Военный сборник. Рассказы для участников Специальной военной операции. Выпуск 1

В. Азаров (2024)

Первый сборник из серии «Библиотека участника Специальной военной операции» состоит из рассказов заслуженного боевого офицера, члена Союза писателей России, кандидата политических наук Владимира Алексеевича Азарова. Герои рассказов — собирательный образ защитника Отечества наших дней, осознающего себя наследником лучших традиций Русской Армии. Все сюжеты основаны на реальных событиях из жизни автора, воспитанника Московского Суворовского училища, прошедшего горнило нескольких современных войн: в Афганистане. Приднестровье, на Балканах и в Африке. Главный лейтмотив произведений Владимира Азарова — неверующих на войне не бывает. Содержит нецензурную брань.

Св. праведный Иоанн Кронштадтский

На день славного Покрова Пресвятой Богородицы

Какое святое, божественное, прерадостное зрелище открыл Бог некогда просвещенным святостию жизни сердечным очам двух праведников, — а при устах двух или трех свидетелей твердо всякое свидетельство, — увидевших в сводах величественного Влахернского храма как солнце сияющую Богородицу, Царицу неба и земли, с архангельским множеством и с ликами всех святых, молящуюся Богу и простирающую Свой блистающий омофор над множеством молящихся людей! Какую отраду, надежду и радость поселило это видение в сердцах всех, бывших в храме, когда с быстротою молнии эта радостная весть облетела их! Какая глубокая истина и действительная помощь открылась вскоре после чудесного явления! Ибо град Константина Великого, осажденный сарацинами, был избавлен от врагов не мечем и копьем, а силою Божественною, и враги обратились в бегство, устрашенные небесною силою, оставив весь лагерь свой осажденным. Вот какой дивный спасительный Покров Бого-Матери Церковь ныне празднует!

Но, видно, люди тогда достойны были этого небесного защищения и покрова. Говорю — достойны, потому что, по свидетельству церковной истории, тогда молитва была всеобщая, единодушная, горячая, в присутствии царя и царицы, синклита, народа и двух великих праведников — Андрея и ученика его.

Мы были ныне в не менее тяжелых обстоятельствах военных, но не получили небесной всесильной помощи по грехам нашим тяжким, превзошедшим всякую меру, всякое описание. И мы всюду потерпели поражение или сами добровольно отдались в плен со своими кораблями, людьми и запасами на море и на суше (крепость Порт-Артур), оттого что не достало у нас веры, мужества, верности долгу, но зато достаточно было уверенности в безнаказанности и оправдании на суде! Некоторыми командующими господами на море руководило еще при этом принятое убеждение известного писателя Льва Толстого непротивления злу. Эти предатели изменили и Вере, и Царю, и Отечеству, и если бы только в их руках была наша судьба, мы преданы были бы все со всем нашим дорогим достоянием.

Слава Богу, что в запасе были еще верные войска с их вождями, оставшимися верными долгу. Какая же небесная помощь могла быть подана при нашем безверии, неподготовленности, малодушии, при небрежении государственным достоянием, при существовавшей в некоторых военных людях нравственной и дисциплинарной распущенности, доказанной на деле! Мы били сами себя, и только горячая молитва Церкви дала нам мир, не совсем постыдный.

Чтобы заслужить небесную помощь в тяжелых обстоятельствах Отечества нужна твердая вера в божественную помощь, а главное — покаяние в грехах, вызвавших гнев Божий на Россию, исправление нравов, а не усиление пороков во время самого разгара войны. Праведное небо не может быть в общении с человеческими неправдами. Какое может быть общение света со тьмою, правды с беззаконием, Христа с сатаною? (2 Коринф. 6:15). Какого только еще не сделали зла русские люди и в России живущие? Какими еще не растлили себя грехами? Все, все сделали и сделают, что подвигает на нас праведный гнев Божий: и явное безверие и богохульство, отвержение всяких истинных начал веры, разврат, пьянство, всякие увеселения вместо того, чтобы облечься в траур общественного покаяния и печали о грехах, прогневляющих Бога, неповиновение начальству. Непонятная автономия, обеспечивающая всем полную разнузданность и неповиновение начальству; своевольная, вредная для всех забастовка, полная анархия.

