Не ходите, девки, замуж… или… ЛОШАДЬ БОЛЬШАЯ

Галина Волкова, 2013

Безусловная любовь… бесконечная… она всё прощает, всё принимает, не завидует и всему радуется… Как приобрести то, чего в своё время не смогли получить от родителей? Маленькая девочка – недоласканная и недолюбленная, словно гадкий отверженный утёнок продирается сквозь дебри под названием Жизнь. «Любовь просто так не дарят… её заслужить требуется!» – под таким девизом смешная голенастая шкодливая пацанка превращается в синеокую стройную красавицу, но рулетка Вселенной в очередной раз не в духе, посылает всё новые испытания на хрупкие плечи Василисы. Смех, слёзы, любовь и глубокие, щемящие сопереживания главной героине на протяжении всего романа.

Глава первая

— Ва-а-ася! Ва-а-аська! Василиса! — из-за угла дома показалась тучная фигура матери, в руке она держала неизменную скакалку. — Ах ты, паразитка… ах ты, дрянь такая! Вот уж получишь сейчас по заднице, так получишь! — орала женщина на весь небольшой посёлок, неожиданно углядев непослушное чадо, сидящее на бетонном козырьке соседнего подъезда.

Завидев разъярённую родительницу, девчонка опрометью бросилась в узкое окно, спрыгнув на лестничную площадку и не забыв при этом прихватить облезлого, блошистого котёнка из-за которого она в общем-то и совершила сей опасный подвиг. А дальше дело за быстротой реакции и скоростью ног! Не успела женщина опомниться, как мимо стремглав пролетело белобрысое создание, считавшееся её собственной дочерью…

Папка очень хотел сына, а мама… как оказалось позднее — никого не хотела, но по воле судьбы родилась она — девочка… Василиса. Или коротко — Васька, так ласково называли друзья-товарищи. Что взбрело в голову родителям дать такое необычное имя, остаётся загадкой, но как позже призналась мать, решила отличиться ото всех родственников, которые девочек неизменно называли Танями, Олями, Ирами… Сама же кликала не иначе как Вася или «лошадь большая». Почему лошадь? Да кто ж его знает… От лошади у маленькой разбойницы разве что острые коленки да долговязые ноги, худенькая, белобрысая, с вечно ободранными коленями и локтями и огромными синими глазищами.

Родительница, будучи по молодости стройной и симпатичной девахой, выйдя замуж после родов сильно расплылась. Характер имела нетерпимый, постоянно всем недовольная, брюзжала и ругалась на каждом шагу и по любому поводу. Рука же, под которую дочка попадала с настойчивой регулярностью, была у неё весьма тяжёлая. Почему-то так сложилось, что за свою несчастливую жизнь та пыталась отыграться на ребёнке, вымещая всю злость и обиду. Женщина сама родилась и выросла в голодное послевоенное время в многодетной семье, воспитывалась в строгости, а родителей до самой их смерти называла на «вы», так у них было принято. Васька же, видимо подсознательно, своим детским умишком чувствовала неприятие от матери и тянулась к отцу, пытаясь стать хорошим сыном, которого тот так хотел иметь. Трусики носила только чёрного или тёмно-синего цвета, ведь остальные цвета суть девчоночьи, платья позволяла надевать на себя лишь по большим праздникам, а в остальное время носилась по двору в трениках и футболках. Девочкой подобное создание можно было назвать разве что с большой натяжкой — сорванцом росла отъявленным, грозой для всей местной шпаны и близлежащих садов и огородов. Дралась не по-детски, защищая себя и слабых, ну и, соответственно, не раз получала тумаки, хотя взрослым никогда не жаловалась. Ещё совсем малявкой благодаря отцу достаточно прилично играла в русский бильярд, ловила рыбу в местной речушке и рассекала по поселковым улицам на мопеде, пугая местных старушек на лавочках, вызывая охи-ахи и пересуды. В друзьях числились одни пацаны, с которыми играла в войнушку, лазая по старому полуразрушенному кирпичному дому и рискуя «поймать» кирпич на голову. Носилась с оравой таких же сорванцов, гоняя в футбол и вывалявшись по самые уши в грязи. Взрывали карбид в бутылках, переводили стрелки на железной дороге, удирая от разгневанного машиниста… Несмотря на то что мать лупила её, хулиганку, как сидорову козу, причём ежедневно и очень даже болезненно, раннее детство казалось наполненным яркими впечатлениями и безоблачным счастьем.

Отца Васька обожала, всюду таскалась за ним хвостиком, старалась быть полезной во всём — помогала ремонтировать мопед, основательно перепачкавшись с ног до головы, собирала на местной поселковой дороге гаечки и болтики, с довольным видом притащив раздобытое богатство. А он уже тогда стал прикладываться к бутылке, вечерами до самой глубокой ночи пропадая в гаражах с такими же любителями спиртного. Девчонка же крутилась рядом, неимоверно довольная уже тем, что не прогоняют!

Детский сад запомнился стойким отвращением к варёной моркови и болезненным чувством беззащитности; там в девочке не только унизили маленького человечка, но и породили комплексы, сохранившиеся в отношениях с мужчинами уже во взрослом возрасте. Случилось же следующее. Во время тихого часа Васька… описалась! Ну бывает, с кем не случалось? Приснилось ей, что сил никаких нет терпеть — так сильно хочется в туалет! В своём сновидении поднялась с кроватки, как и положено, пошла и уселась на горшок. Увы, лишь только во сне, в итоге напрудив в кровать. Воспитательница, крайне разгневанная, принялась громко кричать и стыдить провинившегося ребёнка, после чего, не придумав иного наказания, поставила беззащитно голой в угол на обозрение всей группы.

— Васька — зассыха! — глумились безжалостные мальчишки.

— Ой, она наверное маленькая совсем!? Хи-хи… писает в кроватку! — ехидно показывали пальчиками девочки, сбившись в кружок.

Мучительное чувство позора пришлось пережить Василисе в течение получаса, стоя перед ребятами в чём мать родила. Щупленькое тельце с острыми лопатками покрылось мурашками от пронизывающего холода, отопление как назло отключили из-за какой-то аварии на местной станции. Ссутулившись и опустив голову, прятала глаза от стыда, закусив дрожащую от обиды нижнюю губёнку и прикрывая ладошками интимное место. Сдерживая навернувшиеся слёзы, горестно выслушивала ядовитые насмешки со стороны детишек. Полностью беззащитна. Не убежать и не скрыться…

Девчонке шёл восьмой год, когда мать отправилась в роддом за сестрёнкой, наказав строго следить за папашей и докладывать о поведении того в её отсутствие. А отец-то, к слову сказать, был видным мужчиной, деревенской закваски и с непомерной гордыней, непонятно на какой почве взращённой, ведь и по специальности не начальник какой-нибудь хоть самый мальский, а обычный рабочий на птицефабрике местной. Характером твёрдый и упёртый, но спокойный — ровно до тех пор, пока не напьётся и не начнёт цепляться к жене, провоцируя на ссору. Скандалили же родители громко, заставляя Василиску от страха прятаться в дальний угол квартиры, забиваясь за кровать.

Наконец, проведя подробный инструктаж, мать отчалила, и уже тем же вечером предприимчивый мужчина торжественно преподнёс дочурке презент — сетчатую капроновую авоську, заполненную банками со сгущённым молоком в металлических синих баночках, в то время — страшный дефицит!

— Василиса, это тебе! — хитро произнёс, видя заблестевшие в предвкушении глаза ребёнка. — Только чур, уговор! Матери не будет семь дней, каждый день ты можешь лопать по одной банке, но за это… пообещай мне помалкивать и не докладывать о том, что папа… ну… пиво пил?! Хорошо?

Ну кто же от такого подарка откажется?! Не раздумывая ни минуты, с превеликой радостью согласилась на сделку и каждое утро, доставая лакомство из сумки и проделывая две дырочки в крышке, с наслаждением сосала сладкое тягучее молоко.

Вскоре вернулась маман, важно неся перед собой пыхтевший и сопевший кулёк из одеяла, красиво перевязанный огромным розовым бантом. Василиса стояла в сторонке и наблюдала, как, положив на диван, разворачивают пополнение. Оказавшись на свободе, новорождённая вмиг покраснела от натуги, надула пухлые щёки и разразилась громким басовитым криком! Кучерявый чуб из чёрных волосиков недовольно трепыхался вслед воплям, а карие, почти чёрные глазёнки узкими щёлочками смотрели настороженно и с явной претензией на эксклюзивность.

— Какая… хорошенькая… — улыбнулась девочка, пытаясь осторожно прикоснуться к новорождённой.

— Не трожь! Ты руки мыла?! — категорично отодвинула её в сторону мать. — Вот теперь нянькой у нас станешь, как только подрастёшь немного.

А подросла, получается, уже месяцев через шесть. Васька же, говоря по правде, не горела желанием возиться с сестрёнкой, улица и друзья-товарищи привлекали её несравненно больше, к тому же с этой осени девочка пошла в первый класс, вступая в новую жизнь, в которой свободного времени и на развлечения-то оставалось совсем немного.

Всё детство девчонки было наполнено приключениями, Васька имела невероятные способности создавать их буквально на ровном месте! Тайфун, стихийное бедствие, ураган… Все эти эпитеты были вполне применимы и к ней! Для матери же — как прыщ на попе… Вроде как свой, но неудобства страшные доставляет. Дочка росла проказницей жуткой, каждый раз доводя мать до белого каления и заставляя хвататься за широкий отцовский кожаный ремень!

В тот раз, наказанная за какую-то очередную шалость и лишённая прогулки, Васька изнывала от скуки в гордом одиночестве, запертая на входной замок. Так сказать, под домашним арестом. Жили они на последнем этаже пятиэтажного дома, вчетвером в тесной однокомнатной квартирке, это уже позже переехали в соседний дом, получив двухкомнатную квартиру, а сейчас сидеть в четырёх тесных стенках оказалось слишком тоскливо, потому от нечего делать вышла на открытый балкон. Наблюдая за казавшимися совсем крохотными на дальнем расстоянии прохожими и с ветерком носящимися по двору на своих великах детьми, откровенно страдала и завидовала им. Не велосипедам, конечно, а детям… Наступило жаркое лето, пора долгожданных каникул, первый класс позади, потому и вдвойне обиднее казалось девчонке получить наказание, пусть и заслуженное… «Уж лучше бы отлупила…» — дулась она на мать. Природа радовала буйством красок, всё утопало в зелени и запахах цветущих растений. Друзья, не дождавшись верную подружку, убежали на пруд купаться, прихватив автомобильные камеры вместо кругов, а та просто изнывала от безделья и духоты.

— Эй! — послышалось откуда-то сбоку.

Повертев головой и никого не обнаружив, Васька замерла и настороженно притаилась, попой чувствуя новые приключения.

— Ты тоже одна, что ли, дома? — поинтересовался невидимый собеседник.

