкая темная юбка выше колен, белая блузочка с вызывающе расстегнутыми верхними пуговками воротника и короткая кожаная курточка с подвернутыми выше локтей рукавами, золотистым военно-морским ореликом на левой стороне груди и какими-то цветными нашивками на рукавах. Даже часики на ее руке были похожи на те, что были в фильме, — на тонком золотистом браслетике. Да и прическа, в общем, совпадала — слегка вьющиеся светлые волосы до плеч.

Спрашивается, и с чего бы это вдруг? Подсознательное напоминание персонально мне о несбывшихся мечтах безоблачной юности? Дескать, вспомню, о чем речь, расчувствуюсь и потеку? Ну, как говорится, не факт.

Хотя, черт его знает — тут и не хочешь, а вспомнишь. Конечно, мы в СССР смотрели это кино не в 1986-м, когда «Топ Ган» вышел в прокат у них там, а, минимум года на три позже, году этак в 1989-м, когда размножились как грибы кооперативные видеосалоны, где за рубль можно было посмотреть на мутном телеэкране скверную копию какого-нибудь западного кино. И, помнится, словосочетание «Топ Ган» видеосалонщики от большого ума и избытка грамотности тогда переводили и как «Большая пушка», и как «Лучший ас», и как «Лучший стрелок», и как «Лучший из лучших». Ну и, таки да, в те невозвратные времена от этого фильма многих буквально колбасило и плющило, там же в каждой сцене сплошная милота и розовые сопли. Половозрелых девочек привлекали, например, юные, модно постриженные. Том Круз и Вэл Килмер, которые там перманентно понтуются, носят байкерские кожанки, зеркальные очки, гоняют на больших мотоциклах и еще постоянно, по поводу и без повода, светят голым торсом, в душе или играя в пляжный волейбол. А кроме Келли МакГиллис, там был практически только один женский персонаж, но зато какой — няшная, юно-синеглазая Мег Райан. Н-да, тогда очень многие наши мужички и парнишки хотели себе курточку или штаны «как в кине у Тома Круза» (об импортных мотоциклетах в те времена не стоило и мечтать), а позднесоветские дуры-бабы тоже очень хотели быть похожими на главную героиню «Топ Гана»; как же, помню я эту моду, только дикие отечественные телки, за неимением лучшего, пытались обтягивать наливные жопы узкими юбками из грубой джинсы, пошитыми какими-нибудь кавказскими цеховиками (ведь, как позднее выяснилось, на Западе не существовало в природе марок джинсовых изделий, вроде пресловутой «Монтаны»), да и остальные детали подобного прикида и макияжа наших подражательниц Голливуду, мягко говоря, не вполне совпадали с американским оригиналом. Зато, глядя на подобных «икон стиля», ты понимал, как выглядят живьем пресловутые «елки-моталки».

Интересно все-таки — а чего мы тогда от всего этого экранного действа так тащились? В каком бреду и каком дыму мы были? Ведь пересматривая «Топ Ган» сейчас, в спокойной обстановке и хорошем качестве, я понимаю, что вообще-то его сюжет особой свежестью и оригинальностью не отличался (что, впрочем, было свойственно всем голливудским «военно-патриотическим» фильмам, снятым в 1980—1990-е гг.). А самое смешное — если смотреть это кино внимательно, тут же становится до слез ясно, что «Топ Ган» — это, по сути, классический позднесоветский фильм «на производственную тему», со всеми приложенными атрибутами данного жанра, и какой-нибудь «Ответный ход» или «Случай в квадрате 36–80» мало в чем ему по этой части уступают.

