Чёрная полоса в Алькиной жизни

Галина Вильченко

Жизнь полосатая: то светлая полоса, то чёрная. Вот только в Алькиной жизни светлые полоски узкие, а чёрные широкие. Любимый мужчина женится на другой, девушка, которой она искренне хотела помочь – предаёт. Сбережения, на которые она собиралась прожить год – тают, как снег весной. Кажется, конца не видно этой чёрной полосе. Но есть верные подруги и друзья, которые всегда придут на помощь. Надо только доверять им и самой что-то изменить в жизни.

Глава 2

Девушки поднялись на свой этаж и осторожно выглянули в коридор. На посту медицинской сестры никого не было. Стояла тишина. Девушки на цыпочках пробрались до ординаторской и прислушались. До их уха донеслись постанывания и поскрипывания. Ясно, медсестра Леночка и подрабатывающий студент Яша были заняты. Алька быстро прошла на пост медсестры, сняла телефонную трубку и набрала номер телефона Алексея. К телефону никто не подошёл. Тогда она набрала номер генерала. Трубку сняли после третьего гудка.

— Слушаю, — прозвучал встревоженный голос Дарьи Сергеевны.

— Добрый день, Дарья Сергеевна, это Голубева.

— Какая Голубева?

— Аля.

— Сейчас не день, Алька, а ночь. Что случилось? Ты же в больнице лежала, я надеюсь с больницей всё в порядке?

— В порядке, не волнуйтесь. Дарья Сергеевна, мне срочно нужен Алексей.

— Аля, говори громче, тебя плохо слышно.

— Я не могу громче, меня услышат. Мне нужен Алексей, — нетерпеливо повторила она.

— Он сегодня дежурит в роддоме. Аля, у тебя точно всё в порядке? Почему ты звонишь ночью? Зачем тебе Алексей?

— Да, всё в порядке, не волнуйтесь.

— Если ты не скажешь, что у тебя случилось и зачем тебе Алексей, я приеду сам и разберусь на месте! — вдруг прозвучал решительный и требовательный голос Василия Ивановича.

— Не надо приезжать, я его сама найду, — испугалась Алька и положила трубку.

— Даже не знаю, повезло нам или нет, Лёшка сегодня дежурит, — тихо сказала она.

— Где дежурит?

— В роддоме. Что будем делать? Пойдём его искать?

Они стояли минут пять и решали, что делать. Роддом вот он, через дорогу, надо только незаметно выбраться на улицу и перейти небольшую тропинку. Но сейчас зима и выходить на улицу в одном халате и тапках было не желательно — можно и заболеть. Стащить одежду у медсестры или у студента Яши они побоялись и надели по два халата, позаимствовав их у соседок по палате, справедливо решив, что ночью халаты им ни к чему. На улицу выбралась без проблем через чёрный ход. Быстро добежали до роддома, но дальше приёмного покоя их не пустили. Пожилая женщина в грязном, когда-то белом, а теперь непонятного серого цвета, халате, никак не хотела звать Алексея, твердя, что её обязанность охранять вход, а не бегать по этажам. Алька уже совсем было собралась от бессилия закатить скандал, но вдруг в конце коридора показалась заведующая их отделением Алёна Борисовна Кунина. Увидав Альку и Юлю, Алёна Борисовна очень удивилась:

— Вы что здесь делаете? — спросила она, внимательно и тревожно оглядывая их.

— Мы, это… Мы ищем Алексея, — пролепетала Аля.

— Какого Алексея?

— Сиренева, мне сказали, что он сегодня дежурит.

Алёна Борисовна Кунина была лучшей подругой Алиной мамы, познакомились они во время учёбы в институте, продолжали дружить и после окончания института. Аля звала её тётей Алёной и некоторое время жила у неё после гибели мамы. Ей очень хотелось рассказать, зачем им нужен Алексей, но она не знала, кому из врачей заплатили родители Юли. А вдруг Алёне? Тогда она Юльке только хуже сделает.

— Аля? — потрясла её за плечо Алёна Борисовна. — Что с тобой? Ты меня слышишь? Алексей Александрович не может подойти, у него срочная операция.

— Тогда мы его подождём здесь, нам очень надо.

— Вот что, девочки, пойдёмте куда-нибудь, поговорим без свидетелей и в тишине, — Алёна Борисовна завела их в небольшую комнатку со всеми атрибутами гинекологического кабинета, усадила девушек на кушетку, сама села на стул напротив:

— Рассказывайте, что вы задумали? — велела она.

Юля заплакала. Она боялась всех врачей, а заведующую отделением, где ей предстояла нежеланная операция, тем более. Аля тревожно посмотрела на доктора и тоже заплакала.

— Так, сейчас я присоединюсь к вам, и получится у нас почти как у Пушкина: три девицы под окном, ныли поздно вечерком. Быстро рассказывайте, что случилось.

Перебивая друг друга, и продолжая всхлипывать, девушки рассказали, зачем им понадобился Алексей.

— Значит, если я вас правильно поняла, ты, Юля, не хочешь прерывать беременность? — обратилась Алёна Борисовна к Юле.

— Да, её заставляют родители, — ответила за неё Аля.