От Бога отступили мы, и Бог от нас отступил. Отвергли мы волю Божию, живем по своей воле — и скоро увидим, к чему она приведет или привела уже. Если друг друга угрызаете и снедаете, говорит слово Божие, то берегитесь, чтобы вы не истребили друг друга (Гал. 5:15).

Какого же покровительства неба ждать нам, когда мы сами отвратились от Бога? Если не покаемся и не исправимся, мы будем оставлены Богом. Се, оставляется дом ваш пуст (Мф. 23:38), говорит Господь. Но да не будет этого. Еще есть верные и избранные в России праведники, как некогда были в царствующем граде св. Андрей с Епифанием и другие. Аминь.

1 октября 1905 года

Два бюста

Алеша Азарин рос почти без матери. Мама долгие годы тяжело болела и редко покидала больничные покои, чтобы побыть дома с родными. Отец — военный, полковник, с утра до позднего вечера пропадал на службе, поэтому Алексей целыми днями был предоставлен сам себе. Он научился полностью обихаживать себя и как человек пытливый умел находить себе различные увлечения. Одно время занимался гимнастикой, потом радиоделом, фотографией. Особенно любил историю, много читал книг по этому предмету, знал наизусть всех русских, французских и английских царей и императоров. С хулиганьем почти не водился, если не считать компанию дворовых мальчишек, с которой он иногда воровал семечки и всякую мелкую снедь на рынках.

Порой эти мальчишки, увлекшись своей безнаказанностью, могли даже обчистить какого-нибудь изрядно выпившего после очередной получки мужика, поэтому отец, узнав о зарождающихся криминальных наклонностях сына, отправил его в Лесную школу, или школу-интернат, расположенную в Подмосковье. Там Алеша посредственно закончил седьмой и восьмой классы.

Наступил 1968 год. Пришло время определяться с профессией, что не вызвало у Алеши особых затруднений, ибо он давно понял, что станет, как и отец, военным. Чтобы и в старших классах сын был под контролем и нормально учился, отец решил отправить его в Суворовское училище. Одним из основных аргументов в пользу поступления было то, что выпускников СВУ без экзаменов зачисляли в высшие военные командные училища различных видов и родов войск.

Отец Алексея прекрасно знал, что обучение в училище будет отличным. Суворовцам, которые учились не десять лет, как в обычных средних школах, а одиннадцать, давали глубокие знания по всем общеобразовательным дисциплинам. Будущих офицеров знакомили с азами военной службы, давали отличное языковое образование, даже лучше, чем в спецшколах с углубленным изучением иностранного языка. После окончания училища всем выпускникам выдавался сертификат военного переводчика (в Московском СВУ — английского языка). Кроме обязательных предметов в учебную программу входили занятия по духовному и эстетическому воспитанию, чего не было в обычных школах. Молодым людям преподавали этику, эстетику, танцы. В училище действовали различные кружки, в том числе театральный. Большое внимание уделялось спорту. К третьему курсу многие ребята (особенно семилетчики — те, кто учился в училище после четвертого класса) обычно уже имели множество спортивных разрядов, были кандидатами и мастерами спорта.

Военизированная система подготовки и обучения интернатного типа просто заставляла будущих офицеров усиленно заниматься физической подготовкой, поскольку, например, получение увольнительных в город целиком зависело от показателей каждого суворовца не только в учебе, но и в спорте.

Проблем с поступлением в училище не возникло. Брат отца, тоже офицер-фронтовик, работавший сотрудником одного из столичных военкоматов, помог Алексею успешно пройти медкомиссию. Такая помощь была необходима, поскольку у Алексея было пониженное зрение. В детстве, во время игры в мушкетеров, ему ткнули палкой под правый глаз, и с тех пор он стал видеть им хуже.

Экзамены Алексей сдал нормально и очень скоро узнал, что его приняли в 9 класс, или — на первый курс Московского Суворовского военного училища, которое располагалось в Филях. С волнением и плохо скрываемой радостью он надел военную форму: черные брюки с широкими красными, как у генералов, лампасами и черную гимнастерку с погонами красного цвета, окаймленных желтым кантом и с ярко-желтыми буквами посередине: «Мс СВУ».