Наконец девочка углядела у самого пола в узкой щели под пластиковой перегородкой, разделяющей соседние балконы, любопытный глаз.

— Ага! Одна! А ты… кто?!

— Андрюха я… Мои все ушли, а мне скууууучно! — жалобно протянул сосед.

— Хочешь… сейчас к тебе приду?! Вместе поиграем? — моментально, без лишних раздумий, с воодушевлением предложила Василиса.

— Как это… придёшь-то? Меня ведь заперли! — страдальческим голосом прошептал мальчик.

— Так и меня тоже… Не боись, я мигом! — обрадовалось «стихийное бедствие», подтягиваясь на хлипком ограждении и перекидывая ногу на внешнюю сторону балкона.

А этаж-то был пятый… Случайная свидетельница из дома напротив, затаив дыхание, с неимоверным ужасом наблюдала из своего окна за акробатическими выкрутасами восьмилетнего ребёнка. Девчонка, ухватившись за тонкую, опасно дрожащую под руками перегородку, забралась на перила двумя ногами. Постояв чуток, перекинула одну ногу на соседний балкон, на пару минут зависнув в воздухе на огромной высоте и лишь еще крепче уцепившись за скользкий пластик. Затем, подтянувшись всем телом, попой сползла к соседям! Встав на твёрдую поверхность, Васька оказалось перед изумлённым взглядом белобрысого щупленького мальчишки, года на два старше её самой.

— Опа! Привет! А вот и я! — довольно воскликнула она.

— Здорово! А тебе совсем не страшно было? — тот с уважением поглядывал на отважную девочку.

— Не-а, подумаешь! Чего бояться-то? — чуток задрала нос от важности.

Совместное времяпрепровождение настолько понравилось обоим, скрасив вынужденное затворничество, что в дальнейшем новоиспечённая подружка ещё несколько раз удосужилась таким нестандартным способом сходить в гости, пока матери не доложили о дочкиных проделках, описывая способ перемещения к соседям очень живо и эмоционально! Влетело тогда юной гимнастке по первое число, а многострадальная попа ещё долго пылала яркими полосками, встретившись со скакалкой, навсегда отвадившей её хозяйку от сего опасного подвига!

А ещё Васька в раннем детстве была страшной рёвой, но самое примечательное — слёзы распускала и отчаянно выла, размазывая сопли по лицу, только перед маманей, а во дворе слыла небывалой атаманшей! И ведь знала, шкодница, что опять провинилась, а случалось сиё ежедневно, поэтому, предчувствуя наказание, только лишь подходя к своему подъезду и поднимаясь по лестнице, начинала жалобно голосить. По мере приближения к дверям квартиры отчаянный плач набирал обороты, и, как отработанная до автоматизма реакция в ответ на завывания, моментально появлялась родительница с неизменным отцовским ремнём в руках. Затащив рёву за шкирку в узкий коридор, мать метелила почём зря по голым ляжкам и тощей заднице! Девчонка крутилась юлой, уворачивалась и визжала благим матом, тем сильнее заводя разъярённую мать! Не выдержав отчаянных детских воплей, соседи начинали возмущённо стучать в стену, наверняка решив, что бедного ребёнка забивают насмерть, хорошо хоть милицию не решались вызвать, потому как шуму Васька создавала гораздо больше, чем получала пилюлей…

Но тем не менее, как бы безумно ни боялась девка побоев, строгие наказания от проказ её не останавливали! Назло что ли, делала? Гораздо эффективнее получилось у матери воздействовать на дочку всеобщим осуждением, заставив краснеть от стыда. Первый такой урок Василиса получила, когда ещё и в школу не ходила. В тот раз плутоватые друзья спровоцировали, решив, как обычно, взять подружку на «слабо»…

Многочисленной чумазой ватагой они ввалились в местный магазинчик, торгующий всем подряд, кроме разве продуктов. В стеклянной витрине посреди зала, будоража желанием немедленного обладания, соблазнительно смотрелись выставленные на обозрение детские игрушки. Армия полиэтиленовых солдатиков, расставленная строем, будто рвалась в бой. Рядом красовалась эскадрилья крошечных самолётиков — тот же пластик, причём выполненный незатейливо и грубо, но для детворы — немыслимое богатство. Железный пистолет, совсем как настоящий, искушающе поблёскивал чёрной краской… почему-то оранжевые овечки и красные лошадки… Но совсем не это столь сильно привлекло внимание компании!

— Васька, а слабо вытащить вон ту игру? — толкали девчонку в бок вероломные подстрекатели, указывая на приоткрытую коробочку с разноцветнами фишками в прозрачном пакетике.

— Наверное, этого никто не сможет… — задумчиво протянул самый мелкий, сосредоточенно ковыряя грязным пальцем в носу.

«И кто, интересно, посмел сомневаться в моих способностях?! Это мне-то не под силу? Ха!» — подойдя поближе, внимательно оглядела «сейф», высматривая слабые места. Обнаружив небольшую щёлочку, придвинулась плотнее к стеклу и засунула пальчик вовнутрь. Ширины хватило. Зацепив плоскую коробочку, медленно… миллиметр за миллиметром аккуратно подтянула к себе, развернула стоймя и ловко вытащила наружу. «Вуаля! Есть!» — схватив добычу, бросилась наутёк. Игру с ребятами поделила по-братски, расценив свои действия как забавную авантюру, но вовсе ни как хищение. Возможно, что всё бы так и осталось «шито-крыто», если бы, придя с работы, мать совершенно случайно не обнаружила в дочкином кармане несколько элементов от игры и не устроила сию же минуту допрос с пристрастием. Ну и Васька, конечно, тут же раскололась, заранее завывая волчонком. Короче, как по сценарию, — сопли, слюни, слёзы… Но не тут-то было! Бить в этот раз маленькую разбойницу, как ни странно, не стали, а волоком потащили через весь посёлок признаваться в страшном грехе! И вот посреди торгового зала на виду у покупателей, захлёбываясь крокодильими слезами, размазывая их грязной ладошкой по лицу и оставляя тёмные разводы, девчонка, стыдливо переминаясь с ноги на ноги и опустив голову, просила прощения у продавщицы… Урок тот усвоила на всю оставшуюся жизнь, и чужое для неё стало отныне табу! Вот такая росла Васька-Василиса… лошадь большая, как называла её мать… чисто оторва!

Проживала девочка с семьёй в небольшом посёлке городского типа, застроенного панельными пятиэтажками и расположенного на самой границе с одним из центральных городов России, совсем рядом с Финским заливом. Вроде как не деревенские жители, но и горожавостью своей похвастаться не могли. Соседство с огромным мегаполисом не вызывало у Васьки никаких чувств, потому как бывать там приходилось всего лишь считанное количество раз. Да и привыкла она, не ведая другой жизни, к простору, близлежащим лесам, свежему воздуху и волюшке-вольной, где детей выпускали гулять без опаски. Сейчас же посёлок погружался в ночную темноту, тускло светились редкие фонари, люди готовились ко сну, задёргивая поплотнее шторы. Отец с работы ещё не вернулся, а Василиса, глядя на ползающую по ковру младшую сестрёнку, заранее паниковала, предчувствуя, что и на этот раз выспаться не получится. Отношения между родителями не ладились, мужчина всё чаще и чаще приползал домой «на рогах», а ставшие ежевечерними ссоры частенько заканчивались дракой, битьём стёкол и летящей в стены хрустальной посудой. Васька приближение дебошира к дверям квартиры каким-то нюхом чувствовала заранее, сжимаясь от страха перед надвигающейся грозой, а сердечко её билось частой дробью, словно у зайчонка. Скандал, как правило, разгорался с подачи отца. Пытаясь вывести из себя кажущуюся невозмутимой супругу, усаживался на ковёр посредине зала прямо в грязной рабочей одежде и начинал строить дикие гримасы, злобно рыча и скрипя зубами. Да-да! Именно рычал, устрашающе сверкая белками глаз! Женщина старалась не обращать на невменяемого особого внимания, занимаясь своими делами, а тот прицеплялся к детям, устраивая шумные игры, заканчивающеся всегда одинаково плохо — воплями и слезами крохотной сестрёнки, в очередной раз свалившейся на пол и больно ударившейся, как правило, головой.

Сегодняшний вечер не стал исключением, и не успел батька явиться с работы, чуть держась на ногах от изрядного подпития, как события стали развиваться словно по накатанной.

— Оставь детей… — удерживала себя на грани спокойствия мать, пытаясь утихомирить мужа.

— Чё? Не нравлюсь, да?! — тут же завёлся с полоборота, как будто того и ждал.

Слово за слово, и вспыхнула очередная душераздирающая, страшная сцена. Схватив первое, что попалось под руку, а подвернулся как назло большой деревянный ящик из-под детских игрушек, топорно сколоченный им же самим, разъярённый мужчина начал крушить всё вокруг. Порезавшись об острые стёкла раскуроченного серванта, заливал кровью, бьющей фонтаном в разные стороны из порванных вен, мебель, обои, их всех… Страшные крики, вопли и визг били по ушам!

Девчонка, не впервые оказавшись в подобной ситуации, была наготове. Подхватив на руки младшую сестрёнку и крепко прижимая к себе упитанную «тушку», бросилась наутёк! У неё, похоже, стало входить в привычку в одной ночной сорочке скрываться у соседей, которые зачастую просто-напросто не открывали двери, боясь за себя.

Вот и на этот раз никто их не впустил, как ни умоляла Васька, судорожно давя на кнопки звонков. Поэтому насмерть перепуганной, с малышкой на руках, ей пришлось бежать на улицу под покров темноты, прячась в скверике у детского сада, клацая зубами от холода и страха… Наконец появилась зарёванная мать в разорванном домашнем халате, придерживая трясущимися руками ворот с оторванными пуговицами. Кликнув девчонок, с опаской выползших из укрытия, поспешила с ними к родственникам на другой конец безмятежно засыпающего посёлка. Местные знали друг друга в лицо, и происходящих событий утаить от сограждан было попросту невозможно. Таким образом, к страху за свою жизнь у девочки добавились новые для неё чувства — жгучий стыд за родителя и унизительность их положения. Вот с тех самых пор Васька, папина дочка, перестала уважать и любить отца, с самого её рождения являвшегося для неё незыблемым кумиром, и возненавидела всё, что связано с алкоголем. Мать почему-то терпела хулигана, сохраняя семью, в милицию на того заявлять не спешила и разводиться не торопилась.

Наконец-то закончился очередной, второй по счёту, учебный год, а впереди ожидали целых долгих три месяца летних каникул и полной свободы, которые Васька предвкушала заранее, готовясь к отъезду. Через пару недель в сопровождении ворчливой тётки по отцу всю ребятню — собранных вместе двоюродных братьев и сестёр — кучей отправляли в глухую деревню к старенькой бабуле, а билет для Василисы уже поджидал на полочке, среди прочих документов. Девочка тайком от матери вытаскивала и с любопытством рассматривала заветный картонный прямоугольник, дающий право проезда в плацкартном вагоне. Состояние полной свободы и бесконтрольности вдали от дома — вот что чаяла обрести она на летнее время!

