Тот, кто подводит черту

Галина Артемьева

Леся всю жизнь знала, что рассчитывать она может только на себя. И после всех бед и несчастий, которые судьба ей подкидывала еще в юном возрасте, она справилась, выстояла. Даже семью создала, как у всех. Ну и пусть развод, зато она встретила Его. Заслужила! Выстрадала! И ее любит, и детей, пусть и не своих, обожает. Скоро Леся за границей будет жить. Только почему все вокруг не рады за нее? Почему так встревожены ее счастьем самые близкие люди? И если бы не случайно подслушанный телефонный разговор, Леся так и не узнала бы, что сценарий ее смерти уже написан, а страшный конец пьесы совсем скоро. Но если она будет действовать быстро, сюжет удастся изменить.

ЛЮБВИ!

Новые желания

Любочка подросла. Яник тянется за сестрой. Люба становится уже девушкой. Красивой, как ее отец. Все у детей есть. Только у их матери нет личного счастья.

Лесе очень хотелось замуж. Опять. И не просто замуж, а по настоящей красивой любви. Она поняла, в чем совершила промах с Валерой. Элементарно. Она его никогда и не любила. Вот и все. Вцепилась тогда, по сути, в первого встречного.

Тут она себя не винила. Правильно сделала. Но, получается, без любви — никак. Хотя и одной любви мало. Женщине нужна крыша. В блатном, мафиозном понимании этого святого слова. Покровительство, защита, опека. За крышевание платят все. Часто очень много. Мало кто из женщин догадывается, что найденная ими крыша тоже потребует с них дань за обеспеченный покой и уверенность. В результате крыша съезжает. Приходится искать новую и обвинять старую в предательстве и непорядочности. Другое дело, когда любовь.

Она цементирует — будь здоров. И крыша прочно держится на надлежащем месте годами и десятилетиями.

Вот о таком ей мечталось.

Самое смешное — и тут не обошлось без Валеры.

У него в последнее время дела пошли в гору, картины начали продаваться, и очень даже активно. За солидные бабки. Он простодушно делился с Лесей наконец-то осуществившимися долгожданными успехами и образовавшимися финансами. Она даже втайне удивлялась, что он такой незлопамятный и отходчивый. На детей ничего не жалеет, помнит, кому что нужно. И ее, Лесю, не попрекает их общим неудачным прошлым, не вспоминает те гнусные словечки, которыми она его гвоздила в припадках немотивированной злобы.

— Видишь, — говорит, — если долго мучиться, что-нибудь получится.

Однажды он зашел к ней не один.

Сначала его спутник показался Лесе даже неприятным: невзрачный, с колючим взглядом, говорит пришепетывая. Лицо и манеры отрицательного персонажа — так она на первый взгляд определила.

Вот тоже — чудеса человеческого мировосприятия!

Валеру, в будущем нелюбимого и гонимого, сразу-то впопыхах обозначила как голливудского красавца, а любовь всей ее жизни выявилась первоначально в облике быдловатого и не очень опрятного мужичка.

— Вот, знакомься, — сказал Валера, — это Саша. Это он помог мне поначалу картины продавать. С него все пошло.

— Здрасте, благодетель! — поприветствовала неприятную личность Леся.

— Саша, это Леся, — обстоятельно продолжал Валера.

Лесю даже передернуло. Валера прекрасно знал, как она относится к своему имени. Для чужих проходимцев она была Лена, Лена, Лена! И нечего посвящать всех и каждого в семейные детали.

— Лена! — поправила Леся.

— Моя бывшая одноклассница и жена, — продолжил Валера, — мать моих любимых и единственных детей.

— Есть будете? — сменила тему фамильных связей Леся.

— Если дашь, — с готовностью согласился «бывший одноклассник».

За едой и бутылкой доброго вина все как-то смягчилось и разъяснилось.

Валера, притащивший кучу всевозможных немыслимо интересных игр, отправился с детьми в другую комнату разбираться с подарками.

Судьба человека

Неожиданно для Леси между ней и Сашей завязался разговор, заставивший ее мгновенно прозреть.

Саша был ветеран. Афганец. Герой. Вино и домашний уют развязали ему язык, и он резко, с болью предался воспоминаниям.

— Гражданские — суки. Черви сортирные. Я страну, б…дь, защищал, а меня, как глисту, раздавить собрались. Хрен я им только дался, уродам помойным!

Я ребят из Альфы поддерживал, когда дворец Амина брали. Со снайперкой сидел. За это первый орден Мужества отвалили. У меня четыре ордена Мужества, б…дь! Да нас таких по пальцам пересчитать на весь Союз! Все сперли в Москве поганой. Вышел из поезда с тремя сумками, оглянулся — одной нет. А там, б…дь, все, нах, б…дь!

Героя СССР вот-вот должен был получить! Бумаги пошли, представление. Не дали. Потому что командование, б…дь, сволочи, кровопийцы. Сами, нах, в тылу ошивались, крысы отравные. А мы своей кровью Афган поливали. Награды им, а нам — хрен, б…дь, собачий. Вот, дали вот эту вот ксиву. Любоваться я на нее должен, что ли? Молиться? Ее, б…дь, с маслом не съешь!

