Змеиный узел

Влад Костромин

Лето 1991 года. В деревне Карловка жестоко убивают подростка. Местные правоохранители просят помощи в области. Неожиданно для раскрытия преступления присылают следователя из Москвы. В помощь ему дают молодого следователя областной прокуратуры. За приездом следует череда невероятных событий и трагических происшествий, странных смертей, похожих на несчастные случаи. Сумеют ли они разгадать загадку убийства и уцелеть в деревне, где еще теплится змеепоклонство и даже птицы не то, чем они кажутся?

I

На деревню лились жаркие лучи послеполуденного Солнца. Ничего не хотелось делать, от жары клонило в дрему. Я с приятелями Андрюхой Родиным и Витькой Пронкиным сидели на песчаном карьере, вырытом для добычи песка на строительство дороги к деревне, смотрели на лиловые заросли чабреца и одинокую березку, доверчиво шелестевшую разморенными жарой листьями, и курили украденную Андрюхой у отца сигарету. От дороги тянуло угаром нагретого асфальта.

— Гля, уж, — ткнул пальцем в сторону Андрюха и, подхватив какой-то булыжник, хотел швырнуть его в несчастное пресмыкающееся.

— Не надо, не убивай — остановил я.

— Нежный ты, прямо как городской! Если змея семь лет проживет, то в черта обратится.

— Брехня.

— Не брехня. У нас все знают! Это вы, приезжие…

Наша семья приехала в эту деревню несколько лет назад и по здешним меркам мы все еще считались чужими.

— Точно, все знают, — подтвердил толстенький Витек. — Еще медянок надо убивать, а то они могут насквозь у человека сердце проткнуть.

Я с сомнением посмотрел на друзей. Иногда деревенские ребята просто поражали меня своей тупостью и различными предрассудками. Да и взрослые от них не отставали.

— Во, идея, — отбросив слюнявый «бычок», сказал Андрюха.

Он встал, снял свою кепку, подкрался к мирно греющейся на солнце змейке и, ловко ухватив ее, бросил в кепку.

— Ты аккуратнее, вдруг это гадюка, — предостерегающе сказал Витек.

— Гадюки черными не бывают, — отмахнулся Андрей.

— Говорят, что в Чайках черные водятся, — заспорил Витек.

— До Чаек отсюда далеко, — повернулся Андрей к синеющему вдали лесу, расплывавшемуся в жарком дурмане, — так далеко они не ползают. Да и верь ты больше! Говорят, что в Чайках с четырьмя ногами змеи есть.

— Есть, — ответил Витек. — Мой дед сам такую в детстве видел.

— Дед твой уже из ума выжил, — сплюнул Андрей. — Галстук таскает. Пошли, Таньке Фомячихе его бросим за шиворот, — предложил он, — во визгу-то будет.

— Пошли, — вставая и становясь рядом с ним, согласился Витек. — Я как раз видел, как она в сторону магазина шла. Скоро должна обратно тянуться. Можно подкараулить возле мостика.

Когда они стояли рядом, то было видно, что Андрюха на голову выше друга.

— Может не надо? — сказал я. — У нее и так бабка с сестрой сгорели…

Жила у нас в деревне ведьма — бабка Фомячиха. Дети боялись и ненавидели эту бабку. Зловещая старуха, по-другому не скажешь. Ходила постоянно в черном платке и каком-то темном макинтоше. Жила она на окраине «старой» деревни. У Фомячихи было две внучки: Жанка и Танька. Танька, довольно странная девочка, училась вместе со мной в школе. Дети очень жестокие существа. Даже пронзительно — черных волос и таких же глаз могло хватить для того, чтобы ее невзлюбили. Одноклассницу, мы, мягко говоря, недолюбливали. Пожар, унесший жизни Жанки и самой ведьмы Фомячихи, видимого сочувствия к Таньке не вызвал. После их гибели Танька стала жить у брата Фомячихи — печника Фирса, который и сам был со странностями.

