Золотое лето

Галина Гончарова, 2022

Заключительная часть популярной тетралогии Галины Гончаровой. Читатели наконец-то узнают финал истории! Чаши весов качаются, а равновесие никак не наступает. Где же оно? В Русину пришло теплое, солнечное и золотое лето, а вот мира и покоя на земле нет. И продолжает литься кровь, и продолжают греметь орудия. В гражданской войне жизнь человека дешевле пули. Даже если это жизнь императрицы. Но и в России Анне скучать не приходится. Не оставляют ее в покое ни свекровь, ни враги Бориса Савойского. С чем-то подарок Хеллы может справиться, а что-то и богам неподвластно. И не могут боги отменить свои слова. Пришло лето. Девушкам пора уходить на перерождение. Или есть возможность еще немного задержаться? Этого не знают даже боги. Они могут играть людьми, но предсказать человеческие поступки иногда и им не под силу. Сумеют ли девушки удивить богов и выиграть свою жизнь? Они постараются. Ради детей.

Глава 2

Соблазны и страсти, луну и звезду…

Русина, Ирольск

Совет был небольшим. Всего три человека.

Валежный, Яна, Изюмский.

А больше никого и не приглашали. И совет-то собрался, чтобы коллегиально сделать то, что надо было сделать еще Петеру, не тем будь помянут, дурак.

Выбрать Анне мужа.

Уж каким там император местом думал, теперь и не скажешь… и его ли то место было или его жены-идиотки, но…

В том-то и беда, что выбирать, считай, не из кого.

Тут же как?

Надо, чтобы достаточно молодой — ему еще править, и весь этот ворох разгребать, и вообще… Вот абы кто такой воз не потянет. Валежный честно признавался, что даже не будь он давно и счастливо женат… все равно он — не!

Войну выиграть — это еще полбеды. Но там же и с министрами, и с политикой, и из казны потянут, и народ кормить надо. Одним словом — спасите!

Изюмский тоже был благополучно женат, но даже если бы и не…

В общем и целом итог был печален.

Те, кто поумнее, те править не хотели.

А те, кто поглупее, те не справятся. Вот такой расклад. Как не справится и сама Яна. Что такое государственная машина? Она примерно представляла. И это…

Это даже не из болота тащить бегемота, как писал классик.

Это тащить из того же болота бронепоезд.

Одной. Голыми руками. То есть — нереально. Даже если б она не была приговорена, она все равно бы не справилась. Это понятно. Вот и сидели они втроем, перелистывали дворянские книги, газеты, пытались найти хоть кого-то…

— Прямо ты хоть за Пламенного замуж выходи, — невесело пошутила Яна. — Сволочь он, конечно, но страну удержит.

— Он тоже женат, — с мрачным юмором сообщил Валежный.

— После изобретения револьвера это не проблема, — фыркнула Яна.

Валежный, который уже привык к черному юмору императрицы, даже не подавился. Разве что меланхолично заметил, что осталось уговорить Пламенного. И… по некоторым данным, он немножечко болен. Дурной болезнью. Так что здорового потомства от него не дождешься.

Раньше он хоть немного стеснялся, а сейчас махнул рукой, да и говорил все, как оно есть. Ну какая Яна тора? Понятно, благородная, но все равно — свой парень.

Яна задумчиво покивала.

Да, здесь это несложно, в отсутствие антибиотиков. Те же гонорея, сифилис… заразишься по молодости, наплачешься по всей жизни. Хотя и в ее веке эти болезни радости не приносили. Вылечиться-то можно, но как оно потом на детях скажется?

То-то и оно…

— Может, кому из иностранных принцев предложить? — подал идею Изюмский.

Яна пожала плечами:

— Теоретически… Кому? Борхум?

— Мы с ними воюем, — сообщил Валежный.

Яна махнула рукой:

— За такой кусок? Они мигом о войне забудут, но там же старший женат, а младший слабоумный! И вообще мне только полудурков в родню не хватало. Это ж по наследству передается.

— Ламермур? Там одни бабы…

— Лионесс? Там наследник есть, но с ними связываться? Не будет Русины, — махнула рукой Яна. — Будет подхвосток Лионесса, они как раз недавно колонии потеряли, им бы хоть где погреть руки…

— Герцогства?

Увы, иностранщина отпадала, одна за одной, словно засохшая грязь с ботинка. Они попросту не подходили. Те, кто может жениться, не смогут справиться. Да и народ…

Будем честны, вряд ли они сейчас примут любого иностранца, как мужа императрицы. Свой и только свой.

Но — кто?!

В дверь робко постучали.

— Да! — рявкнул Изюмский, который тоже отлично понимал всю остроту ситуации.

— Тор Ромашкин принять просит.

Дмитрий временно вернул себе титул, так было проще и для Валежного, и для Яны. Яна и высказалась первой, понимая, что она тут императрица.

Вот ведь беда…

Она не знает, что делать, но должна решать.

А Валежный не лезет вперед нее. Всем мужчина хорош, но Русину не потянет. Не сможет. Полком командовать проще. Войну он выиграет. Но мир не выдержит.

— Так приглашайте, тор генерал, приглашайте. Полагаю, не просто так он явился?

— Даже не сомневаюсь.

Валежный предпочел бы сначала выслушать Дмитрия наедине… ну хоть предупредить, но… ладно уж! Все одно… бронепоезд из болота им вместе тянуть! Вот и не стоит разводить секретность на пустом месте.

Да и разговор зашел в тупик. А в таком случае надо попробовать переключиться на что-то другое… не получается взять крепость штурмом в лоб?

Ну и ладно, иди в обход! Пытайся подкоп сделать, взорви ее к лешевой матери… но не повторяй одно и то же.

Может, чем появление Дмитрия и поможет? Все ж не дурак. А что дело сложное…

Чего секретность-то лишнюю разводить? Все равно через месяц об этом вся Русина узнает!

* * *

Яна с интересом рассматривала Дмитрия Ромашкина.