Еще со времен Великой Отечественной войны, когда и были образованы суворовские училища по образцу и подобию императорских кадетских корпусов, суворовцы называли себя кадетами. К тому же их форма была совершенно идентична дореволюционной. Для всех, кто поступил тогда в училище, а это более 300 мальчишек, звание «кадет» было очень почетным. Оно, как и форма, ассоциировалось в воображении ребят с романтикой Русской Императорской Армии, Белого движения, с блестящими офицерами, которыми восхищались красивые дамы в пышных одеждах, а главное — с честью, доблестью и отвагой. Поэтому, надев мундир суворовца-кадета, каждый новый воспитанник причислял себя к потомкам тех славных патриотов Отечества, которые доблестно защищали свою Родину — Россию.

После зачисления в СВУ новоиспеченные кадеты, облаченные в выданную им новенькую форму, с гордостью щеголяли по вымершему на летние каникулы училищу, гуляли по улицам, красуясь перед жителями окрестных домов, особенно перед девчатами. Теперь они были не просто мальчишками-девятиклассниками, а серьезными парнями в погонах, которые давали им особый, почетный статус — будущего защитника страны.

Август был на излете, и молодые суворовцы, быстро почувствовав себя настоящими хозяевами училища, начали активно осваиваться в новом качестве и даже вступать в стычки с местными пацанами. Но вскоре произошло событие, заставившее их усомниться в пользовании лаврами своего верховенства.

Прошел слух, что в училище приезжают два взвода семилетчиков, 11-классников из Орджоникидзевского суворовского офицерского училища. Его якобы расформировали в связи с тотальной забастовкой кадетов, недовольных какими-то притеснениями в свой адрес. Во всяком случае, ожидаемый приезд 11-классников очень смутил молодых суворовцев. Об этом некоторое время поговаривали, но скоро забыли.

В один из дней в казарме как обычно прозвучала команда всем выходить на плац для построения на обед. Сержанты срочники (из числа лучших, которых направляли в суворовские училища после двух лет службы в войсках для оказания помощи командирам, офицерам-воспитателям взводов) выстраивали свои подразделения.

День выдался хорошим. Ярко светило солнышко. Воздух был прозрачным, настоянным на ароматах летнего жаркого дня. Пахло распаренной молодой человеческой плотью, горячим асфальтом, хромом от новых форменных ботинок и акацией, которая в изобилии росла возле КПП.

Неожиданно сухой порыв ветра, подняв остатки пыли, пробежал по асфальтовой дорожке, ведущей от пропускного пункта, и донес надрывный шум моторов приближающихся автобусов. Ворота широко распахнулись, и через проходную медленно въехали два стареньких ПАЗика, которые, надрывно кашлянув, затихли на краю плаца. Двери автобусов открылись и оттуда не торопясь, с откровенной ленцой, начали по одному выходить кадеты. Ни у кого не оставалось сомнений, что это были ордженикидзевцы. Но по сравнению с плакатами, развешенными вокруг плаца, на которых были нарисованы суворовцы в различных формах одежды, форма прибывших старшеклассников явно не соответствовала уставной.

Первогодки, на большинстве из которых гимнастерки и брюки сидели мешками, с откровенной завистью и с открытыми ртами смотрели на ладных парней, появлявшихся из автобусов. Одежда у приехавших была словно сшита по заказу, к тому же сидела на старших кадетах по-пижонски ладно и даже модно. Брюки расклешены, как у революционных балтийских матросов, форменные гимнастерки — в отутюженных складочках на груди и сзади между плечами, фуражки лихо заломлены, а маленькие укороченные козырьки, казалось, накрепко прилипли к их лбам. Даже ботинки со срезанными кантами смотрелись как фирменные туфли. Некоторые кадеты шли в небрежно наброшенных на плечи шинелях, которые словно жакеты были у них выше колен. На рукавах красовались семь широких шпал.

— Семилетчики! — прошелестело в рядах.

Это были те, кто надел шинели после четвертого класса. Офицеры-воспитатели отзывались о них с уважением и жалели, поскольку, сызмальства познав вкус военной службы, эти ребята, по большому счету, не имели детства.