— Сгорели и сгорели, чего жалеть? Вон Сашка Куприянов тоже сгорел… Его жалко, а их нет. Это их Бог наказал за то, что бабка ведьмой была!

— Жанку жалко, — вздохнув, признался Витек, — помните, какие у нее сиськи были?

— Б… она была! — отрезал Андрей. — За это и покарал Господь. И вообще, говорят, что она с Фирсом как с мужиком жила.

— Все равно жалко… Да и брешут, поди.

— Почему брешут? К ней многие деревенские мужики ходили… Даже городские, когда приезжали, ходили.

— Хватит трепаться, пошли Таньку ловить. Виталик, ты с нами?

— Нет, — отказался я, посмотрев на березу, на которую Солнце щедро плеснуло золотом.

Если честно, то Таньку мне было с самого начала жалко, но пойти против диковатых приятелей я не решался.

— Домой пойду, батя сказал, чтобы я пень на огороде выкорчевал.

— Так сам пень пнем станешь, — сказал Андрей. — Погнали лучше Таньку пощупаем.

— Ты выжги его, — посоветовал Витек, — покрышку на него брось и подожги, он выгорит.

— Мать запрещает выжигать, говорит, что пожар может быть.

— Правильно, надо осторожнее быть. И так пожаров много, — задумчиво сказал Андрюха, — ведьма, потом сосед ваш — Сашка.

— Это ты еще свой погреб не посчитал, — напомнил я.

— И не напоминай! Мне тогда так влетело, что до сих пор не могу забыть.

— Проводка замыкает, — солидно сказал Витек, — надо быть бдительными. Любой дом на «новой» деревне может загореться из-за замыкания.

— Фомячиха на «старой» деревне жила, — возразил Андрей. — Там проводка совсем другая, еще при Сталине делали.

— Там, говорят, видели, как огонь с неба летел и в дом ее попал…

— Говорят, что у Сашки не проводка…, — понизил голос Андрей, — вроде как пытали его. И кота перед пожаром у него убили, а лапы отрезали…

— Зачем его кому-то пытать? Кому он нужен? — не поверил Витек.

— Говорят, что он знал, где золото спрятано. С войны еще.

— Ты больше слушай свою бабку, она тебе и не такие сказки расскажет.

— Ты бабку не трогай, она у меня хорошая!

— Хорошая-то хорошая, только из ума уже выживает.

— Она просто старая, еще Сталина помнит.

— И что? Помнит и помнит, чего сказки сочинять?

— Никакие не сказки! Она сны вещие видит…

— Ладно, я пошел, — попрощался я.

****

В дальнейших событиях я участия не принимал и произошедшее знаю только со слов приятелей. Они выследили Таньку, когда она стирала белье на небольшой речушке, разделяющей «старую» и «новую» деревни. Подкравшись, бросили за шиворот ужа. Несчастная девочка от страха упала с мостика в речку и в ужасе билась спиной о камни на дне, стремясь раздавить змею. Это вызвало у Андрюхи с Витьком приступ неудержимого хохота и они, стоя на берегу, смеялись до слез. Когда Танька выбралась из воды, то не спеша достала измочаленного ужа и швырнула в малолетних подонков.

— Вы-вы-вы пожа-жа-жа-ле-ете об-б-б-б э-э-э-то-м-м, — заикаясь, сказала она.

Испугавшись ее заикания, они убежали. Танька после этого никому не показывалась на глаза, благо этого никто особо и не заметил.

— Она даже заикаться стала! — взахлеб хвалились мне приятели. — Стоит и заикается!

— Вам ее не жалко? — не выдержав, спросил я. — Она же раньше не заикалась!

— Пройдет, — пожал плечами Андрюха.

Через неделю у Родиных прямо в поле сдохла корова.

— Травы ядовитой нажралась, — мрачно рассказывал он нам при очередной встрече на карьере, — пена желтая пошла изо рта и околела.

— Виталий, у вас же тоже недавно корова сдохла? — спросил Витек.

— Да.

— А из-за чего?

— Не знаю, ветврач не понял.

— Тяжело будет с одной коровой, — посочувствовал другу Витек, — с такой большой семьей.