Конец мая радовал хорошей погодой, солнышко припекало, каждое утро заставляя просыпаться немыслимо рано из-за вредного яркого лучика, проскальзывающего мимо шторы и упорно бьющего прямо в лицо. Потянувшись всем телом, Васька сбросила одеяло на пол, лениво раскинув руки-ноги на широкой кровати, услышала ставший привычным негодующий монолог, доносившийся из соседней комнаты:

— Где мои чулки, твою… мать?! — громкое выражение недовольства вперемешку с нецензурной бранью означало начало нового дня.

«Всё понятно… мама собирается на работу…» — сонно констатировала девочка.

— Мам… — вскочила вдруг с кровати и, пока женщина не ушла, поспешила к ней. — У нас на экскурсию деньги собирают! — Мероприятие решила организовать неугомонная классная.

Но, видимо, просьба прозвучала, как обычно, не вовремя…

— Опять деньги… кругом одни деньги… как будто я резиновая… — разворчалась родительница. — Вечером напомни… И не убегай далеко, после обеда приезжают родственники из Ярославля, не хочу за тебя краснеть, как в прошлый раз!

А в «прошлый раз» Васькой оказались недовольны по причине её диковатости. Ну не любила девочка целоваться с многочисленными дядюшками и тётушками по маминой линии! Хоть убейте — терпеть не могла! И их восторженное сюсюканье: «Ах, какая ты уже совсем большая стала! Ну давай мы тебя расцелуем!» — заставляло пятиться назад, вызывая огромное желание сбежать куда подальше. «Вот уж… любители-целовальщики нашлись… потом помаду от их поцелуев стирай с лица…» — пыхтела Василиса.

— Вася, не позорь меня! Быстро подошла к тёте Оле (Зине, Кате и т. д.) и обняла-поцеловала, как положено воспитанной девочке! — грозно смотрела на ребёнка мать.

Та нехотя подходила и подставляла щёку, после чего демонстративно долго и упорно тёрла её ладошкой. «И в кого она такая бука?» — изумлялись понаехавшие в гости родственники.

Но на этот раз несносная девчонка умудрилась превзойти самоё себя и все немыслимые вполне оправданные опасения! С помощью уговоров и затрещин Ваську всё-таки вынудили надеть летнее розовое платьице с многочисленными оборочками. «Фу… какая гадость! Оно же девчачье!» — возмущалась сквозь зубы девочка, недовольно морщась. Белоснежные гольфы с бантиками по бокам завершали образ принцессы. Мать соорудила из длинных белёсых волос дочери немудрёную причёску в виде конского хвоста, ожесточённо стягивая пряди на висках, так что глаза у той стали узкими словно у китайца. Жалобно хныкая от подобного изуверства, Васька получила указание сидеть смирно, поджидая гостей. Только таким, единственно верным способом женщина надеялась сохранить в целостности приличный вид проказницы до приезда родственников и показать неугомонное чадо во всей красе! Ну-ну… свежо предание… Девчонка, будучи по характеру слишком активным ребёнком, в нетерпении ёрзала попой по стулу, с большим трудом терпя вынужденную неподвижность.

— Ма-а-ам… ну ма-а-а-ам… — ныла она. — Отпусти меня рядом с подъездом постоять! Я никуда не уйду, чесн слово!

— Нет! — испуганно рявкнула та. — Сиди и жди!

— Ну ма-а-а-ам… ну пожа-а-алуйста… я только на лавочке тихонько посижу и всё… — продолжала гундосить, действуя на нервы, зануда.

— Хорошо… только никуда не убегать! — наконец не выдержала и сдалась родительница. — В подвалы не лазать, собак не трогать, к велосипеду не приближаться!

Довольная до невозможности Василиса вылетела на улицу, но на одном месте спокойно устояла ровно три минуты.

— Васька, привет! Пошли с нами, чего покажем! — тут же откуда ни возьмись материализовались знакомые мальчишки.

— Неее… не могу… гостей жду… — ответила, слегка колеблясь.

— Да ладно тебе, тут рядом! А ты чего вырядилась, как кукла?

— Счас… как дам… куклу! — зарычала, двигая на них со сжатыми кулаками.

— Ну перестань, брось, шутим ведь… Пошли? — не унимались приятели.

Девчонка переминалась с ноги на ногу, с великим трудом удерживая себя от соблазна — и хочется, и колется… Взглянув наверх в сторону своего окна, где за занавеской мелькал силуэт матери, погрузилась в тяжкие раздумья и одолевавшие сомнения: «Я же всего на минутку… одну лишь малюсенькую такую секундочку… никто и не успеет заметить… Тем более мама говорила только про подвал, собак и велосипед… про мальчишек она ничего не сказала!» — вполне резонно решила она, тем самым поставив окончательную точку в своих мучительных колебаниях.

— А ладно, пошли! — двинула за ребятами в сторону стройки. Ватага дружной толпой приблизилась к строительной площадке.

— Во, смотри, что нарыли! — гордо указали ребята на огромную бочку из-под гудрона.

— Ну и чё? — разочарованно произнесла Васька… «И стоило из-за этой ерунды так рисковать, уходя от дома?» — подумала вдруг.

— Как чего?! Смотри какая здоровенная! Мы тут поспорили, кто сможет в неё забраться…

— А что в неё забираться? Делов-то… раз-два — и там!

— Ага, думаешь так легко?!

— Да запросто!

— У самой-то кишка тонка?! Молчи, девчонка! — то было явное подстрекательство…

— Это мне-то слабо?! Это я-то… девчонка?! — возмущённо разошлась оскорблённая донельзя негласная атаманша, ведь на кон оказался поставлен заработанный в трудной борьбе авторитет, и тут уже вопрос принципа, хочешь или не хочешь, а лезть придётся!

В ту же секунду, никто и глазом моргнуть не успел, подставив находившийся неподалёку деревянный сколоченный ящик, кузнечиком взлетела наверх и спрыгнула вовнутрь вонючей металлической ёмкости. Показав восторженной толпе язык, намереваясь повторить обратный путь, но вылезти, как выяснилось, оказалось куда мудрёнее — стенки бочки скользили от растаявшего на солнце гудрона!

Пусть и не без потерь, но наружу выбраться всё же сумела. Домой Васька шла, скорбно опустив голову, понимая что огребёт сейчас от матери по полной программе, хотя на этот раз призывно завывать на лестничной площадке передумала. Шла будто на эшафот! Зоя Космодемьянская, не иначе…

В ответ на нерешительный, этакий робкий звонок дверь тотчас открылась, и приветливое выражение на лице матери, ожидавшей увидеть долгожданных гостей, стало меняться прямо на глазах. Обнаружив на пороге вымазанное с головы до ног в чём-то чёрном и липком чудовище, совсем недавно являвшееся вполне симпатичной девочкой, она казалось, потеряла дар речи… Девственно чистой осталась разве что резинка на волосах. Собрав на голову «дряни худой» все нехорошие слова и не решаясь дать затрещину, дабы самой не испачкаться, женщина загнала смоляное чучело в ванную комнату, стянула безвозвратно испорченное платье, подкрепляя сиё действие угрозами во всевозможных карах, и под монотонное завывание (типа — уже можно!) стала смывать вонючую, намертво въевшуюся массу при помощи керосина. Далее в ход пошли различные растворители, ацетон и прочие ядрёные жидкости…

— Лошадь большая, а не девочка! — возмущённо шипела мать, опасаясь хлопнуть дочку по слишком уж грязной заднице.

Как Васька умудрилась так капитально измазюкаться — остаётся загадкой, но гудрон оказался аж в трусах и между ног. Избежать наказания, на что втайне надеялась девочка, ей всё же не удалось, помилования не случилось. Запал разгневанной родительницы, впрочем, заметно поутих после оживлённой встречи с подоспевшими гостями, а экзекуции чисто в воспитательных целях методом постановки голыми коленками в угол на крупную, рассыпанную на полу соль, за отсутствием в доме гороха, подвергли уже ближе к ночи.

Ох, если бы то было досадной случайностью, ан нет… инцидент тот — лишь один из показательных примеров в бесконечной череде проказ и проделок непоседливой девчонки, сопровождающих всё её детство. После подобного безобразия отмечались и падения в открытые люки, и прыжки с крыши сарая на укрытые под снегом огромные осколки стёкол, стоявшие торчком и оставившие глубокие следы порезов на ладонях. Памятным красовался шрам на спине промеж лопаток от укуса огромной беспризорной собаки. Зарубку о себе в виде рваного отпечатка зубов на большом пальце левой руки, оставил и деревенский полудикий жеребец… В общем, не ребёнок, а сплошное наказание!

Тем не менее училась Василиса хорошо, и, как ни странно, замечаний на плохое поведение от учителей практически, за редким исключением, не поступало. Став постарше и проявив инициативу, самостоятельно пошла и записалась в различные спортивные секции. Мать вздохнула свободнее, теперь уж всю нереализованную за день энергию озорница оставляла в зале, достигнув немалых успехов, а тренеры девочке сулили серьёзные перспективы, связанные со спортом.

Любила ли дочку женщина? Наверное, по-своему любила, но слишком болезненной сестре, что казалось самой Ваське несправедливым, доставались ласка, нежность и внимание, ей же — лишь подзатыльники, физическое наказание всем, что попадётся под руку, и постоянная фраза: «Ну в кого ты такая?! Все дети как дети, а ты… лошадь большая!» И ни одного разочка ведь не запомнила, чтобы мама обняла, приласкала и сказала, что любит её. Потому ещё с тех самых пор усвоила раз и навсегда — любовь надо заслужить! Просто так, ни за что, это чувство не дарят, а сама по себе, такая какая она есть, получается, недостойна его!