Судите сами — пилот «Томкэта» (тогда в Штатах как раз раскручивали до максимума дурацкую дезинформацию о том, что F‐14 это прямо-таки «неубиваемый суперистребитель» — только на самом деле в ВМФ США он толком и не воевал — по паре сбитых над нейтральными водами в 1980-е гг. безоружных ливийских Миг‐23 и Су‐17 и единственный, уничтоженный во время пресловутой «Бури в пустыне», вертолет Ми‐8 тут не в счет) бравый лейтенант Пит Митчелл (герой Тома Круза) направлен «на курсы повышения квалификации» в жаркий калифорнийский Мирамар (кстати, я еще тогда не мог понять, с чего это он по такой жаре ходит в кожаной куртке с меховым воротником?), чтобы стать «асом из асов», но при этом у него по жизни множество проблем, как с дисциплиной и самодисциплиной, так и (да-да!) с анкетой (отец во время вьетнамской войны пропал без вести, не вернувшись из боевого вылета при каких-то там невыясненных обстоятельствах, то ли вместо Вьетнама в красный Китай залетел, то ли еще чего). Ну и далее по ходу фильма всплывают и остальные жанровые «фишки» — борьба за формальное и неформальное лидерство в сугубо мужском коллективе (где, чисто по времени, педикам вроде бы еще категорически не полагалось быть, но часть пилотов US NAVY в этом фильме почему-то ведут себя как самые натуральные, взаправдашние «светло-синие», спасибо хоть до интима у них там не доходит), злобные и не очень коллеги-недоброжелатели, мудрый старший наставник, отказ техники, ставший причиной гибели лучшего друга-напарника, мазохистские самокопания героя, переходящие в депрессию, любовь, несколько оживляющая нудный процесс боевой и политической подготовки постельными сценами (ну а если сказать точнее — одной постельной сценой) и еще много чего. Самое главное — в итоге П. Митчелл с позывным «Мэйверик» преодолевает все невзгоды и трудности, оканчивает курс подготовки в числе лучших и в финале показывает-таки все, чему его научили, — в «реальном боевом столкновении», обстоятельства которого выглядят предельно по-идиотски (что вообще типично для Голливуда): спасает товарищей, сбивает три мифических русских Миг‐28 и героем возвращается к любимой, чтобы уже в качестве инструктора передавать свой боевой опыт другим. И вот сейчас я и думаю — и что тут такого выдающегося? Выходит, что купились мы тогда, по своей дурости, как обычно, на красивые фантики — действительно неплохие даже по современным стандартам воздушные съемки (хотя реальные сверхзвуковые самолеты так не летают и на расстояние пистолетного выстрела не сближаются — подобная боевая техника стоит нечеловечески дорого, и дураков среди их пилотов нет), да еще, пожалуй, песню, за которую это кино и получило единственный «Оскар».

И, хотя юность и конец 1980-х давно исчезли за многочисленными и кривыми жизненными поворотами, на дворе опять замаячила никуда не уходившая холодная война, и вот уже Голливуд зачем-то снимает продолжение «Топ Гана», где старый, морщинистый и неубедительный Том Круз, похоже, в основном, при помощи компьютерной графики и эффекта «зеленого экрана», собирается воевать с «ржавыми» русскими Су‐30СМ и Су‐35С на F‐18, который, по определению, истребитель, в общем-то, никакой, но других у флота США просто не осталось. Последние F‐14 давно списаны (самое смешное, что на них сейчас не летают нигде, кроме Ирана!), Том Круз, как позднее выяснилось, оказался искренним адептом сильно отдающего безумием учения Рона Хаббарда, а предмет вожделения советских парнишек конца 1980-х растолстевшая Келли Энн МакГиллис на старости лет, похоже, вовсе лишилась разума (или это у них там теперь мода такая?), раз уж зачем-то подалась в лесбиянки. Короче говоря, грустный у этой голливудской истории финал, дорогие ребята. Тем более что упорно вбивавший в бошки зрителям всего мира в 1980—1990-е нехитрую мысль о том, что самые крутые альфа-самцы и лучшие на планете солдаты обитают исключительно в Североамериканских Штатах, Голливуд в новом веке почему-то быстро и бесповоротно излажался и вдруг начал клепать фильмы почти исключительно о подвигах разных там обладающих сверхспособностями супергероев со страниц комиксов — ну не верят они там у себя больше ни в Рэмбо, ни в Железного Арни, ни в Крепкого Орешка. Что, тенденция, однако?

В общем, для себя я решил, что не буду специально спрашивать свою «гостью из будущего» о причинах этого маскарада. Типа не заметил. Захочет — сама расскажет…

— Що, опять? — спросил я, одергивая майку, с иронической интонацией волка из мультфильма «Жил-был пес».

— Я тоже рада тебя видеть. Считай, что опять.

— Опять что? Спасать кого-то ради мира, времени, человечества? Только у меня еще с прошлого раза с этим некоторые проблемы. А учитывая количество убиенных, которое этому миру еще предстоит, я даже боюсь представить себе, кто вы вообще такие и на той ли стороне я вообще воюю?

