Последний ход

Габриэлла Сааб (2021)

Читатели «Татуировщика из Освенцима» и «Девушки из Германии», а также поклонники сериала «Ход королевы», не захотят пропустить этот удивительный дебют, действие которого происходит во время Второй мировой войны. 1941 год, Варшава оккупирована немецкими войсками. Марии Флорковской всего четырнадцать, но она уже мечтает стать чемпионкой мира по шахматам. Пока же она днями напролет тренируется со своим отцом, а по вечерам становится участницей польского Сопротивления. Однажды на задании она допускает роковую ошибку, и ее с родными отправляют в Аушвиц, где у политических заключенных один путь — к стене казни. Но о ее навыках шахматистки узнает заместитель коменданта лагеря, Карл Фрич. Он решает использовать девочку для собственного развлечения — устраивать турниры между ней и другими заключенными, цена проигрыша в которых — смерть. Мария каждый день ведет борьбу, желая во что бы то ни стало выжить, выбраться из лагеря и заставить поплатиться за содеянное убийц своей семьи.

Глава 7

Аушвиц, 20 апреля 1945 года

Несмотря на то что мне приходится играть чёрными, пока я довольна развитием игры. Мы с Фричем остаёмся на равных, оба выстраиваем надёжную защиту вокруг наших королей, оба проводим сильные атаки.

Пока я обдумываю свой следующий ход, внезапный грохот нарушает мерный шум дождя и мою концентрацию. Я делаю резкий вдох и вскидываю голову. Со стороны Фрича несколько фигур свалены набок.

— Моя вина, — говорит он, поправляя их.

Я медленно выдыхаю, чтобы унять трепет в груди, затем снова сосредоточиваю внимание на доске и оцениваю расстановку фигур. Воцаряется тишина, я тянусь за пешкой. Снова грохот, я отстраняюсь с ещё одним резким вдохом.

— Будь проклят этот дождь. Из-за него всё так скользит, да? — Фрич снова поднимает упавшие фигуры. — Почему ты такая пугливая? Это не должно…

— Дай мне сосредоточиться.

Дерзкий ответ вырывается прежде, чем я успеваю опомниться, я не могу понять, почему это сделала, почему из всех надзирателей я проявила такую вопиющую наглость именно по отношению к Фричу.

— Простите, герр лагерфюрер.

Я сглатываю слова, но уже слишком поздно. Мой язык предал меня. Он не мой командир, я это знаю, но разум спорит со мной и утверждает, что власть принадлежит Фричу. Это неправда, теперь нет…

Закрываю глаза, чтобы разобраться в этом хаосе, но толку мало. Границы между воспоминаниями и реальностью размыты и неразличимы.

Услышав, как Фрич ёрзает на стуле, я открываю глаза и обнаруживаю, что он изучает меня. Он жестом указывает на доску, безмолвно намекая, что я должна продолжать, поэтому я бью его пешку в центре доски своей. На этот раз, услышав его смешки, я сперва убеждаюсь, что контролирую свою ярость, и только потом поднимаю взгляд. Контроль необходим, если я собираюсь показать всё, на что способна.

— Ты играешь с таким напором, — сказал он. — Относишься к шахматам так, будто каждый ход — это вопрос жизни и смерти.

Нет смысла притворяться, что я пропустила колкость мимо ушей, но я не поддамся на провокацию. Вместо этого я откидываюсь на спинку стула и беру две захваченные мной ранее пешки, пытаясь занять руки и надеясь унять дрожь.