Есть порода мужчин, которые до старости выглядят… не мальчишками, нет. Но за студентов они сходят спокойно. Угловатое телосложение, тонкокостный, даже хрупкий с виду. Но при этом, когда он двигался, словно перетекал с места на место, Яна понимала, что под простой одеждой перекатываются литые мышцы. Просто высушенные до предела.

Опасный противник.

А то, что он позволил это увидеть…

Яна даже не сомневалась, что в других обстоятельствах Дмитрий был бы до ужаса неловким. Неуклюжим и трогательным.

Немного краски, очки, щенячий наивный взгляд… Дамы должны млеть и гладить милого мальчика по головке. А мальчик может спокойно сломать гладящую руку в трех местах. И не сильно запыхаться при этом. И лицо ему не помеха, чуточку грима — и никаких проблем. Это сейчас видны и острые углы, и морщинки, и выражение у него, как у хорошо травленного волка — мигом зубами рванет. Но если захочет…

Ми-ми-ми будет. И кавайная няша. Яна даже не сомневалась. Этот — справится.

— Тора Яна, — поклонился Дмитрий. И уселся за стол.

Яна этикетом не страдала, а Дмитрий с удовольствием ее поддерживал. Эпатаж был ему и близок и дорог. Вон как у Изюмского глаза хлопают, любо-дорого посмотреть! С его точки зрения, в присутствии императрицы Ромашкин должен или стоять навытяжку или лежать в гробу. А они так мило беседуют. Да и Валежный морщится, субординация ему, как каждому военному, близка и понятна. А Яна по ней потопталась всласть.

— Что вас привело к нам именно сейчас? — продолжила светскую беседу Яна.

— Я уезжаю. В Звенигород.

Яна перевела взгляд на Валежного.

— Тор генерал?

— Мое письмо. И ваше, ваше величество.

— Надеюсь, не запечатано?

Валежный качнул головой, протягивая Мите письма, которые тот и принялся читать.

Пробежал глазами, кивнул.

— Хорошо. Если поймают, сразу не казнят.

— Сначала помучают? — невинно уточнила Яна.

— Потерплю. А там и свобода…

— Вас встретит радостно у входа?

— Вы стихосложением балуетесь, тора Яна?

— Хелла упаси, — честно высказалась Яна. — Так, развлекаюсь в свободное от работы время.

— Да, работа у вас — врагу не пожелаешь, — посочувствовал Дмитрий.

— Лучше бы я была извозчиком, — вздохнула Яна, — но кто ж даст?

— Нет, не дадим. — Митя почувствовал, что разговор начинает затягиваться, и перевел его в деловое русло. — Письмо я, конечно, передам. На словах что сказать жому Тигру?

Яна задумалась.

Сказать?

Не сказать?

А потом все же не удержалась. Взяла Митю за рукав и подвела к окну. Приподнялась на цыпочки, чтобы никто другой не услышал. И тихо-тихо шепнула в ухо:

— Передай, что я его люблю.

Оказывается, словами тоже можно подавиться малым не до смерти. Особенно чужими.

Когда Митю кое-как, в шесть рук, подняли, отряхнули и привели в чувство, он на Яну уже смотрел с немалым уважением.

Понятно, императрица и все такое. Это бывает.

Но так дергать Тигра за усы?

Нет, это корона не гарантирует, с этим только родиться надо.

* * *

Когда Митя ушел, двое мужчин воззрились на Яну. Та только головой покачала:

— Не расскажу.

— Ваше императорское величество, — начал Валежный, но был остановлен самым решительным способом.

Яна попросту зажала ему рот рукой.

— Тор генерал. Есть вещи, которые лучше не афишировать. Но я надеюсь, что жом Тигр это оценит.

Оценит…

Скотство, конечно, с ее стороны, вот так…

Скотство и свинство.

Я тебя люблю. Но замуж выйду за другого. Я тебя люблю. Но умираю. Но люблю…

Сволочь она. Но как было не сказать? Может, хоть один раз ее вспомнят не только ругательством? Как-то так и правда получилось, что этот мужчина стал Яне дорог.

Не была она гулящей девкой, и абы к кому в постель бы не прыгнула. Но и так…

— Тора Яна, после ваших слов жом Тигр не может стать нашим врагом?

Рук-то у Яны было две. Но до Изюмского она бы не дотянулась. Вот и открыл рот не по делу.

И сколько можно испытывать ее терпение?

Яна и высказалась:

— Вашим врагом не станет. А вот моим мужем — запросто. Я ему предложение сделала!

И пока мужчины переваривали эту новость, хлопнула дверью. Да скажет она потом, что пошутила! Скажет!

Никто ведь такое всерьез не примет, понятно… бред! Как есть — бред!

Но пару минут нервотрепки мужчины заслужили.

Георгий, Свободные герцогства

— Топыч, мне на почту нужно.

— Зачем?

— Надо. Мама сказала.

В Герцогствах они были уже почти неделю.

Федор Михайлович занимался своими важными делами, а вот малышня сидела в гостинице, в номере. Топыч приглядывал за ними, возился, играл…

Не Михаил? Конечно нет.

Михаил пил.

Когда он узнал, КТО прошел мимо…

Михаил был свято уверен, что его обаяние… он просто не сообразил сразу, что Яна — императрица. А если б сообразил, наверняка она бы в него влюбилась! Он же просто не ухаживал всерьез! И Гошку признавать отказался… Идиот! А если б согласился, они бы с Яной уже месяц как поженились! Разве перед ним можно устоять?!

Михаил, император всея Русины…

Звучит?

А то нет? Такой шанс прохлопать! Такое упустить!

Как тут с горя не запить?

Федор Михайлович на сына поглядел да и плюнул. Похоже, собирался помощника из внука растить. Маленького Мишку он таскал с собой везде. И на переговоры, и по закупкам, и на склады… не понимает мальчик?

Так объясним!

А то вон, сына упустил! Но там здо-оровье слабое, ма-альчик болеет, ма-альчику нельзя… послушал жену, идиот?

Ну и получи… в копилку!

Нет, с Мишкой Федор Михайлович такого повторять не собирался. С внуком они были неразлучны.