— Мамаша еще одну корову в совхозе выпишет — ничего страшного, — отмахнулся Андрюха. — Давайте лучше завтра по грибы сходим.

— Рано еще для грибов.

— Говорят, что мэтушки пошли, — швыряя мелкие камешки в лежащее под ногами море песка, сказал Андрей.

— Кто говорит?

— Бабка.

— Нашел, кого слушать. Нет, я не могу, — ответит Витек, — мне завтра в Дроновку с батей ехать.

— А у меня прополки много, — тоже отказался я.

— Ну и черт с вами! Один схожу. Еще завидовать мне будете.

— Ты бы нечистого не поминал, — поплевал через левое плечо Витек. — Не к добру это.

— Не каркай, — сплюнул через левое плечо Андрей. — Дед твой по мэтушки не ходит? — ехидно ухмыльнулся он.

— Нет, — коротко отозвался Витек.

— А почему? — ухмылка Андрея стала шире и похабнее.

— Отстань, — отрезал Витек. — Деда не цепляй! Пожалеешь!

Завидовать не пришлось. Из леса Андрей не вернулся. Вечером его встревоженная мать обзванивала всю деревню, пытаясь отыскать сына. На следующий день, ближе к обеду начались поиски в лесах. Думали, что Андрей заблудился. Нашелся он случайно. Деревенский пастух Мишка Бобок погнался за убежавшей в лес коровой и наткнулся на Андрюху. Точнее то, что от него осталось. Произошло это на опушке леса, примыкавшего к заповеднику, в паре километров от деревни. Милиционеры из Дроновки, увидев тело, вызвали следователей. Те, подумав запросили помощь из областного центра.

— Он был колышками к земле за руки и ноги приколочен, — рассказывал мне бледный Витек, — а живот вспорот и кишки наружу.

— Прямо наружу? — борясь с тошнотой от представленной картины, спросил я.

— Да, кишки вытянуты и на муравейнике лежали — его всего муравьи изнутри выжрали. И глаза тоже… Представь, пузо распорото и комары с муравьями живьем жрали! — приятель улыбнулся замерзшей улыбкой.

— Ничего себе!

— Говорят, что это маньяк… Еще сказали, что будут другие подозрительные смерти проверять: Фомячевых и Сашки.

— Понятно.

— Еще вроде всех, кто его видел, будут допрашивать. И нас с тобой.

— Ясно.

Когда я пришел домой, то увидел родителей, озабоченно шушукающихся за столом в прихожей. На столе стояла ополовиненная бутылка водки и тарелка с порезанными вдоль и посыпанными солью огурцами.

— Где тебя носит? — накинулась на меня мать.

— В саду гулял…

— Гуляет он! Слышал, что творится? Нашли твоего дружка.

— Слышал.

— У нас маньяк завелся, а он гуляет!

— А это точно не вы? — спросил я.

— Нет, — отрезал отец, — это точно не мы.

— Говорят, будут пожары проверять…, — осторожно сказал я.

— Пускай проверяют, — отмахнулся отец, — что они там проверят? Участковый же не дурак против себя говорить, он будет отбрехиваться, а если трупы и эксгумируют, — щегольнул ученым словцом папаша, — то ничего криминального в них нет.

— Ты за пожары не переживай, — сказала мать.

— Ну… это же мы их сожгли…

— А кто про это знает?

— Вся деревня говорит, что у Сашки кота убили и лапы ему отрезали…

— А мы тут при чем? — резонно возразил отец. — Может это маньяк с котов начал? Тренировался? Ты лучше думай, что следователям будешь про Андрюху говорить.

— А что говорить?

— Ля-ля-ля, три рубля, но ничего конкретного, к чему можно прицепиться. Тяни корову на баню. Создай видимость сотрудничества с органами, но без конкретики. Понял?

— Да.

— Молодец. И еще подумай, кто друга твоего почикал. Вот это должно тебя волновать, а не пожары. Тот, кто Андрюху убил, тот и до тебя может добраться.

— И до Коли, — подтвердила мать.

