Жизнь, нарисованная небом

Влад Потёмкин

Ангел-хранитель смотрит на события, происходящие на планете, и ужасается…«Надо что-то делать, – решает ОН, – иначе быть непоправимой беде…»Но Темные Силы не бездействуют и всячески мешают исполнению им задуманного плана.

© Влад Потёмкин, 2020

ISBN 978-5-4483-1580-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПРОЛОГ

— Это правда? — вопрос Идэн задала больше из кокетства. Она не сомневалась в том, что нравится Хальву Ирвингу. Хальв, под предводительством отца, был в дальнем походе. По слухам кампания оказалась неудачной. Но она была рада его видеть.

— Да!.. Уже три года, — спокойно подтвердил Ирвинг Младший.

— Прямо так уж и три года? — переспросила она, продолжая заигрывать. Идэн Форсет смотрела на него и видела существенные перемены в этом повзрослевшем восемнадцатилетнем юноше. Это был не тот Хальв. Последнее время он стал стесняться её. Всегда отводил свой взор в сторону. Словно был пойман на чём-то непристойном. Сейчас же он уверенно смотрел ей в глаза. И было видно — по настоящему рад этой встрече. В руке Идэн держала охапку черёмухи во множестве здесь растущую. Поэтому все прилегающие скалы и ущелье были седыми точно борода старца.

— Три года, — повторил он. — А, ты, стала ещё красивее!

— Спасибо, — ответила девушка и радостно улыбнулась.

Ирвинг взял её за руку. Они сделали одновременный шаг вглубь массивного валуна-платформы. От каменной глыбы взлетали ввысь три выступающие кручины. Пикообразные выступы были настолько высоки, что казалось — они «растут» сами по себе.

Форсет подняла глаза. Перед ней висели белые клубы убегающего черёмухового снега. На нижних ярусах отчётливо просматривались свисающие кисти, испускающие терпкий запах. Множество цветков смотрели на неё своими жёлтыми сердцевинами. Светили словно фонарики обрамлённые лепестками — пятью светлыми чешуйками.

— Надо же, — удивилась она. — Я раньше и не замечала, что их пять?

Жёлтые фонарики улыбались. Они завидовали ей. Они радовались за неё. Идэн почувствовала во рту, в районе нёба, горьковатый вкус, одурманивающий голову. Корни деревьев в диковинных объятиях образовывали над ними свод. Черёмуха начинала отцветать, засыпая долину, всю округу наибелейшим покрывалом. Сколько прошло времени, она не знала. Светило перевалило на вторую половину небосвода. Девушка стала рассматривать Хальва, любуясь его красотой. Он спал. У основания его ног, рассыпавшись, лежали ветки, из подаренного им букета. Она взяла одну из них и провела у него под носом. Верхняя губа пришла в рефлекторное движение. Его волосы из стадии «пушка под носом» превратились в обильную, густую растительность. Но за счёт своей светлости и тонкости не выпячивались копною. А наоборот, гладко прилегали, превращая его в привлекательного, зрелого и состоявшегося мужчину. Она медленно повела ветвью. Но теперь, нацеливая её на самый кончик носа. Подёргивания возобновились интенсивней, чем прежде. Ирвинг открыл глаза.

— Вы, изволите баловаться? — сказал он любовно.

— Ага, — закивала Форсет.

— Должно быть, в Вас, таится дерзновенная хулиганка, — с теплотой в голосе продолжил он и провёл рукою по её щеке. Из её глаз потекли слёзы. Слёзы радости и счастья закрыли ей свет.

— Скоро будет темнеть, — промолвила она. — Мне пора.

— Когда, я тебя увижу? — поинтересовался он.

— Ты, хочешь, увидеть меня снова? — с вернувшимся к ней кокетством переспросила Идэн.

— Да!

— Хорошо! — произнесла она. Подумала и добавила:

— Завтра, здесь же. Когда солнце будет на макушке этой ели, — девушка показала на вершину дерева растущего из глубины каменного проёма. Шагнула к тропинке, по которой пришла. Обернулась и закричала, что есть силы.

— Хальв!!!

Хальф… аф… аф… аф… подхватило эхо и с угрожающим лаем понесло по горам. Горы как бы предупреждали её о чём-то. О чём?.. Девушка не знала. Она не могла даже догадываться. А, не то что, думать?! Идэн не слышала этих предупреждений. Она любила!..

— Я тебя люблю!!! — охваченная счастьем прокричала Форсет.

Люблю… люблю… люблю… вторила теснина. Одновременно с выкриком девушка подкинула вверх свой огромный букет и скрылась из вида под летящие вниз белоснежные отростки.

* * * *

Весь оставшийся вечер. И всю ночь Идэн не смыкала глаз, с нетерпением ожидала предстоящего свидания. На следующий день она пришла раньше запланированного времени. Но Хальв не появился. Не пришёл он и через день, как не ждала она его, стоя у кручины. Переживая, что же могло случиться, Форсет спустилась вниз. Переполненная тревогой, она вошла в резиденцию, где и узнала: «Конунг Хальв Ирвинг женился и отбыл со своею женой в полученный от отца удел».

Идэн, не помня себе, вышла с княжеского двора. Она шла… и шла. Не разбирая дороги. Пока ноги сами не привели её — к месту их свидания с Хальвом.

— Видать не зря в женских сагах поётся: «Счастья длится миг, а потом о нём, лишь — можно вспоминать». Слезы посыпались из её глаз, стекая крупными каплями по щёкам.

— Темнеет, — рассудила она. Надо засветло пробраться на чердак, чтобы мать не заметила её такой зарёванной. Идэн, решительными взмахами ладоней, вытерла слезы и направилась к дому.

ГЛАВА I

Идэн была единственным ребёнком в семье бонда Эрика Форсет «Курчавая Голова» и Хиль по прозванию «Мать Природы». Расстроенная, после услышанной новости о женитьбе Хальва, она не помнила, как пришла домой. Не заметно пробралась к себе. Уткнулась в подушку и потеряла счёт времени. С постели её поднял отец, вернувшийся домой. Она слышала, его громогласный голос. Он был на общих работах — на постройке корабля. «Курчавая Голова» ездил на север. Валил необходимый для строительства лес. На мысе «Корабельных Рощ», тот, что за «Чаечным Склоном», где могучие сосны упираются в самое небо, бронзовыми стволами.

Эрик, как и все свободные землевладельцы, был обязан платить подать «для защиты края отцов» под названием «весло упряжь». Это означало, что совместно с другими бондами, они должны были построить по приказу конунга корабль или же предоставить каждый по коню. Хозяин приехал не один, а с сыном бонда Бреда Игл «Морехода» с «Долины Туманов» Аустом.

Людей с «Долины Туманов» в союзники на строительство корабля он выбрал не случайно. Ещё год назад, ему понравился этот, восемнадцатилетний парень. И задумал Форсет выдать, за него замуж свою дочь. Всё семейство Бреда было на промысле трески и сёмги. Ауст, как самый младший, был оставлен на общие работы. Здесь ему предстояло отдуваться за всю свою фамилию. Это был, самый подходящий повод — заманить его к себе и познакомить с Идэн.

Остаться Ауста на берегу заставило неудобство. Ему было крайне неловко, выходить в море капитаном, имея в команде подчинёнными отца, старших братьев и своего деда. Право командовать кораблём он получил в обход своих старших родственников от прадеда за навыки морской навигации. И это было для него крайне обременительно и неудобно.

Произошло это в предыдущий сезон. Тогда свободные землевладельцы платили подать «Для защиты края отцов» лошадьми. В появившееся свободное время Форсет «Курчавая Голова» совместно с семейством Игл, под предводительством восьмидесяти девятилетнего Оста, вышли в море. В том походе Форсет и убедился в бесстрашии и здравой рассудительности Ауста.

Их корабль попал в шторм. Два течения — холодное и тёплое — столкнулись между собой. В противоборстве: «Кто кого?» Холодное течение пыталось разделить Гольфстрим. Всё началось с незначительного толкания волны о борт судна. Следующая волна, уже более весомо заявила о своих намерениях. А далее, волны, одна за другой — не останавливаясь, воздействовали на парусник. Оторвали его от воды. И раз от раза подымали баркас всё выше и выше. Стихия уносила его в небо. От постоянного влияния силы дощаник закружило. Вращение корабля вокруг своей оси и неумолимый подъём вверх усугубляли его бедственное положение.

— Один!!! — взмолилась команда. На лицах воинов-моряков застыл страх. Их мечи находились в трюмах. А уйти из жизни без оружия в руках — означало, не попасть в рай. Не попасть в Валгаллу.

— Один!!! — взывали они снова и снова. Они не мыслили загробную жизнь без чертогов Одина. Но пробраться в трюм было не возможно. Ураганный шквал грозил выбросить их в море, оторвись они хотя бы хоть одной рукой от опор. Их мольбы оставались без внимания. Судно подымалось всё выше и выше и вот оно встало. Замерло. И стремительно полетело вниз, в самую бездну. Волны двух течений столкнувшись, отступили друг от друга разом. И образовалась пустота. И в эту воронку, как в пучину, уносило корабль.

— Один!!! — в который раз взмолились мореходы. Судно летело вниз с неистовой скоростью. У них над головами висели бочки, с приготовленным на зиму уловом. Бочки летели им в след. Рядом с бочками рыба — только, что выловленная и до этого лежавшая на палубе. Рыбы в полете открывали рты. Они хватали воздух и шевелили жабрами. К тому же всё: команда, бочки, рыбы и само судно продолжали кружиться в центрифужном вращении. Эта безысходность наводила на команду растерянность, страх и полную предсказуемость их неизбежной гибели. Отхлынувшие морские пучины, разогнались и вернулись вновь. Встали стеною. И разом заполнили морской водой, образовавшуюся пустоту, и накрыли корабль. Сначала обдав моряков множеством холодных солёных брызг. И тут же сомкнулись, захлопывая за собою выход основательно и навсегда.

— Один!!! — хотели воззвать в очередной раз бедствующие моряки, но не успели. Огромная волна с неистовой силой накрыла их возглас.

Лишь Ауст сохранял спокойствие. Он стоял у кормового руля. Когда корабль был в вышине, он не видел смысла грести штурвалом по воздуху. Но стоило судну упасть на водную основу, как кормщик сразу же принялся выравнивать парусник. Он попеременно направлял его. То влево. То вправо. Руль, почувствовав соприкосновение с морем, ощутил на себе всю воздействующую силу стихии. Но уверенная рука кормчего заставила бот, после ряда выравниваний, выйти из крена. Судно точно щепка вылетело вверх. И очутилось чуть в стороне от разыгравшейся бури. Корабль попал в полный штиль. Даже не верилось, что по соседству бушует стихия океана. Громадные волны несутся друг на друга, по самой наивысшей степени морского измерения. Вал за валом, громады воды накатываются друг на друга подобно высоченным горам. И откатываются вспять, за новой силой и подъёмом. Только горы недвижимы в своём существовании. А это Океан?!! Он в непрерывен в своём движении. Оттого может быть непредсказуемым, коварным и очень опасным. Не унимающееся течение продолжало нести свою мощь. Смотреть на это было, как — приятно притягательно так и страшно.