Машку сегодня тоже взяли с собой — ничего особо важного не предстояло. А если так… пусть дите порадуется. Машка без брата скучала и плакала, так что Федор Михайлович решил побаловать малышню. Пусть едут оба. Гошка и Топыч остались практически одни.

Так, с небольшой охраной в три человека. Двое за дверью, еще один внизу. Мало ли что…

Проблема была в другом.

Даже если они пойдут на почту, ну кто выпустит мальчишек одних? Обязательно ведь пойдут с ними. И доложат потом.

А мама строго-настрого наказала Гошке, чтобы никому.

И ни за что!

И сам пропадет, и других подведет, и скрыться ему будет негде…

Топыч?

Тут другое, если что, это и для Топыча. У купца все ж свои дела, у них — свои…

Это Яна сыну хорошо в голову вбила. И Гошка все уже продумал.

— Топыч, тебе придется меня прикрыть.

— И как же?

— Скажешь, что у меня голова заболела. А я вылезу через окно. Тут водосточная труба удачная, я ее пошатал. Меня выдержит.

— А меня?

— Ну… наверное. Но зачем?

Потап фыркнул.

— Гошка, ты как маленький! Если я сейчас скажу, что у тебя голова заболела, мигом пошлют за дохтуром, а потом запрут тебя под присмотром сиделки. Куда там мне! Год не выберемся!

— Верно… — Гошка сообразил, что как-то не обдумал этот вопрос.

— Поэтому мы сейчас попросим обед в номер. А пока якобы обедать будем, тут и удерем. И обратно подниматься по трубе придется, не то уши надерут.

— Хм…

— Пообедать нам спокойно дадут. Хотя бы полчасика. И охрана кушать будет.

Все верно, к мальчикам в номер регулярно кто-то да заглядывал. Без присмотра их не оставляли, купец понимал, что мальчишки что хочешь натворить могут.

Даже Потап, хоть и старший годами, все одно мальчишка. И дури там хватает.

— А потом с обедом как?

— Скажем, что не успели еще. Или сразу спрячем, что принесли, потом поедим.

— Тоже можно, — кивнул Гошка. — Бар в номере есть…

Бар в номере действительно был. Не было детских номеров, вот купец и снял несколько подряд. А в них, конечно, и бар, и все, что может взрослому человеку понадобиться. И тарелки найдутся.

— Ты знаешь, где тут почта?

— Знаю. Приметил прошлый раз, когда ехали.

— И как добежать запомнил?

— А то ж!

Топыч кивнул.

Ради торы Яны он бы на что угодно пошел. Тора его из деревни забрала, считай, новую жизнь подарила… он бы и сам сбегал, но вот беда! Читал-писал он пока плохо. А ежели на почте обманут?

Вдруг?

Или он сам ошибется?

У них же ни конверта, ни марки, все на почте покупать придется…

Так что бежать им вместе. Гошке писать, ему — охранять и опекать. И по шее огребать, если что, вместе. Так правильно.

* * *

Не подозревая о замыслах мальчишек, купец тем временем поставил перед доктором Ромарио банку с серым порошком.

— Вот, значит.

С доктором он был знаком уж давненько, тот лечил супругу купца. И не его вина, что лечение не помогло. Меншиков помнил Ромарио как крепкого профессионала и фаната целительства.

— Вот?

— Человек, который рассказал мне этот рецепт, уверял, что он хорошо помогает от кровохарканья.

— Неужели?

Скепсис в голосе доктора было легко предугадать. Помощь при кровохаркании? Болезни, которую не излечивает ничего? Которая вот уже не один год является синонимом быстрой и неотвратимой смерти?

Позвольте вам не поверить.

Улыбка купца была даже чуточку снисходительной.

— Жом Ромарио, никто вас не заставляет мне верить на слово. Вы проверьте, проверьте…

— Да? И на ком же?

— Так на больных. Я же знаю, что у вас в больнице целое отделение тех, кто болен легкими.

Это была чистая правда — не поспоришь. Болен, неизлечимо болен… практически — приговор.

— И как это надо применять?

Доктор сильно и не упорствовал. А зачем?

Этим больным уже ничего не повредит. Даже порошок из ослиного кала, если на то пошло! Они все равно обречены!

Федор Михайлович достал листок, на котором аккуратно, округлым четким почерком, записал рекомендации, выданные Яной.

— Вот.

— Вот… понимаете ли…

Ворчал доктор без души. И банку встряхнул — проверить.

— Тут разве что на двоих-троих хватит. И то на детей…

— Так попробуйте на детях, доктор. Что в этом такого? Если получится, так их родители вам еще спасибо скажут…

— А если нет?

Меншиков даже плечами не пожал. Оба они отлично знали, что осталось недоговоренным.

У вас и так не получится. Это — не лечится.

— Я попробую, — сдался доктор. — Где я смогу вас найти?

— Так в гостинице «Талларен».

— Хорошо, — кивнул доктор.

Купец дружески попрощался и подумал, что надо бы еще подсобрать медведку. Не самому, конечно! Этого еще не хватало!

Эта была им набрана еще в Русине. И порошка у него было еще три банки. Будет что выдать доктору. Тора Яна говорила, что это не панацея, что с какого-то момента снадобье может только отсрочить смерть, но не вылечить, но ведь и это уже неплохо!

Это золотое дно, ежели что!

Пусть доктор попробует, посмотрит… а Федор Михайлович пока делом займется. Поговорит со знакомыми. Совершенно необязательно ехать самому в Чилиан, чтобы закупить там зерно! Телефон есть?

Договоримся…

* * *

Проводив посетителя, доктор Ромарио решительно отправился в палату.

Не соврал он купцу. Были у него в пациентах и дети. И на них смотреть было горше всего… такие молодые — и уже. Уже почти нет надежды. А каково их родителям?

Через десять минут он инструктировал медсестру в детской палате. Та смотрела с недоумением, но банку взяла. Доктор — всегда прав.

И порошок начала давать, смешанный с медом, как попросили.

И следить за состоянием детей.

Как и было написано в рекомендациях, в первые дни у всех троих сильно подскочила температура. Потом спала, но началось обильное отхождение мокроты и сильный кашель. У одного из детей стала сильно болеть грудь.