— И вы хотите, чтобы Алексей защитил её?

— Да.

— А почему именно он?

— Я больше никого не знаю, а он свой, — тихо сказала Аля.

— Почему ты, Аля, не пришла ко мне? Ты что же, мне не доверяешь?

— Я же только сегодня с Юлей поговорила, вас уже не было в отделении. И потом, я не знаю, кому заплатили её роди…, — Алька вдруг замолчала на полуслове и виновато посмотрела на доктора.

Алёна Борисовна молчала. Она очень внимательно рассматривала обеих девушек. Те сидели, низко опустив головы.

— Значит так. Я поговорю с твоими родителями, Юля. В любом случае ты пока останешься в стационаре. И не бойся, никто тебя не тронет. А теперь пойдёмте, я отведу вас в отделение.

Около гинекологического корпуса стояла чёрная «волга». Громкий возмущенный мужской голос доносился через открытую форточку.

— Что-то у нас случилось, — сказала Алёна Борисовна, — наверное, привезли какую-нибудь родственницу кого-нибудь начальника. Сейчас у меня появится работёнка.

— Ага, появится — меня ругать. Это машина генерала, и бушует он сам. Алёна Борисовна, мы через чёрный вход пройдём, можно? — усмехнулась Алька.

— Что вы натворили?

— Ничего. Просто генерал обещал приехать посмотреть, на месте ли больница стоит. И приехал, — пояснила Алька.

— Тогда чего боитесь? Пошли, надо угомонить мужчину, а то он разбудит всех.

Они вошли в вестибюль и сразу же столкнулись со студентом Яшей.

— Вот она, полюбуйтесь! Жива и здорова! — обрадовался он.

Из приёмного покоя вышел Василий Иванович:

— Ты где шляешься по ночам? — налетел на Альку генерал.

Девушка вжала голову в плечи и исподлобья смотрела на генерала испуганными глазами.

— Я вот с Алёной Борисовной была… — промямлила Алька и посмотрела на доктора, ища поддержку и защиту.

— Вы почему подняли такой шум? Где находитесь? Здесь вам не полигон, а больница! Причём ночь! Девочки, отправляйтесь в палату, а мы с Василием Ивановичем побеседуем. Пойдёмте, генерал, — Алёна Борисовна усмехнулась и направилась в свой кабинет. Иволгин последовал за ней, виновато извиняясь:

— Понимаешь, она позвонила, говорит, Лёшка ей нужен. Громко разговаривать не может, что случилось, не говорит. Я и решил проверить, всё ли у вас в порядке. Приезжаю, а её в палате нет, поискали, не нашли. Вот я и разошёлся. Думал, вдруг опять похитили? Ты не сердись на меня, ладно? — оправдывался Василий Иванович.

— Да не сержусь я! Куда Кирилл твой пропал? Алька от окна не отходит, его ждёт.

— В командировке.

— Да не в командировке, уже дней пять, как приехал.

— Алёна, раз не приходит, значит, не может. Не маленькая, сама должна понимать, — недовольно пробурчал Василий Иванович.

— Тебе чаю налить? — спросила его Алёна Борисовна.

— Наливай. Как у неё дела?

— Неважно, даже представить себе не могу, как она сумеет выносить и родить ребёнка. Да ещё, мне кажется, у неё двойня будет. Все признаки налицо. Аля на мать похожа, такая же маленькая и худенькая. И такая же задиристая. Вы помните Милу?

— Конечно. Я познакомился с ней давно, ещё во время войны, она тогда ребёнком была. Шустрая такая, хоть и маленькая. А Алькиноного отца знал только подолгу службы. Честно тебе скажу, я требовал от Милы прервать связь с Липатом. Он был женат, и старше её лет на пятнадцать, но она никого и слушать не хотела.

— Липата я тоже знала. Их роман развивался у нас на глазах. Мы тогда ещё на четвертом курсе учились, жили в общежитии, в одной комнате. А познакомились они прямо на улице. У нас закончилась сессия, и это радостное событие надо было отметить. Вот и отправились мы в местный винный магазинчик кое-что прикупить. У Милы была авоська с двумя бутылками какого-то дорого, как нам казалось, вина. Она засмотрелась на что-то и столкнулась с мужчиной. Сказать по правде, мужчина так себе. Среднего роста, прямые короткие темно-русые волосы, овальное лицо, глаза серые и так далее, если вы его знаете, то его внешность представляете. Такой весь серенький какой-то. Мила выпустила сумку из рук и одна из бутылок разбилась. Он долго извинялся, купил нам две бутылки дорого коньяка, и чуть ли не силой проводил до общежития. Это мы потом сообразили, что он хотел узнать, где мы живём. А на следующий день мы разъехались по домам на каникулы, и как он её нашел, я не знаю. Да и Мила сама тоже не знала. Я их встретила совершенно случайно в парке около фонтана. И Мила радостно сообщила, что она влюбилась. У меня с Семёном тоже роман был, вот мы с ней и звонили друг другу, делились впечатлениями и опытом. А потом Семён погиб, и мне все кругом не мило было. И у Милы тоже что-то не заладилось. Он оказался женат, но она его всё равно любила. Они встречались тайно. Вначале он приезжал к ней, а потом перестал. Она к нему сама ездила. Куда, никому не говорила, только возвращалась счастливая и к телефону бегала на любой звонок, ждала известий от него. А родили мы почти в одно время, разница всего в две недели. Мы хотели институт бросить, да баба Тоня не позволила, сама Альку и Кольку растила. Учёба закончилась, мы вернулись домой. Живём мы в разных концах города, поэтому видеться совсем редко стали. Она на «скорой» работала, вот и встречались, если она какую-нибудь бедолагу привезёт в моё дежурство, но так разве поговоришь? Так только: как дела, нормально и пока. Правда, праздники вместе встречали — Новый год, День медицинского работника, Восьмое марта.