— И до любого, — продолжил отец. — Так что думай, кто это может быть?

— Вить, что думать? — сказала мать. — Тут полдеревни зеков бывших, да еще и переселенцы эти понаехали. Любой мог прихлопнуть.

— Прихлопнуть этого дефективного мог любой — у самого руки чесались…

— Вить, ну что ты про покойника так? Знаешь же, что про мертвых или хорошо или никак.

— Прихлопнуть мог любой, но не с такой фантазией, — продолжил отец, — тут простым убийством и не пахнет. Думай, сынку, думай…

— Может, это таджики? — раздался голос из-под стола.

Любой незнакомый человек бы тут вздрогнул, но я прекрасно знал, что мой младший брат Коля любит прятаться под столом. Свисающая почти до пола полотняная скатерть, когда-то украденная отцом, надежно скрывала брата от людских глаз. Он мог часами там сидеть, подслушивая разговоры матери с ее подругами.

— Почему таджики? — насторожился отец.

— Они наркотики продают. Может, Андрей про это узнал и хотел кому-то рассказать, а они его убили.

— Неубедительно, — возразил отец, — если про это все знают, то кому он мог рассказать? Не вяжется.

— А вдруг он, когда пошел за грибами, то что-то увидел, — решил развить версию брата я. — Таджики же возле леса живут, может он в ту сторону пошел?

— Зачем им его тогда тащить почти три километра в то место, где его нашли? Зачем такие зверства творить? Просто стукнули бы камнем и бросили — все бы подумали, что споткнулся и об камень головой.

— Вить, а вдруг у них там обычаи такие, у таджиков? — сказала мать. — Они же люди дикие, решили по-своему прикончить. Или под наркотиками так озверели?

— Ладно, если что, то я эту версию подкину следствию. Заодно, глядишь, и от подозрительных личностей избавимся. Спокойнее будет в деревне. Наркотики — гиблое дело, — затянулся «примой» отец, — ну, выпил водки; ну, мухоморов пожевал, но зачем же в себя что-то колоть?

— Сам ты тоже хорош, — подначила его мать, — полынь да кактусы на спирту настаивать.

— Что ты понимаешь, женщина? Настой полыни это абсент. Его все европейские художники употребляют.

— Известное дело, сначала употребляют, а потом уши себе чекрыжат.

— Ухо, это единичный случай. Надо смотреть на картину в целом.

— И что там, в целом? — вновь раздался голос из-под стола.

— В целом, там рисуют мазню за такие деньги, какие тебе и не снились.

— Прямо из-за абсента рисуют, можно подумать, — продолжала ехидничать мать.

— Как бы то ни было, абсент штука для творчества необходимая. Еще полынь от глистов очень помогает.

— Да в тебе любой глист переварится!

— Это потому, что у меня организм закаленный, — гулко похлопал себя по животу отец.

— А кактусы на спирту?

— Это текила — мексиканская кактусовая самогонка. Тоже штука дорогая. Нам в «ликбезе» негры давали пробовать.

— Вить, ты какую-то буржуазность разводишь.

— Какую буржуазность, дура? Негры это наши младшие братья! Сама со своей йогой развела буржуазию и еще выступает!

Ночью меня мучил кошмар. Андрюха укоризненно смотрел на меня и делал какие-то знаки рукой с торчащим в ней колышком. Я не мог отвести взгляд от потеков запекшейся крови, которую жадно поглощали лесные муравьи. Наконец, я оторвал взгляд от руки — лучше бы я этого не делал — в глаза бросился распоротый живот и сизые петли кишок. Мертвый друг все пытался что-то сказать, но трудно говорить, когда рот набит опилками. Заухал филин и внезапно наступила ночь. Андрей пропал, а на меня навалилась какая-то плоская сущность, накрыла меня и стала душить. С трудом проснулся. Сердце колотилось как после трехкилометрового кросса. Встал с дивана и тихонько прошел в ванную, попить воды. Трясущейся рукой набрал стакан, отпил половину, стараясь не очень стучать зубами по стеклу. Вышел на веранду, надел отцовские сапоги, открыл засов, вышел на крыльцо, спустился во двор.