— А если честно, нет никакой «другой стороны». Я тебе уже объясняла — там у нас единое государство. Так что на самом деле ты ни с кем не воюешь, утешься. По большому счету, наш отдел внутренней безопасности занимается всего лишь борьбой с теми, кто, как принято выражаться здесь, у вас, не согласен с пресловутой «генеральной линией». Только и всего. Или ты хочешь сказать, что тебе подобные похождения не нравятся?

— Да, не всегда, знаете ли. К примеру, прошлый раз меня не сильно впечатлил. Я как-то плохо воспринимаю дела, конечного смысла которых не понимаю и где даже пострелять-то толком не дают. Ну и, если без метафор, на что вы меня опять собираетесь подписать? Ведь вы же сюда сегодня свалились явно не просто так — опять я зачем-то понадобился. Так куда идти и зачем?

— Будем считать, что ты угадал. На спасательную операцию.

— Где и когда?

— На сей раз январь-февраль 1940 года. Карелия. А точнее Приладожье.

— Стало быть, война с белофиннами? — выдал я неполиткорректное, советское (а где-то даже и сталинское) название данного конфликта, прикинув, что попасть в лютую зиму из душного августа будет даже интересно, хотя бы с точки зрения перемены обстановки.

— Если тебе так больше нравится, можешь называть эту войну и так.

— И кто конкретно нас, а точнее, вас, в этот раз интересует?

— Будущий академик Игнатов Сергей Парамонович.

— Вот никогда о таком академике не слышал! — нагло заявил я, подумав с полминуты. Хотя утверждать, что я знаю имена всех отечественных академиков современного периода, точно не стоило. Поскольку еще в 1990-е различных псевдонаучных «академий» у нас в России наплодилось, как тех бактерий под ободком унитаза, даже больше, чем профессиональных протестантов-борцов против чего угодно. Нынче очень многие «по четным» академики, а по нечетным преподают какую-нибудь гнусную лабуду, вроде основ «кейнсианской экономической модели», в занюханном колледже или заманивают лохов на бизнес-тренинги собственной разработки. При этом, одновременно, я неожиданно вспомнил, что как-то, во время одной из своих прошлых «забросок», коротенько пообщался с человеком по фамилии Игнатов. Но это было в сугубо альтернативной реальности, и к любой науке тот Игнатов точно не имел вообще никакого касательства, поскольку был всего лишь разведчиком в мотострелковой части.

— Да, честно говоря, и не должен был слышать. Ты вообще-то, за всю твою жизнь, хоть что-нибудь слышал, к примеру, о физике темпорального поля? У вас тут это еще лет пятьдесят будет закрытая и считающаяся, мягко говоря, малоперспективной тема…

— Позвольте полюбопытствовать, а что такого изменится через пятьдесят лет? У людей отрастет третий, телепатический, глаз?

— В той временной точке, где мы с тобой сейчас мирно беседуем, человечеству настоятельно необходим фундаментальный научный переворот, который наконец запустит какую-то новую, следующую версию цивилизации. Но его все нет и нет. И первые признаки этого переворота появятся как раз лет через пятьдесят.

— То есть доживут, как я понял, не все?

— Ты правильно понял. Но именно тогда исследования темпорального поля станут одной из передовых областей науки.

— А сейчас что этому мешает?

— Ну, для начала, это безумно энергозатратная вещь. А как раз через полвека в обиход понемногу войдут принципиально новые источники энергии, вроде давней мечты многих в виде термоядерных реакторов, что позволит заметно удешевить подобные опыты, а затем поставить эти работы чуть ли не на поток.

— Допустим. Ну и кто он вообще такой, этот ваш Игнатов?

— Согласно формулировке из наших энциклопедий это один из главных теоретиков и фактически создатель теории темпорального поля. Очень закрытый ученый. Кстати, ты вряд ли слышал о нем еще и потому, что на момент нашего с тобой разговора он уже лет пятнадцать как умер — дедушка был 1920 года рождения. Но, тем не менее, его теоретические наработки очень пригодились уже после его смерти.

— Что-то я не очень въезжаю. Спасать того, кто все равно уже покойник? А смысл?

