Лаптепанк

Влад Костромин

Хорошо в деревне летом? Многие классики утверждают, что хорошо. «Наше все», А. С. Пушкин, уверял, что и зимой в деревне неплохо, если есть кружка, и кружка эта не пуста. А я могу вас заверить, даже с кружкой порой в деревне не очень. Особенно с кружкой… Трагедии, комедии, фарс, детективы, мистика, ужасы и повседневность – все это тесно переплелось на тесных пыльных деревенских улочках. Ряд рассказов ранее публиковался в сборниках: «Тихая охота», «Непроданное», «Гнездовье котов», «Соскучились, диабетики?»

Волка ноги кормят

Ранее публиковался в сборнике «Тихая охота»

— А места у нас тут чудесные, — старик-хозяин снова щедро налил нам в стаканы настоянного на меду и каких-то травах янтарного крепкого самогона из «четверти», при этом не обделив и себя, — заповедные. Чего тут только нет. Это хорошо, что вы сюда забрели. Ну, за Природу! — провозгласил тост голосом генерала из «Особенностей национальной охоты» и поднял свой стакан.

Чокнувшись с ним, мы с Мариной выпили. Самогон был дюже крепкий — даже я слегка поплыл, пусть и самую малость, про жену и говорить нечего, а дед был как огурчик. Загорелый, крепкий — даже и не скажешь, сколько ему лет. Собирая с самого утра грибы под высокими развесистыми деревьями, мы заплутали в незнакомом лесу, порядком подустали, и наткнулись на обнесенный редким забором из штакета ладный дом в окружении хозяйственных построек, стоящий на пригорке на залитой солнцем поляне большой поляне, опушенной лиловой каймой высокого стройного иван-чая на краю соснового бора. Неподалеку спускался к реке берег. Хозяин, представившийся Петром Егоровичем, пригласил отдохнуть и пообедать. Ноги уже гудели, рюкзаки были тяжелы от грибов и мы с радостью приняли радушное приглашение, ставшее для нас светом в конце тоннеля. Под салат из свежих овощей, малосольные душистые огурчики, соленые грибки с пахучим маслицем и лучком, молодую вареную картошку и соленый окорок Петр Егорович достал четверть самогона. Окорок был вкусным, но я так и не понял, что это за мясо, а хозяин не ответил, рассказывая местные байки.

— Или вот еще случай был, — Петр Егорович отодвинул ложку и закурил самокрутку из пожелтевшей «Правды». — В аккурат при Брежневе. Я тогда еще мальчонкой, почитай, был. Председателем в Лутавиновке, она отсюда три версты, — махнул рукой, обозначая направление, — в колхозе «Путь Ильича», был Горьков Егор Александрович. Высокий, косая сажень в плечах, чуб русый, зубы белые, что твой рафинад. Хорошо жил, богато. Колхоз на пшенице да кукурузе, льне и животноводстве, миллионер, вот и председателю перепадало: дом большой кирпичный, с газом, водопроводом и ванной. По полям на белом коне ездил, но и белая «Волга» в колхозном гараже стояла и УАЗ для полевых поездок в распутицу. И деньги на сберкнижке тоже водились, не без этого. Короче, живи — не тужи, добра наживай.

Петр Егорович то ли из-за самогона, то ли из-за самосадного дыма слегка расплывался у меня перед глазами.

— Но тут, как гром среди ясного зимнего неба, жена взяла, да и сбежала с практикантом, студентом-агрономом. Она сама, вишь, городская была, по распределению после института попала, непривычно ей было в деревне. Горьков мужик был крепкий, ветеран, а не сдержался — запил горькую и сильно запил. Даже в райком на собрание пьяный явился. Короче, сняли его, в агрономы перевели. Какое-то время он поработал, вроде образумился, взялся за ум, уже даже опять собирались его вертать в председатели, как раскаявшегося и искупившего. Ребятишки по грибы ходили, вот вроде как вы. Шли, шли и видят, торчит в овраге из земли обглоданная мелким зверьем рука со скрюченными пальцами. Испугались, домой побежали, привели взрослых. Те и нашли трупы. Милиция приехала, разбираться стали. Студентик тот, практикант, и жена Горькова. Следователи стали дело шить, на Горькова решили, что из ревности порешил. Ан нет, оказалось, загрызены волком. С Горькова подозрение сняли, а осадок все-же остался: не волк же тела в землю закопал? Помурыжили Горькова для порядку, помурыжили, а затем и отстали. Скоро и председателем он обратно стал. Хотя, поговаривали люди, что и училку и студента долго насиловали перед смертью: у нее все спереди и сзади прямо разорвано было, и у него сзади, но мало ли чего расскажут? У страха глаза велики.

Петр Егорович замолчал, глядя в окно.

— А вы что думаете? — не выдержала Марина.

— Что тут думать? — дед посмотрел на нас и усмехнулся, блеснув неправдоподобно белыми зубами. — Он их это порешил, из ревности.

— Но как?

— Оборотень он был.

— Да ладно вам шутить, Петр Егорович, — улыбнулась Марина.

— Почему вы думаете, что я шучу? — дед по-птичьи наклонил голову, будто прислушиваясь к чему-то слышному только ему.

— Потому, что оборотней не бывает.