Доктор наблюдал с громадным интересом.

Поможет?

Нет?

По крайней мере, не навредит. Это-то уже ясно…^[3]

* * *

Вечером в номере Меншиковых довольны были все.

Доволен купец — лекарство начали испытывать.

Довольны Мишка и Машка — целый день с дедом.

Доволен Потап — их не поймали и им не попало. Так, удивились, что ребята слишком долго обедали, но это дело житейское.

Доволен Гошка — на почту они успели и письмо отправили. Недоволен был один жом Михаил, но кто его спрашивал? Сидишь, пьешь? Ну так и пей! И не лезь к людям! Они делом заняты!

Яна, Русина

Кто-то из мужчин высказывался Мите, что обожает подобного рода сюрпризы.

Приходишь ты, а у тебя в кровати красивая обнаженная девушка.

Митя его тогда не понимал. И сейчас не понял. Потому как приходишь ты, а у тебя на кровати красивая, но полностью одетая императрица. И взгляд у нее такой… внимательный.

Задумчивый взгляд.

Так смотрят, когда тебе уже применение нашли. И поди откажись.

— Гулять изволите, тор?

— Собираться в дорогу, ваше…

— Тора Яна, — обрезала женщина.

— Тора Яна, вы что-то еще хотите передать? Эм-м… жому Тигру?

Яна качнула головой:

— Ни ему, ни кому-то другому. Митя, я хотела вас нанять, чтобы вы поработали по специальности.

— Слушаю? — мгновенно напрягся Митя.

Ситуация была нестандартная. Обычно императрицы не нанимают убийц.

Сами — не нанимают.

Но сейчас и ситуация сложная? Война, проблемы… сделаем скидку на сложности жизни? Нет, не на оплату заказа. Но на его оформление, ладно уж.

Яна развела руками:

— К сожалению, достойных сумм у меня нет. Но возможно, вы примете вот это?

На стол легло то самое кольцо. Да-да, Гаврюшино. Яна таки привезла его из Беркута и решила, что оно вполне подойдет. А что?

Денег у нее нет, драгоценности все у Зинаиды, те суммы, которыми она располагает, маловаты, а просить денег у Валежного…

Как-то некрасиво: «Вы мне теракт не оплатите?»

Митя взял колечко в руки, повертел его… Не сказать, чтобы сильно дорогое. Камень хорош, и оправа красивая, видно, что модный ювелир делал. И продать можно дорого. Но стоит ли такими вещами торговать? Они обычно с историей… ему не часть императорских сокровищ подсунули?

— И кто его носил раньше?

— Великий князь Гавриил.

— Хм?

— Он немножко померши.

Митя задумчиво кивнул. Повертел колечко в пальцах. Сапфир подмигнул ему синим глазом. Ладно… если Гаврюша… такие колечки можно и внукам передавать. Как семейную реликвию. Жаль, с Гаврюшей не он поработал. Ну хоть помечтать.

— А что? Возьмусь. Кого убирать будем?

— Тор Вэлрайо, — спокойно сказала Яна. — Справитесь?

Митя присвистнул:

— Тора, вы на мелочи не размениваетесь. Пожалуй, я попрошу доплату!

Яна фыркнула:

— Других драгоценностей у меня нет. Могу вот это колечко отдать.

Она насмешливо предъявила Мите черный камень и пронаблюдала, как он аж шарахнулся в сторону.

— Ну — нет!

— Точно?

— Издеваться изволите, тора Яна?

— Изволю. И желаю… вообще, могу расписку выдать. Сколько надо доплатить? — Вот теперь Яна была полностью серьезна.

— Сначала я хочу услышать условия.

— Условия?

— Как его надо убить. Медленно, мучительно, с сопутствующими жертвами, без них…

Яна пожала плечами:

— Желательно без женщин и детей в качестве сопутствующих жертв. В остальном свобода рук. Единственное условие, чтобы все знали, за что его так.

— И за что?

Яна помолчала несколько минут. Память Анны подчинялась все хуже, скоро она вообще перестанет работать. Но пока еще есть время.

— Мой отец хотел уехать. Вэлрайо сначала обнадеживал его, а потом отказал. Есть там такая шестерка, Дрейл…

— Шестерка?

— Не важно. Мелкая фигура, пешка, шушера… вот через него все шло. Все письма… отец умолял забрать хотя бы нас. Но Вэлрайо отказал ему в последний момент.

— За это?

— Да.

Митя задумался:

— Пожалуй, я могу это сделать. И даже без дополнительной оплаты.

— Из спортивного интереса?

— Профессионального.

— Будьте так любезны, тор. — Яна улыбнулась нежной улыбкой голодной акулы.

— Буду, тора Яна, обязательно буду. Сохранить для вас на память парочку газет?

— Газет?

— Не сомневаюсь, это событие получит все передовицы. — Митя уже прикинул, что и как можно сделать, и решил поработать за одно колечко. И колечко с историей, и заказчик с уважением, и добыча…

Вот между нами, диверсантами, лионессцы Митю всегда бесили. Ходят, понимаешь, с таким видом, словно они — пуп земли. А они, может, даже вовсе не пуп, а попа?

И в каждую бочку лезут, и везде ощущают себя правыми, и везде пакостничают, и ничего хорошего миру не принесли…

Да, пожалуй, он поработает за одно колечко. Реализует свои фантазии…

Ах, тор Вэлрайо, что я с вами сделаю…

Яна посмотрела на мечтательное лицо диверсанта, вежливо попрощалась и вышла. И уже за дверью тихо прыснула в рукав.

Это ж надо так любить свою профессию!

Русина, Звенигород

Жом Пламенный расхаживал по комнате.

Злоба ему мозги не туманила, рассуждать он был способен вполне здраво. И рассуждал.

Валежный атакует. У него императрица — это громадный плюс.

В тылу у освобожденцев хозяйничают Логинов и Алексеев. Эти тоже своего не упустят — волки. Считай, их загнали в угол. Но…

Один вариант все же остается.

Если императрица выходит замуж… да хоть бы и за него! Почему нет?

Гулька?