Человек тридцать парней вразвалочку, поглядывая по сторонам, прошли мимо застывших на плацу молодых суворовцев. Иногда они бросали на молодежь безразличные и даже презрительные взгляды, словно видели перед собой мелких докучливых насекомых. Судя по выражению их лиц, училище им явно не понравилось.

Кадеты уже давно скрылись за углом казармы, а в строю все еще шли возбужденные разговоры о приезжих, до тех пор, пока громкий окрик дежурного сержанта: «Равняйсь! Смирно!» не призвал всех к порядку, и роты двинулись в столовую.

Будни молодых суворовцев шли своим чередом: построения, проверки, инструктажи, курс молодого суворовца, поэтому свободного времени было мало. Орджоникидзевских или Орджовских кадетов, как они называли сами себя, почти никто не видел. Они куда-то все разбежались, хотя до начала учебного года за ними должны были присматривать офицеры-воспитатели рот молодого пополнения. Но тем было некогда, поэтому новоселы чувствовали себя совершенно свободно. Если где-то и встречались их небольшие группы или одиноко слоняющиеся фигуры, то на молодежь они не обращали никакого внимания. Однако очень скоро некоторые особо бойкие молодые суворовцы повздорили с орджовцами, и на какой-то сходке было принято решение разобраться с ними.

Как-то после ужина зачинщики в тайне от сержантов собрали возле казармы большую толпу, человек сорок, к которым крепкий парень-боксер по имени Виктор обратился с речью о том, что пора навести в училище порядок и объяснить вновь прибывшим кто есть кто. Вскоре эта группа, воодушевленная его призывом, направилась в соседний корпус.

Алексей случайно оказался среди возбужденных мальчишек и не без интереса последовал за всеми на второй этаж, где располагались спальные помещения орджовских кадетов. Разведка донесла, что несколько человек находятся на месте.

Ребята в нерешительности столпились перед дверью. Изнутри доносилась музыка. Кто-то очень неплохо играл на пианино старинный романс. Наступательный порыв у молодых суворовцев заметно поубавился. Некоторое время вожаки переговаривались друг с другом, решая, видимо, кто будет заходить первым, пока один из заговорщиков случайно не распахнул дверь настежь. Через мгновение, напиравшая на стоявшие в нерешительности передние ряды, толпа ввалилась в большую залу, которая служила спальней целой полуроте.

Их глазам предстало помещение, погруженное в сизый от табачного дыма туман. Особенно плотно он повис над столом, откуда клочьями медленно расползался по всему помещению. За столом сидели пятеро кадетов, которые азартно играли в карты. Посреди стола стояли три открытых бутылки портвейна. Сквозь грязное окно струился свет от заходящего солнца. Он падал на графин с какой-то серо-коричневой жидкостью, расплескиваясь по столу золотыми брызгами. Рядом с графином лежали батон белого хлеба, палка докторской колбасы и несколько больших корок черного хлеба с затвердевшими следами от зубов. Слева от стола стояло пианино. Наверное, оно было перенесено из ленинской комнаты. Алексей видел точно такое же у них на этаже. Игравший на пианино кадет, погруженный в мелодию старинного русского романса, сочным баритоном негромко подпевал сам себе, ритмично покачивая головой. На крышке инструмента стоял фужер, наполовину наполненный какой-то черной жидкостью. Комната благоухала стойким запахом портвейна.

Двое кадетов спали, лежа в форме и в ботинках поверх синих училищных одеял. Один, сидя на кровати, читал книгу. Еще двое о чем-то тихо разговаривали, оседлав одну кровать. Эти двое первыми отреагировали на приход молодежи.

— О, к нам пожаловали непрошенные гости!

Невысокий, крепко сложенный орджовец с папиросой в зубах, покачиваясь словно на шарнирах, подошел к сбившимся возле двери ребятам. Из команды зачинщиков, прокашлявшись, вышел вперед рослый парень по имени Павел.

— Мы здесь, вот, сюда пришли, чтобы разобраться, кто вы такие и чего здесь делаете? — его голос дрожал.