— Смысл в том, что в прошлом произошел некий, ранее никем не предусмотренный и потому неожиданный сбой. Дело в том, что в конце 1939 года будущему академику Игнатову было девятнадцать лет от роду. Он работал в электромеханическом цеху Кировского завода и одновременно заочно учился на физическом факультете Ленинградского государственного университета. Естественно, что тогда он, как и положено обычному студенту, о каком-то там темпоральном поле еще вообще ничего не слышал. Когда началась война с, как ты их называешь, белофиннами, его мобилизовали в Красную армию. И, по считающейся основной версии истории, работал он там по своей прежней специальности — занимался транспортировкой подбитых на Карельском перешейке танков на том же, родном для него, Кировском заводе и их последующим ремонтом, то есть на протяжении всей Зимней войны оставался в Ленинграде и благополучно пережил эту войну, как, впрочем, и последовавшую за ней Вторую мировую. В 1941-м, еще до того как замкнулось кольцо блокады, Игнатов, в числе прочих, был эвакуирован из Ленинграда в Челябинск, где затем и работал на танковом производстве, изредка выезжая на фронт исключительно в составе испытательных и ремонтных бригад. То есть, по состоянию на 1945 год, он оставался живым и здоровым. Но вдруг, совершенно неожиданно, случилась странность — возник некий приказ, в результате которого Игнатов отбыл на Карельский фронт в составе 13-го армейского ремонтно-восстановительного батальона и там вместе с ним попал в окружение.

— Это, часом, не один из тех «котлов» в районе Леметти, где погибли 18-я стрелковая дивизия и 34-я легкотанковая бригада?

— Не совсем, хотя участок фронта ты угадал правильно. Действительно Приладожье. Но это один из более мелких «котлов» где оказались зажаты разрозненные подразделения самых разных частей Красной армии и тылы той самой 18-й стрелковой дивизии. Произошло это все на так называемой дороге Метса-тие, несколько северо-восточнее только что упомянутого тобой Леметти, в районе Кууромется. А поскольку в тех небольших «котлах» зачастую не было даже батальонов полного состава, известно о них крайне мало…

— То есть вы хотите сказать…

— Да. Мы еще не успели узнать, кто все это подстроил, но совершенно очевидно, что тут опять явно не обошлось без некоего направленного воздействия извне. Сейчас мы это пытаемся выяснить. Но ясно, что за этим безобразием снова стоят индивиды из числа тех, кто у нас там выступает резко против любых опытов с временем и темпоральным полем. Собственно, ты с некоторыми из них уже встречался…

— То есть, если будущий академик погибнет или пропадет без вести в этой чертовой тайге, вам останется только кусать локти, поскольку вся премудрая теория темпорального поля накроется медным тазом?

— Я не думаю, чтобы она, как ты выражаешься, «накрылась», иначе нашего разговора, скорее всего, не было бы.

— Хотите сказать, что вместо Игнатова все равно, рано или поздно, найдется другой теоретик подобной же тематики, какой-нибудь доктор Сунь Буй Вхер или профессор Факерман?

— Да. Но если с Игнатовым что-то случится, это неизбежно вызовет разного рода искажения последующих исторических событий. И многие вещи, прямо связанные с теорией темпорального поля, наверняка окажутся под угрозой. Да и последующая реальность причудливо изменится, может даже возникнуть какой-нибудь ее очередной, альтернативный вариант, что для нас не есть хорошо. В общем, пока этого не произошло, надо попробовать привести все в норму.

— Стало быть — исправляем искажения пространственно-временного континуума путем возвращения красноармейца Игнатова из-за линии фронта?

— Да.

— Почему опять я? Насколько я понимаю, у вас для этого свои гарные хлопцы есть!

— Возможно, тебе это покажется странным, но нет. Ты будешь смеяться, но твоя кандидатура показалась кое-кому из наших начальников наиболее подходящей.

— С чего бы это, интересно знать?

— А с того, что, как ты уже, наверное, успел понять, мы, увы, не всесильны и не всезнающи. И особенно скупы наши знания о событиях, подобных разным малым войнам XX века. Например, в этой самой пресловутой Зимней войне ты должен ориентироваться явно лучше многих наших специалистов.

Услышав это, я чуть было натурально не заржал. Все-таки, похоже, за последующие столетия действительно было просрано значительно больше знаний, чем я мог предполагать. Хотя, чего я удивляюсь? Например, тот же Советский Союз более-менее материален ровно до тех пор, пока живы типы вроде меня, то есть те, кто успел пожить в нем хоть немного. А вот когда мы все перемрем, тут-то и начнется та самая «полная и окончательная победа демократии», о которой так мечтали мордастые отечественные вождишки из 1990-х. Только нас это уже волновать не будет.