Саша зло покопался в нагрудном кармане и рывком выудил оттуда потертое красное удостоверение с тисненой золотой надписью: «Ветеран Афганистана». На фотке он выглядел солиднее и краше, как и положено подтянутому и привычному к дисциплине военному человеку. В документе значилось, что майор запаса Александр Игоревич Прыгун действительно является воином-интернационалистом и ветераном.

Леся с уважением и трепетом вернула заслуженную смертельным риском красную корочку законному владельцу.

Саша выдержал недолгую паузу, собрался, звучно выдохнул, рывком поднес к губам бокал, жадно глотнул. Посмотрел пристально на внимательную слушательницу, готова ли?

— Нас на базе в Фергане учили людей одним махом резать. Ходили, б…дь, по локоть в крови!

— Не надо, — пожалела Леся.

— Надо! — крикнул Александр и стукнул кулаком по столу. Больно, видно, стукнул, потому что досадливо посмотрел на руку, пошевелил пальцами. — Вы тут ничего не знаете в своей сволочной, зажравшейся Москве. А мы тогда за всех отдувались. Здесь только команды отвешивают. А гибли мужики тысячами — там! И какие, б…дь, мужики!

В Сашином голосе слышалось рыдание, но он его подавил.

Леся понимала, что такое душевные раны, как долго назревают нарывы и как потом выплескиваются.

Сердце ее переполнялось глубоким пониманием.

Какой человек! Страдалец какой! Сколько испытал! И после этого находит в себе силы жить, помогать другим (подразумевался изнеженный в зажравшейся Москве, до мозга костей штатский Валера, конечно), которые вовсе такой помощи и не заслуживают.

— Вот был случай. Бросили на парашютах спасать колонну. Они там в засаду попали. А нас, б…дь, на парашютах спасать их бросили, нах. Отбивались до последней гильзы. Душманы, духи, по-нашему, накрыли этими, б…дь! Минометами, нах! Всех порешили. Вдвоем мы с корешом спаслись. Трупами прикинулись, уползли ночью. Духи, б…дь, они, как волки, все чуют, слышат. А мы ползем. Не унюхали. Спаслись! Чего ради только! Ранения получал, несовместимые с жизнью, б…дь! А у меня совместились!

Саша рывком вздернул рубаху и показал тонкий шрам в правой части живота.

— Похож на аппендицитный, надо же! — ужаснулась Леся.

— Осколочно-фугасное ранение. Чудом уцелел. Шесть контузий получил.

Саша опустил рубаху и пригорюнился.

Да, этот парень хлебнул сполна настоящего горя! С этим мы бы друг друга поняли, пришла в Лесину голову шальная мысль.

— Знаешь, — обращаясь прочувственно к Лесе, произнес заслуженный ветеран, — знаешь, почему у наших ребят лопатка всегда была заточена?

Леся отрицательно мотнула головой, с ужасом ожидая ответа.

— Головы врагам косить! — на выдохе выговорил Саша и вновь опустил грозный кулак на стол. — Меня во всем полку отличали. Я в рукопашке первый был! А теперь что? На рынок поганый вещевой загнали! Всю страну в вонючий рынок превратили! Знали б мы! Хоть один процент поганого житья представили бы! Последние жилы из себя вытягивали! Однажды, б…дь, отбился от своих, нах, с парашютом не туда отнесло. Несет, б…дь, и несет. И орать нельзя, духи услышат, откроют, нах, огонь на поражение! Пешком потом пол-Афгана прошел. По компасу. А это не прогулка, б…дь, под луной по липовым, б…дь, аллеям. Это сказать — легко, сдохнуть — легко, а выжить? Попробуй! Шел и полз, нах! Шел и полз, перекатывался! К своим пробрался. Кому, нах, теперь надо?

Удивительно, но Лесю совершенно не смущали щедрые междометия, используемые орденоносцем через каждое вразумительное слово.

Ему было можно, при такой-то горькой судьбе.

Знаки внимания

Она долго не могла уснуть после их ухода, все вспоминала жуткие Сашины истории, кошмарный шрам. Подумать только, как он выжил! Ранение брюшной полости! И действительно — ради чего? Хорошо отблагодарила родная держава — торгашом рыночным сделала!

На следующий день он почему-то снова пришел. Один, без Валеры. С великолепным букетом!

Лесе никто никогда в жизни не дарил цветы. Даже на свадьбу белые розы купила она себе сама. Жениху и в голову не пришло. А тут — совершенно чужой человек! Такое испытавший! А понимает.

Сашины цветы стояли долго, не вяли. Значит, с душой выбирал.

На следующий день принес шоколадные конфеты.

Потом опять невероятной красоты цветы.

Потом огромный торт.

Леся жутко смущалась. Такие явные и дорогостоящие знаки внимания!

За что? Он ничего не просил взамен, ни на что не намекал. Подарки были сильнее намеков.

После того, первого раза он больше не пил в ее присутствии, ни о чем из прошлого не рассказывал. Просто приходил, приносил очередной гостинец и через полчаса уходил, обещая, что придет завтра.