«Мамочка… мамуля… Ну за что же ты меня так? Наверное, по-другому не умела выражать свою любовь… Сама оказалась недолюбленная и недоласканная в детстве… А мне так не хватало душевного тепла и понимания от тебя…» — с горьким сожалением, повзрослев со временем, размышляла Василиса, тем не менее вполне осознавая насколько с ней тогда было нелегко несчастной женщине. Осмысливая и анализируя поведение матери, считала, что та совершила громадную ошибку, добиваясь безоговорочного послушания лишь при помощи побоев и криков, лишив самого главного — любви, ласки и душевной близости, не желая или не умея выслушать и понять своего ребёнка… Первые попытки поделиться своими детскими проблемами закончились неудачно; стоило Ваське только начать, ответ слышала один: «Сама виновата! И не жалуйся!» Ну она и перестала… вовсе прекратила откровения, отстаивая своё достоинство с помощью силы, решив, что в этой жизни защиты со стороны ждать не придётся. Ежели у Василисы со сверстниками случался конфликт и родители тех приходили с жалобой, женщина никогда не принимала сторону дочери; даже не выслушав, та априори считала ту виноватой. «Не плачь, не бойся, не проси» — с таким девизом вступила девочка во взрослую жизнь, а пока…

Билет на поезд, как уже упомянули, дожидался своего часа, до отъезда остались считанные дни. Эти летние месяцы, как и все прошедшие начиная с пятилетнего возраста, Василиса провела у своей обожаемой бабули в Вологодской области, папиной мамы. Пожалуй, лишь там девочка чувствовала себя по-настоящему счастливой, получая то, чего не хватало от родителей, а именно — безусловную любовь. Старушка искренне обожала всех своих многочисленных внуков без исключения, казалось, не выделяя любимчиков и не обделяя никого. А чем можно себя занять в глухой деревеньке аж целых три месяца? Само собой, носились по округе словно молодые жеребята, шаля и хулиганя, — как без этого?! Васька охотно помогала пасти коров одноногому Николаю, молодому мужчине и к тому же местной достопримечательности, потерявшему конечность по пьяному делу и за неимением другого вида заработка за сущие гроши устроившегося работать пастухом. Верхом на вредничающем жеребце трудилась на сенокосе — прицепив импровизированные волокуши, подтаскивала сено с дальних делянок к стогу. С местными ребятами гоняли на стареньком, дребезжащем мотоцикле, готовом в любую секунду развалиться до состояния запчастей. Собирали грибы, которых в округе, буквально в нескольких десятках метров от домов, вырастало великое множество, а грибников — раз, два да обчёлся. Плескались в местном пруду, крайне заросшем и грязном, предназначенном, впрочем, лишь только для водопоя скотины. Вечерами же, собравшись шумной компанией, гоняли в футбол, играли в лапту, городки, прятки, либо резались в карты, в подкидного дурака, оккупировав огромный сколоченный из досок стол под развесистой черёмухой во дворе. Деревенька носила статус вымирающей, была совсем крохотной, всего в несколько дворов, и проживали-то в ней в основном одинокие старухи. Полноценных семей, состоящих из крепких баб и мужиков, имеющих кучу отпрысков, в наличии было всего-то три или четыре. Тем не менее поселение именовалось, как ни странно, колхозом, в собственности которого находился свой скотный двор на три десятка коров и конюшня с двумя крепкими, приземистыми лошадками и одним диковатым жеребцом. Зимой жизнь деревенская затихала, лишь узкие тропки, протоптанные посреди огромных сугробов, напоминали о том, что жители не вымерли, а, больше того, продолжают работать, ухаживая за скотиной, да сизоватый дым непрерывно валил из печных труб над берестяными крышами неказистых домов. С наступлением весны народ оживал, как жуки, выползая на свет, почувствовав, припекающее солнышко, и начинал возню в приусадебных огородиках. Летом же жизнь в деревне, наполненной разновозрастной ребятнёй, доставленной со всего Союза на побывку к своим бабушкам, и подавно кипела ключом. Дедушек, как ни печально, не осталось ни одного на всю деревню. Все давно померли, и мало кто из них по старости — одни не вернулись с войны, другие расстались с жизнью по собственной дурости — по пьянке утонув в пруду или отравившись водкой.

Избушка у их бабы Кати выглядела игрушечной — с узорными наличниками, как и положено, с резным палисадником, расписным крытым крыльцом, огромными сенями, небольшой горницей, сеновалом и самим жилымпомещением, разделённым русской печью и деревянными перегородками на две комнаты; маленькую закуток-кухоньку и огромную прихожую-столовую. Чистота, сколько себя Васька помнит, всегда безукоризненная, яркие самотканые дорожки покрывали полы, иконы по всем углам и… запах! Незабываемый запах русской печи и пирогов!

Бабуля их — маленькая, сухонькая, сгорбленная, но не по возрасту шустрая старушка — передвигалась, точнее ковыляла, что получалось быстро-быстро, при помощи неказистой клюшки, вырезанной дедом Иваном, её мужем, много лет назад из старой коряги. Колено ещё по молодости, ненароком наступив ей на ногу, повредил колхозный жеребец, с тех самых пор она и хромала. Молчунья, слова лишнего не скажет, лишь подслеповатые глаза светились искренней любовью, выражая гамму чувств в зависимости от поведения внуков, которых на летние каникулы ей поставляли целой гурьбой. Детям же у неё позволялось всё, что не являлось угрозой для жизни, чем проказники неизменно пользовались, носясь по деревне чумазые и несказанно довольные! Не пропустив и дня, баб Катя каждое утро вставала ровно в четыре утра и пекла в русской печи пышные дрожжевые пироги да на всю ораву томила в огромном чугунке кашу со светло-коричневой корочкой — из-за вкусной пенки между ребятнёй постоянно происходили шумные споры и ссоры. Наевшись от пуза, компания срывалась с места и убегала на целый день до вечера. Никто не принуждал их обедать в строго отведённое время, не возбранялось, что и делали, прибежать в избу, налить в огромную глиняную кружку молока, кринки с которым рядами стояли в сенях и призывно манили пенкой из жирных сливок. Самые нахальные, Василиса из их числа, тайком проходились указательным пальчиком по всем ёмкостям, собирая в рот густой верхний слой. Схватив огромный кусок пирога, жадно проглатывали, запивая холодным молоком, и неслись на улицу. Вечером же всю гвардию ждал ужин. О, это была сказка! За огромным рубленным столом на вдоль стоявших струганных лавках, подтягиваясь с гулянки, рассаживалась вся детвора. Перед ними выставлялась большущая миска с деревенским наваристым супом, в котором плавали ароматные куски мяса, и не менее огромная сковорода с жаренной до хрустящей корочки картошки с грибочками. Каждому рту выдавалось по ложке, вилок и тарелок у бабули почему-то не имелось, и тут — кто не успел, тот опоздал! Подгонять и уговаривать никого не приходилось, только треск стоял за ушами! Затем на стол взгромождался огромный угольный самовар и приступали к чаепитию. Вроде бы все и так наелись от пуза, но отказаться от ритуала, глядя на поданное угощение, сил недоставало. Тут и домашнее варенье всех сортов, плошки с дешёвой сельской карамелью, густая сметана, мёд и широкие блюда со всевозможными пирогами, каждый день разными: румяные ватрушки с рассыпчатым творогом, преснушки со свежими ягодами, фирменные бабушкины пироги с пшеном или рыбой, свежей капустой или рисом с яйцом. Больше всего Ваську умиляла стеклянная вазочка с большим кусковым сахаром и щипчиками для колки — чай деревенские пили вприкуску. Наконец, отвалив от стола с набитыми животами и громко пыхтя, убегали играть в лапту, догонялки или прятки. Уже совсем поздно вечером возвращались, все как один грязные и продрогшие, отмывались в корыте и забирались отогреваться на печку. После чего с замиранием сердца, при свете лишь одной керосиновой лампы, слушали неведанные доселе сказки, рассказываемые монотонным приглушённым бабушкиным голосом: «Все в деревне спят… одна бабка не спит… мою шёрстку прядёт, мою лапу грызёт… у-у-у-у-у!» При последних словах, произнесённых грозно и с придыханием, внуки визжали от страха, ещё плотнее прижимаясь друг к дружке, а потом, лёжа в полной темноте, высунув нос из-под одеяла, тайком наблюдали, как баб Катя в длинной льняной рубахе до пола, повязав на голову ситцевый платочек, подкрутив колёсико лампады и подправив фитиль перед старинными образами в «красном» углу, долго молилась, неслышно шепча что-то и поминутно крестясь, совершая земные поклоны и утыкаясь лбом в деревянный крашеный пол. Старушка была чрезвычайно набожной и истинной праведницей.

Иконы у бабы Кати висели по всей избе, а величавые лики святых, казалось, смотрели на всех строго и немного с укором. Только взгляд Господа Иисуса Христа, как Василисе казалось тогда, выражал огромную любовь и сострадание, присутствовало в нём что-то такое… завораживающее и умиротворяющее. Лик Пресвятой Богородицы светился изнутри кротостью и милосердием, был полон неимоверной доброты и исходящей чистоты. Взирая на него, девочка подсознательно чувствовала, что именно такой взгляд выражает материнскую любовь…

— Бабушка, а Бог есть? — как-то спросила она.

— Есть, Василинка, — спокойно и уверенно ответила та.

— А почему я его не видела? Где он?

— Он в твоём сердце, родная… главное — научиться слышать его голос…

Васька была совсем маленькой, когда бабуля впервые взяла внучку с собой в церковь. Почему-то именно её одну. О том эпизоде Василиса знала лишь по рассказам взрослых, сама же очень смутно вспоминала происходящее.

Ранним утром вместе с собравшимися соседками-старушками шли они пешим ходом через устрашающе тёмный лес в соседнюю деревню к утренней службе. Трава, мокрая от ночной росы, неприятно холодила босые ноги. Туфельки несла в холщовой котомке, дабы не извозить в грязи посреди лесной тропы, вытоптанной непуганными дикими животными — лосями да кабанами. Очень хотелось спать. Просто жуть как сильно… Васька тёрла глаза и зевала каждую минуту, широко открывая рот и спотыкаясь на ходу.

При входе в храм девочке наконец позволили надеть сандалии, повязали на голову ситцевый платочек и торжественно ввели в помещение. Народу оказалось на удивление немало, в основном древние бабульки, все как одна в длинных тёмных юбках и с покрытыми головами. Служба уже началась, и опоздавшие встали с краю. Копируя других, Василиса пыталась неумело креститься и совершать поклоны, но через какое-то время топтание на одном месте ей надоело и она потихоньку отошла в сторонку… шаг за шагом удаляясь всё дальше. На девочку никто не обращал внимания, и та бродила промеж молившихся, разглядывая иконы, зажжённые свечи, росписи на стенах… А потом вдруг внезапно испугалась, потеряв из виду бабу Катю! Завертевшись юлой под ногами прихожан, поспешила на поиски, поминутно заглядывая в серьёзные в своей торжественности лица и готовая сию же минуту разрыдаться, но тут наконец, к своему облегчению, увидела знакомую худенькую спину и на радостях бросилась к ней! Подскочив сзади, что было силёнок уцепилась тоненькими ручонками за ноги замершей в трепетном экстазе от величавой службы старушки и громко заверещала:

— Бубулечка моя!

Дальше случилось неожиданное, даже неприятное. То оказалась совсем не её бабушка, а вовсе чужая, которая от неожиданности и испуга вдруг потеряла сознание — бесшумно и без единого слова, закатив глаза, она плавно завалилась на пол и застыла, широко раскинув руки. Окружающие засуетились, приводя пострадавшую в чувство, а Ваську с тех пор почему-то перестали брать на службу… От греха подальше.