А что — она? Пламенный подумал, что надо бы отдать приказание… кому?

А вот, кстати говоря! «Счастливчики» — подойдут. Своим нельзя, слишком уж подло получится… ладно! Получится хорошо, но если б хоть месяцем раньше! Тогда можно было и обвинение какое сфабриковать, и обвинить жену в расхищении, в предательстве народного доверия, в… да хоть и в государственной измене!

Какому государству?

Государство — это я! А свидетелей измены найдем десяток. Не важно!

А вот сейчас только дурак не поймет. Когда императрица объявила на всю страну, что династия Вороновых нынче недостойна…

Она-де приняла Русину у отца, но нести ее не может. А потому отдаст ношу достойнейшему… и вы хотите сказать, что в таких условиях еще кто-то воевать будет?

Конечно, можно объявить ее самозванкой.

Можно закричать на всю страну, что Валежный нашел куклу, подменку, фальшивку…

И нельзя!

Глупо получится, а глупым жом Пламенный выглядеть не желал.

На фотографиях Анна — копия самой себя. Чего уж там. Похудевшая, с решительным выражением лица, в непривычной одежде, но кольцо то самое.

И колокол звонил.

И… итак, принимаем, что императрица настоящая. Тогда есть два варианта. Первый — драться.

Пламенный понимал, что так тоже можно. Но… поддержат ли его освобожденцы? Или — нет? Положа руку на сердце, Валежный — даже без императрицы был бы в Звенигороде к осени. С большой долей вероятности. Это мир он не выиграет, а войну еще как запросто! И прекрасно Пламенный знает, что тот же Броневой, тот же Ураган, те же… да тот же Тигр — все имеют счета за границей. И знает, кто удерет при малейшей опасности для своей шкуры. И…

Вот — такой же человек и в зеркале отражался. Будет Пламенный класть свою жизнь на алтарь Освобождения? Э-э-э-э-э… а кто тогда будет освобождать Русину?

Примерно так и рассуждают все его сподвижники. Это быдло не жалко — тупое, серое, которое слушает сладкие речи на митингах, тянется за кусками и медяками, которое и из пулеметов положить нестрашно… а чего им? Бабы еще нарожают!

А коли ты такой дурак, что лезешь в замятню, поделом тебе и будет!

А себя-то Пламенный любил и ценил…

Но если предложить всем пойти на переговоры с Валежным… а вот тут-то и может прокатить. И предложить выбрать самого достойного императора, из своих… и отстраниться от гонки, он ведь человек женатый…

Конечно, самых умных так не проведешь. Но и они свои головы класть не захотят за понюх табаку.

А народ?

Помилуйте, кого волнует, что думает народ? За него прекрасно подумают! А способы убеждения известны еще со времен древних греков… Как звали того политика, который отрезал хвост своей собаке? И ведь обсуждали все тот хвост, а что бюджет попилили, так и не заметили…

Народ-с!

Со свободным волеизъявлением…

Пламенный хмыкнул хорошей шутке и отправился писать письмо Счастливому. Пусть его…

Подождем пока мир заключать. Есть «счастливчики», есть Броневой, вот если Валежный до столицы дойдет, тогда подумаем. А пока потрепыхаемся. И мир надо на своих условиях, а не на его, это уж точно. Было у Пламенного подозрение, чью голову попросит Валежный. Было. И головы ему было жалко. Привык уже…

Русина, Ирольск

Алоиз Зарайский оглядывал перрон почти хозяйским взглядом. И город тоже…

Императрица была здесь.

А значит…

Выигрыш близко. Надо только к ней прорваться. И оказаться рядом, втереться в доверие… для этого уже все готово.

Алоиз решительно направился к первому же военному патрулю.

— Тор офицер. Разрешите обратиться?

— Слушаю, жом?

Видно было, что вежливый тон дается офицеру нелегко. Но…

Яна предупредила Валежного, что любому нахалу она сама отвернет голову. Лично.

Хватит разделения на торов и жомов, мало огребли? Так жомы с вами еще поделятся. Нет, не кренделями! Понимать надо! И социальные лифты устраивать! Иначе так и будет… верхи не могут, а вот низы хотят! Еще как хотят! Все то, что есть у верхов!

И если им не дать…

Сами возьмут.

Уже взяли, собственно! И попробуй отними!

Ладно, пока еще идет тот момент, когда ситуацию можно переломить, но это только пока. А через пару лет и поздно будет… Вот и строил Валежный своих офицеров.

Никакого зазнайства!

Никакого чванства!

И упаси вас Творец кому-то дать в морду!

Алоиза выслушали со всем вниманием.

— Из Звенигорода?

— Да!

— И готовы поделиться знаниями с тором генералом?

— ДА!!!

— Пройдемте.

Следующие три часа Алоиз провел в комендатуре, где его расспрашивали и вдоль и поперек… впрочем, он и не рассчитывал сразу подобраться к Валежному. Но первые шаги сделать уже можно.

К примеру, между разговором поинтересоваться, в городе ли тор генерал? А то сведения надо доставлять побыстрее…

Уточнить, при нем ли императрица… и точно ли — та самая?

Вот в последнем ни у кого сомнений не было.

Кто-то видел Петера, а Анна была копией отца. Кто-то видел портреты, кто-то и всю семью…

Императрица была настоящая.

Алоиз довольно потирал руки. И сообщил, что ежели тор генерал пожелает его увидеть или поговорить… где можно остановиться? Чтобы торам из комендатуры было удобнее его искать?

Офицеры переглянулись, но гостиницу посоветовали. И неплохую.

Спать Алоиз ложился с чувством выполненного долга.

Я настиг тебя, дорогуша.

И смогу заинтересовать Валежного. А там и тебя…

Бабы — народ несложный! Никуда ты от меня, лапочка, не денешься… моя будешь! И вся Русина — моя! Только моя… и корона и трон…

Аферист спал, и снились ему подвластная Русина, императорская корона и почему-то жом Тигр. Последний явно был против… и плевать на тебя три раза, кошка облезлая! Стану императором — прикажу твою шкуру на коврик пустить!

Анна, Россия

— Девочки, добрый вечер! Скучали без меня?