Капитан Ост стоял, всё ещё уцепившись за мачту. Он верил в своего младшего внука. Потому решил не забирать штурвал управления в свои дряблые руки. Что-то ему подсказывало: «Не удержу». Сейчас он был уверен, что точно не удержал бы руля. Он обрадовался благоприятному исходу. С разбегающейся внутри себя радостью вспомнил, как кто-то однажды заявил ему: «Холодный океан однолик, скучен и опасен своими ледяными глыбами». Тогда Ост не нашёл, что ответить. Не потому, что он был согласен с оценщиком. Он просто опешил от услышанного определения. А потом понял — человек просто слеп. Как можно не видеть и не любоваться этим бескрайним океанским простором. Этой раскинувшейся синей далью, залитой в изобилии щедрыми лучами солнца. Этой красотою! И мощью! Ледовитый океан суров. Но как всё необъятное, нескончаемое и большое — он добр, улыбчив и притягателен. Да проплывающие и блестящие, до боли в глазах, снежно-ледяные айсберги таят в себе опасность. Но это Один специально ударил молотком по ледяному панцирю и пустил в дрейф этих гигантов для проверки мужиков. Прошёл испытание?!! Не убоялся?!! Не задрожал в самый опасный момент?!! Значит, быть тебе моряком.

Сейчас глядя на эту красоту он понял: «Такое не опишешь и не выразишь словами. Такое надо видеть».

— И правильно сделал, что не ввязался тогда в спор, — решил старый моряк и воин. Только что он и вся команда молили Бога о заступничестве. О возможности им умереть достойно с оружием в руках. Один услышал и сжалился над ними. Именно сжалился. Ибо только бахвал может заявить: «Я укротил Ураган!» Воистину бахвал. Как можно укротить эту необузданную мощь?!! Этот дикий рёв неподвластной стихии?!!

Вот именно сейчас Ост понял: «Задачу своей жизни он выполнил! Передал в правильные руки управление кораблём». Раньше он сомневался. А теперь он уверен. И может спокойно уйти на покой в чертоги Одина. Чуть в стороне киты в полном спокойствии проводили свадебный ритуал. Они на просторах бескрайней морской глади выпускали множество фонтанов. Это было непередаваемое зрелище.

— Надо же?!! — восхищённо вымолвил капитан. И добавил:

— Киты вернулись?!! — он произнёс это, как очередной радостный знак. Великое предзнаменование. Предвестие неслыханной удачи и свершение громаднейших задач.

Ещё в далёкой древности, Ост слышал это от своего деда. А тот в свою очередь от своего прадеда: «Сюда заходили киты каждый год на бракосочетание». Но со временем море обмелело. И киты заходить перестали.

— А ведь раньше, киты каждый год заходили сюда, — обрадованно повторил глава рода, указывая, куда-то на восток, — там у них Родина!..

В те далёкие времена у скандинавов не было проблем с едой. Одного добытого кита хватало на всё селение. А не то, что на семью. А поселения то были — ох, какие большие?! Дед мог до бесконечности рассказывать, про те сказочные времена. Хотя о тех благоприятных отрезках старины, он мог знать только понаслышке.

Когда Скандинавские горы освободились от тяжести льдов, поднялась подводная гряда и перегородила вход в Белое море. Киты перестали приходить в эти края. Народы Скандинавии охватил голод. На чём только можно германские племена покидали поросшие лесом не приветливые горы, совершенно не приспособленные для земледелия. Каждый год. Каждое десятилетие. На протяжении целого тысячелетия, толпы изголодавших и обездоленных: кимвров, тевтонов, бургундов, готов, алеманов, саксов, да разве всех их перечислишь, пересекали Балтийское море в надежде сыскать на просторах Европы, что-нибудь съестное.

— Вы, знаете?!! — продолжал дед. — А ведь борьба стихий, которую мы сегодня видели — явление редкое. Но не впервые случившийся факт.

Дед опять принялся рассказывать о том далёком времени. Свидетелями, которого были его предки. Ещё более далёкие прародители, чем во времена китобоев.

— Тогда тёплое течение не устояло в противоборстве холодному и разбилось на два рукава, — сообщил Ост.

По закону сохранения энергии в природе существует баланс. Если где-то убыло, значит, где-то прибыло. Второй рукав направил свои тёплые воды к ледяному острову. Обогрел его. Остров зазеленел и стал зваться «Гренландия». А «Незамерзающее море» покрылось ледяным панцирем.

— И закрылся выход рыбаков в море, — продолжал вещать дед-воин. — И если бы, не китовый промысел в закрытом море, то люди бы не выжили. Ныне же, как видите всё наоборот — Гольфстрим устоял.

Ласково светило солнце. Моряки не заметили, как попали в окружение стай китов. Самцы величаво красовались, показывая дамам свою мощь. Они, набрав воздуха, ныряли на глубину, оставляя, после себя большие круги. И начинали петь. Их монотонное натуженное пение сотрясало. Эти звучания не были слышны. Но ощущались какими-то не понятными человеческими фибрами. Через состояние окружающей среды. Через состояние окружающего мира. И эта атмосфера завораживала! Клокотала внутри людей, поглощая всех и всё, во власть этого воздействия. Солнечные лучи, отразившись от нежно-голубых торосов, слепили глаза. Сегодняшняя буря поразила капитана своей мощью. Он даже испугался, что не переживёт её и уйдёт из жизни без оружия в руках и не попадёт в рай Валгаллы.

— Ауст, — рассказчик обратился к правнуку. — А это ведь не простой знак. Ты, первый раз вышел в море. Но я сразу увидел в тебя, как только дал тебе рулевое управление, что, ты, настоящий кормщик. Кормщик от Бога. Все остальные сопутствующие знаки: возвращение китов и борьба стихий, посланная Одином на твоё испытание, лишь подтверждает это. Тебя ждёт ВЕЛИКОЕ БУДУЩЕЕ!!

Все собравшиеся были согласны с суждениями деда. Благодаря Аусту они не утонули в морской пучине как рабы без оружия. И у них всё ещё остаётся надежда — попасть в рай и провести остаток своей жизни в компании прекрасных Валькирий. Дед сходил в трюм и вернулся наверх в полном облачении воина.

— Я принял решение, — заявил он. — В обход своего сына. В обход своего внука. В обход всех своих старших правнуков, передать штурвал управление кораблём Аусту.

Команда молча поддержала выбор главы рода. Дед весь поход наблюдал за умелыми действиями, своего младшего внука. Но самого способного в морском вождении корабля. Передать капитанство не по старшинству. А через голову?.. И даже не одну?! Было не простым решением. Это был прецедент. Но, здравый и правильный выбор в разрешении долгого затянувшегося вопроса.

По иерархии рода кормчим мог стать самый старший. Самый опытный член. Так исстари повелось. Но стечение обстоятельств наложили свой отпечаток. Ост видел в этом знак. Не зря он коротал столь длинный жизненный путь, ища достойного. Но никто из членов его семьи ещё не был готов взять на себя это бремя. Бремя ответственности за свой род. И вот этот час настал?!! Он может быть спокоен за свой род. Продолжение рода в надёжных руках. Сегодняшний триумф специально для него приготовленный Одином. Бог специально пришёл ему на помощь, посылая указ свыше. Теперь он был убеждён — это именно Один помог ему вынести правильный вердикт. Он подошёл к Аусту и вручил ему право на управление кораблём. И тут же со словами: «Один!! Я иду к тебе!» Взмыв руками вверх, он шагнул в море. В одной руке он держал обнажённый меч, во второй кружку для эльфа. Перед ним раскрылся бескрайний простор Севера. Мощь, залитая ярким полярным солнцем с множеством фонтанов. Море послушно и безропотно приняло и поглотило воина в тяжёлых доспехах.

Все как по команде спустились в трюм. Облачив на себя доспехи, моряки вернулись на палубу с бочонком пива. Разлив по чаркам веселящий напиток, они воздали дань уважения ушедшему от них воину Осту. И воззвав к Одину, просили Бога принять их товарища в свои чертоги. Выпили и за нового кормчего. Невдалеке проплывали айсберги. Ледяные каравеллы, отправлялись в свободное плавание. Они лучезарным свечением. Сплошным радужным потоком приветствовали нового капитана. Массивные киты-самцы, как ни в чём не бывало, продолжали петь. Сотрясая глубины моря и сердца важно плавающих рядом невест. Иногда морские гиганты подходили к кораблю совсем близко. Возникало ощущение, что разворачиваясь, кит вот-вот ударит по судну и причинит ему не поправимый урон. Но они, умело координируя своим телом, ни разу не коснулся корабля. Перед всплытием киты выпускали огромный фонтан и вырывались из морской пучины, как исполины. Возникало ощущение, что это Ост передаёт свои фееричные «Приветы» и сообщения, о том, как его хорошо принимают в Валгалле. Набрав воздуха, киты-исполины, вновь, уходили под воду, продолжая наполнять округу своим пением. Этот звук бил по корпусу корабля, как очередное послание Оста. Стучал в самое сердце каждого из моряков, разбегаясь по телу и наполняя его отвагой и воинским духом.

Путину рыбаки решили завершить. Благо весь улов, что летал с ними по воздуху, благополучно вернулся на корабль. Не только бочки, но и тот, который они не успели ещё разложить в приготовленную тару.

«Курчавая Голова» после столь важных событий решил: «Только с Аустом его дочь Идэн может обрести полное счастье и семейный покой».

— Вдвоём мы судно будем строить долго, — резонно рассудил Форсет. Отец, прекрасно знал: «По возвращению родственников Ауста с моря, юноша непременно зашлёт к ним с Хиль сватов».

— Дамы! — с порога известил о своём появлении «Курчавая Голова» и, поцеловав, улыбающуюся жену добавил, — у нас гости!.. А где, дочь?

— Что-то ей нездоровиться, — сообщила «Мать Природы». — Уже, который день не выходит!

— Сейчас вылечим! — громогласно заявил муж.

— Смотри, какое я ей лекарство привёз?! — он указал во двор, где запланированный жених, уже принялся тесать сосновую мачту будущего корабля.

ГЛАВА II

Языки пламени принялись лизать поленья, брошенные Идэн в костёр. Просушенные остатки строительства неистово вспыхнули и запылали точно хворост. Пламя взмыло вверх. Обдало ей лицо приятным теплом. Набирая силу, пламень разрасталось и разбегалось по телу согревающим жаром. Комья вара растапливались. Растекались по днищу чёрного ведра. Превращались в жидкость. Булькали, образуя пузырьки. Пузырьки лопались на поверхности чёрного кипятка. Издавали своеобразные хлопки. Идэн боковым зрением тайно наблюдала за Аустом. Красивый ладно сложенный парень шкурил топором очередное бревно. Уже который день она любуется им. Смотрит, как он умело превращает, когда-то высоченные сосновые стволы в доски. Юноша также украдкой поглядывал на неё. Когда их взгляды встречались, они одновременно отводили их в сторону. Вар хлюпал. Подымался тёмной пеной. Смола готова и, вот-вот, должна была пойти через край. Надо было сообщить Аусту, чтобы он забирал ведро. Но девушка стеснялась.