— Слышали, братцы? — обратился орджовец к тем, кто сидел за столом. — Они хотят узнать кто мы такие?

— Слушай, Роги, разберись с ними сам, у нас сейчас самая игра! ответил его товарищ, едва взглянув на притихшую толпу молодых суворовцев. Остальные едва скользнули по ребятам безразличными взглядами и вновь погрузились в игру.

К Роги подошел второй кадет, один из тех, кто сидел на кровати. Он был рослым и широкоплечим парнем. На его крепкое тело была натянута расстегнутая гимнастерка, обнажавшая волосатую грудь. Рукава закатаны, на левой руке красовалась татуировка: «Орджо СОВУ 1962». «По сравнению с нашими пацанами — настоящий мужик», — мысленно оценил его вид Алексей.

Парень смачно выругался матерным словом.

— Ну и что же вы хотите узнать, будущие господа кадеты? — слово «господа» окончательно всех смутило и толпа молодежи, еще более сжавшись в размерах, заколыхалась возле двери. — Ну, чего молчите, щеглы? Какие вопросы имеются?

— Ну, вот… — начал запинаясь Виктор.

— Мы хотели разобраться с вами, — крикнул кто-то из толпы.

— В каком это плане разобраться? — спросил высокий. — Вам кто-то и что-то должен из наших?

Никто не ответил.

— Так что же вы, мальчики, хотите?

— Откуда вы?

— Но вы, наверняка, уже знаете, что мы из Орджо. Приехали сюда, прямо скажу, не по своей воле, продолжать завершающий этап обучения и получения обязательного среднего образования.

К кадетам подошел еще один здоровяк с толстой как у борцов шеей. Прежде он лежал на кровати.

— Мальчики, вы меня разбудили! Это плохо! — Он начал потирать перед молодежью руки. Взгляды всех устремились на кулаки парня. Костяшки у него были сбиты. — Вы что это беспокоите достойных граждан?

— Да мы так, решили узнать как вы живете, может быть чего надо? А то, вот, приедут наши «старики», они ж нас спросят, — ответил Виктор.

— Когда приедут ваши, мы с ними сами все вопросы уладим. Запомни юноша: ворон ворону глаз не выклюет. Так что все будет нормально. Идите ребятки, а то сейчас понабегут ваши сержанты и офицеры-воспитатели, и мы окажемся крайними.

И действительно, после этих слов в помещение вбежал, запыхавшись, один из сержантов-срочников шестой роты, где учился Алексей, высокий худой парень.

— Что здесь происходит? — переходя на фальцет, воскликнул он.

— Да ничего, успокойся, — ответил миролюбиво здоровяк. — Забирай, сержант, своих детей и валите отсюда, пока я добрый.

— Как вы смеете так говорить? — возмутился сержант.

— Иди, иди, служивый! Иди от греха подальше!

Здоровяк и высокий кадет выставили вперед руки, стараясь показать, что разговор окончен и помещение следует освободить.

— Давайте, давайте отсюда!

Молодые суворовцы стремглав выскочили на улицу. Прежний азарт и бойцовский пыл их покинул.

— Ладно! — сказал, обращаясь ко всем, стоявшим уже на плацу, Виктор. — Все нормально. Вот наши приедут, они им покажут. Подождем, осталось-то всего два дня.

Суббота прошла в построениях, в подготовке к началу учебного года. В конце дня всех москвичей отпустили по домам до понедельника.

Выходной пролетел незаметно. И вот, в понедельник к десяти часам утра Алексей подъехал к станции метро «Фили». Накануне он привел в порядок свою форму, погладил ее, и теперь с торжественным видом, неся в руке полную сетку апельсинов для иногородних товарищей по взводу, направлялся к училищу.

Был последний день августа. Завтра — начало нового учебного года. По дороге в мыслях Алексея была какая-то неразбериха, то блаженно-бредовая, то скорбно-восторженная. Он то и дело незаметно опускал глаза вниз, заглядываясь на свои генеральские лампасы. На улице он чувствовал себя немного неловко, стеснялся своей красивой и нарядной формы.