Ради этого момента Борис готов был уходить каждые пять минут. Чтобы потом возвращаться. Домой возвращаться.

К нежной улыбке Анны и ее светящимся радостью глазам.

К восторженному воплю Гошки, который повисает на шее с разбега.

К объятиям Киры, которая пока еще не решается поступить, как Гошка, но смотрит… и подходит и целует в щеку… почему он, отец, не понимал этого? Почему не видел, насколько его дочери нужен ДОМ?

Не нотации, не побрякушки, а именно это? Тихие семейные вечера, улыбки родных, даже кот соизволяет прийти и потереться об ноги.

— Мур-р-рм.

Все правильно.

Семья.

И улыбки того же Романа, Розы Ильиничны и прочих говорили об этом лучше всяких телевизоров. Хоть ты их с десяток включи.

Семья…

Разве что Анна еще в его комнату не переехала. И чего она упирается? Но до свадьбы неприлично… Ладно. Потерпим!

Борису очень хотелось засыпать и просыпаться рядом с любимой женщиной, но пока получалось только первое. Утром Анна уходила еще до рассвета. Тихо-тихо, он не просыпался.

Как же быстро привыкаешь к хорошему!

К вкуснейшему ужину, кстати говоря, и индейке с брусникой, и запеченному в сливках картофелю, и вкуснейшему десерту… После такого ужина — хоть на тренировку срывайся. А то скоро штаны расставлять придется!

— Кира, ты завтра Аню отпустишь? В два часа дня?

— Отпущу. А что случилось?

Отпускала Кира вполне спокойно. У них с Гошкой были уроки. Весна заканчивалась, и в школе лютовали с контрольными. Кто только придумал этот садизм: отпускать школьников на каникулы в десятых числах июня? И так всего три месяца счастья!

И — урезают!

Козлы!

Тем не менее у ребят шли четвертные контрольные, Гошка в школу хоть и не ходил, но подготовительные классы посещал. И с учетом больниц было ему сложно.

С ним занимались и Анна и Кира, но мальчику предстояло слишком многое наверстать.

— Меня приглашают на выставку.

— Выставку?

— Называется «Противопоставление».

Борис выразительно скривился и принялся рассказывать:

Да, есть такое течение — контркультура. Есть…

А теперь догадайтесь, кто всем этим увлекается? Да молодежь! В том числе и губернаторский сынок. Дурак? А куда деваться? Можно быть идиотом, если у тебя папа — губернатор. Можно…

Вот если сантехник, там приходится или умнеть, или подыхать. А губернатор в состоянии обеспечить своему чадушку любые погремушки. Разумеется, за свой счет! Заработает и обеспечит!

Воровать?

Губернатор?!

Как вы могли такое подумать об этих честнейших людях!

Не иначе как подметая по вечерам дворы или разъезжая таксистом, заработал губернатор своему чадушку и на обучение в Англии (медом им там, что ли, намазали?), и на квартирку, и на персональную выставку…

А поскольку ссориться с губернатором не стоит, мужик он вредный, злопамятный и (только тсс!) жутко говнистый, придется сходить. Повосторгаться десять минут… ладно! Честно выдержать час, высказать свое восхищение и удрать.

Вот лично Борис ничего интересного в таком виде искусства не находил. И «Черный квадрат» не купил бы, даже чтобы дырку на обоях прикрыть. Другой вопрос, что Малевича на должность начальника пиар-отдела он бы взял без экзаменов. И на зарплату не поскупился.

Но здесь и сейчас никто его не спрашивал. Увы.

Надо идти.

Борис в тоске и отчаянии взирал на приглашение, когда ему и вспомнилась Анна. А что?

Поддерживать своего мужчину — первая обязанность женщины. Разве нет? И похвастаться хочется. И вместе они никуда не ходят… как-то так получается!

Вот Лизу Борис то по ресторанам водил, то по кабакам, по танцулькам, а Анне все это поперек сердца, он же видит! Ну хоть куда сходить?

Анна улыбнулась — и согласилась.

— А форма одежды?

— Не вечерняя, но парадная. Все же не абы куда идем… Вот карточка. Аня, солнышко, купи себе что-то дорогое. Знаешь в нашем городе бутик «Львиный зев»?

— Я знаю! — Кира аж подпрыгнула.

— Вот, Аня, завтра с утра купи, пожалуйста, платье?

Аня кивнула.

И проглотила вопрос, почему она так поздно узнает о выставке. Борис ответил на него сам.

— Я бы раньше сказал, но замотался. У Игоря горе, сын умер… ну и дела он забросил. Пьет как лошадь…

Кира фыркнула, показывая, что ей на покойника наплевать! Ей та семейка никогда не нравилась.

— У него еще дочь осталась!

— В Англии.

— Так Англии и надо!

Все рассмеялись, и куда-то растворился неприятный осадок. А и правда… не стоит о грустном! Они живы, они вместе и рядом. Что еще требуется?

Да ничего…

* * *

Бутик, расположенный на втором этаже огромного торгового центра, Анну огорчил.

Редкостно.

Дорого?

Да, безусловно. И дорого, и ярко, и броско, но как вот ЭТО на себя надевать?

Последняя коллекция? Новейшие модные тенденции?

Девочки, миленькие, да ведь мода к человеку гвоздями не прибита! Вещь должна быть и к лицу, и к фигуре, и удобной быть, и носиться хорошо, а вот это… модное, которое на один раз — на него ж без слез не взглянешь!

То стразы на всех местах — смотреть страшно! То ли человек, то ли елка новогодняя!

То разрезы… да еще шнуровка такая, что жутко становится. То ли человек, то ли колбаса…

То сам покрой платья… надо ведь и фигуру учитывать! И не надевать, к примеру, вертикальные полоски на худощавую фигуру. Или крупный рисунок… выглядеть будет жутковато. А ткани?

Сетка, бархат, блестки…

Аня еще раз посмотрела, покачала головой — и вышла из магазина. Да ни за что!

И никогда!

— Жуть берет?

Аня посмотрела на уборщицу, которая терла пол шваброй. И решительно кивнула.