— Больше ждать нельзя?.. Иначе убежит, — рассудила Форсет.

— Варка готова, — наконец-то, набравшись смелости, прокричала она. Только, так тихо, что сама удивилась: «Как от стеснения у неё сел голос?» Но, он услышал её. Точнее — давно уже ждал от неё сигнала. Ауст слышал её и чувствовал…

— Сейчас заберу, — задорно прокричал Игл. Он бодро спрыгнул на землю и поспешил к кострищу, надевая на ходу кожаную рукавицу.

Горячая живица, лишившись огня успокаивалась. Побулькивала. Издавала последние вздохи. Хлопков становилось всё меньше и меньше. Надо было скорее смолить, пока она не застыла. Ауст энергичными движениями руки промазывал борта и швы корабля. Окунув кисть в ведро, он быстро её переворачивал, чтобы избежать капания жидкости мимо цели. Эти действия происходили неосознанно. На каком-то этапе, промазывающих движений, он уловил смысл этого подсознательного приёма. Цель этой операции — не растрачивать вар понапрасну. Ибо в него вложен труд и старание своей помощницы. Милой красивой девушки, к которой он был явно не равнодушен. Когда жидкости в ёмкости осталось меньше половины, девушка принялась поливать, остаток варки через край. Чтобы Аусту было удобнее просмаливать, она пускала жидкость тонкой струйкой.

— Так он меньше тратит сил, — считала она.

— Как, ты, умело льёшь вару! — похвалил парень её старания. — Как истинный, умелый корабел?!!

Идэн залилась румянцем. Глаза наполнились радостным блеском. Загорели лучезарным светом, придавая дополнительную красоту и притяжение, сиянию её обворожительных красивых глаз.

Каждое утро Ауст и Идэн с нетерпением ждали начало работы. Чтобы поскорее увидеть друг друга. Она не выходила к общему столу. Стеснялась, что родители могут заметить её неравнодушие к гостю.

Работа спорно двигалась. Корабль из-за дня в день набирал рост. Идэн и Ауст уже не стеснялись друг друга. Они подолгу мирно беседовали. Совершенно на разные темы. И что удивительно она ни разу не вспомнила о Хальве. Словно и не было этих долгих, мучительных дней, скрывания на чердаке.

Стоя рядом друг с другом, они забивали гвозди. Шпаклевали и красили борта. Убеждаясь в сходстве своих характеров. Встречаясь глазами, они уже не отводили взгляда. А смотрели друг на друга без смущения. Смотрели и осознавали, что между ними зарождаются отношения. Сладостные. Трепетные. Счастливые. На длительные и вечные времена. Несмотря на трудность работы, от которой у них немели руки и ноги. И болело все тело. Они были довольны, совместным выполнением возложенных на них задач. Считали себя монолитом целого, неразделимого на доли важного дела. И не сожалели об этих, свалившихся на них, трудностях и лишениях. Именуя это не иначе, как счастье. За это время, что молодые люди провели вместе, они узнали друг о друге, как им казалось, — всё. Словно пробыли вместе, целую вечность. Но, даже не смотря на это, сердце Идэн продолжало неистово колотиться внутри.

— Почему, от его присутствия, так бьётся сердце? — спрашивала она себе. И сама же отвечала на этот вопрос: «ЭТО ЛЮБОВЬ!!»

Увлечённые работой и друг другом, они не заметили, как пришла Белая Ночь. Солнце не заходило за горизонт. Оно лишь перемещалось с востока на запад. Оставаясь, где-то у них за спиной. Где-то на севере. Лишь чтобы сохранить за ночью её исконное и подтвердить астрологическое время суток на небосводе величаво появлялась яркая, жёлто-оранжевая Луна. Она порою даже приобретала голубой оттенок.

В один из таких сказочных вечеров Ауст соорудил качели. Он взял длинный такелаж. Привязал канат к могучей ветви раскидистой сосны. Для удобства сидения посередине положил доску.

Идэн точно птица парила над землёй. С каждым очередным взмахом она улетала в убегающую высь. Ветер, обжигая, бил ей в лицо. От резкого взлёта радостного свистело в ушах. А чарующая высота создавала иллюзию бесконечного пространства. До самых небес. Её широко раскрытые глаза наполнились неописуемым счастьем. Она заворожённо смотрела вперёд. В голубую бесконечную даль неба залитого золотистыми лучами Солнца и магическим светом таинственной чарующей Луны. Охваченное восторгом лицо Идэн сияло. Щеки порозовели. Она смеялась радостно и от души погружённая в этот сказочный аромат стихии. Молодость раскрылась в ней, обнажая её и наполняя. Со всей присущей лишь ей молодости чарующей обаятельностью и весёлой, ликующей, притягательной непосредственностью. Скользя, между пространством Выси и Земли, Форсет с каждым взмахом улетала все выше и выше. Ветер разлетался по сторонам. Качания приобрели такую скорость, что напоминали мотание маятника. С такой стремительностью, что Идэн нельзя было рассмотреть. И если бы не светящиеся на лету глаза, то можно было бы подумать: «Что это носится по небу не видимый фантом, в раздувающихся одеждах». Глаза её светились точно звезды на небе. Волосы растрепались и следовали за ней словно шлейф. Одежды клокотали на ветру. Словно буря полоскала их. Как стихия полощет стяг или парус на корабле викинга. Она наслаждалась полётом. Это была её среда. Её стихия. Её воздух. Светлые, пшеничные волосы девушки, с лёгким рыжим налётом, в небесных лучах отливали янтарём. Ауст любовался ею. Как прекрасна?!! Величава!! И могущественна была она в этом полёте!! Безудержно улетая в лазурную высь. И возвращаясь обратно подобно морю. Да что там морю?!! Океану!!! Океану, разыгравшемуся во время шторма. Титану бескрайнему и неукротимому.

— Ой — й — й!!! — испускала она восторженный вскрик и улетала ещё выше в небо. И тут же со свистом проносилась обратно. Чтобы вновь взмыть, набирая очередную высоту. Она ликовала и наслаждалась полётом и музыкой разносившейся по округе.

Ауст как-то из ветки выстругал рожок. Украсил его не замысловатой резьбой. Получилось очень даже красиво и удобно играть. Сейчас он сидел на бугорке и играл какую-то лирическую мелодию. Музыка порою переходила в воинственный марш и возвращалась обратно к нотам певучим и растянутым. Так меняя темпы, он играл для неё сидя на своём возвышении. В вышине под самым сводом высоченной сосны мелодия звучала торжественно. А в самой наивысшей точке своего полёта звучание было величаво на столько, что Идэн хотелось затормозить — остановить время. Остановить своё пребывание в этом пике. И наслаждаться и наслаждаться этими звуками. Находясь в таком состоянии, она отчётливо видела и верила в уготованную ей с Аустом, прямую дорогу. И идти, поэтому пути они будут вмести твёрдым шагом. Она считала, что в этих — создающихся отношениях, закладывается основа их крепкой, дружной семьи. Их династии счастливой и безмятежной. Семейства безукоризненного и ясного. С приятной сытостью. Всеобщим удовольствием и достатком. И, само собой разумеется — любовью. С взаимным наслаждением и любованием друг другом. И непоколебимой уверенностью, что им вдвоём всё по плечу. От всего этого, нахлынувшего счастья, ей хотелось плакать. С Хальвом у неё таких ощущений не возникало. Хотя знала она его уйму лет. И как ей казалось досконально. Но чувства туманной дымки не покидали её на протяжении всего времени их общения. Может поэтому она так довольно-таки безболезненно пережила его обман и расставание. Нет?! Она любила Хальва. Иначе не были бы пролиты те реки слёз. Не было бы тех бессонных ночей, проведённых в проёме чердачного, слухового окна. Но сейчас ей казалось то время чем-то далёким, далёким. Полосою неудач происходивших явно не с ней.

— Да, — трезво рассудила она. — Любовь к Хальву была у неё первой. А первая любовь что-то наподобие ветряной оспы. Болеют в детстве, однако шрамы остаются на всю жизнь. У неё этих шрамов не было. Должно быть, правило ветрянки в её случае действовало безукоризненно: «Чем раньше переболеешь — тем меньше шрамы». Или же лекарь попался правильный?! И его, чудо-лекарство — сильно концентрированная зелёнка сделала своё безукоризненное дело, не оставив следов. По крайней мере, она была уверена: «Любовь к Хальву не оставила у неё — ни на теле, ни в сердце — ни каких последствий. Хальв был хорошим. Иначе бы она не полюбила его. Но, в нём к сожалению не было того самого решительного — «НЕТ» каким обладал Ауст. Хальв был ведомый. Нежели этот загорелый и прекрасно сложенный корабел с харизмой явного северянина.

Бедность княжеского двора понудила Ирвинга Старшего породниться с богатым бондом Филиппом. Не в состоянии противиться отцу Хальв женился на старой деве. Сразу же после свадьбы он отбыл со своею женою в отведённый отцом удел, негодуя на свою слабость. Выделенным уделом оказалась заброшенная заимка в горах. А сам отъезд больше напоминал бегство. Бегство от всех. И от самого себя. В первую очередь Хальв Ирвинг Младший бежал от стыда своего неудачного супружества. Не такой он представлял свою семейную жизнь. А теперь ему приходилось прозябать в лесной глуши. Среди бочонков браги и пива. Он время от времени думал об Идэн. Рассуждал: «Как бы у них было всё хорошо?!» Он любил её и продолжал любить. Но ни разу не подумал о причинённой ей боли.

— Да?.. — рассудила Форсет. — Хальв это не Ауст?!!

Внимание Игл «Морехода» размягчило сердце Идэн. Согрело и дало ей уверенность. Как она считала: «На всю оставшуюся жизнь!!!»

— Любит! — говорило ей сердце. И девушка Идэн была с этим полностью согласна. Луна и Солнце продолжали занимать своё место на небосводе. Небесное противостояние двух светил, музыка Ауста и пение множества крошечных птичек превратили окружающий мир в волшебный сад.

— Алтарь любви, — подумала она. Ей казалось, что это всё для неё. И в её честь. В траве множество цикад и кузнечиков приветствовали Форсет своим стрекотанием. Где-то в глубине чащи неустанно куковала кукушка.

— Кукушка!!! Кукушка!!! Сколько мне жить?? — прокричала девушка.

Наполненная радостным порывом юная особа принялась загибать пальцы, попеременно меняя руки. Когда подошёл очередной черёд — смены руки она задумалась: «Какую руку подставить для дальнейшего учёта своих долгих летоисчислений?»

Задумалась и кукушка.