День выдался солнечным и свежим, как будто все вокруг помыли поливальными машинами и выкрасили яркими красками. Лучи солнца играли на поблекших от времени куполах церкви Покрова, расположенной напротив ворот училища. По преданию, как поведал молодежи офицер-воспитатель, в ней когда-то венчалась Наталья Кирилловна Нарышкина, вторая жена царя Алексея Михайловича и мать Петра Первого. При этом сержант, правда, добавил, что выпускники-кадеты имеют традицию ежегодно, после выпускных экзаменов, вешать на центральный купол белые кальсоны, прямо на то место, где должен быть крест. «Как только они туда залезают? — подумал тогда Алексей. — Опасно же?»

Храм с красно-белыми стенами на фоне бирюзового неба и в обрамлении яркой зелени казался каким-то игрушечным, парящим в воздухе пришельцем из далекого прошлого.

Вдали на фоне сталинских четырехэтажек и хрущевских коричневых пятиэтажек четко выделялись крепкие казармы училища из красного кирпича. Дорога туда уже стала привычной. Алексей обратил внимание на то, что в отличие от прошлых увольнений, по пути ему попадалось много суворовцев, которых он прежде не встречал. «Видимо, сегодня наши старшекурсники возвращаются с каникул!» Кадеты были веселыми и возбужденными, некоторых сопровождали нарядно одетые девушки. Везде слышался смех и восторженные возгласы. Как показалось Алексею, среди ребят, возвращавшихся в родные пенаты, кое-кто был слегка «подшофе».

Медленно продвигаясь к училищу, он с любопытством оглядывал то одну, то другую группу веселящейся молодежи. Постепенно в его душе начала зарождаться какая-то необъяснимая тревога. Вот и заветные ворота.

Едва Алексей вошел на территорию, успев вежливо поздороваться с дежурившим на КПП стареньким сторожем, как перед ним возник суворовец — среднего роста крепыш с широченными брюками-клешами и заломленной лесенкой сигаретой во рту.

— Ну что, малыш, поступил учиться?

— Да! — робко, ответил Алексей.

— Ну давай, Ломоносов, проходи налево.

Алексей прошел через кусты акации, которые густо росли слева от ворот, и очутился возле небольшой курилки. На двух скамейках, между которыми располагалась урна для окурков, сидело человек десять кадетов. Между их ног виднелись горлышки бутылок. Они громко разговаривали и смеялись, видимо вспоминая, как прошло лето. Крепыш, держа Алексея за рукав, произнес:

— Ну вот, ребята, и закусь пришла.

— Отличная закусь! — вразнобой ответили сидящие. — Одобряем, Гром!

— Как тебя величать, молодой человек? — спросил сутулый парень, державший в руке бутылку дешевого вина «Белое Мицне».

— Алексей меня зовут!

— Вот и отлично, красивое имя. Сейчас, Алеша, ты нам поможешь отпраздновать возвращение в родное училище после долгих каникул, хорошо?!

— Да, конечно, — тихо ответил Алексей, не понимая, к чему клонит парень.

— Я смотрю у тебя хорошие и, наверняка, спелые апельсины, сказал один из кадетов, тоже с сигаретой в зубах.

— Да, очень вкусные.

— Ну что ж, тогда надо с братьями поделиться, правильно?

— Да. Кушайте, пожалуйста!

— Вот и отлично. Благодарим тебя. Хороший мальчик!

При этих словах Алексей вспомнил фильм «Республика ШКИД», который только вышел на экраны страны и был очень популярен.

— Только ты сам понимаешь, Алеша, мы же интеллигентные люди и не можем сорить здесь. Согласись, это было бы неприлично, правильно?

Алексей узнал парня, говорившего с ним. Он был в казарме и играл в карты во время их прихода для разборки с орджовцами. «Наверняка, он не запомнил меня в толпе». В голове вдруг всплыли назидательные слова здоровяка: «ворон ворону глаз не выклюет…»

Алексей тоскливо посмотрел на куст акации и увидел на одном из листьев бронзового жука. Ленивое насекомое взбиралось на высокий стебель травы. Раскачиваясь, стебелек гнулся, а жук поднимался все выше и выше, пока не добрался до самой верхушки и выставив усы о чем-то задумался, не зная, очевидно, что делать дальше.