Следующее посещение храма выдалось, только когда девочке исполнилось лет девять. Событие происходило весьма знаменательное — крестили двоюродного братца Саньку, младшенького — два года разницы у них было. Парень по сравнению с пигалицей Василисой выглядел весьма здоровым — маленький кабанчик такой и жуткий обжора. Девчонка стояла в сторонке и прыскала от смеха в кулак, наблюдая, как батюшка пытается приподнять откормленного мальчугана, дабы окунуть в купель хотя бы головой. После завершения обряда детей завели в алтарь, причём из всех присутствующих почему-то их двоих. Немолодой священник, подав ребятишкам по маленькому металлическому расписному стаканчику с кагором и по кусочку просфоры, отошёл по своим делам, опрометчиво оставив их вдвоём.

— Фи… — скривился братец, лизнув напиток.

— Чего «фи»? — изумилась Васька. — Не нравится? Давай тогда мне!

— Ага, бери! А ты мне свою булочку, ладно? — тут же устроил сделку Саня.

На том и порешили — одна выпила две дозы вина, а другой запихнул в рот дополнительную просфору. Осуждать их не стоит, что взять, ведь детьми неразумными были… Неизвестно, каким образом на подобный бартер отреагировало небо, но с тех пор брат с сестрой стали не разлей вода…

А пока что время стремительно мелькало листочками календаря. Васька быстро росла, доставляя матери немало волнений и устраивая очередную проказу, за что, соответственно, тотчас удостаивалась порки, явно не шедшей хулиганке на пользу; вразумления не помогали. Отец продолжал регулярно прикладываться к бутылке, периодически бузя и заставляя близких спасаться бегством. Сестрёнку, к радости Василисы, наконец-то отдали в детский садик, та хоть и отличалась спокойным характером, но вредная была просто до безобразия. Васька втихаря от матери пыталась по-своему научить уму-разуму мелкую противозу, но все эксперименты заканчивались чувствительными оплеухами ей же самой, отвешиваемые строгой родительницей по доносу ябеды-сестры.

Ликование охватывало Василису при окончании очередного учебного года, ведь впереди вновь ожидали длительные летние каникулы у любимой, обожаемой бабули, где с гиканьем носилась по деревенским окрестностям, отыскивая приключения на свою многострадальную попу.

В тот год девчонке не исполнилось и одиннадцати, а двоюродному Сашке, упорно таскавшемуся вслед за проблематичной сестрой с огромным куском батона, щедро посыпанным сахарным песком, и полными карманами кускового сахара, всего девять лет.

— Васька, хочешь?! — от всей души пытался поделиться братец своими запасами.

— Хватит жрать, хомяк! А?! Скоро глаз будет не видать из-за щёк!

— Пока толстый сохнет — худой сдохнет! — неизменно парировал тот.

— Да ты похоже раньше лопнешь! От обжорства! — хохотала в ответ.

Братишка на самом деле достался Ваське ещё тот подарочек! С самого раннего детства ей приходилось защищать нытика от мальчишек во дворе, а потом и от старших ребят в школе, которые с непонятным наслаждением пытались надавать пацану пенделей.

— Васечка! Меня опять тот полудурочный Серёга задирает! — размазывая слёзы по толстым щекам, подкатывал к девочке Саня.

— Ну что ты вечно ноешь? Сдачу давать тебя не учили?! — возмущалась она.

— Так он же из шестого класса! — справедливо отмечал братец, который учился всего лишь в третьем, а Василиса, получается, в четвёртом классе. В школу она пошла позже обычного — с восьми лет.

— Горе ты моё… пойдём! — выдвигалась на разборки девчонка и, как ни странно, всегда выходила победителем!

Мальчишка платил старшей сеструхе искренней любовью и привязанностью, хотя та, по совести говоря, и сама издевалась над трусом изрядно, пытаясь выработать в парне смелость. Сейчас же у неё были дела поважнее, задание получила ответственное…

— Брысь! — отмахнулась от пацана. — Я за грибами сгоняю! Баб Катя просила к ужину насобирать! — схватив корзину, девочка припустила за околицу в сторону густого леса.

Как взрослые одних детей в лес отпускали — уму непостижимо! В тех местах и взрослые-то мужики блудили сутками, опасаясь ходить в одиночку, ведь зверьё там водилось нешуточное — медведи, кабаны, лоси, рыси….

— И я с тобой! — завопил братишка, торопливо натягивая сапоги и бросаясь следом.

— Только я тебя умоляю… Не ной! — зыркнула на того синими блюдцами глаз Васька.

«Куда идём мы с Пятачком большой-большой секрет! И не расскажем мы о нём, о нет, о нет…» — маршируя, напевала юная грибница. «О да! О да! О да!» — поддакивал пыхтевший позади и наступающий на самые пятки братец. Зрелище со стороны выглядело комическим — долговязая белобрысая тощая девчонка с толстой косой до пояса решительно выкидывала вперёд длинные голенастые ноги, а следом шумно дышал, пытаясь не отстать, небольшого росточка толстячок-пацанчик, в одной руке державший плетёную корзинку, а другой запихивающий в рот огромный кусок булки.

Ребята отошли от дома километра полтора, шлёпая по песчаной дороге, когда вдруг неожиданно увидели в нескольких метрах перед собой выскочившего бурого медвежонка. Тот с любопытством потянулся в сторону людей.

— Ой, Васька, смотри какой хорошенький! — заорал Саня, от изумления открыв рот.

— Стой! Не двигайся! — приказала девочка с испугом водя головой в разные стороны, ожидая увидеть маму медвежонка.

Предчувствие не обмануло. Медведица не заставила себя долго ждать: появившись вслед за дитём и угрожающе зарычав, встала перед перепуганными ребятами на задние лапы во весь свой огромный рост. Оскал зверя — из приоткрывшейся пасти сверкнули желтоватые клыки — вызвал у застывших в оцепенении детей панический ужас! Не поворачиваясь к зверю спиной и ухватив братца за рукав, Василиса стала потихоньку отступать. Очень медленно и осторожно, не делая резких движений. Один шажок… два… три… И тут медведица внезапно кинулась по направлению к ним! Нервы девчонки не выдержали, пронизывающий страх охватил её, глаза расширились от нешуточного испуга, и, отбросив уже ставшую ненужной корзинку в сторону, позабыв обо всём на свете, и про Сашку, кстати, тоже, что есть мочи, стремглав, припустила прочь! Только пятки босые сверкали и мелькали острые коленки, когда та, казалось, не касаясь земли, неслась по направлению к дому. Адреналин плескался, буквально зашкаливал, в крови, заставляя выжать из организма все возможные и невозможные резервы! Тренер по лёгкой атлетике из секции, где занималась девочка, окажись в данный момент рядом и включив секундомер, оказался бы крайне удивлён немыслимым результатам забега!

— Васичка! — неслось сзади. — А-а-а-а-а! Подожди меня! — это вопил непоспевающий за сестрой Санька, в один момент позабывший и про недоеденный батон, и про «сокровища» — из его битком набитых карманов на дорогу сыпался кусковой сахар. — Ва-а-а-а-ася-я-я-я, по-о-о-одо-о-о-ожди-и-и-и-и! — орал как недорезанный.

Какое там подожди? Мальчишка зря надеялся, что и в этот раз старшая сестра бросится ему на помощь или хотя бы чуть притормозит. Перепуганная насмерть Васька, похоже, ничего не соображала, охваченная приступом жуткого страха! Только ветер свистел у неё в ушах, когда летела прочь от опасности, высоко подбрасывая ноги, а братец колобком катился сзади, судорожно пытаясь ухватить сестру за подол сарафана. Скорее всего, и трагедии никакой не произошло бы, ведь взрослой медведице догнать ребятишек трудностей не представляло, но цели похоже, такой не имела, а всего лишь хотела припугнуть незадачливых грибников, хотя они и так натерпелись страху нешуточного!

Перепрыгнув горной козой через хлипкую изгородь, сколоченную из тонких брёвен и отгораживающую деревеньку чисто символически, дабы скот не разбежался, Василиса в изнеможении скатилась в глубокую канаву и затаилась, шумно дыша и дрожащими руками прикрывая рот, как будто опасаясь быть услышанной. Следом с громким треском, круша тонкие жерди, танком вломился Саня и, натужно пыхтя, тяжело свалился сверху. Наконец оба бегуна отдышались и осторожно высунули носы из своего более чем ненадёжного укрытия, с опаской оглядываясь по сторонам. Никого. В отдалении, как ни в чём не бывало, продолжали мирно жевать траву колхозные бурёнки, пастуха на горизонте не наблюдалось.

— Васька, ты почему меня не подождала? — вдруг прорезался голос у обиженно надувшегося мальчугана.

— Отвали… — недовольно огрызнулась девчонка, крайне расстроенная за своё, как сама считала, недостойное поведение. — Ну вот… И без жареных грибов всех оставили… И корзины посеяли… — глухо сокрушалась она.

Скорбно вздохнув, молчком выбралась из заросшего колючей травой углубления и, не желая никого видеть в этот неприглядный и позорный для себя момент, нога за ногу отправилась бродить по, казалось, вымершей деревне…

Полдень. Солнце стояло высоко и нещадно припекало. Старушки попрятались в прохладе изб. Братец, чему Васька вовсе не удивилась, по привычке верным пажом потащился следом:

— Вот… сестра называется… бросила меня… — противно зудел и ныл себе под нос, чрезвычайно действуя девчонке на нервы.

— Слушай, заткнись, а?! — не сдержавшись, взорвалась она.

Сашка, дабы не нарываться, зная крутой нрав сестрёнки, вмиг замолк и лишь обиженно засопел, стараясь не отставать ни на шаг. Неспешно прогуливаясь, парочка вдруг ненароком оказалась аккурат возле одного из заброшенных бревенчатых домов, в котором когда-то проживало семейство Зуевых. Те некоторое время назад покинули достаточно крепкое хозяйство и отправилась на поиски лучшей доли в город, оставив отчий дом доживать свой век в одиночестве — желающих покупать строение в глухой деревне не сыскалось.

— Мяу-у-у…. — вдруг послышалось откуда-то совсем рядом, словно из-под земли.

Ребята замерли, с любопытством прислушиваясь. Мяуканье повторилось, но на этот раз как-то глуше и жалобнее, словно из последних сил взывая о помощи.

— Сань… ты слышишь? — остановилась девочка, стараясь не дышать и пытаясь понять, откуда раздаётся звук.

— Чё слышу? Где?! — удивился пацан, завертев чубом по сторонам.

— Да не чё, а слушай! Жуй пореже, тогда треск за ушами не помешает!

— Чего жуй-то? У меня и нет ничего… — демонстративно похлопал по пустым карманам тот.

— Мяу-у… мяу-у… — тоненько и пронзительно прозвучало вновь.

— Тссс… — сделав предупреждающий жест, Васька встала на ободранные коленки и, вроде ищейки, поползла в сторону доносившегося душераздирающего вопля.