— Жуть жуткая. Сама сшить я ничего не успею, а платье надо срочно. Но тут же ничего не купишь! Оно все невыносимое!

— Это уж точно! Разве что деньги там оставлять без толку. Знаешь что, а ты вон туда сходи!

— Куда?

Уборщица указала в сторону выхода из торгового центра.

— Вот как из этого пафосного кошмара выйдешь, так и налево. Метров триста пройдешь — и в арку. Там магазинчик. Моя знакомая держит… не захочешь что-то покупать, так и вернешься. Цены там точно раз в десять ниже местных.

Анна поблагодарила и отправилась в арку.

* * *

Магазинчик с простым названием «Платья» порадовал ее по-настоящему.

Стоило выбранное платье в десять раз меньше, чем в бутике, а выглядело в десять раз лучше. И ощущение было…

Анна отлично разбиралась в тканях. Дорогих и дешевых. Вот эти платья были сшиты из дорогой, по ее меркам, ткани. Качественной. Не скатывающейся и не линяющей. Так что она примерила шесть платьев, подумала — и взяла два. Оба были слишком хороши, чтобы с ними расставаться.

Ладно уж…

Побалуем себя.

Зато как засияли глаза Бориса, когда он увидел Аню в платье цвета молочного шоколада. Совсем простой крой, Анна не считала, что ей нужны какие-то дополнительные портновские ухищрения, чтобы подчеркнуть или скрыть нечто. Так что фасон выбрала классический.

Облегающий лиф, пышная юбка, узкая талия. Никаких стразов, никаких украшений. Изюминку платью придавал сам материал.

Платье цвета молочного шоколада — и чехол сверху. Словно морозные узоры на окне. Белые, серебристые…

Под такое и украшений не надо. Это платье само по себе украшение. Разве что маленькие сережки. Может быть, еще колечко с жемчугом, но чего нет, того пока и нет.

— Анечка, какая ты красивая! — от души высказалась Кира.

Анна улыбнулась ей и приобняла девочку. Кира сначала застыла, словно ожидая чего-то плохого, а потом расслабилась, ткнулась мордяхой Анне в плечо.

Ребенок.

Пусть и ростом с лосенка…

— Киреныш, ты ведь намного красивее меня! Ты посмотри, какие у тебя глаза выразительные! И волосы шикарные, мы их как крапивой начали мыть и маски делать, так они растут, что грива у коня… и фигура…

— Я толстая!

Аня качнула головой.

— Ерунду ты говоришь. Не забывай, что дети формируются по-разному. Кто-то созревает в двенадцать, кто-то в двадцать. Ты созреешь позже, но и постареешь тоже намного позже иных сверстниц. Надо это осознавать и не поддаваться давлению толпы.

Кира вздохнула.

Вот последнее и было самым сложным. Она ткнулась Анне в плечо, прижмурилась.

— Ты ведь научишь меня так же одеваться? И выглядеть?

— Я тебе передам все, что знаю и смогу, — честно пообещала Анна. И услышала в ответ тихое: «Спасибо». Еще не мама. Еще не сестра. Но близость уже есть.

Как жаль, что нет времени… оно сквозь пальцы утекает, его уже почти не осталось…

* * *

Выставка Валаама Високосного Анну поразила.

Несколько секунд она обводила вот это все взглядом. Потом посмотрела на разнаряженных и вполне серьезных людей, на самого творца шедевров, который активно давал интервью, вещая что-то очень пафосное о новом пути в искусстве, на сами творения…

Нетленные, вестимо.

И подумала, что выражение «нетленка», которым пользовались в этом веке, получило новое значение.

Действительно — нетленка. Такое и тысячу лет в земле пролежит — не разложится. Валаам на мелочи вроде кистей и красок, холстов и бумаги не разменивался, он творил — на века!

Вот — гнутая батарея. Изначально грязно-бурая, сейчас она разрисована черной краской, причем то, что там изображено, приличные люди даже на заборах рисовать стесняются.

Вот — крышка от унитаза. Причем пережившая и первую молодость, и даже десятую… и на ней опять фаллический символ в самом его пошлом исполнении.

Вот картины.

Дом за фаллическим забором, причем забор-то прорисован с любовью, а дом кое-как. Лес из тех же фаллических символов, аквариум с ними же…

«Символы» везде подчеркнуты, даже выпячены. А вот все остальное…

— Мое искусство попирает старое, косное…

Что-то она уловила из речи творца. Хотя… стоит ли называть ЭТО — творцом? Скорее — вытворятелем.

— Боря, а мы здесь надолго?

— Боже упаси! — передернулся Савойский. — От такого навеки импотентом станешь. Еще и энурез замучает. Сейчас я с парой человек пообщаюсь — и уйдем.

Анна была против формулировки, но по сути-то верно? Верно… и тошно.

Ох-х-х!

Это-то здесь зачем?!

Явно использованный памперс, из которого фаллическим символом торчало… ладно, пусть это будет столбик коричневого пластилина.

Анну замутило. Но лицо ее оставалось невозмутимым, улыбка по-прежнему ослепительной…

— Семен Михайлович! — обрадовался Боря какому-то мужчине лет пятидесяти — пятидесяти пяти. — Надолго вы к нам?

— Боря! Ты ли это? Сколько лет, сколько зим… Галочка, ты помнишь Борю?

— Конечно!

Супруга Семена Михайловича завоевала симпатию Анны мгновенно. Да и сам он…

Мужчина не стал, разбогатев, менять одну супругу по пятьдесят на две по двадцать пять. Рядом с ним осталась надежная соратница, проверенный друг. Может, и не такая очаровательная, как в восемнадцать, и складочек на боках явно побольше одной, но карие глаза искрятся улыбкой, темные волосы заколоты в простой узел, и морщинки на лице явно от улыбок. А не от крика или злобы…

— Боречка, а что это за милая девочка с тобой?

— Галина Петровна, это Анечка, моя невеста.