Леся понимала, что он за ней ухаживает. Ей не надо было проявлять никаких инициатив, ничего подгадывать и предугадывать, он сам показывал свой интерес и стремление к ней.

Однажды ее, возвращавшуюся домой из театра, с ног до головы облила машина, промчавшаяся по глубокой луже. Грязь из лужы текла по лицу и беленькой курточке, которой Леся гордилась: она ее удивительно молодила. У нее даже сил не было как-то реагировать на происшедшее. Она брела к своему подъезду в полном изнеможении. Там и столкнулась с Александром, тащившим ей очередной букет.

Он с полувзгляда все понял.

— Иди домой, — велел.

Она послушалась. Дети спали. Она умылась, причесалась. На курточку старалась не смотреть — с белого липкая московская грязь не смоется ничем, можно выбрасывать.

Вскоре вернулся Саша. С пакетом.

— На, не горюй.

Из пакета выскользнула ей на руки абсолютно новенькая белая курточка, точь-в-точь как у Леси.

— Кореш мой ими торгует, повезло просто, — отмахнулся Саша в ответ на Лесин неизъяснимый восторг.

Вот так вот завоевывают женские сердца!

Объяснение

Вскоре произошло объяснение.

Саша зашел в очередной раз в гости и вдруг сказал, что любит ее и собирается жениться. Дети не помеха, прокормит. (Про детей сказал сам, первый поднял тему.) Леся не раздумывая ответила, что тоже любит его. Очень. Что впервые и поняла, что такое настоящая любовь.

Саша признался, что есть проблема, но он ее быстро решит. Он пока еще законно женат. Детей нет. С женой не живет. Не понимает она его. Предала с другим. Он все время работал, ради нее горбатился, кишки готов был на столбы наматывать. А она вот предала.

— Я не предам, — пообещала Леся. — Никогда. Увидишь.

— Вижу, — кивнул Саша.

Между ними в тот чудесный, волшебный раз совсем ничего не случилось. Никакой близости, даже намека. Хотя Леся очень хотела, прямо растворялась в желании.

Но Саша сказал, что все будет в законном браке, он не шашни с ней собрался заводить, а семью на всю оставшуюся жизнь.

— Так что еще накувыркаемся, — успокоил он.

Вот это был настоящий порядочный заботливый мужчина.

Мужчина с большой буквы!

Лесе было жутко страшно, вдруг он в последний момент раздумает разводиться, вдруг что-то опять помешает ее долгожданному счастью.

Он все сделал, как обещал: четко через месяц развелся, а через два они уже были мужем и женой.

После регистрации в загсе у них произошла первая брачная ночь. Леся ужасно волновалась, боялась не понравиться ему. Купила специальное белье, как в кино. Устроила сказочную кровать.

— Свет потуши, — приказал Саша и принялся раздеваться в темноте.

Она не знала, как ей поступить, чтоб ему понравилось.

— Ложись давай, ты чего там? — подбодрил муж.

Она торопливо разделась, плюхнулась в кровать и прижалась к любимому.

Долгих ласк не было.

Настоящие мужчины не канителятся.

Он зажал ее, больно стиснул и быстро отлюбил. Все сам! Ей не пришлось ничего изобретать и изощряться. Вот оно — воплощение мечты.

Наконец-то она поняла, что такое — любить и быть любимой.

Такой характер

Удивительно было только одно: все окружавшие Лесю знакомые и как бы друзья почему-то невзлюбили Сашу. Клиентки отказывались приходить к ней на дом. «Уж очень мрачно смотрит твой Отелло».

— Он ветеран, войну прошел, — объясняла Леся.

Но это почему-то никого не убеждало.

Саша не любил показываться с ней на людях — такой характер. Он, наверное, даже не знал, в каком районе мегаполиса находится ее театр. Но знаки внимания не прекратились — вот что было главное для Леси. Он помнит о ней, когда они не вместе. Ревнует к другим — чем же плохо, если это проявление любви? Дома они разговаривали. Она с ним во всем советовалась. Делилась расстройствами. Он утешал.

Вот что интересно — она, выйдя замуж, ни разу не впала в истерику, не испытала то состояние раздражения, граничащего с ненавистью, какое возникало у нее с первым мужем.

Она жалела Сашу. Она даже боялась его — в хорошем смысле слова. Боялась огорчить, подвести. И куда девался маниакально-депрессивный психоз, еще совсем недавно обнаруженный!

Саша был щепетильный до ужаса. Отказался прописываться в ее квартире, хоть и не москвич.

— Я не для того женился, чтоб примаком быть! — заявил он.

Не велел ей брать его фамилию: нехорошо, когда у матери и детей фамилии разные. Незачем ребят обижать, у них и так жизнь переменилась.

Одно было плохо: он вынужден был нередко отлучаться по своим торговым делам. Крутился, челночил. В основном в Турцию мотался, уставал ужасно. Но не жаловался.

— Прорвемся! — говорил.

— Конечно, прорвемся! — уверяла Леся. — Главное, уезжал бы ты пореже.

— Вот стану на ноги, обоснуюсь. А сейчас — терпи.