— Пятнадцать?.. — переспросила Идэн. Не то себя?! Не то кукушку?! Но ответа не последовало…

— Должно быть её согнали?.. Кукушка перелетела на другое место, чтобы продолжить добавлять мне годы, — успокоила она себя.

Но неприятное состояние испуга уже вселилось в неё. С каждой секундой тревога нарастала. Всё больше. И больше. Ей захотелось вниз. К уверенному в себе молодому человеку с «Долины Туманов». Чтобы он успокоил её. И вселил в неё хоть какую-то часть своей могучей уверенности.

Девушка стала останавливать качели.

Игл, видя, что движение замедляется, закончил играть. Стал приближаться к ней. Всё ближе и ближе. По мере того как уменьшалась раз от раза амплитуда качания, уменьшалось и расстояние между ними. Она почувствовала его приближение. Но сердце не успокаивалось. Оно продолжало тревожно биться внутри. Трепет нарастал и всё больше и больше овладевал её. Начавшийся озноб породил новый всплеск паники. Её лихорадочно трясло. Трясучка усиливалась. Ужас неизбежной гибели захватывал девушку всё больше и больше и перерос в панический страх. Страх нарастал и вселялся в неё всё больше и больше и как полноправный хозяин уже распоряжался её судьбой. Сердце тревожно колотилось, словно загнанный в колесе бельчонок. Она, уже ничего не осознавая, в растерянности отпустила канат и полетела вниз. Её волнение передалось Аусту. Он, еле успел подхватить любимую у самой земли.

— Как, ты, меня напугала, — в сердцах выпалил «Мореход» и понёс её на руках. Нёс легко и непринуждённо. Ей казалось: «Это эльфы несут её на нежных крыльях». И хотелось смеяться от нахлынувшего на неё счастья. Смеяться безудержно радостно и от всей души. Она тут же забыла о кукушкином гадании. И даже переборов стеснение не стала вырываться из его объятий. Хотя сердце продолжало неистово биться. По-заячьи колотясь о стенки её души. А наоборот Идэн Форсет прижалась к нему ещё крепче. Сама не осознавая почему, ради подстраховки, чтобы не упасть?!! Или ради удовольствия?!!

Внутри Ауста напряжение, также росло. Игл прекрасно понимал: «Что разрешить это состояние он сможет, лишь выразив в своём признанием в любви к ней?!» Однако голос его не слушался. А подымающиеся из глубины чувства застревали где-то в районе горла. Встав комом. В этот самый момент Идэн посмотрела на него таким радужным опьяняющим взглядом. Обдав из-под длинных вспрыгнувших вверх ресниц блеском обворожительных красивых глаз и располагающей взаимности. Взором такой притягательной силы и дающей уверенности, что он тут же выпалил:

— Я тебя люблю!

Сказав это он, окончательно и навсегда, связал свою жизнь с ней. Прекрасно понимая, после этого шага уже не может быть обратного хода.

— Наконец-то, — подумала она. Услышанные слова признания радостно понеслись внутри неё.

После приземления девушка в какой-то момент смутилась. Отвела свои глаза. Но от слов признания она подняла вспыхнувшее азартом и радостью лицо и их глаза встретились и засияли.

— Я тебя люблю, — повторил он.

Сердце Форсет, было успокоившееся, опять неистово заколотилось внутри, перерастая в дрожь. Она не осознавала, что с ней происходит. Откуда столько пляшущих, дурманящих сознание звуков. Девушка почувствовала нехватку воздуха. Она хотела сказать:

— Нет, — но внутренний голос почему-то молчал. Смутное состояние тревоги и сомнений куда-то исчезло. От набежавших ощущений и недостатка воздуха, у неё закружилась голова. Она машинально силилась выдавить это застрявшее: «Нет». Но воздуха не было в её груди, чтобы сказать это «Нет». Она глубоко вдохнула, глядя на Ауста. Глядя, в его сияющие счастьем голубые бездонные глаза. Словно два глубоких озера. И вместе с воздухом, она вздохнула в себя ЕГО. Ауста. Целиком и без остатка. Словно это и был её единственный воздух. Ради него, она родилась. Жила на свете. И будет жить дальше. Ради него одного и их безраздельного счастья вместе.

Поведение Игл «Морехода» возымело своё действие. Идэн Форсет успокоилась и, положив голову на его плечо, закрыла глаза.

ГЛАВА III

О правителе Хальве Ирвинге Младшем можно сказать следующее: «Человек он был ветряный и не далёкий. Думал, лишь, о пирушках, викинг набегах и женщинах».

Когда-то в детскую пору он мечтал жениться на красавице Идэн. И с сыновьями покорять новые земли! И страны!! И даже сам Рим!!! Всё возможно бы так и было. По крайней мере, всё к этому шло. Но из-за несусветной бедности по настоянию отца ему пришлось жениться на Изольде. Старой долговязой женщине по прозвищу «Верста Из». Изольда была дочерью богатого бонда Филиппа, которого за глаза все называли «Скряга». При личном же общении его величали — Филипп «Богатый» во избежание неприятностей. «Из» никто не хотел брать замуж из-за её не складности и ужасного характера. Жизнь обделила её заботой и нежностью, зато с избытком наделила скупостью и ненавистью к окружающим. Жили Хальв с Изольдой, сжав зубы. В атмосфере взаимного призрения. Обид и полного не понимания и нежелания слушать друг друга. Супруга осыпала мужа таким порывом ненависти. Причём, ненависти беспричинной. С добавлением зубного скрежета и безмерной вулканической ярости. Что казалось, вот-вот запахнет жареным, как у последней черты. Властная «Из», не желающая ни с кем считаться, жила по своим убеждениям и правилам. Порою даже ей самой не понятным правилам.

Младший Ирвинг во избежание конфликтов пропадал на охоте и пирушках. И не заметил, как превратился в нервного, вечно пьющего и разгуливающего по ночам лунатика. Где-нибудь у себя на затерянной в глуши охотничьей избушке. После свадьбы Хальву казалось, что все ярлы подтрунивают над ним. За глаза конечно. Но, он думал об этом постоянно. Беспрестанные мысли о своей, ущемлённой и убитой Изольдой, личной жизнью переросли в ярость на всех женщин. Какие только представительницы женского рода встречались на его пути. Чтобы хоть как-то компенсировать свою, как ему казалось, ущербность. Он, при разделе военной добычи, брал ни драгоценностями и прочими богатствами, а персонами слабого пола, которых расселял по своим резиденциям. Отчего и был прозван Хальв «Штаны Нараспашку». Пиры. Походы. Утехи любви. Эти три столпа и стали составляющими его жизни. Порою перебор милых дам был настолько велик, что охватить всех ему было не под силу. Помимо основного своего женского предназначения, захваченные на войне особы, трудились на тяжелейших сельскохозяйственных работах и в кузницах. Без каких бы на то привилегий. Редчайший случай, когда кто-то из наложниц выделялся в приближенную тиру. На которую помимо всего прочего возлагались ещё и обязанность ключницы — смотрительницы дома.

О морально-нравственной стороне конунга говорить не приходится. Её как таковой и не было. Это был обычный образ жизни древнего скандинава. Яма, в которую Хальв свалился благодаря времени. Смалодушничав тогда он так и не нашёл в себе сил прийти к Идэн и извиниться за содеянный обман. Пусть даже если этот обман и был совершён им по принуждению. Волнения, которые бушевали в нем, он подавил брагой и пивом. Постоянно, погружаясь в покой алкогольного забвения, как состояние равновесия, превратившиеся для него в пытку жизни. Он катился по наклонной. Деградировал и терял свой облик. И что удивительно даже не желал этому противиться. И что-то менять. Он летел в пропасть им самим же уготованную…

Всё своё время, Ирвинг проводил в ничегонеделание. Это бездействие он удачно совмещал с бессмысленным пьянством. Заполнял всю свою никчёмную жизнь лишь только этим. Застолье стало его единственным центром событий. Пирушки ничего не оставляли после себя кроме головной боли. Время от времени он пытался размышлять. Размышлял о не возвышенных материях. А о думах приземлённых: «Не отправиться ли ему в поход?..»

Но все потуги здравости Хальва по лабиринтам своего разума замыкались на собственной же персоне. И приводили всё к тому же застолью. В начале пира он пробовал рассуждать. Блуждал по развалинам своих возведённых планов. Обозревал туманную даль, когда то торной дороги. А теперь зарастающую бурьяном. Он всё больше и больше погружался в океан праздности и безмолвия. Праздник без праздника угнетал. Конунг уже даже не осознавал, что для поднятия духа: «Необходимо что-нибудь сделать!.. Не обязательно чрезмерно полезное! Но хоть что-нибудь?! Но сделать?!!» А он лишь продолжал уповать на то, что жизнь злодейка сломала его целеустремлённость. И благодаря своим не мысленным путам связала его. И теперь ему не выбраться из её зловещего мешка.

Это повторялось из дня в день. И пока конунг Хальв Ирвинг приходил в обычную уже привычную для него лежачую кондицию. Он что-то мямлил. Истолковывал в пустоту безлюдного зала для пиров свои оправдательные доводы. И мирно за этим занятием засыпал.

ГЛАВА IV

— Что с тобой, дочь, моя? — гнусаво изрёк Филипп «Богатый».

Когда он начинал говорить, голос его звучал настолько громогласно, что хотелось заткнуть уши. Словно этот возглас рвался специально из глубины пустой бочки с целью порвать барабанные перепонки. У дочери были заложены уши, поэтому она эту крайность голоса папы не ощущала.

«Богатый» приехал навестить Изольду и своего внука, и был крайне удивлён, увидев свою любимицу такой замкнутой и обескураженной. «Из» и раньше не слыла весёлкой, но такой подавленной он её не видел никогда.

— А, где внук?!! — радостно спросил он. Филипп не хотел поддаваться её хандре и сделал вид: «Как будто ничего противоестественного не происходит, и волноваться нет причин».

— Он с няней, — ответила она. Отец не стал уточнять: «Где и почему?»

На все его последующие вопросы она, лишь, молчала.

— Что с тобой происходит? — в очередной раз спросил он. — Какой смысл во мне?!! Если, ты, не можешь мне открыться?.. Где твой муж?

— Где-то на охоте?.. — также сдержанно ответила она.

— И, ты, не знаешь где?

— Нет. Мне это не интересно.

— А как давно его нет?..

— Давно, — беспечно добавила Из.

— Как давно, ты, не видела его?.. — папаша, уже негодуя, перешёл на резкий тон.

— Давно.

— Давно?! Это сколько времени?.. — отец создал свирепое лицо, от которого в своё время дрожали покойники.

— Не знаю сколько!.. Я за ним дни не считаю!

— Два?.. Три дня или десять?

— Два, три месяца!.. — демонстративно выражая негодование, заявила дочь.

— Два?!! Три?.. Месяца?!! — родитель погрузился в глубокое недоумение. Но радость предстоящего азарта заиграла в нём живительным огоньком.

— А может даже и больше?!! А тебе что с того?!!