И это я-то для них специалист? Ну-ну. Допустим, я за свою жизнь прочитал несколько десятков книг (от художественной литературы до сборников документов) и статей разного качества о Зимней войне да посмотрел некоторое количество кинохроники и фотографий на эту тему. Плюс к этому несколько художественных фильмов, из которых наш на эту тему есть ровно один — «Машенька» Ю. Райзмана, вышедший на экраны в 1942 г., а снимавшийся в 1940—1941 гг., явно по горячим следам той краткой кампании (разного рода финские поделки 1980—1990-х гг. на эту тему, вроде считающиейся в Хельсинки «классикой кино и литературы» «Talvisota» 1989 г., где «проклятых большевиков» кладут направо и налево прямо-таки штабелями, трудно считать за источники сколько-нибудь правдивой информации). Что еще? Ну, допустим, я, в общих чертах, ориентируюсь по карте на тему того, где там что было и когда. Но ведь реально-то я в тех краях дальше Питера все рано не бывал. Или в их не сильно светлом будущем все работает по тому же очень старому принципу «одноглазого среди слепых»? Дескать, лучше хоть что-то, чем вообще ничего? На безрыбье и жаба — лабордан?

— Допустим, — сказал я, решив не высказывать эти свои сомнения вслух. Хотя о чем это я — кого из моих работодателей вообще волнует, что я там думаю?

— Хорошо, что ты это понимаешь. Но главное даже не это.

— А что тогда главное?

— Дело в том, что мы уже отправили для спасения Игнатова группу из трех единиц.

— В каком смысле «единиц»? — уточнил я, заметно удивившись этой странной формулировке.

— «Единиц» — потому что это не люди, а Кюнсты.

— Кто-кто?! — еще больше удивился я.

— Кюнсты, они же Компосы, от немецкого «künstlich», или английского «composite», или французского «сompositigue». По нашей классификации — искусственные, человекоподобные организмы.

— Ого. Это что, опять ходячие банки данных, навроде той эрзац-фрау, с которой я в прошлый раз изрядно хлебнул шилом патоки, таскаясь по Восточной Европе?

— Не совсем. Эти устроены куда проще. Простые боевики-функционалы с минимально необходимым искусственным интеллектом.

— Н-да, хрен редьке не товарищ. Но мне от этого вовсе не легче. И что же эти «боевики-функционалы» нафункционировали такого, раз в итоге все равно понадобился я?

— Под видом разведгруппы 301-го отдельного лыжного батальона Кюнсты благополучно нашли и взяли под опеку будущего академика.

— Стоп! А чем столь знаменит этот самый 301-й лыжный батальон РККА, коли уж ваша группа решила работать именно под него?

— Как раз ничем. Единственное достоинство этой части — окруженцы в «котлах» точно знают о его существовании. 301-й лыжный батальон был сформирован в начале 1940 года, в основном из добровольцев, а затем его личный состав пытались использовать для связи с окруженными частями, организации снабжения «котлов» и их деблокады. Ни одну из этих задач до марта 1940 года выполнить не удалось, а батальон потерял при этом две трети личного состава.

— Ого. Говорите, что мало знаете о Зимней войне, а сами вон какие подробности чешете как по писаному! — Выдав эту фразу, я лихорадочно соображал и наконец понял, что по-фински «Кууромется» — это что-то вроде «глухой лес», а «Метса-тие» — всего лишь «лесная дорога». Что, видимо, должно хорошо характеризовать суть этих географических точек, где и по сей день, похоже, ни хрена нет, разумеется, кроме леса и дороги.

— Это не подробности, а всего лишь кое-какие детали информационного прикрытия операции. Ведь все должно быть достоверно. Ты лучше слушай и не перебивай. Самое неприятное, что после того как Кюнсты отыскали Игнатова, странности продолжились.

— Что значит «продолжились» и какие именно?

— Изначально наша поисковая аппаратура была настроена на ДНК объекта.

— Стоп! Это как? Вы что, успели у него соответствующий анализ взять?

— Зачем? Для получения нужного биоматериала вполне достаточно было того, что наши агенты тайно побывали у него в квартире. Тут хватило предметов первой необходимости — посуда, белье, одежда, книги и прочее.