Передвигаясь на четырёх конечностях и продираясь сквозь разросшиеся заросли жгучей, девственно нетронутой крапивы, девочка возмущённо шипела сквозь зубы, потирая моментально вздувающиеся и неприятно зудящие волдыри. Наконец вплотную приблизилась и упёрлась лбом в сруб дома, со стороны которого располагалась пристройка отхожего места. Попросту — туалет. Пристально вглядываясь, к своей радости, обнаружила узкую щель размером с ширину детской ладони и, влекомая любопытством, с азартом сунула в неё свой дотошный нос.

— Фуууу…. — тотчас сморщилась от шибанувшего в лицо мерзкого запаха застоявшихся фекалий.

Тем не менее, девочка успела заметить, что где-то глубоко внизу, метрах в пяти ниже уровня земли, аккурат посреди дерьма барахтается крохотный котёнок и при этом, разевая рот, отчаянно пищит! На поверхности оставалась лишь перепуганная мордочка; слабые от усталости лапки из последних сил пытались выгрести. Всё указывало на то, что долго тот не продержится.

— Кис-кис… — позвала девочка, зажимая нос пальцами и сдерживая подступающую тошноту.

— Мяууу! Мяяяу! — в ответ послышался явный призыв о помощи на грани отчаяния и неприкрытого страха.

— Дурачина ты маленькая! — изумилась Васька, искренне переживая за несчастное животное. — И как тебя угораздило там оказаться?

Бедолага, услышав человеческий голос и разом обретя надежду на спасение, замяукал ещё громче и горестнее! Как он умудрился свалиться — непонятно, видимо через эту же узкую щель, и сколько времени боролся за выживание — одному Богу известно.

Санька сидел, открыв рот, и с надеждой взирал на сестру. Та не подвела. Не мешкая больше ни секунды, не теряя драгоценного времени, Василиса бросилась домой и, забежав в сени, торопливо сдёрнула с крюка увесистый моток с толстой верёвкой. Обратно, боясь опоздать, неслась как умалишённая, спотыкаясь на бегу. Операция по спасению несчастной животины началась. Всё оказалось совсем не просто, как предполагалось в начале, и промучилась девчонка изрядно, спасая страдальца. Просунув один конец каната в щель, попыталась опустить его поблизости от котёнка, но либо трос не попадал в намеченное место, либо сам бедняга, наконец-то изловчившись и уцепившись за верёвку, вдруг срывался посредине подъёма. В конце концов, когда Васька совсем уж было отчаялась, перемазанный вонючими отходами комочек шерсти оказался в безопасности. Стоя на твёрдой земле на тоненьких подгибающихся лапках, котенок испуганно таращил глазёнки и пищал, дрожа от перенесённого стресса, представляя собой весьма неприглядное зрелище: щупленький, со слипшейся шерсткой, он больше напоминал крысёнка, а исходящее амбре собрало вокруг него полчище жирных зелёных мух, которые, не разбираясь, видимо за компанию, шустро атаковали и самих добровольных спасателей. Понимая, что на этом её миссия не закончена, девчонка притворно вздохнула и потащилась за корытом. Тщательно отмыв котёнка при помощи хозяйственного мыла, спёртого из незапертой бани, и вылив на вонючку не один тазик воды, но так и не избавившись от резкого запаха, затем, закутав в полотенце, тайком припёрла кота в избу, прямо на русской печке из блюдца напоила молоком и пристроила напрочь обессиленного страдальца спать…

В этом поступке просматривалась, как на раскрытой ладони, вся Васькина сущность и открытая душа. Сострадательное, участливое отношение к слабым и беззащитным являлось частью её противоречивой натуры. Ведь, несмотря на озорство, девочкой росла доброй и жалостливой. Знать, потому личный ангел-хранитель и оберегал от страшных последствий неугомонную искательницу различных приключений, регулярно попадавшую в опасные для жизни ситуации. Бабуля, обнаружив несогласованное появление нового жильца, слова против не сказала, но каково было всеобщее удивление, когда приблудыш впоследствии превратился в огромного пушистого котяру, став отличным мышеловом! Не собиралась Василиса и про встречу с медведями распространяться, но братец моментально выложил, красочно расписывая происходящие события, приврав маленько, не без этого, и лишь о вероломном предательстве с стороны сестры промолчал. «Видать, чует, поганец, что придётся не раз за помощью обратиться…» — усмехаясь, сделала вывод девочка, в который раз выслушивая новую версию событий в лесу. В пятом по счёту пересказе из уст Саньки медведей стало уже много больше, наверное, столько их во всём лесу не сыщется, и в размерах они ну… значительно увеличились! «Во, заливает пацан! Врёт, словно сивый мерин!» — вовсю веселилась Васька, но почему-то с каждым повествованием в новой интерпретации пережитый страх незаметно таял.

Всё хорошее почему-то имеет свойство быстро заканчиваться, и как ни прискорбно, но пришла пора возвращаться домой. Набив картонный чемоданчик нехитрыми вещичками, ставшими тесноватыми за лето, девчонка со вздохом сожаления устроилась на телеге. Рядом с ней, словно стайка чирикающих воробышков, расселась оставшаяся ребятня. Внуков всем скопом, чтобы уж за один раз, «эвакуировали» домой в сопровождении ворчливой тёти Веры. Та поминутно покрикивала на непоседливых племянников и незлобно жаловалась на свою нелёгкую долю: «Как что, так сразу Верка, будто я самая свободная!» — это она сердилась на своих родственников, снарядивших именно её за отпрысками. Повозка мерно покачивалась на неровной лесной дороге, а миролюбивая, невероятно спокойная и всеобщая любимица гнедая лошадка Белка не спеша трусила в сторону железно-дорожной станции, нервно прядя ушами в ответ на взрывы хохота позади себя.

По приезде домой их ожидал сюрприз! Точнее, сюрприз ожидал их родителей, потому как сами ребята с поселенцами в своих волосёнках познакомились много раньше, пытаясь вытурить непрошеных гостей при помощи густого гребешка, расстелив перед собой листы старых пожелтевших газет, в избытке хранившихся на чердаке толстыми пачками, и устроив что-то вроде соревнования между собой — кто больше выловит сих тварей! Сейчас же мать лишь возмущённо охнула, обнаружив у дочки — и это перед самым началом учебного года, — весьма неприятный довесок в виде полчища копошившихся вшей! Шевелюра уже тогда у девчонки отросла достойная — густые русые волосы опускались ниже лопаток, а отдыхая у бабы Кати, Васька как заплетала косу с утра, так с ней и носилась по деревне целыми днями, не распуская. Бултыхались с ребятами в грязном водоёме, полном головастиков и тины, ныряя с головой. Тут же, перепачканные липкой грязью, спасались от слепней совхозные бурёнки, стоя по самое пузо в воде… Полная идиллия! «От подобного безобразия не то что вши, но и крокодилы заведутся ненароком!» — узнав причину, ворчала женщина.

Мать шипела и глухо возмущалась, смазывая дочкину гриву керосином. Закончив процедуру, обмотала той голову клеёнкой, поверх полотенцем и приказала сидеть смирно целых… полчаса!

— У-у-у-у-у! — причитала Васька. — Снимай скорее! — жалобно ныла, не выдерживая «пытки».

Насекомые, будто почувствовав приближающуюся кончину, злобно кусались и скакали как оглашенные, устроив гонки с препятствиями, а девчонка с диким рёвом, подпрыгивая от нетерпения, носилась по всей квартире, из комнаты в комнату, с остервенением скребя пальцами тюрбан на голове и поскуливая, словно собачонка.

— Не трожь полотенце! — орала мать, видя, как то сейчас сползёт с головы дочери. — Не смей, я сказала!

— Всё, не могу-у-у бо-о-ольше! Снима-а-ай! — визжала та.

Усилия не пропали даром, и к первому сентября все мерзких тварей обезвредили, а Василиса примерной девочкой-одуванчиком с огромным букетом багровых гладиолусов перед собой пошлёпала на школьную линейку, торжественно неся на голове огромные белые банты, привязанные к двум пушистым белокурым хвостам из блестевших волос, пристраиваясь к своему 5-му «Б» классу.

— Привет, Васька! — обрадовались встрече одноклассники.

— Как дела?

— Что нового?

— Как отдохнула?! — вопросы сыпались со всех сторон.

— Шшшш… — приструнила ребят классная. — Успеете наговориться! Всем стоять смирно и рты закрыли!

Закончилась праздничная линейка, а следом первые три урока. Всё вроде как замечательно, но Васька была бы уже не она, проведя день без приключений! Тем более до вечера ой как далеко… И вот, вся такая праздничная и красивая, в кружевном белоснежном фартучке, новеньких туфельках и покамест белоснежных гольфах, забрав по дороге младшую сестрёнку из детского садика, не торопясь возвращалась домой. Ну, если честно сказать… они вовсе не спешили… Нисколечко… Василиса крутила головой по сторонам, отыскивая вокруг перемены, произошедшие за время своего долгого отсутствия, и не обращая внимания на сестру, которая мирно шлёпала следом, нежно прижимая к груди любимого плюшевого медведя. Ярко светило и припекало солнышко, день был просто замечательный! Был… Самую малость девчонки не дошли до своей парадной, на пути следования столкнувшись с неожиданно возникшим препятствием. Ну что за безобразие? Одни искушения для ребятни, тем более такой, как непоседливая проказница Васька!

— Вася… там море! — раздался позади голос сестрёнки; девочка встала как вкопанная и ткнула пальчиком, указав на преграду.

— Сама ты… море! Тундра! — сморщилась Василиса, с возрастающим интересом разглядывая огромную лужу размером с небольшую детскую площадку.

Ничего сверхъестественного, впрочем, в происхождении этого самого «моря» не усматривалось — метеорит не падал, подземный ключ дорогу на поверхность не пробивал и даже ливня не случилось за прошедшие полдня. Всё гораздо прозаичнее. Рабочие проводили экстренные работы по замене канализационных труб и, пригнав мини-экскаватор, вырыли яму, позже закидав ту глиной и оставив после себя вязкое месиво и огромную лужу диаметром в несколько метров, заполненную мутной водой.

Увидев помеху на своём пути, Васька озадаченно почесала затылок. Справедливости ради, обогнуть неожиданное препятствие не составило бы для девчонок ни малейшего труда, но… Она ведь не из тех героев, которые идут в обход?! Посему, строго настрого наказав малявке-сестре стоять на месте и не двигаться ни на шаг, отважно бросилась на штурм! Аккуратно перепрыгивая с камешка на камешек и таким образом продвигаясь вперёд, смогла достичь средины. Дальше переправа заканчивалась ввиду отсутствия кирпичей, а покорительница «морей», зависнув на одной ноге, запоздало поняла, что, пожалуй, погорячилась! Лихорадочно размахивая руками и пытаясь удержать равновесие, неожиданно оступилась, оказавшись в топкой грязи по колено. «Всё. Возврата нет. Только вперёд!» — решила она. Каждый шаг давался с неимоверным усилием, ноги увязали всё безнадёжнее. Новенькие, первый раз надетые туфельки остались где-то в недрах «трясины», а передвигаться стало вовсе невозможно. Поэтому, плюнув на все условности и приличия (ха, кто бы о них говорил? Васька?), она плашмя, прямо во весь рост плюхнулась на брюхо и с помощью портфеля, заполненного хрустящими, ещё вкусно пахнущими типографией тетрадками, подкладывая тот под себя в качестве упора, медленно, но верно принялась продвигаться к конечной цели… «Уф…» — наконец-то выползла на твёрдую землю, вывозившись по самые уши в глине и представляя собой тот ещё натюрморт! Рано радовалась…

— Васенька! Спаси меня! — послышались за спиной крики о помощи.