Тускло светили фонари, лениво звякнул цепью кобель Амур, но голоса подавать не стал. Таинственный ночной сад дышал свежестью, будто окатившей меня водой после душного дня. По лунному небу плыли клочья туч, похожие на распотрошенный ватник. Слегка успокоившись, допил воду. Внезапно на яблоне заухал филин. От неожиданности я выронил стакан. Темная тень бесшумно метнулась с дерева, а сбросившая насевшую на нее тучку Луна заиграла бликами в осколках стакана. Да, Чехову такие ночи и не снились, — подумал я, — скорее Гоголю. За спиной скрипнула дверь. Я осторожно обернулся. Серебрясь лунным светом, стволы темными зрачками пристально смотрели на меня.

— Ты чего посреди ночи бродишь, как лунатик? — спуская курки и опуская ружье, спросил отец.

— Сон плохой приснился… Подышать вышел…

— Андрюха?

— Угу…

— Слышь, — замялся отец, — я тут точно не при чем… Веришь?

— Да как сказать…

— Придется поверить.

— Придется.

— Знаешь, мне он тоже приснился… Стоял и манил рукой, а в руке колышек насквозь… и муравьи по крови ползают… а из живота кишки тянутся…

— И мне это снилось… Мы с тобой видели один и тот же сон.

— Это невозможно.

— Но это так. Странно, — он сел на стоявшую на крыльце скамейку, достал из кармана галифе зажигалку и пачку «примы», закурил, — к чему бы это?

— Не знаю.

— Тебе завтра, точнее уже сегодня, к следователю. Не забыл?

— Помню. Что ему говорить?

— Старайся отвечать правду, чтобы не подловили. Витек младше, с него какой спрос? А ты можешь в колонию угодить, так что думай, что и как говоришь. Старший, Андрей Иванович, видно, что мужик ушлый. Стелет мягко, да жестко спать. Осторожнее с ним.

— Хорошо.

— Ладно, — отец затушил и положил на лавочку окурок, — пошли спать.

Вздохнул и пропустил меня в дверь, тщательно запер за моей спиной входную дверь.

— Береженого бог бережет.

Я промолчал. Прошел в комнату, лег на диван. На веки словно навалился мешок картошки, и я провалился в темноту сна.

****

На следующий день часов в девять отец пришел домой.

— Пошли, следователи приглашают. Ты же с ним дружил. Ничего страшного, я буду присутствовать на допросе. Так по закону положено.

Следователи остановились в деревенском общежитии, предназначенном для приезжающих помогать совхозу заводских «шефов», и в этой же комнате проводили допросы. Две кровати из четырех из комнаты убрали, а на их место принесли стол и четыре стула. Не смотря на жару на улице в комнате было прохладно и ощутимо сыро. Со стены смотрел пыльный плакат с комиссаром Каттани.

— Виталий, когда ты видел Андрея Родина последний раз? — спросил меня немолодой поджарый мужчина, одетый в слегка помятый костюм.

— Живым? — на всякий случай уточнил я.

— А ты видел его мертвым? — мгновенно отреагировал он.

— Нет, нас не пустили посмотреть…

— Так когда ты видел его последний раз?

— Накануне его исчезновения.

— Где и когда это было? — его серые глаза вцепились в меня.

— На карьере, после обеда где-то. У меня часов нет, но по Солнцу где-то часа три было примерно.

— Еще кто-нибудь при этом присутствовал?

— Витя Пронкин.

— И что вы втроем делали в это время на карьере?

— Там чабрец растет, мы его собираем и сдаем за деньги.

— Хорошо. О чем вы разговаривали?

— У Родиных корова сдохла перед этим, Андрей нам рассказывал…

— Корова? — мужчина посмотрел на второго следователя — молодого парня в ковбойке.

— Про это упоминали, — подтвердил молодой, посмотрев на меня ясными голубыми глазами.

— Причина?

— Какой-то ядовитой травы нажралась…

— А паслась вместе со всеми?