— Как, что с того?!! — радостно сияя, вскричал Филипп.

— А так!.. Мне всё равно. А, тебе, что за забота?!! Когда, ты, успел, его так сильно полюбить?!!

— А, вот, в эту самую минуту и успел полюбить!!! — былой задор неугомонного скряги, потонул в хитроватой улыбке тестя.

— А может он в походе??? — засомневался отец.

— В каком походе?!! Он уже давно не ходит в походы!.. Если только в пьяном — походе?!!

— В пьяном походе?!! Это было бы даже самое лучшее?!! — прежняя рассудительность опять водрузилась на зловещем лике «Богатого». Он, не перебивая, принялся выслушивать теперь не на шутку разговорившуюся дочь.

В непринуждённой беседе она поведала отцу о совместной жизни с мужем, которого, как выяснилось, давно уже не видела.

— Ты, должна с ним развестись!.. — заявил Филипп после долгих размышлений.

— Зачем?.. он мне совсем не мешает!..

— Надо!..

— Не надо!.. Я не для того за него выходила, чтобы разводиться?! Или, ты забыл?!!

— Я ничего не забыл?!! Но ситуация изменилась! И складывается в нашу пользу, как нельзя кстати.

— Это отчего вдруг?!! Что такого произошло?!!

— Для нас лучше, чтобы его не было — вообще.

— Это как?..

— А, так?!! Нет его?!! Пропал… — перешёл на шёпот отец.

— Как это — пропал?.. — жена не столько волновалась за мужа, сколько ей стало интересно. У Филиппа «Богатого» ничего просто так не бывает. Теперь любопытство вселилось в неё. — А зачем, ему пропадать?..

— А вот… зачем?.. — радость охватила Филипп. Он, уже, не мог сдержаться и ехидно улыбался. В его голове играла музыка неимоверных афер. Отец решил не высказывать ей всего плана действий. Вдруг если что-то пойдёт не так, чтобы она не сболтнула бы чего лишнего. За это можно лишиться не только головы?.. Но ещё прежде угодить на кол.

— Как? — уточнила Изольда после высказанных отцом предложений.

— А вот… как?.. Садись и слушай дальше!

Затея по захвату власти к нему пришла не сразу. Изначально, планируя свадьбу дочери с сыном конунга, он намеривался: «Всего-навсего получить, титул своим потомкам». Выход к внешним границам, позволял полученной территории быть самостоятельной и считаться суверенным государством. А ему быть: фактически государем. Регентство при внуке, давало ему такие права. Заимка «Козла» была выбрана не случайно — она граничила по перевалам со шведами.

— И где мне взять рано утром трёх свободных людей в свидетели, подтверждающих отсутствие конунга ночью?.. Здесь же никого нет?! — заявила дочь, выслушав план отца.

— Тогда возьми в свидетели, трёх рабов! И ступай на тинг, — отец подбадривающе добавил. — Пусть заседатели на «Холме Закона» решают твою судьбу!

— А где мне взять его рубашку, чтобы сделать на ней разрез на женский манер.

— А, что — в доме нет его рубах?

— Не знаю?.. Я не интересуюсь его одеждой.

— Тогда повесь свою распашонку, — посоветовал Филипп.

Скандинавские рубашки были длинные и широкие по покрою. Отличались — мужская рубашка от рубашки женской, лишь разрезом. На женской распашке был длинный разрез спереди, а мужская разреза не имела. Чтобы известить окружающих о разводе и своей свободе, надо было взять мужскую рубашку и сделать на ней длинный разрез — по аналогии с женской прорехой. После чего повесить её у входа в дом на все обозрение. Это и служило, извещением мужу, домашним и всей округе о предстоящем расторжении брака.

— Повесь у входа в дом, — наставлял отец, — но чуть на отдалении, чтобы видно было всем. Главное обзор!

Изольда до конца не посвящённая в курс действий опять принялась молчать. Слушала родителя в пол-уха, не понимая, зачем вся эта катавасия. А Филипп «Богатый» наполненный задором не унимался:

— Через четырнадцать дней. После оглашения Законоговорителем решения: «Ты будешь разведённой!..» Оставаясь при этом княгиней и с половиной имущества.

— Да?.. — глаза Изольды засияли.

— Во!! Я, узнаю свою Из!!

— А если тоди не вынесет нужного нам решения? — княгиня вновь погрустнела.

— Не имеет права!.. Ни кто не может лишить женщину счастья! Муж, не желающий видеть свою жену, уже не муж?.. Женщина не должна страдать, если её муж где-то там пьёт!.. Тоди не может вынести другого решения. На то он и Законоговоритель, чтобы судить по справедливости!

Лицо правительницы ожило и повеселело.

Но отец не договорил о своих дальнейших планах. А планы были таковы. Свести со света Инга Ирвинга Старшего. Смерть отца Хальва позволяла после развода владеть половиной государства. А не каким-то клочком в горах?!! А фактически иметь полный контроль над всей территорией Ирвингов. Отсутствие Ирвинга Младшего давало Филиппу «Богатому» такое право и возможность.

Рабу, смотрящему за свиньями, «Скряга» под угрозами велел убить конунга Ирвинга Старшего. И не где-нибудь?!! А в свинарнике!!! Получив такую позорную смерть: «От рук раба?!! Да ещё и в свинарнике?!!» Это событие из всех сил будут стараться предать замалчиванию. А полное забвение это как раз то самое на что Филипп и рассчитывал. Раб должен был убить правителя вечером. Чтобы Инг за ночь истёк в хлеву кровью. Но исполнитель, напившись для храбрости, перебрал с выпитой мерой и совершил задуманное под утро. Конунга почти, что сразу нашли и остановили кровь. План сорвался. Но не таков был Филипп «Скряга», чтобы отступать и сдаться на половине пути. Знахарь по просьбе Филиппа дал конунгу большую дозу обезболивающего средства. А заботливый родственник, находящийся при нём неотступно, лишь потом добавлял раненому и добавлял парализующий отвар, повышая норму. Старший Ирвинг впал в спячку. Замер. И точно усопший, уставился остекленевшими глазами в потолок.

Через четырнадцать дней, после развода, Филипп велел Изольде отправить все корабли: и торговые, и военные в море. За исключением флагмана конунга. Главный корабль страны должен был готовить к траурной процессии. «Скряга» жил понятием — капитал должен работать. А имеющиеся простои кораблей считал грехом неимоверной тяжести.

— Корабль рождён для моря!.. Да?!! В бухте у причала ему безопасней?!! Но, он рождён для моря, — с таким напутствием Филипп «Богатый» отправлял моряков в путь.

Отец Филиппа «Скряги» был бесерком. Но не тем бесстрашным воином, который для своего бесстрашия принимает перед боем дюжину взбадривающих настоев, из разных трав и грибов. Он и в поход то никогда ни ходил. А ратным занятиям нашёл достойную замену — промышлял раскапыванием могил погребённых конунгов и богатых ярлов.

Подкрепившись для храбрости воинственным, сильнодействующим настоем он хватал кирку и принимался ломиться в погребение усопших.

На этом он и сколотил своё состояние, приобщив к этому делу и сына. Вскрывая могилы, отец всегда напоминал отпрыску своему: «Не клади при моём захоронении в могилу никаких сопутствующих предметов!!!»

— Откуда у них такие богатство?!! — задавали себе вопрос соседи. Но не находили ответа. За жадность старшего звали — «Хап». Ни кто не помнил его настоящего имени. А младшего не особо-то уступающего в жадности старшему — «Скрягой». Но однажды отец Филиппа пропал. Точнее сын оставил его в могиле. Они раскопали очередную могилу. Отец спустился вниз, а из гроба послышался звук. Филипп испугался и уронил в яму верёвку. Верёвку, по которой ничего не боящийся папа должен был выбираться обратно.

А дело было так?!

Похоронили воина бессерка по прозванию «Бесстрашный и Неуязвимый». Бесстрашного воина! Настоящего викинга. Он прошёл ни одно сражение. И всегда выходил из всех баталий победителем. Для бесстрашия своего он принимал какой-то сильнодействующий отвар. Снадобье готовил сам. Ни кому состава того зелья не открывал. Благодаря этой тайне, ни у кого такого оружия не было. И превзойти его в доблесть ни кто не мог. Слыл «Бесстрашный и Неуязвимый» знатным воином и почитался в округе. О нём даже слагали песни. Готовил он снадобье всегда про запас. Хранил его у себя в подвале. Куда вход был строго-настрого запрещён. Даже домочадцам. Он настолько пристрастился к своему напитку, что принимал его уже не только перед боем. Но и в обыденной ситуации. Закрывшись в подвале, он возливал в себя не малое количество этого самого универсального приготовления из трав сильнодействующих и не меньшего количество грибов галлюциногенных. Одурманенный, он принимался громить всё, что попадалось под руку в своём специально отведённом зальчике для пиров. Потом затихал. Мирно спал на лавке, уставившись остолбенелыми глазами в потолок. После одного из таких пиров он спал дольше обычного. Родственники решили, что он умер, и похоронили его. Положили с ним в могилу, кроме богатств, украшений и оружия, ещё и пузырьки с этим самым сильнодействующим снадобьем. Которые он любил больше жизни.

В эту же самую ночь, чёрные старатели раскопали могилу «Бесстрашного». И как только «Хап» смахнул с гроба последнюю погребальную земельку, изнутри послышался стук. Филипп онемел. Мало того, что он испугался и нечаянно уронил верёвку вниз, он ещё и убежал.

Филипп был по природе не только интриганом. А человеком осторожным и предусмотрительным. Он в своё оправдание придумал легенду. Созвал тинг. На собрании он заявил: «Якобы погребённый и отец были давними друзьями. Но держали это втайне от всех. И вот теперь когда „Бесстрашного и Неуязвимого“ не стало отец не может перенести эту утрату. Он ушёл к нему в заупокойный мир, и будут они там теперь неразлучны».

Данная новость — «Дружба доблестного викинга и отца Филиппа» на сходе всех удивила. Этот уход селянина никого не расстроил. Никто в селе «Хапа» не любил. Они всем собранием перешёптывались. Пытались вспомнить его настоящее имя. Чтобы правильно помянуть усопшего. Но не могли вспомнить: «Как его зовут?» А спросить у сына постеснялись — дабы не огорчать его дополнительно.

— Поминки справить бы надо?.. — предложили селяне Филиппу. На что сын отмолчался. Решил сэкономить и не праздновать погребальной тризны. Чтобы избежать дополнительных вымогательств селян, он сослался на горе и покинул собрание.

После ухода Филиппа, кто-то предложил провести расследование: «Уж больно сомнительной ему казалась версия дружбы „Хапа“ с „Бесстрашным“? Один был викингом!.. Второй барыга!» Предлагаемого одёрнули. А предложение дознания не поддержали. Зато все как один были едины во мнении: «Поминки надо справить».

— Не по-человечески это?!! — все как один на тинге выражали своё мнение. — Может, соберём общую тризну и своими силами проводим ушедшего?!!