— Ты меня слышишь? — переспросил орджовец, рассматривая отвлекшегося от разговора Алексея. Тот тяжело вздохнул.

— Да, я все слышал и понял, что вы интеллигентные люди!

— Правильно, молодец. Поэтому мы будем кушать твои апельсины, а шкурки отдавать тебе! — сказал, вставая, другой парень достаточно жестким тоном. Он был на голову выше Алеши и так посмотрел на него, что Алексею сразу стало предельно ясно — в случае отказа или недовольства его банально побьют.

— Понял, все понял, ребята. Кушайте на здоровье!

— Хороший мальчик! — И парень погладил его по голове.

Празднество продолжилось. Алексей по требованию ребят выдавал им апельсины. Они действительно складывали кожуру ему в ладони, а он — в авоську. Так часа полтора он простоял возле кадетов, пока они не съели несколько килограммов апельсин и не разрешили идти в роту.

Встретив своих однокурсников, он услышал почти такие же рассказы об их злоключениях: кто-то успел помыть в казарме полы, кто-то собирал окурки в курилках, кто-то чистил сапожной щеткой плац.

Уныние и скука воцарились в помещении, где жили ребята. Одна была надежда — на сержантов-срочников, которые часовыми стояли у дверей каждой роты на всех трех этажах корпуса для молодых суворовцев. Без этой защиты всем пришлось бы туго.

С наступлением сумерек Алеша вместе с друзьями Шуриком и Витей рискнули подышать свежим воздухом. Шурик был нескладного вида пареньком с большими щеками, что являлось следствием его долгой учебы игры на тромбоне. Витя — плотный крепыш, которого в роте стали величать по отчеству «Андреич», в знак приобретенного им авторитета за умение хорошо играть во все спортивные игры, особенно в волейбол.

Друзьям надо было соблюдать осторожность, но они посчитали, что в темноте старшекурсникам будет сложно разобраться кто свой, а кто молодой. Но едва они достигли плаца, то услышали звонкий окрик.

— Ну-ка, юноши, идите сюда!

— Это к нам? — встрепенулся Шурик.

— Я думаю, что к нам, — пробасил Андреич.

— Как же они определили?

К ним медленно, вразвалочку подошли трое спортивного вида крепких ребят.

— Ну что, молодежь, решили прогуляться? — произнес высокий, сухощавый и какой-то гибкий парень в лихо заломленной фуражке.

Чиркнула спичка. Свет озарил его круглое, чуть приплюснутое лицо. Алексей увидел на секунду хитрые прищуренные глаза, и лицо растворилось в темноте.

— Да вот, вышли немного подышать свежим воздухом, — произнес Алексей с нотками досады в голосе.

— Это понятно. Полезное дело погулять на ночь глядя. Ну, а скажите, — продолжал сухощавый, — вы Маркса знаете?

Ребята недоуменно переглянулись.

— Нет! — за всех ответил Алексей. — Не знаем его, мы же новенькие. А кто это?

— Ну, такой круглолицый, бородатый?

— А из какой он роты? — спросил Шурик.

— Ну, вообще, неучи какие-то попались, — произнес невысокий квадратный парень с длинными руками. — Маркса не знают! Как можно с такими людьми разговаривать? — обратился он к высокому парню. — Ну, а Ленина-то знаете?

— Какого? Владимира Ильича?

— Ну да!

— Конечно, знаем! — выдохнул с облегчением Алексей.

— Вот и отлично! Сейчас пойдете с нами и познакомитесь с ними обоими поближе.

— То есть как это? — пробасил Андреич.

— Как?! Молча! Поможете нам перенести бронзового Маркса и мраморного Ленина в одну из рот.

Друзья округленными глазами посмотрели друг на друга.

— Вопросы есть? Может быть, будут самоотводы, — медленно процедил сухощавый, и все трое грозно придвинулись к друзьям.

Те переглянулись. Силы были явно не равны. Шурик неуверенно произнес:

— Ну что, ребята, поможем, да?

— Да, конечно! — с покорной обреченностью в один голос ответили Андреич с Алексеем и направились за сухощавым.