— Ладно, и что с того? При чем тут вообще ДНК? А кроме того — разве в 1940 году на земной орбите болтались какие-то спутники-шпионы? Я как-то слабо представляю, каким образом эта ваша аппаратура смогла отслеживать нужного человека, да еще и при отсутствии у последнего каких-либо электронных устройств, к которым можно было бы «привязаться»?!!

— В радиусе до сотни километров аппаратура, которую обычно используют наши оперативники, может нормально отслеживать местонахождение любого биологического объекта, если, конечно, его характеристики известны заранее. И никакие спутники для этого не нужны. Так вот, уже после того как Игнатов был нами обнаружен, поисковая аппаратура почему-то неожиданно начала фиксировать буквально в нескольких километрах от будущего академика еще одну человеческую отметку с очень сходными параметрами.

Здесь я поймал себя на мысли, что в этот раз голографическая Блондинка слишком уж часто употребляла слово «неожиданно», странное для людей из будущего, которые, по идее, должны знать о прошлом все или почти все. Неужели дела действительно складывались столь хреново?

— Что, какой-нибудь брат-близнец? — здраво предположил я. Не подсунул же какой-нибудь злодей в 1940 год игнатовского клона? Или все-таки подсунул?

— Судя по всему — нет. Конечно, о биографии Игнатова мы знаем мало, но, по дошедшим до нас официальным данным, у него не было родных братьев или сестер, да и никто из других его относительно близких родственников на Карельском фронте зимой 1939/40 гг. не был. Кроме его самого, разумеется.

— А клон? — ляпнул все-таки я.

— Что «клон»? — не поняла Блондинка.

— Ну, чисто в порядке бреда — если у вас там все так просто, могло же некое заинтересованное лицо добыть биоматериал будущего академика, изготовить на этой основе клона, а потом отправить его в прошлое?

— Зачем? — еще больше удивилась моя собеседница.

Честно говоря, я не нашел, чего ответить.

— Ну, мало ли… Хотя бы для введения в заблуждение вашей поисковой группы, — промямлил я.

— Ты что, совсем рехнулся? Ты хоть представляешь, каких усилий стоит изготовление полноценного, функционального человеческого клона? Или ты всерьез думаешь, что у нас подобные вещи штампуют, как здесь у вас сосиски на конвейере? И потом, раз уж эти, как ты выразился, «заинтересованные лица» первым делом сфабриковали приказ об отправке будущего академика на фронт, они хоть чуть-чуть в этом соображают и явно стремятся свести свое воздействие на прошлое к допустимому минимуму. И, скорее всего, у них просто нет реальных возможностей для отправки в прошлое полноценного киллера, вроде тех, что преследовали тебя в прошлый раз.

— Как интересно! — сказал я, понимая, что, кажется, действительно изрядно перегнул палку с подобными предположениями. — И что же вы стали делать?

— Первым делом наша служба обеспечения предположила, что это просто технический сбой поисковой аппаратуры. Такое иногда случается. И, по иронии судьбы, случилось все это именно в выходной день, когда никого из курирующего спасательную операцию начальства не было на месте. А идиот, который в тот момент как раз дежурил в командном центре, был всего лишь второстепенным специалистом по тестированию и ремонту оборудования для хроноперебросок и, не имея полномочий для принятия самостоятельных решений, решил лишний раз перестраховаться, не придумав ничего лучшего, кроме как приказать Кюнстам еще раз проверить эту информацию. Возможно, просто проигнорировать сам факт технического сбоя оказалось бы куда полезнее во всех отношениях…

— Я так понимаю, от подобного приказа стало только хуже?

— Ты угадал. У Кюнстов при получении взаимоисключающих приказов неизбежно начинаются проблемы, как это обычно бывает с искусственным интеллектом. Оставить основной объект, то есть Игнатова, охрана и доставка которого были основной и приоритетной задачей, они не могли. Поэтому поступили строго в соответствии с инструкцией — отправили на разведку для поисков второй отметки одного из своей группы. И этот Кюнст благополучно пропал через десять часов.

— Что значит «пропал»?

— Аппаратура объективного контроля фиксирует, что он вполне функционален, то есть жив, но практически не двигается. А поскольку находится он за линией фронта, предположительно его пленили финны…

— «Супербоевик-функционал» — и взят в плен?!

— Они вовсе не «супер». Одна из их главных программных установок — ни в чем не отличаться от аборигенов, и в плане внешности, и в плане поведения.

— То есть они вовсе не железные?