Все были не против поминок. И считали это обязательным и необходимым. Но конкретных организаторов не нашлось, и данное предложение свели на нет. Мало то, что «Хапа» никто в селении не любил. Все ещё и побаивались этого скрытного семейства, живущего на самом отшибе. Даже скорее в лесу — на заимке.

А Филипп, как ни в чём небывало стал продолжать жить поживать, как будто ничего и не произошло.

Но как-то его очень сильно заколотило. Затрясло всего-всего. И он услышал голос отца. От этого страшного ведения ему стало холодно. Несмотря на то, что изба была протоплена. И очень даже сильно протоплена. Ещё тлели в печи последние угли. Но в помещении вдруг стало зябко. И что-то завыло. Загудело. И загуляло по дому. Подобно как гуляет по двору, завывая, разбушевавшаяся метель.

— Семь дней же сегодня минуло, — подумал с ужасом хозяин и понял. — Что отец видно, в самом деле, погиб?.. Его должно быть задрал усопший бессерк?.. Ибо не зря, он слыл воином бесстрашным и кровожадным.

— Надо было тризну справит?.. — расстроенно подумал он. Как в дверь постучали и голосом отца велели открыть. Филипп решил не отвечать. На всякий случай он для большей надёжности ещё и подпёр массивную дверь ломом.

Привидение постучало вновь. И после этого, не останавливаясь, гремело и гремело. Требования впустить его звучали всё интенсивней. Звучали они невнятно. Но Филипп по какому-то интуитивному пониманию улавливал их суть. Прислонившись к дверному глазку, он наблюдал, что происходит снаружи.

— Я сильно замёрз и больше не могу сидеть в могиле, — расслышал он. При этом оборотень усиленно тряс головой. Работал желваками. И строил разного рода рожи. Должно быть, гримасничал он из желания согреться. Нежели напугать кого-то. Филипп видел, как в свете луны и под завывание разгулявшейся на ночь метели заиндевелое аморфное существо покачивалось. Испускало еле уловимые фразы наполненные возмущением и негодованием.

— У нас с бессерком закончился настой, — опять изрекло приведение. На этот раз более членораздельно, чем раньше.

До этого речь ночного гостя была почти, что не внятной. Это нагоняло дополнительного страха именно от своей неясности. За дверью принялись переговариваться.

— Он не один, — рассудил Филипп. Промелькнувшая мысль в голове не внесла, каких-бы то ни было, дополнений к его действиям. Он остался при своём мнении: «Пришельцев в дом не пускать!»

Оборотни опять принялись говорить, должно быть на понятном только им языке. Филипп, из услышанного, не понял ничего. Гости, видя, что на предложения открыть, ответа не следует, принялись ломиться. Эти требовательные действия всё нарастали и нарастали, что ещё больше приводили сына в ужас. Тяжеленая дверь, на крепких кованых засовах, вот-вот должна была сорваться с петель. Когда действия за дверью стихли, и привидения исчезли, хозяин отошёл от глазка. Он направился к окну. Посмотреть, что же происходит во дворе. Он прислонился к матовой плёнке бычьего пузыря, в желании прояснить происходящую ситуацию. Как холодные цепкие руки сжали его за горло и начали душить. Сквозь прорванное отверстие окна Филиппа обдало холодом. В проём разрушенного небольшого оконца ворвался стремительный пронизывающий ветер. Он с такой силой закружил по дому, поддерживая нападавших ночных гостей. С закоченевших рук вурдалака срывался иней, и он в воздушном потоке продолжал кружиться по комнате вместе с метелью. Заиндевелые руки всё сильнее и сильнее сдавливали хозяину шею.

Нападавший оборотень хрипел. Что-то требовал. Задубевший от мороза и от обильных доз-возлияний сильно воздействующих препаратов, он не мог выразить ничего вразумительного. Недельное пьянство сказалось на его нервной системе. Речь его была наполнена одними не членораздельными междометиями и негодованием. Суть негодования Филипп уловить не мог, но накал возмущения чувствовал на своей глотке.

— Где, мой настой, — наконец то выговорил нападавший. — Мы с бессерком пришли за добавкой.

За спиною ночного гостя хозяин отчётливо увидел лицо похороненного. Того самого бесстрашного воина, который должен был лежать в могиле.

Усопший, услышав, что речь идёт о нем, решил поздороваться с сыном своего нового приятеля. Принялся кивать и улыбаться своим опухшим лицом больше похожим на злую разбойничью рожу. И чем больше он таял в любезности, выглядывая из-за туловища своего нового друга, тем ужаснее становилось у Филиппа внутри. Когда его лицо приблизилось совсем близко «Скряга» отстранился от него с такой неимоверной скоростью, что втащил за собой в дом, через узкое окно отца и невероятно вежливого бессерка «Бесстрашного и Неуязвимого». При этом он заорал с такой бешеной силой, что испугался сам.

Это он, наконец-то, вырвался из оцепеневших рук папаши. И издал такой душераздирающий вопль, что горшки, стоящие на полках, закачались и рухнули на пол, рассыпавшись на множество осколков.

Гости тут же куда-то скрылись. У хозяина появилась возможность отдышаться.

Возвращаясь к тому самому трагическому дню погребения «Бесстрашного и Неуязвимого» надо добавить. Когда «Хап» сметал последние комья погребальной земли с гроба, то уже находился под воздействием своих препаратов и не слышал стука изнутри усыпальницы. В его душе играла другая музыка. Не знал он и что сын, испугавшись, уронил верёвку и убежал, бросив его на произвол судьбы. Он вскрыл богатую крышку последнего пристанища покойного. И оттуда выскочило не понятное существо. Привидение с всклоченными торчащими в разные стороны волосами и ошарашенными глазищами. Интенсивно дыша, покойник отбросил спасителя в сторону и принялся выбираться из могилы наверх. Но как он не старалось ничего из его действий положительного не получалось. А наоборот могила осыпалась. Грозила их обоих погрести под завалами осыпающейся обваливающейся почвы. «Хап» врезал неугомонному старающемуся спастись старателю лопатой по голове. Усопший замер. Распластался на рыжей глиняной насыпи, широко раскинув руки. «Хап», видя, что он, наконец то успокоился, принялся за исполнение своих обязанностей. Осмотрев погребение, он обнаружил бутылку. И ещё большое количество ей же подобных склянок. Он решил попробовать содержимое внутри этой посуды и остался, очень доволен.

Когда бессерк очнулся, он протянул ему бутылку и стали они пировать вместе. Время от времени, вступая друг с другом в баталии. Мирились и обнимались после. Напившись, дружно засыпали на какое-то время. Так они провели целую неделю и выпили весь приготовленный запас. После чего песни и драки прекратились. Они замёрзли и каким-то образом выбрались наверх. Пошли по селению в желание подкрепиться чем-то согревающим. Сначала они зашли в дом «Бесстрашного и Неуязвимого». Но там их не пустили. Тогда они пошли по селу. Но везде, куда бы они ни приходили, их ни кто не хотел принимать. Но все как один сходились во мнении, что поступили не хорошо, не справив поминальной тризны по «Хапу». И вот теперь он пришёл мстить им. И привёл с собой ещё и, в самом деле, своего друга «Бесстрашного и Неуязвимого». О чём, собственно говоря, и сообщил им на тинге Филипп «Скряга». Бесполезно находившись по деревне, друзья совсем замёрзли. И тут «Хап» вспомнил, что у него дома есть же свой запас?!! Пусть и не такое изумительное зелье, как у «Бесстрашного»?!! Но всё же, какой-никакой, но напиток. И друзья направились на заимку.

Выпив из запасов «Хапа», ночные гуляки стали плясать. И насильственно заставили Филиппа присоединиться к их веселью. Скоро они почувствовали слабость этих настоек. «Хап», сидя в могиле, настолько сильно привык к угощениям покойного?!! Что свои приготовления для него теперь были, как капля в море. Они, не сговариваясь, схватили Филиппа под руки. И потащили его в одной ночной рубахе и босиком, в бушующую метель. Троица поспешала в дом погребённого бессерка. В его сокровенный подвал!!! К настойкам из мухомора!!! Филипп мелко, по-бесовски, семенил лапками. Ибо его ноги превратились в эти самые порхающие лапки. Они скоренько-скоренько спешили оторваться от обжигающего холодящего снега. Чтобы пока они пребывали в воздухе, могли, хоть чуть-чуть согреться. Дружки тащили Филиппа, продолжая неистово гнать себя в неугомонном беге. Там их ждала, вожделенная настойка и «компаньону поневоле» приходилось почти, что лететь вместе с ними по воздуху.

Вломившись во двор умершего покойника, весёлая ватага принялась стучать в дверь. Но ни кто не хотел им открывать. Надо было предпринимать какие-то другие действия. Они схватили Филиппа за руки за ноги и принялись им бить в ставень окна. Предоконник был сделан на совесть. И не поддавался на их воздействия. Филипп неистово орал, проклиная своих узурпаторов. Этих действий нападавших было явно недостаточно. Створки держались основательно. Намертво ограждая вход в дом.

Неистовое человеческое страдание обречённого вызвало в рядах осаждённых, желание прийти ему на помощь. Домашние, все разом, выбежали во двор вооружённые мечами и боевыми топорами. В этот самый момент прыткие дружки бросили окровавленного с разбитой головой Филиппа и тут же юркнули в распахнутую настежь дверь. Они ринулись в подвал. Через какое-то время, там началось веселье. Гости уединённо плясали, не подымаясь наверх.

Хозяева занесли побитого Филиппа в дом. У него были обморожены ноги. В помещение, не перебивая, выслушали его подробный рассказ. После чего у них взыграла совесть, что они так мало положили в могилу умершего так любимого им напитка.

Время от времени из подвала доносилось громкое: «Хай». Бульканье, льющейся жидкости. Чоканье кружек. Кряканье. И не смолкающие песни и пляски. Когда же дурманящая основа напитка клонила их в сон — наступала относительная тишина. Если не считать храпа и сопения спящих персон. За время сидения в подвале и могиле, они опухли. Хотя и до этого они не слыли красавцами, а теперь и подавно. Они беспрестанно улыбались. Что-то шептали. Сердились. Хмурили брови. Кривили рты. Добавляя к своим и без того пугающим лицам, ужасающие и грозные оскалы. Бурное веселье и забытьё с завидной чередой меняли друг друга.

Днём все домашние были заняты делами. В горенке оставался лежать лишь один больной Филипп. Однажды они выкрали его. Утащили к себе в подвал. И стали, как можно энергичнее, вовлекать его в своё веселье.

— Не буду я больше пить, — отнекивался от них Филипп.

— Не… — тянул хозяин, лукаво посмеиваясь и щуря побитым заплывшим глазом, — препирательств мы не приемлем.

— Не приемлем, Хап?!! — обратился он к другу.