— О-о-о-о-о… — стремительно обернувшись, с ужасом в глазах разглядела копошившуюся в грязи ровно посередине того места, откуда сама буквально несколько секунд назад смогла вырваться с непосильным трудом, сестрёнку!

Ну и какой спрос с малявки? Той надоело стоять без движения, потому, решив повторить героический подвиг старшей сестры, девчонка рванула следом! Обречённо вздохнув, Василиса полезла обратно, выволакивая довольную проказницу на сухую поверхность, уже на пару с ней завязая в тягучем месиве из грязи и глины…

Как говорится — и смех и грех! Ну вот скажите, люди добрые, за каким лядом Васька потащилась через грязюку? Сущее недоразумение, а не ребёнок! Подвиг по спасению сестры, увы, по достоинству никто не оценил, а медаль за отвагу и мужество, проявленные при спасении утопающего, остались лишь в её собственном воображении. После того как две свинюхи, напрочь изгвазданные, перешагнули порог квартиры, на орехи досталось, что вполне справедливо, только старшей, причём весьма ощутимо для попы — ярко-багровые полосы от ремня ещё долго напоминали о проступке!

Заслуженное ли наказание понесла девочка? «Несомненно! — ответите вы. — А как же иначе с таким кошмарным ребёнком следует поступать?» Тогда другой вопрос: приносили ли порки и затрещины положительный результат? Плоды исправления наблюдались? Как ни печально, но нет…

— У всех дети как дети! — исходила на слюну родительница, сверкая грозным взглядом, отчего сердце шкодницы, продолжавшей без умолку завывать, трепетало от страха и жалости к себе. — Одна ты у меня… лошадь большая!

«Отлупили и ладно, в первый раз, что ли…» — насупившись на мать, морщилась и потирала пятую точку «лошадь большая». Только память, видать, короткая у хулиганки на наказания была, хоть и ныла, но выводов соответствующих не делала. Карательные процедуры воспринимала словно естественное приложение к своему детству, не рассуждая и не анализируя законность сурового возмездия за свои шалости.

Но Васька взрослела, и взгляд на происходящее вокруг неё вдруг стал меняться, крамольные мысли стали посещать её бедовую голову. «Откуда берутся все эти правила и запреты? А всё ли так замечательно в этом самом мире взрослых? Почему родители и учителя для детей безоговорочный авторитет?» И ведь неспроста подобные размышления буравили мозг, для сомнений появились веские основания, а случившиеся в первой четверти неприятные инциденты с преподавателями, причём оба в один день, породили к тому же обострённое чувство справедливости, ставшее частью её натуры.

Уроки математики в классе вела тогда Инесса Вахтанговна. Женщиной та слыла одинокой, причём напрочь — ни мужа, ни детей, ни родни мало-мальской в её близком окружении не наблюдалось. Массивная дамочка предпенсионного возраста и колоритной внешности: жгуче-чёрные волосы с проседью, жёсткий взгляд тёмно-карих глаз буравил, казалось, насквозь, выдающийся нос прямо указывал на национальность предков, а крупная, размером с горошину, бородавка на подбородке с торчащими из неё пружинками волос угрожающе шевелилась, стоило хозяйке открыть рот. Считала она себя глубоко несчастным человеком, а детей открыто не терпела, не пытаясь скрыть свои чувства к ним.

В тот памятный день скучно-монотонный голос Инессочки, как за глаза величали её ребята, периодически срывался на истеричные вопли в ответ, как сама полагала, на беспросветную глупость доставшихся ей учеников, причём всех как один бездарей. Хитроумная задачка у Василисы сегодня ну никак не желала решаться, а злобная училка склонялась всё ниже и ниже и вот уже совсем нависла внушительной грудью над белобрысой головой девочки.

— Ну неужели можно быть такой тупой? — над самым её ухом шипела женщина, обдавая резким запахом терпких духов и несвежего дыхания.

— Я стараюсь… — прошептала Васька и, не сдержавшись, чуть заметно поморщилась.

— Ты чего от меня нос воротишь?! А?! — сорвалась на крик преподавательница. — Вот! Смотри сюда! Я твоей тупой башке персонально ещё раз объясняю! — тыкая указательным, толстым, словно сарделька, пальцем в тетрадку девочки, принялась пересказывать условия задачи.

Василиска съёжилась, испуганно вжав голову в плечи и абсолютно ничего не соображая. Вообще ничегошеньки! Более того, напрочь позабыв даже то, что отлично знала. Не дождавшись ответа, рассерженная Инессочка замахнулась большой деревянной указкой, которую держала в руках, и со всей дури шлёпнула по беззащитной макушке ученицы… Класс замолчал. Стояла гробовая тишина. У Васьки на глаза навернулись влага, образовав небольшие озёрца, сквозь которые синевой отражалась целая гамма едва сдерживаемых чувств — обида, злость, стыд… Не выдержав напора, ресницы дрогнули и по щекам девочки двумя тоненькими ниточками потекли ручейки слёз. Крепко закусила губу, до боли, чтобы не разрыдаться на виду всего класса. Чтобы она, школьная атаманша, и вдруг показала свою слабость?! Ведь на самом деле сейчас девочке было не так больно, как мучительно обидно. Её унизили! Прилюдно! «Ненавижу!» — злобно сверкнув глазищами, едва сдержалась, чтобы не произнести вслух. Сама всегда защищала слабых и незаслуженно обиженных, а тут и сдачи дать не могла. Не положено… ять его… по статусу!

Ну что за день такой сегодня выдался? Не успело детское сердечко отойти от горечи оскорбления, как к концу уроков её поджидало очередное бесчестье и унижение.

Ежемесячно со всех родителей собирали деньги на школьные обеды. Накануне Василисе выдали необходимую сумму, завязав купюры, чтобы не выронила ненароком, в чистый носовой платок, строго-настрого наказав не потерять и с самого утра передать классному руководителю! Девочка полдня просидела за партой как на иголках, то и дело проверяя сохранность ценного узелка. Подходящий момент выдался лишь ближе к обеду, когда наступила большая перемена. В классе стоял невообразимый шум и гомон, ребятишки носились друг за дружкой, со свистом пролетая мимо преподавательского стола.

— Так! Быстренько все успокоились! Я кому сказала?! Петров, ты у меня сегодня после уроков останешься! — пыталась урезонить разбушевавшийся класс классная.

Васька нерешительно топталась рядом, переминаясь с ноги на ногу, не осмеливаясь подойти к сердитому учителю.

— Что тебе? — раздражённо спросила та.

— Деньги… за обеды… — смущаясь пролепетала девочка и, разжав побелевший от напряжения кулачок, протянула смятые десятки.

Женщина машинально взяла бумажки, пересчитала и засунула в верхний ящик стола, забыв сделать отметку в учётной тетради. Прошло несколько дней, и классная, сверившись со списком, вдруг обнаружила наличие должника. Недолго думая, потребовала у девочки дневник, красной пастой написав внушение родителям: «Прошу оплатить питание ребёнку!»

— Василиса, подойди ко мне! — сухим тоном подозвала вечером мать.

— Да, мам… — пыталась понять, чем вызвано недовольство.

— Куда ты дела деньги, которые я просила передать Галине Ивановне?

В первый момент Васька даже опешила, крайне обеспокоившись подобным вопросом.

— Деньги? На питание? — искренне удивилась. — Как куда дела? Отдала ей… классной! На перемене…

— Да? Тогда ничего не понимаю… — озабоченно нахмурилась мать. — Ты мне точно не врёшь? Ну ка посмотри в глаза!

Васька смело шагнула вперёд и как можно убедительнее вытаращила глазищи, кажется, позабыв при этом моргать! И вот парадокс, впервые в жизни девочке поверили!

По стечению обстоятельств, именно в этот злополучный день родительница для разборок явилась в школу.

— Здравствуйте, Галина Ивановна! — обратилась она к классной. — Прошу прощения, но я не поняла, с чем связана запись в дневнике. Василиса утверждает, что деньги передала лично в руки вам!

— Что значит — передала мне?! — моментально вспыхнула женщина, наливаясь краской негодования, покрывшей лицо, шею, грудь яркими пятнами. — Значит, вы решили поверить этой пигалице, а меня, заслуженную учительницу, унизить и обвинить в воровстве?

— Ни в коем случае вас не обвиняю, что вы?! Но в данной ситуации у меня нет оснований, чтобы не верить дочери… — немного стушевалась мать. — Может, вы всё-таки взглянете ещё раз и сверите общую сумму со списком?

— Да я… Да она… Да как вы смеете?! — разошлась не на шутку классная. — Вы просто не знаете детей! Да они врут, причём очень искусно, на каждом шагу! Да ваша дочь небось давно деньги эти истратила на сигареты или даже на пиво!

Во время происходящего промеж взрослых диалога весь класс тихонько стоял в сторонке, с интересом прислушиваясь к бурным дебатам.

«Пиво… сигареты…» — гулким набатом звучали в голове Василисы гнусные обвинения. В одиннадцать лет она и в мыслях своих не допускала ничего того, что ей инкриминировали. Да, пусть проказница жуткая! Пусть хулиганка неуправляемая! Тем не менее стержень в ней правильный имелся, и заслуга в том не родителей вовсе — нравственные принципы и ценности сложились в ответ на прочтение книг, которые глотала запоем, зачастую тайком, укрывшись с головой одеялом при свете фонарика. Кстати, мать увлечение дочки книгами не одобряла: «У тебя дел никаких нет, кроме как с книжкой среди бела дня на диване валяться?!» — в очередной раз застав девочку за чтением, ругалась она.

Ну что за безобразие?! Второй раз за день её унижают, причём незаслуженно! Тут впору любому человеку не выдержать и сорваться! «Какие же они всё-таки злые… эти взрослые!» — сжав кулаки, Василиса сделала шаг в сторону стола, готовая сию же минуту вмешаться, но тут подоспела нежданная помощь.

— Неправда это! Васька не такая! — в один голос загалдели подступившие со всех сторон одноклассники. — И мы видели, как она деньги вам отдавала!

— А вы их в стол положили!

— А Вася отдавала!

— Я тоже видел! — кричал сосед по парте.

— И я! И я! — в унисон вопили ребята.

Шум поднялся невообразимый. Дети, перебивая друг друга, старались высказаться, дружно встав на защиту девочки.