— Конечно нет, хотя убить такого индивида действительно довольно сложно. Кремний и керамика вкупе с искусственными человеческими тканями. Но без вскрытия хирургическим путем черепной коробки и позвоночного отдела их от обычных людей отличить невозможно.

— Во как. Действительно попадос. А что с этой самой второй отметкой?

— То появляется, то исчезает, и наши специалисты все больше склоняются к техническому сбою. Но самое плохое — предположительно, при взятом в плен Кюнсте было кое-что из аппаратуры, которую категорически не стоило светить перед людьми середины XX века.

— То есть выходит некий замкнутый круг, я все верно понял? Они не смогут вернуться, пока не переправят товарища будущего академика за линию фронта и одновременно они не могут этого сделать, оставив одного из своих в руках противника? Так?

— Все верно.

— И, как можно предположить, ваше начальство, как всегда, не хочет выносить сор из избы, отправлять туда спасательную команду и вообще предпринимать каких-либо масштабных, дополнительных действий, традиционно боясь выйти из рамок технических возможностей и бюджета. То есть, если я все верно понимаю, вам приказано обойтись минимальными силами и средствами, а отправка в прошлое одного, пусть даже хорошо вооруженного и оснащенного, человека (а конкретно — меня, грешного), к тому же способного обходиться при переброске без каких-либо технических средств, в вашу смету, видимо, вписывается?

— Угадал.

— То есть, для начала мне нужно ухитриться вернуть из узилища этого вашего, некстати попавшего в плен, Кюнста-Компоса и его аппаратуру, а потом еще и посодействовать переправке будущего академика Игнатова через фронт? Два в одном? Не крутовато ли для меня одного?

— Мы думаем — справишься.

Ну да, они те еще оптимисты…

— Не простое заданьице, — сказал я на это. — Ох, непростое!

— А никто и не говорил, что будет легко, — последовал вполне ожидаемый ответ.

— Тогда обеспечьте меня всем, чем скажу, по списку. И точку входа-выхода тоже определяю я сам.

— Хорошо, — согласилась практически сразу и на все моя собеседница.

— Когда идти?

— А чем скорее, тем лучше.

Я молча посмотрел на нее и вдруг вспомнил, что в «Топ Гане» практически нет кадров, где героиня Келли МакГиллис сидит. Нет, то есть там есть моменты, где она сидит за рулем «Порше», за столом в кабаке или на рабочем месте, но это сплошь крупные планы. А лицезреть ее целиком в этом кино можно, в основном, когда она стоит, идет или, скажем, лежит. С чего мне это пришло в голову — да кто бы знал?! И именно поэтому я сразу же одернул сам себя — не о том думаешь, паря, ох не о том…

В общем, следующие сутки я провел в трудах, потратив массу времени на уточнения списка необходимых мне «приборов и материалов» (в основном, естественно, огнестрельных), которые Блондинкиной службе обеспечения следовало изыскать и предварительно забросить непосредственно в точку моего входа, а также выработку мало-мальски связной «легенды» моего появления на «фронте борьбы с шайкой финских белобандитов из Хельсинки» (времена были суровые и разных там особистов-контрразведчиков, вкупе со всеобщей подозрительностью, не стоило списывать со счетов), штудирование исторических справочников, различных карт, а заодно и доступных словарей финского языка.

А на закате спустя двое суток после своего разговора с Блондинкой я уже был в своем огороде на окраине Краснобельска. Место для операций, подобных моему обычному приходу-уходу, там было почти идеальное.

Как я уже успел понять (как-никак опыт!), главным в данном случае было отсутствие в пределах визуальной видимости лишних свидетелей. А что может подходить для этого лучше, чем полузаброшенные садово-огородные товарищества, даже не обозначенные на последних картах городских окрестностей? Десятилетиями эти некогда (а точнее — в конце 1960-х) розданные работникам местных нефтеперерабатывающих заводов для «самообеспечения семей витаминами» участки по шесть-десять соток медленно, но верно приходили в запустение, поскольку их первые, энергичные хозяева неизбежно болели, старели и постепенно умирали, а их дети и внуки уже плевать хотели на отцовские и дедовские огороды, поскольку вся эта морковь с укропом, яблоки и прочая малина-вишня-смородина категорически не вписывались в их систему «жизненных ценностей».