— Это кто сказал?

— Да все же знают, — жена посмотрела на меня, ожидая поддержки.

— Нет оборотней, — подтвердил я. — Только в глупых фильмах для девочек-подростков и женском фэнтези они бывают.

— Нет, так нет, — Петр Егорович встал из-за стола и прошелся по комнате. — Вы приляжьте пока здесь, в горнице, — указал на дверной проем, — отдохните. А к вечеру я вас до Лутавиновки и подкину. Как раз на электричку поспеете. Я пока делами займусь, — вышел во двор.

— Ты иди в комнату, — сказала Марина, — а я пока посуду помою.

— Тебе помочь?

— Не надо. Отдыхай, набирайся сил, — жена лукаво подмигнула.

Поженились мы недавно, и нас сильно тянуло друг к другу. Если радушный хозяин задержится во дворе, то мы имеем неплохие шансы немного пошалить…

Подхватил свою ветровку, висевшую на спинке стула, прошел в горницу, покосился на уютный диван с потертой кожей, с подушками и пледом. Подошел к окну, любуясь открывавшимся с пригорка роскошным берегом реки, окаймленным серовато-розовыми вербами. А неплохо тут устроился Петр Егорович. Вольно живет по-над рекой, сосновым озонированным воздухом дышит. Вполне себе загородный дом. Огород свой, пасека, банька. Рыбалка, грибы, ягоды. Еще и охота по зиме наверняка. Интересно, откуда у него на все это деньги?

По поляне мчался огромный волк. Я моргнул от удивления. Волк будто танк протаранил забор: только вспугнутыми воробьями брызнули по сторонам куски поломанных штакетин.

— Забористый у деда самогон, — пробормотал я.

А дальше волк мощным прыжком влетел в мое окно, разнося двойное стекло. Я едва успел выбросить вперед правую руку с накинутой ветровкой, вбивая предплечье в пышущую жаром пасть. Левой рукой вцепился в передние лапы волка, пытаясь не дать располосовать себе живот когтями.

— Марина!!! — дико закричал я, глядя в бешеные желтые глаза волка, пытающегося отгрызть мою руку. — Нож!!!

— Да подожди ты, — недовольно отозвалась жена.

— Нож, твою мать!!!

Сильная зверюга и здоровенная. Даже не знал, что такие большие волки бывают. Я силой не обижен, по гирям мастера спорта имею и по боксу КМС, но зверя сдерживал с трудом. С напряжением всех сил рванул волка вверх и, разворачиваясь, ударил его боком об открытую дверь. Послышался треск — надеюсь, что ребер, а не досок. Завизжала подошедшая Марина, но мне уже было не до нее: впившись взглядом в бешеные глаза волка, я убивал зверя, все глубже вгоняя руку в пасть и раз за разом бил волком об дверь и угол дверного проема. Все тело налилось свинцовой тяжестью, легкие хрипели не хуже старых кузнечных мехов, но постепенно взгляд зверя тускнел, а движения слабели. Пришедшая в себя Марина схватила со стола большой нож и ткала в волка. Зверь затих, обмякнув. Я уронил неподъемное тело на пол.

— Откуда он? — тяжело дыша, спросила Марина, глядя на валявшийся под ногами окровавленный меховой мешок, с белевшими осколками ребер, проткнувшими грязную шерсть. — Что это?

— Волк…

— Откуда он тут взялся?

— Вот… — я показал на разбитое окно, щетинившиеся острыми осколками стекла.

— Охренеть просто! Что же мы Петру Егоровичу ска… — осеклась и побледнела, показывая пальцем вниз… на труп голого Петра Егоровича, лежащего на месте волка. — Оборотень, — Марина неумело перекрестилась.

Я посмотрел на свое прокушенное предплечье. Интересно, как на самом деле передается эта напасть? И что делать с трупом? В историю с оборотнем явно никто не поверит, и светят нам с женой нехилые сроки за убитого Петра Егоровича. Мир наливался новыми красками и запахами. Запахами возбуждающими: поверженного врага и испуганной самки. Низ живота потяжелел налившимся в возбуждении членом. Налившимся так, что я испугался за целостность джинсов. Я рванул вниз бегунок молнии и плавки, вываливая наружу восставший член. Марина испуганно посмотрела вниз и было от чего: пенис был раза в три больше, чем обычно при эрекции.

— Ты что?.. — пискнула жена.

Ухватив ее за плечо, с силой развернул спиной к себе, толчком сгибая в позу. Наполнившимися небывалой силой руками разорвал на ней джинсы вместе с трусиками. «Значит, в попку она не давала? Исправим. Ничего, ее ждет много новых ощущений… перед смертью, — подумал я, направляя в нее член. Сначала наиграюсь, а потом на солонину. Петр Егорович же за обедом нас потчевал человеческим окороком. Теперь я знал это наверняка, как и многое другое. Даже вспомнил под жалобные стоны жены пословицу: «Волка ноги кормят» и улыбнулся внезапно открывшемуся смыслу.

Год спустя.

Я вышел на крыльцо и с наслаждением потянулся, принюхиваясь к лесу. Приближалась очередная пара грибников, будущее развлечение и пища. Уже недалеко, недолго осталось. Я улыбнулся солнышку и пошел в дом готовить обед.