— Верно!.. Неприемлем…

— Давай!!! Давай!!! — и они принялись кружить Филиппа. Да так, что голова у него закружилась. И он рухнул на пол, как подкошенный. Когда он пришёл в себя, то осторожно осмотрелся вокруг. Также осторожно, чтобы не разбудить отдыхающую братию, стал выбраться из подвала. Выискивал удобные места для своих ступней, меж разбросанных вещей, пустых бутылок и битого стекла. Выбравшись из заточения, он пустился наутёк. Ни кому, не сообщив об этом.

Дни беспрестанного и беспутного хохота и плясок в подполье бессерка менялись на часы умилённого забвения и тишины. Проснувшись, обитатели подвала вновь начинали пить. Веселиться. Гоготать и невнятно бормотать. Хозяева дома уже даже стали сомневаться — их ли это родственник?.. Но памятные события, говорили сами за себя — их.

Однажды веселье в шумном бункере стихло. И долгое время не возобновлялось. Хозяева осторожно спустились и обнаружили окоченевшее и посиневшее тело бесстрашного воина. Рядом с ним в забытые, сидел «Хап». Родственника в тот же день похоронили. «Хапа» отвели домой.

Через какое-то время «Хап» и Филипп «Скряга» возобновили своё ремесло. Благо за время их бездействия могил накопилось предостаточно. Идя на промысел, отец не доверял сыну. Он был твёрдо убеждён: «Кто тебя предал однажды, предаст и второй раз и третий?? Сколько бы ты шансов ему не давал исправиться?..». Но других вариантов у него не было. Так оно и произошло.

Спустившись в очередную могилу по верёвке, он попал к медведю в лапы. Косолапый обосновал в погребение берлогу. Опередил под загулявшихся старателей. Он забрался в покойную яму с другого хода, со стороны лога. Взревевший медведь в ночной тишине так напугал их обоих, что Филипп опять уронил в яму верёвку и убежал.

«Скряга» получил в свои руки семейный промысел и достояние отца. Разрытые Филипом клады и погребения встречали старателя скудостью, истлевшей одеждой и ехидной усмешкой на перекосившихся черепах погребённых.

— Трясти надо живых?!! — решил Филипп. Он решил имитировать смерть сильнодействующими отварами на живом Ирвинге Старшем. Это и был его тайный план действий о котором Из не знала.

— Если всё получиться, как задумано, — рассуждал Филипп «Богатый», — можно будет применить его и на Хальве.

Филипп смотрел, в остекленевшие глаза конунга и видел своё прибывающее, растущее благосостояние… Инг Ирвинг, не моргая уставился в потолок.

— Надо позаботиться о своём алиби, — подумал Филипп. — Удалюсь я, наверное, подальше, отсюда. Чтобы не возникало никаких подозрений в мой адрес.

— Сегодня же инкогнито извещу всех ярлов о погребальной тризне, — решил он, — а сам с Изольдой уеду.

— Из, ты, куда отправила корабли? — спросил Филипп.

— На закупку меха, — ответила дочь.

— Это правильно, — похвалил её отец. — Мех как никогда подскочил в цене?!!

— А, куда?

— Часть в Гардарику!.. Часть к лопарям!

— О!!! — «Скряга» выразил явный восторг. — Дивная будет торговля?!! Нам надо съездить проверить, как идёт закупка?.. Завтра же, наверное, и отправимся?! Ты, как?!!

— Я, за!.. — обрадовалась она возможности сменить обстановку.

— Вот и хорошо!.. Славный у нас вояж получится!!! Я прикажу готовить корабль, — сказал он и вышел.

ГЛАВА V

Глаза они открыли одновременно. Маленькие птички сидели на ветках, не шелохнувшись, и смотрели на них. Завораживающая тишина стояла вокруг. Цикады притихли. А величественные Солнце и Луна были скрыты наползающими из-за моря тучами.

— Ах?!.. Вот отчего притих мир?!! — сказал Ауст. — Должно быть дождю?..

Идэн ничего не ответила.

Лёгкий ветерок пробежал по листве, подтверждая прогноз Ауста.

— Бежим! Радость моя, — восторженно обратился он. — А то, мы, вымокнем!

Но Форсет словно не слышала его. Она наслаждалась, его заботой о ней. Лишь когда первые капли дождя упали на них, он решительно протянул ей руку, заставляя её исполнить задуманное.

Тёмные тучи заволокли всё небо. В мгновенье кромешная тьма окутала землю. Порывы ветра усиливались. Они, что есть мочи, побежали к укрытию. Ветер усиливался. Они еле держались на ногах. В любую минуту их могло сбить с ног. Ураган нарастал. Молния ярко сверкнула и озарила округу. Деревья качались. Сгибались до самой земли под сильными порывами стихии. И тут же резкий раскат грома прогремел на вершине холма. Удар пришёлся в крону высоченного дерево и с треском расколол его пополам. Вся округа опять погрузилась во власть полной темноты. Лишь одинокое дерево на холме пылало. Горело одиноким факелом среди нависших темных туч. Удар молнии пришёлся с такой силой, что небо и горы задрожали. И долго грохотало разносившееся эхо по ущельям. Вода шквалом хлынула на землю. Мощный водяной потоп потушил пожар на холме. Погружая округу во власть непролазного мрака. А ливень не успокаивался. Всё нарастал и нарастал, заливая сушу.

Ауст, чтобы дождь не замочил Идэн, растянул над ней свою рубашку. Но она тут же промокла.

Гроза, так мгновенно начавшаяся, также быстро и закончилась, оставляя после себя бесконечные лужи. Солнце вновь засияло на небосводе в альянсе с улыбающейся Луной. Убегающий ветер, стряхнул с намокшей листвы остатки дождя. Капли звучно падали в образовавшиеся лужи, пуская по поверхности воды разбегающиеся круги. Ветер стих окончательно. Лишь время от времени лёгкое дуновение покачивало остов прошлогоднего камыша, играя его метёлкой.

— Непонятно, как его сюда занесло? — подумал Ауст, разглядывая стебель осокового растения, нашедшего пристанище в узкой гранитной расщелине горной возвышенности.

Ауст взял из рук Идэн свою рубашку и стал её выжимать. Они неотрывно смотрели друг на друга и улыбались довольные и счастливые.

Голос отца привёл их в чувства. Первым это осознал Ауст. Беспорядочные мысли вновь за будоражили в голове Идэн. Лицо покраснело. Повторный окрик родителя заставил её отозваться. Только возгласа не последовало. Порыв так и застыл, не сорвавшись с её уст. Она словно онемела. Застыла сражённая неожиданностью его появления. А ещё больше смущённая своим бессилием. Девушка беспомощно улыбнулась. Ауст улыбнулся ей в след, прекрасно понимая состояние любимой.

— Иди, — посоветовал он. — Я приду позже.

Лишь на третий окрик отца она отозвалась.

Девушка сбежала с палубы по трапу и по дорожке направилась к дому. Чтобы скрыть своё волнение, она на ходу стала что-то петь. Только, как она не старалась, песня не получалась. Голос её не слушался, но Идэн не останавливалась. Со стороны это выглядело нелепо, однако Эрик Форсет не подал вида.

— Сколько можно работать?!! — похвалил «Курчавая Голова». — А где Ауст?

— Не зная, — ответила дочь и ещё больше покраснела.

Из ложбинок, после столь сильного, проливного дождя, подымался туман. Промозглость от чрезмерной влажности пробежала по телу прохладой. Плечи Идэн задрожали. А сердце, вновь, начало колотиться.

Смятение не покидало её. А наоборот бурный поток ощущений нарастал. И от этого ей становилось ещё неудобней. В ушах шумело. Голова кружилась. Перед глазами медленно плыли какие-то мельтешащие точки. Они опускались до определённой черты. Вспрыгивали вверх и опять начинали ползти, до той же самой черты. Она молча шла рядом с отцом. Он ей что-то рассказывал. По крайней мере, у него открывался рот, и шевелились губы. Но она не слышала его. Слова-признания Ауста заполнили всё её внутреннее пространство.

— Я тебя люблю!!! Я тебя люблю!!! — слышала она и ничего другого.

Сославшись на усталость, дочь стала подниматься к себе, пожелав отцу: «Спокойной ночи».

— Люблю! Люблю! — пульсирующие удары били по вискам. Точно эхо эти звучания разносились по телу. Они звучали, не стихая. Звучали, как набат, призывающий на тушение пожара. Но она не хотела тушить этот пожар.

— Люблю!.. Люблю!.. — опьяняло её всё больше и больше.

Это разбушевавшееся пламя, как вихрь. Как ураган уносило Идэн из прошлой жизни. Точно лавина, с которой бесполезно бороться. Она всё сметает на своём пути. Так и Ауст, словно лавина, схватил её и закружил в своих объятиях. Закружил, будто соломинку, в водовороте налетевшего нахлынувшего на неё счастья. И нет смысла противиться этому наслаждению! Идэн Форсет рада быть, этой счастливой соломинкой!!!

— Это судьба! — решила она. Далёкий раскат грома, уходящей грозы подтвердил это.

— Такого ощущения у меня ещё не было!.. Может потому, что Хальв не говорил мне такого? — подумала Форсет. Но она тут же отогнала эту мысль. Набежавшая мысль о Хальве, показалась ей какой-то не естественной и неуместной. И даже в таком стечении обстоятельств — нелепой бессмыслицей. Она была уверена, что, думая о Ирвинге, оскверняет, свои чувства к Аусту. И Ауста к ней. Теперь конунг Хальв Ирвинг был для неё посторонним человеком. Он отныне ничего для неё не значит. И ничего кроме неприятностей, если думать о нём, ей не принесёт. Её сейчас заботило не своё состояние, а состояние Ауста. А то, что эти думы будут неприятны для её любимого, она была уверена.

Не желая больше погружаться в воспоминания, она подошла к окну. По небу медленно плыли вереницы белых облаков, словно эскадры кораблей под белыми парусами.

— Среди этой растянувшейся эскадры есть и наш корабль с Аустом, — мечтательно подумала она и закрыла глаза.

— Я люблю тебя, — продолжало клокотать внутри. Заполняя всё её тело и разум неимоверной радостью и счастьем.

Далёкие всполохи молний сквозь сомкнутые веки продолжали тревожить её сознание. А чувства продолжали пылать. Точно огонь по весне. Бушуя и расползаясь, по прошлогодней иссохшей траве. Забираясь всё в новые и новые не изведанные ещё даже ею самой потаённые места. Вспыхнув. Мгновенно запылав. Огонь продолжал неистово разгораться. Всё сильнее и сильнее… Много было неистраченных дров в печурке госпожи Идэн. И горели они чисто без копоти.

Идэн посмотрела на горы, продолжающие хранить свой цветущий весенний наряд. Яблони. Сливы. Вишни. Рябины. Бурно цвели. Точно невесты в белоснежных платьях.

— Надо же!.. — изумилась она. Находя место и для себя, в этом свадебном эскорте.