— Да не так уж и редко вы встречались, — усмехнулся Иволгин. — Если хочешь знать, иногда мне казалось, что вы не подруги, а сестры, хоть внешне совсем не похожи.

— Во время похорон Милы Аля как воробушек сидела на табуретке и смотрела в одну точку. Такая жалкая. Баба Тоня тяжело переживала гибель дочери, слегла. А Альку я к себе забрала. Она у меня жила почти полгода, а потом её в детдом отправили. Да я сама виновата была, обидела её, вот она и ушла от меня. Потом хотела забрать её из детского дома, но Аля не захотела больше у меня жить, неожиданно для меня, она прижилась там. Я боялась, что её дразнить будут из-за глаз, но нет. Она быстро подружилась с детьми, и прозвище получила не Косая, как в школе, а от фамилии — Голубка. Но мою несправедливую пощечину помнить до сих пор, не очень мне свою душу открывает. И когда я навещала её в детском доме, то вообще старалась мне в глаза не смотреть, хотя я и извинилась перед ней. А когда она поступила в училище, я её уже не видела. Мне кажется, она меня избегала. Когда меня вызвали в травматологию, я Алю сразу узнала. Уж очень она на Милу похожа, да и мало изменилась, так и не выросла. Так кто же он такой, этот Липат?

— Да мужик как мужик, только голова умная и пост занимает на одном из секретных заводов. Большой пост! Есть семья, двое детей, девчонка и парень. Когда Липат влюбился в Милу, его супруга забила тревогу. Знаешь как у нас: партком, профком. Разводиться ему не разрешили, вплоть до исключения из партии. Вот и жил мужик на два лагеря, поэтому и встречался тайно с Милой. Да об их встречах у нас, конечно, знали. Такие люди в нашей конторе всегда под наблюдением. Ты знаешь, теперь, когда и Милы, и бабы Тони нет в живых, могу сказать тебе: Мила не дочь бабы Тони. Она была сиротой уже до начала войны, её родителей арестовали в тридцать седьмом, мать сослали, отца обвинили в шпионаже и расстреляли. Милу отправили в детский дом, но она сбежала оттуда. Девочка ведь не знала, что мамы и папы уже нет в живых, и отправилась их искать. Её быстро подобрали домушники, девчонка была просто гуттаперчевая, могла забраться в любую форточку, вот её и использовали. Её поймали, и, выяснив, что она дочь врагов народа, отправили в колонию для малолетних преступников, но и оттуда она снова сбежала, но уже не маму с папой искать, а в знак протеста. Кто её родители она уже знала, в то, что они враги народа — не верила. На этот раз её подобрали цыгане. Что с ней стало бы дальше, сказать трудно, началась война. Девочка бродяжничала, оказалась на оккупированной территории, воровала в немецком госпитале медикаменты и передавала их парню, который сотрудничал с партизанами. Но делала она это совсем не из патриотических чувств, а за кусок хлеба. Однажды она попалась на глаза одному немецкому офицеру, который поймал её и привёл в комендатуру, скорее всего, девочку угнали бы в Германию, но я со своим другом помогли ей бежать, а баба Тоня спрятала её в подвале и держала там, пока в комендатуре не махнули рукой на маленькую воровку и перестали её искать. Во время своего вынужденного заточения Мила и прошла два класса школы, она ведь школу в основном экстерном заканчивала. А после войны неразбериха была, под шумок баба Тоня сделала девочке документы, назвала её своей дочкой и дала ей свою фамилию. И имя поменяла, раньше она была Степанидой. Вот и всё. И что Аля в детском доме оказалась, ты не виновата, это я поспособствовал. Испугался, когда случайно узнал, что она школу пропускает, да комиссия по делам несовершеннолетних её замучила. Вместо того, чтобы помочь девчонке, читали ей нотации и запугивали. Я хотел её у себя оставить, но Аля не захотела. Бабушка Алькина считала Липата большим жуликом, поэтому Альке об отце ничего не говорила, чтобы не травмировать девочку. А почему Мила ей про отца не рассказывала, не знаю.

Они еще долго говорили о превратностях судьбы. Пока их милую беседу не прервал гимн, громко известивший по радио о начале нового дня. И буквально через десять минут тишину больницы опять нарушил громкий злой мужской голос. Алёна Борисовна и Василий Иванович переглянулись и, не сговариваясь, бросились в коридор.