Так что безлюдье здесь было практически полное, да и замотивировать свое отсутствие в течение одного или двух дней в период активного сезонного созревания яблок, а также желтой и черной сливы перед родными было проще простого. Взяв с собой бутерброды, термос чая, а также рюкзак, обширную корзину и пару пластиковых ведер, я официально отбыл «для сбора урожая» с обещанием вернуться завтра с утра. Ну а ночевать у нас в огороде, пока на дворе еще относительно тепло, вполне себе допустимо.

Короче говоря, по прибытии я некоторое время осматривался и прислушивался. Справа и позади моего огорода привычно тянулось аж восемь превратившихся за крайнее десятилетие в некий неряшливый «яблонево-вишневый лес», брошенных садовых участков с уже почти невидимыми среди окружающего бурелома, покосившимися, а где-то уже и завалившимися набок домиками с полностью или частично отсутствующими окнами, дверями и крышами. Дополняла пейзаж вымахавшая под два метра одичавшая малина, местами переплетавшаяся с очаровательной мясистой крапивой. Посреди этого горького символа нынешней России (вот ведь вроде прожили три десятилетия в этой новой реальности, а в итоге-то, на выходе, ничего, окромя пустошей и бурьяна, как говорит один мой приятель — я еще не продался Госдепу США, но глядя вокруг, уже таки начинаю хотеть сообщить американцам номер своей кредитной карты) вполне можно было снимать хоть клип, хоть полноценный упаднический фильм в декорациях «Сталкера» или чего-то подобного. Но пока что на подобное не сыскалось толковых киноделов — они нынче обленились, предпочитают не выезжать «на натуру», а все больше по душным павильонам груши околачивают.

За кустами и сливовыми деревьями слева от меня были пьющие соседи-татары, а именно — странноватая, глуховатая (разговаривает исключительно криком, даже если собеседник стоит в метре от нее, а если с ней здороваются, неизменно пугается) и вороватая старуха Фаниса и ее крайне мутный сын Фанис (смешно, правда?), непонятно чем занятый по жизни, поскольку с ранней весны и до поздней осени его можно было встретить в огороде практически в любое время суток, последнее уже давно наталкивало меня на мысль о том, что этот малый банально бичует. Традиционно этих двоих вообще мало что волновало, даже когда они были в трезвой полосе. Вот и сегодня было решительно неясно — сидят они в своей ядовито-зеленой садовой будке (поддав, они обычно дрыхли) или за чем-нибудь отчалили в город с последним вечерним автобусом? Более подробный осмотр обнаружил на двери соседской будки амбарный замок — все-таки уехали.

Далеко справа от заброшенных «территорий» жило некое бесквартирное семейство с несколькими детьми (по нынешним временам для многих, особенно явившихся искать легкой жизни в городе прямиком из дальней деревни, это выход и даже довольно выгодное приобретение — здесь, считай, черта города, даже автобус ходит, а вот цена пары здешних садовых участков с домами и подводкой электричества несопоставима со стоимостью городской квартиры-однушки, да и прописку здесь вряд ли кто-то проверяет, нынешняя власть теми, кто живет на отшибе, как правило, не интересуется, поскольку брезгует) — но эту пришибленную публику тем более не интересовало то, что происходило в нескольких метрах за их заборами.

Убедившись, что никто меня не видит и не слышит, я занялся предварительным переодеванием в экипировку, которая не бросалась бы в глаза восемь десятилетий назад и одновременно не дала бы мне околеть на январском морозе в первые пару часов — старое, лишенное малейших намеков на какую-либо маркировку белье, шерстяные подштанники, серый свитер грубой домашней вязки, серо-зеленые ватник и ватные штаны (когда-то по случаю спионеренные и до сих пор особо не пригодившиеся предметы постсоветской зимней спецодежды), черная шерстяная шапка-«презерватив» и подшитые валенки (валенки были хорошие, практически неношеные, поскольку в последние годы я в них разве что во дворе ковры зимой тряс). Закончив с переодеванием, я запер садовый домик на висячий замок и, спрятав ключ в укромное место (под бочку с водой), осторожно, насколько это позволяли трещавшие под подошвами валенок осыпавшиеся с деревьев гнилые яблоки и разнообразный растительный сушняк, двинулся в глубь заросших огородов, с тем чтобы пропасть там на какое-то время. Пройдя метров пятьдесят, я наконец почувствовал всем организмом уже знакомое «переходное» состояние, потом в моей голове включился голос Блондинки, а минуты через три я, наконец, благополучно переместился «из точки А в точку Б». Путешествие началось.