— Так, быстро все вышли вон и не влезали, когда взрослые разговаривают! — приказала смутившаяся такой единодушной поддержкой учительница.

Бурча, класс нехотя покинул помещение. Василиса с матерью остались. Галина Ивановна нервно принялась пересчитывать деньги. Всё сошлось. Точнее, оказались лишние, как раз неучтённые, и именно в той самой недостающей сумме. Копеечка в копеечку. Классная, не скрывая досады, попыталась объяснить недоразумение:

— Не переживайте… Всё нормально. Понимаете, видимо закрутилась и не записала…

Вроде как всё замечательно закончилось — деньги нашлись, обвинения сняты, все счастливы и довольны, одно «но»… Перед девочкой извиниться никто так и не потрудился. Никому и в голову не пришла подобная мысль. «А ведь и правда — кто я такая.» — расстроилась Василиса — Лошадь большая…

«Да… А кто я такая?» — эта мысль утвердилась и чуть позже, когда со всей семьёй отправилась на недельку навестить бабушку с дедушкой, стареньких родителей её матери. Проживали те в огромном посёлке у самой окраины города Ярославля, где одноэтажные частные домики выстроились стройными рядами, а улицы назывались, что всегда очень удивляло Ваську, линиями. Отец с ними ехать отказался, предпочитая остаться дома без надзора супруги. Уже тогда их отношения с матерью были на грани разрыва, что не мудрено, учитывая пристрастие мужчины к алкоголю и буянистый нрав.

По приезде, выгрузили многочисленные котомки из такси и воодушевлённо шагнули за калитку, втаскивая за собой тяжеленные чемоданы с гостинцами. Каково же оказалось их удивление, когда обнаружилось, что они явились далеко не первыми гостями. Навстречу с распростёртыми объятиями и шумными приветствиями высыпали памятные Василисе своими навязчивыми поцелуями тётушки и дядюшки. Опять лобызания, от которых девчонку попросту воротило, восторженные комплименты друг другу, сбивчивый обмен любезностями и новостями. Среди родственников оказалась и её младшая двоюродная сестрица. Разница-то в возрасте не столь существенная, каких-то два года, тем не менее статус старшей принуждал Василису придерживаться определённого свода правил, внушаемого старшими, под названием «права и обязанности», из которого следовало, что все пряники Зинке, а пинки, следовательно, Ваське. Девочку факт присутствия сестрицы особо не обрадовал. Росли они и воспитывались с существенным отличием, да и по характеру, манере поведения были настолько разные, словно небо и земля. При взрослых же лишь изображали видимость доброго общения, придерживаясь правил хорошего тона, но негласное соперничество и неприязнь вот уже несколько лет, сколько помнила Васька, упорно сохранялись.

Зинаида родилась в семье военных. Красивая девчонка, с изящными чертами лица, тонкой аристократической косточкой и огромными, миндалевидной формы янтарными глазами. Матушка её, получив высшее образование, по ряду причин заделалась домохозяйкой, а отец, закончив военное училище и дослужившись до звания майора, мотался по гарнизонам, таская за собой семейство из города в город по всему Союзу. Последнее его назначение в Германию послужило поводом для скрытой зависти среди родственников. Дочка же вполне заслуженно являлась круглой отличницей, причём одновременно в двух школах — обычной и музыкальной, росла кокеткой и воображалой неимоверной, выставляя себя этакой фифочкой. «Сливки общества и мадемуазель Коко в одном флаконе… — кривилась, глядя на сестру, Васька, которую жутко бесило, что выскочка лезла во все серьёзные разговоры взрослых, куда их, других детей, не допускали и за километр. Воображала же всегда находилась в самом центре внимания, умничала с важным видом, а родители только восторженно охали да ахали от великой эрудированности одарённого ребёнка. На каждом шагу только и слышалось: «А вот Зиночка наша сказала… А вы знаете, какие перспективы пророчат нашей Зиночке преподаватели? Василиса, берись наконец за ум и бери пример с Зины!» и т. д., и т. п. Может быть, всего лишь зависть и ревность руководили чувствами девчонки к младшей сестре? Кто знает, вроде как завистью Васька никогда не страдала, но… Короче, не любила она задаваку!

Встреча прошла оживлённо, посидели за общим столом, наговорились, но тут вдруг приспичило родственникам фотографироваться, то бишь сделать огромное семейное фото на долгую память! Василису, которая уже успела перепачкаться, провозившись с собакой, посаженной на цепь, отправили умываться под стареньким облезлым рукомойником, смывать грязные разводы с лица. Мать яростно и не очень любезно перевязала дочке волосы, привычно стянув в хвост резинкой под аккомпанемент жалобных повизгиваний девчонки от боли. Наконец все оказались готовы, дружно высыпали в сад, торопливо подгоняя детей, и расположились под огромной развесистой яблоней. Вроде, что может быть проще? Приготовились, улыбнулись, щёлк — и готово! Но и в этой ситуации не обошлось без очередного конфликта между сёстрами.

Васька в самый последний момент решила прихватить с собой приятеля, ну уж как без него такое событие важное запечатлеть? Выловив за сараем фыркающего и царапающегося серо-полосатого котёнка, с довольной физиономией пристроилась к родне. Достопочтенная толпа родственников, вполне правдоподобно изображая счастливое семейство, растянула рты в широких сладостных улыбках, а дядюшка с серьёзным видом взялся за профессиональную фотокамеру, чуть отступая и выбирая лучший ракурс, но… не тут-то было!

— Я то-о-о-оже хочу-у-у котё-ё-ёнка! — вдруг заверещала Зинаида, имитируя вселенскую скорбь, и в подтверждение очень достоверно тёрла ладошками глаза.

«Артистка…» — фыркнула Васька, прямо одним местом предчувствуя, что сейчас её скорее всего оставят без друга, поэтому лишь сильнее прижала кота к себе.

— Василиса, отдай котёнка Зиночке! — строго приказала мать.

— Нет. Он мой! — упрямо насупилась девочка.

Смелый, однако, поступок. За такое непослушание у себя дома схлопотала бы по шее, причём тут же, не отходя, так сказать, от кассы.

— А-а-а-а-а! У-у-у-у-у-у! — ещё громче завыла сестрица, размазывая вполне натуральные слёзы по щекам, но, как успела заметить Васька, делала та сиё весьма бережно, дабы не попортить красоту прелестного ангельского личика, ведь съёмки впереди никто не отменял.

Взрослые в надежде на скорую развязку нетерпеливо переминались с ноги на ногу. Никому из них и в голову не пришло вступиться за Василису, которая с угрюмым видом просто мёртвой хваткой вцепилась в перепуганное бесцеремонным обращением с ним животное. Родители Зинаиды, как ни странно, тоже помалкивали, видимо, считая претензии дочери обоснованными, лишь неприязненно посматривая на вредную племянницу. Короче, все молча ждали.

— Васька! Зараза такая бестолковая, я кому сказала, отдай кота! — стала закипать мать, понимая, что ожидают только их. — Живо! — и не слушая возражений, силой выдернула из рук дочки полосатика.

— Вот, Зиночка… Возьми, моя хорошая… Только не плачь! — передала царапающееся животное вмиг ожившей девчонке.

А у той уж и слёзы все разом куда-то подевались, как и не бывало! Просто в один момент засияла как ясно солнышко, приняв кокетливую позу и мило прижимаясь щекой к мордочке котёнка.

«Ну точняк… сущий ангелочек… Иначе тогда и быть не могло…» — с долей ехидства вспоминала инцидент Василиса, через пару лет внимательно разглядывая большую фотографию, с которой рядом с улыбающейся во весь рот сестрицей, смотрит такая вот бука… она сама, Васька. Родственники, лишь добавляя масла в огонь, ещё и осуждающе комментировали снимок:

— Смотрите, какая Зиночка хорошенькая получилась, а Василиса опять надулась, ну что за ребёнок такой?

«Ха! Только я смогла всё-таки добраться до альбома и пририсовать рожки и усы этой шантажистке! Правда, получила потом от матери затрещин…» — горестно вздохнула Василиса с чувством глубокой обиды на мать. «А я никакой не мучитель, а просто твой добрый учитель…» — пришли на ум слова детской песенки…

Тем же вечером сестёр уложили спать, как на грех, в одной комнате. Хорошо хоть не догадались в одну постель засунуть, а разместили по разным кроватям, стоявшим напротив друга друга на расстоянии метров пяти-шести, иначе последствия могли оказаться много печальнее. Примечательно, что Василиса, драчунья дворовая, на вредную сестру руку никогда не поднимала, но кто знает, насколько хватило бы её терпения, окажись та в непосредственной близости. Девочка уже засыпала, когда раздался едва слышный, осторожный и весьма ехидный голосок с соседней койки:

— Васька — дура… Васька — дура…

Помня коварство интриганки Зинули, решила благоразумно смолчать.

— Васька — дура! Васька — дура! — прозвучало настойчивее и уже чуть громче.

«Вот зараза какая!» — возмутилась Василиса и, не сдержавшись, имела неосторожность повестись на провокацию и ответить:

— Зинка — дура… Зинка — дура…

— Ба-а-а-а-бушка! — вдруг неожиданно во всё горло заорала провокаторша. — А меня Васька дурой обзыва-а-а-ет!

Звала та почему-то бабулю, но на призывы о помощи через несколько секунд, будто по сигналу тревожной кнопки, в комнату ворвалась Васькина родительница и, не разбираясь, кто прав, а кто виноват, молниеносно надавала шлепков по дочкиной заднице, причём на этот раз ни в чём не повинной, и с чувством выполненного долга скрылась за дверью. Девчонка в ответ на возмутительную несправедливость обиженно засопела и надулась, укрывшись одеялом с головой. Прошло минут пять, может, немного меньше.

— Васька — дура… Васька — дура… — ну это было уже сверхнаглостью!

Василиса не отзывалась, а сестрица всё не унималась, продолжая злорадно канючить, повторяя из раза в раз одну и ту же глупую фразу. «Заело её, что ли?» — усмехнулась девочка, с трудом сдерживаясь, чтобы не встать и не врезать поганке по физиономии.

— Васька — дура… Васька — дура!

Ну и опять, будто последняя идиотка, не смогла совладать с собой и промолчать:

— Зинка — дура… Зинка — дура!

— Бабушка-а-а! А она меня опять ду-у-урой обзывае-е-ет! — горестно завыла доморощенная артистка.

Появление разгневанной матери не заставило себя ждать, и всё повторилось точно по хорошо отработанному сценарию — несколько хлопков по голой заднице и последнее «китайское» предупреждение. Трудно поверить, но на эти же грабли Василиса умудрилась наступить ещё один раз, основательно заработав на сон грядущий «пистонов»…

«Вот так-то! — хихикала она, став взрослой девушкой и вспоминая комическую сценку во всей своей красе. Кто-то головой хорошо думает, включая вовремя мозг, а до кого-то лишь через задницу доходит, и то не с первого раза!»