— Да.

— На поле, что к тому лесу примыкает?

— Да…

— И только одна корова сдохла?

— Да.

— Вячеслав, вы не находите это странным?

— Простое совпадение…, — неуверенно отозвался молодой.

— Простое совпадение, говорите? Сначала сдыхает корова — единственная из всего стада, потом рядом с тем местом зверски, подчеркиваю, зверски убивают сына владельцев коровы. В таких делах совпадений не бывает. Пригласите ветеринара на допрос.

— Будет сделано, Андрей Иванович, — Вячеслав сделал пометку в своем блокноте.

— Виталий, еще про что вы говорили в тот день? — Андрей Иванович вновь посмотрел на меня.

— Он нас за грибами звал.

— За грибами?

— Да, сказал, что мэтушки пошли…

— Что это за грибы такие?

Я пожал плечами. Он посмотрел на молчавшего до сих пор отца.

— Какая-то местная разновидность, — ответил тот, — я сам их ни разу не собирал, но деревенские про них рассказывали.

— А вы, значит, не местные? — ухватился за слова следователь.

— Ну, как сказать? Седьмой год тут живем, с тех пор как меня директором совхоза назначили.

— А до приезда в Карловку, вы где проживали?

— В Покровке. Это такая деревня в Тульской области. Помощником агронома там работал. Младший наш — Коля, там родился.

— Понятно. Виталий, — вновь посмотрел на меня следователь, — почему же вы не пошли с ним за грибами? — он впился в меня глазами.

— Витьке надо было в Дроновку, с отцом ехать.

— А ты почему не пошел?

— Мне мать не разрешает в лес ходить, — смущенно признался я.

— Почему?

— Боится, что заблужусь.

— Леса тут глухие, — вставил отец.

— Да, несколько случаев пропажи людей было, — внес свою лепту Вячеслав.

— Нашлись?

— Нет, так и не нашлись…

— Слава, вы мне подборочку по пропавшим подготовьте. Хорошо?

— Будет сделано. После допроса схожу в контору и позвоню в Дроновку, чтобы материалы подобрали. Участковый нам завезет.

— И ты так и сказал друзьям? — вернулся к допросу следователь.

— Нет, я сказал, что прополки много…

— Виталик у нас очень ответственный, — сказал отец, — и постоянно ухаживает за огородами.

— О чем еще разговаривали?

— Больше ни о чем — разошлись.

— Это был последний раз, когда ты видел Андрея?

— Да, после этого я его не видел, — кивнул я.

— Как думаешь, кто это сделал?

— Не знаю. Переселенцы может… я их мало знаю… не могу сказать…

— Ты не уверен?

— Да.

— У тебя есть что-нибудь, что ты хотел бы добавить по данному делу?

— Нет.

— Хорошо, — он протянул мне бланк, — прочти и если все верно, то напиши снизу: «С моих слов записано верно. Мною прочитано» и распишись.

Я прочел и расписался.

— Можешь быть свободным, а вы, Виктор Владимирович, задержитесь.

— Виталий, подожди меня снаружи, — сказал отец. — Сейчас опасно ходить одному.

— Вы так думаете? — заинтересовался Андрей Иванович.

— Да.

Я встал с жесткого стула и вышел из комнаты. Стал в коридоре напротив двери и стал ждать отца. Минут через сорок он вышел.

— Потопали.

Я поплелся вслед за ним. На улице накрапывал худосочный дождь. Заморенные капли плюхались в горячую пыль, которая с шипением скатывалась в убегающие из-под наших ног шарики. По пути домой, пока мы шли мимо стоянки сельхозтехники сквозь запах машинного масла и солярки, отец учил меня:

— Ветврач, старый черт, наверняка про нашу корову скажет.

— Да?

— Если будут спрашивать, то говори, что не знаешь, отчего она сдохла. Про бабку Фомячиху не трепись. Понял?

— Понял. А что теперь будет?

— Хорошего ничего не будет, пока эти следователи здесь. Надо бы их побыстрее спровадить.