Двое его друзей шли за ребятами по пятам. «Дружная» компания подошла к дальней казарме, где на первом этаже располагалась санчасть, и поднялась на второй этаж. Дневальный с дежурным, судя по красным повязкам на их рукавах, играли в бильярд.

— Ну, где ваши основоположники? — спросил дежурного сухощавый. Он, видимо, был у кадетов за старшего.

— Чего это они наши! — ответил дежурный, бросив взгляд на вошедших.

— Они из Первой роты. Вот они, родимые, на столе стоят, протертые! Берите их и несите туда.

— Ты, крепыш, — обратился сухощавый к Виктору, — бери бронзового Маркса, он будет потяжелее. — А ты, — указывая пальцем на Шурика, — бери мраморного Ленина. — А ты, малой, — он оглядел с головы до пят невысокого Алексея, — иди впереди них. Будешь работать за штурмана, показывать дорогу.

— Да я не знаю!

— Я пойду рядом с тобой. Всем все понятно?

С друзьями отправился только сухощавый. Квадратный на прощание сказал: — Смотрите у нас, я вас запомнил. Если что-то будет не так, разберемся с вами! — и показал друзьям на прощание кулак внушительного размера.

По дороге ребята раз пять останавливались для отдыха. Маркс и Ленин оказались слишком тяжелыми.

Алексею очень хотелось помочь друзьям, и пару раз он пытался схватиться за бюст. Но нести вдвоем было неудобно, одному получалось легче и сноровистее.

Наконец прибыли в Первую роту. По щекам Шурика и Андреича стекали тоненькие струйки пота. На табуретке, со скучающим видом глядя куда-то в потолок, сидел дневальный по роте.

— Вы чего заявились? — раздраженно произнес он, обращаясь к сухощавому.

— Вот, взводный наш приказал отнести вам эти два бюста.

— Я в курсе, скажи этим бобрам, чтобы несли в Третью роту.

Алексею чуть не сделалось плохо. Шурик с Витей давно уже были в полуобморочном состоянии.

— Ну, чего стоите? — злобно сказал сухощавый. — Несите, как было сказано, в Третью роту.

— А нельзя было узнать это заранее? — тихим заискивающим голосом поинтересовался Алексей.

— Ты поговори у меня еще, доходяга?

Третья рота была в том же здании, откуда они забирали бюсты. Остановок теперь было больше. Сухощавый постоянно покрикивал на ребят, обзывая их лодырями и бездельниками. Алексей шел впереди всех, словно знаменосец, только понурив голову. Он чувствовал сильную вину за то, что не несет бюсты.

В Третьей роте пришлось к тому же ставить бюсты на высокий пьедестал, куда указал дежурный по роте. По своим габаритам он мог бы легко сделать это и сам, но статус кадета-старшекурсника не позволял ему проявить слабость перед молодежью в ходе воспитательного процесса.

Наконец, продышавшись и получив от сухощавого разрешение идти в казарму, друзья поспешили вниз по лестнице. Теперь предстояло возвращаться в свою роту, но как это сделать было пока непонятно. Ведь по дороге их могли опять остановить и заставить выполнить еще что-нибудь.

— Я все-таки не пойму, — спросил отдышавшись Андреич, — как они нас вычислили?

— А я, вот, пока шел впереди вас, это понял, — ответил Алеша.

— Ну и? — спросил Шурик.

— Все просто! Обратите внимание, что у нас гимнастерки с карманами. Видите? А у них у всех — без карманов.

— Ну и что?

— Да то, что наши нагрудные карманы застегнуты, и в лунном свете отлично были видны пуговицы. А у них на груди их нет. Вот так они нас и вычислили.

— Тогда, ребята, расстегиваем карманы и клапанами прикрываем пуговицы! — быстро сказал Шурик.

Так и сделали.

Весь обратный путь в роту, а дорога была долгой, друзья шли вальяжно, не торопясь. Несколько раз они встречались с группками старших кадетов и беззаботно отвечали на их приветствия:

— Привет, ребята! С новым учебным годом!

«Судя по впечатлениям одного дня, — философски подумал Алеша, входя в роту, — обучение в СВУ в течение последующих трех лет обещает быть суровым и насыщенным самыми глубокими знаниями и умениями во всех областях жизни».