По небу продолжали плыть причудливых форм облака. Лучи солнца, отразившись от гор, золотили эти каравеллы. Золотили всю эскадру. И их с Аустом корабль в частности. Она услышала стук топора. Игл «Мореход» возводил очередную корабельную мачту. Его самого не было видно, из-за выступа дома. Но его рубашка сохла на солнце. Он из палки соорудил плечики. И теперь его сорочка точно белоснежное облако или парус, покачивалась при каждом лёгком дуновении ветерка. Окрылённая счастьем она пошла спать.

Идэн лежала на кровати и погружалась в сон. Ощущая, какое-то трепетное, заботливое внимание и тепло. Покровительство исходило откуда-то издалека. Но такое близкое и родное. Засыпая, она не могла понять: «Что это такое?!! Что её так согревает?!! Откуда столько трепетной теплоты и заботы?..» Не в состоянии объяснить эти явления, она приписала: «Всё это сказочное состояние, попечительству Ауста». Вот только данная опека. Тепло и внимание исходило от потустороннего мира. От Ангела, летевшего к ней в дом. Её дом. Дом находившийся там наверху. И до поры до времени ею оставленный дом. И сейчас пустующий. Но она тут же уснула, обрывая с Оберегом мысленную связь.

ГЛАВА VI

Ангел в состоянии блаженства продолжал лететь по бесконечному пространству Хранилища. В желание поскорее увидеть своих подопечных чад. ОН отключил какое-либо воздействие на транспортное средство. Отсутствие гравитации позволило ему это сделать. Благодаря этому ОН погрузился в ещё большее состояние удовольствия. Это состояние все множилось и множилось готовое перерасти в эйфорию радости, не имеющую границ.

«ХРАНИТЕЛЬ ДУШ» обожал сюда возвращаться. Если бы не было ограничения по времени здесь находиться. И не требовалось его присутствие на Земле. Он бы никогда не покидал этого сказочного места. Его передвижное средство в виде гранаты несло его к цели. Им не надо было управлять — в силу магического притяжения родственных импульсов. Душам не нужен проводник домой. Этот путь они знают без поводырей! А это были его Души. «ХРАНИТЕЛЮ» нужно было торопиться. Посещение гостей было ограничено не только по времени. Но и по количеству посещений. Поэтому он не мог здесь появляться и быть бесконечно. Ангел пролетал через множество сот расположенных в небольшом пространстве — в тоже время безмерно-бесконечном. Он весь погрузился в предвкушение предстоящей встречи. Но оказавшись перед пустым колумбарием опешил. Сот был пуст. Не веря своим глазам, он по земной привычке засунул голову в колумбарий. Заглянул внутрь прозрачной банки. Но бесконечная глубина подтвердила отсутствие в ней «ДУШИ».

— Что??? — вскричал он и метнулся к следующему колумбарию. А вслед за ним к последующему. Ячейки были пусты. К тому же соты разом превратились в ещё более прозрачные банки. Как бы призывая, его поверить в то, что он не ошибся.

В ХРАНИЛИЩЕ царило не зыблемое спокойствие. Но резкий вскрик взорвал царственную тишину Неба.

— Не может быть??? — взревел его голос, содрогая ВЫСЬ. Три ёмкости, его подопечных были пусты.

— Как?.. Когда?.. — так и зависло немым вопросом.

На вопрос «Когда?» он ответ нашёл сразу: «Восемнадцать лет назад. С малыми, не значительными интервалами между собой».

— У… — облегчённо успокоил он себя. — Восемнадцать лет это не возраст. Даже и для людей!..

— Главное, чтобы они не вселились в зверей и неприкаянных упырей, — утешил себя Ангел. Однажды вот также он не успел на вселение «Души». И она неприкаянная заблудилась. Намотавшись по свету, «Душа» вселилась в волчищу. И вот уже без малого восемьсот лет она идёт по пути перерождения. Теперь осталось всего каких-то десяток лет. И она вновь станет человеком. Только вот эти последние отрезки пути перерождения самые ответственные моменты. И их надо пройти с достоинством. И без спешки. Иначе быть катастрофе. И всё время ожидания пройдёт впустую. Откинет эволюцию восстановления «ДУШИ» назад. На целые тысячелетия. На невероятном подъёме поиска и полной ответственности, он покинул колумбарий. Упорхнул в синее небо. Ангел так спешил наверстать упущенное, что даже не навестил остальных своих подопечных.

ГЛАВА VII

Долгий душераздирающий крик: «Как???» разбудил Идэн Форсет. Она вскочила. Посмотрела по сторонам. Прислушалась к шорохам. Но ничего, что могло бы вызвать этот панический вопль, не обнаружила.

Она спешно подошла к окну. Открыла створки. Рама коснулась цветущих ветвей яблони, свисающих со скалы. Ветви упирались в самое стекло. Девушка прислушалась. Всматриваясь в пространство двора сквозь бело-розовые цветения, она пыталась понять: «Что происходит вокруг дома?». На плечиках все также висела рубашка, оставленная Аустом. Стука топора слышно не было. Должно быть, он ушёл спать. Внизу по скату горы находились птичьи клети. Она отчётливо слышала, как во сне бредит полусонный петух. Он поглядывал прищуренным взглядом на притихших во сне кур. Кукарекало, с минуты на минуту, был готов возвестить миру о начале нового дня. Солнце теперь уже в одиночестве, без своей милой соседки, продолжало озарять землю.

Не обнаружив, ничего опасного и подозрительно, она пошла. Легла в кровать. И тут же уснула.

Ауст Игл нёс очередной камень. Гора из гладких и шероховатых булыжников росла. Он решил: «Как только придут родственники с моря сказать отцу с матерью, чтобы они засылали сватов к родителям Идэн». Он посчитал, что в доме большого семейства Игл им с женою будет тесно. Задумал построить свой дом. Этими планами он ни с кем ещё не делился. Решил сохранить их в тайне. Поэтому по ночам таскал строительную основу своего будущего жилища. До самого утра. Пока все спали и, его ни кто не мог видеть. Раз за разом он приносил на возвышенность камни. Местом их будущего счастливого пристанища юноша выбрал фиорд на берегу моря. Залив был удобный для стоянки корабля. Это был не какой-то закуток?! А глубоко заходящая в пространство суши часть моря. Заводь была искусно укрыта отвесными скалами от штормов. Что гарантировало судну сохранность от любых самых не предсказуемых сюрпризов стихии. Увлечённый своей идеей младший Игл даже подумал основать здесь порт. Но при всех своих грандиозных планах, каждый раз, когда он подымался наверх, плотно прижимая холодную массу камня к своему тёплому животу, то, думал и представлял: «Каким уютным и приятным будет их дом с Идэн?!!»

Причиной покинуть отчий дом послужило несколько обстоятельств. И тесноты в большом семействе Иглсов была не главной. У него в последнее время сложились непонимания в семье. Произошло это после прихода с моря и получения старшинства на корабле. Ауст раньше понятия не имел о вражде. Хотя сие и не было враждой в прямом смысле этого слова. Но и прежними отношениями, таковые назвать уже было нельзя. Скорее, данное нечто, было чем-то средним между дружбой и непониманием. Состояние приграничное. Неопределённое. Ещё не переметнувшиеся окончательно в состояние вражды. Но, уже возникшее. А причиной этому была гордыня старших. Раньше он тонул в лагере всеобщего, семейного внимания. Но после решения прадеда Оста чаша весов заколебалась. И как-то постепенно стала клониться в противоположную сторону. Хотя Ауст продолжал, как и раньше, любить всех. Никого из семьи не выделяя. Старался не показывать негативного вида на сложившуюся обстановку. Должно быть, германское право наследования сыграло свою роль. В мужских компаниях нередко шутили: «Мой старший брат ни как не умрёт. А младшие, то и дело, всё умирают и умирают». Но это больше относилось к наследству. Капитанство на корабле ни как не влияло на передачу наследственной собственности. Но ощущение, пробежавшей чёрной кошки, между ним и титульным пьедесталом в роду возникло.

— Ты, продолжай всех любить, — поддерживала его мать. Видя не простые отношения между мужчинами. Хотя он и без её наставлений не держал зла и обиды. Ни на отца. Ни на деда. И старших братьев. Просто не имел права. Но она с материнской заботой продолжала наставлять его:

— Будь снисходительным с близкими родственниками. И почитай взрослых. Но самое главное это ни нажить себе врагов. А если и появятся такие?! То по достоинству очинивай их ум. Ибо, как уверяла она: «Глупых врагов не бывает. И если, ты, будешь знать об этом?! То обязательно избежишь всех неприятностей?!!» Это наставление не послужило для него панацеей. Но как действующий урок имел под собой сильное и поучающее воздействие. Он был человеком правильных принципов. Поэтому ему было не трудно входить в жизнь. Люди ему нравились. Юноша быстро сошёлся со всеми вальщиками леса. Особенно с другом семейства «Курчавой Головой». Форсеты были в одной команде с Иглсами на корабле. Во время похода конунга Ирвинга Старшего и его сына Хальва на отражение набега датских разбойников. Из Форсетов с той битвы вернулся только Эрик. С той поры и повелась дружба семейств. Людей без принципов Ауст старался избегать. По крайней мере, пытался не входить с ними в близкий контакт. Ибо были они ему не приятны. Он даже считал их опасными. Назначение дедом Остом младшего отпрыска капитаном корабля, хоть и было, поначалу в семье воспринято положительно. Но он сам этот взлёт возвышения изначально воспринял стеснённо и неудобно. Чувство скованности засело в нём сразу. А он не любил находиться не в своей тарелке. Не с руки ему было верховодить старшими. Со временем в семье пошёл разлад. Причиной противоречий и стало это назначение. Негативное отношение на старшинство, младшего из Игл, лишь нарастало. Устойчивая дружная команда стала представлять собой сборище: «Кто в лес, кто по дрова». Когда возник вопрос: «Кому остаться на берегу на строительство корабля?» Капитан сам вызвался на эту возникшую необходимость. Что оказалось, как нельзя кстати. Он избавился от неловкого положения: «Командовать старшими родственниками». И познакомился с Идэн.

Поэтому запланированное жилище должно было стать желанным пристанищем с многих сторон. Пристанищем его рода. Именно его новому рода. Он верил в предсказания деда Оста на открытие новых земель. И решил: «Не откладывать это дело на потом». Для этого надо было отделиться от семьи. Построить свой дом. Свой корабль. Набрать команду и отправиться на открытие новых стран. Капитан верил в далёкие морские путешествия. Ауст Игл не был наполнен тщеславием. Путь героя и статус любящего мужа и отца теплился в нём с давних пор. Свалившееся на него счастье не было для него чем-то неожиданным. Оно разгоралось в нём с детских пор. Он ждал этого. И оно поджидало его, поэтому не заставило себя долго ждать.

Услышав громогласное воззвание петуха о начале нового дня, он поспешил по скорее отнести камень к месту складирования. И сразу же отправился спать. Дабы сохранить свои планы в тайне. На третий призыв вестника зари он уже лежал на лежанке. И сломленный усталостью, капитан погружался в глубокий и приятный сон.