— Анечка! Чудесное имя! И девочка замечательная… Мальчики, вы поговорите пока о делах, а мы тут почирикаем о своем, о женском…

Мальчики послушно удалились и, судя по виду, действительно заговорили о делах. А Галина Петровна чуточку близоруко прищурилась и собиралась уже впиться в Аню с расспросами, как вдруг…

— О!!! Госпожа Смолина!!! Кого я вижу!!! Вы почтили меня своим присутствием?! А это ваша дочка?!

Художник налетел на женщин ураганом. Анна зло сощурилась.

Таких существ она не выносила. Вот… как есть — хлюст и штафирка! Весь какой-то вихлястый, нескладный, с длинными немытыми волосами, которые некогда были… темными? Нет, не понять. Главное, вшей не подцепить, мылись эти волосы явно больше года назад.

Блуза — жутко-лиловая с громадным желтым бантом.

Штаны — ярко-алые, в обтяжку. И то самое подчеркнуто громадным металлическим гульфиком. Ну ладно, в Средние века так делали! Но тогда шить иначе не умели!

А сейчас — зачем?! Да еще металлический, вон ткань аж натянулась, она просто этот вес выдержать не может…

Ниже сапоги-казаки, с металлическими заклепками. Красотища — невероятная. Ковбой времен освоения Запада за такие бы ухо себе отрезать позволил! Но какого вкуса ждать от необразованного пастуха? А тут что?

— Это Анечка, — представила Анну Галина Петровна. И, кажется, даже улыбнулась.

Аня подняла брови.

Испытание? Ну-ну…

— Анечка… Манечка! Замечательно! Галина Петровна, вы с супругом?

Дальнейшее было несложно просчитать.

Либо художник мешает беседе бизнесменов. Либо сводит с ума Галину Петровну, и она тоже за то спасибо не скажет. В любом случае — плохо.

— Сударь, скажите, пожалуйста, что символизируют ваши произведения?

Как-то так Анна говорила, вроде и негромко, но отойти, отвернуться, проигнорировать ее было совершенно невозможно. Валаам и не смог. Остановился, словно вкопанный.

— Манечка, а вы…

— Анечка, сударь, если вы запамятовали. Так что выражает данное ваше творчество? — Рука Анны плавно указала на ближайшую картину. С фалломорфированным лесом.

— Э-э-э-э-э… это протест! — сообразил художник. Как-то слова склеивались под дружелюбным взглядом карих глаз и совершенно не хотели вылезать из сведенного судорогой горла.

— Протест?

— В наше время женщины стали мужеподобными! И мужчины обязаны объединяться, чтобы защищать себя! Объединяться всегда, везде, подчеркивать свою мужественность… — Художник указал на гульфик торжественным жестом. — Более того, необходимо создавать истинно мужские братства, которые будут всячески искоренять мужественность в женщинах! Женщина обязана знать свое место, и оно в кухне и рядом с детьми! Но сейчас такое засилье хищных пираний, что страшно выходить из дома…

— Да, вы очень рискуете. Сколько времени надо стае пираний, чтобы обглодать корову до скелета? Пара минут? Вы, определенно, меньше размером, — посочувствовала Анна.

Художник как-то приуныл. И тут же снова просиял.

Еще бы! Будь они на Амазонке! А какие пираньи в средней полосе России? Неубедительно!

— Вот! Поэтому мое творчество — это протест! Это выражение моего сознания! Это крик и эпатаж…

— А я думала, вы просто рисовать не умеете?

Високосный поперхнулся словами и слюнями. И закашлялся так, что Аня предусмотрительно сделала шаг в сторону. Заплюет еще… фу!

— Вы…

— Почему вы удивляетесь, сударь? Такое творчество я каждый день вижу на заборах. Правда, там оно еще и с надписями… кстати, иногда очень выразительно и красиво получается. Ничуть не хуже, чем у вас.

— Я… да я назван самым ярким представителем контр — культуры двадцать первого века!

Анна едва не расхохоталась.

— Контркультура? Контр — против… а что у нас против культуры?

— Бескультурье, — подсказала Галина Петровна, которая откровенно наслаждалась. Надоел этот Валаам, хуже, чем библейская ослица. Тоже, кстати, Валаамова.

— Бескультурье, дикость, разруха, неприличие, невоспитанность… воистину, есть чем гордиться. Тем, что вы гордо причислили себя к хамам.

Так просто Валаама было не сразить.

— Когда подобные вам самки захватывают власть, мужчины должны стать хамами! Иначе им не выжить!

— Я могу понять ваши взгляды. Но хочу заметить, что вот этот элемент вашего творчества обычно на ребенке меняют хищные и наглые самки, — палец Анны указывал на памперс. — И кстати, вытаскивают их на помойку, а не на выставку.

Это оказалось последней каплей.

Избалованный восхищением и преклонением, Валаам просто не выдержал. Он привык, что никто ему не возражает, что все покорно принимают его слова, что никто не осмеливается сказать даже слова против — он же раскрученный! Он модный!

Он почти бренд!

Он… да у него папа, в конце концов!

И тут вдруг, в его же родном городе, где все схвачено и оплачено, какая-то девка…

Его памперс… Его шедевр — на помойку?!

— Ах ты наглая тупая самка! Тебе просто не дано понять всю величину моего гения!

Валаам верещал так, что на ультразвук начали подтягиваться журналисты. Уже и записывают…

Анна подняла руку:

— Довольно!

Сказано это было в лучших традициях Аделины Шеллес-Альденской. Даже Валаама приморозило. Надолго его бы не хватило, но Анне и не надо было много времени.

— Я не покушаюсь на ваше право быть быдлом. Но считаю, что искусство должно служить людям. Сейчас все больше места занимают китч, крик, эпатаж, но это не потому, что они хороши. Просто человек стремится выделиться. Он прокукарекал, а дальше хоть не рассветай. Он бросил в землю горсть зерна, но пророс ядовитый сорняк. Когда-то великий русский классик Николай Гоголь сказал, что надо отвечать за написанное. Ведь его слова будут читать будущие поколения. Так и художник несет ответственность за созданное им. Ведь сюда может зайти ребенок. Ваши творения выставят в интернете, и их увидят люди. И им будет неприятно и противно. Эпатаж, перформанс, андеграунд… Подполье. То, что не надо выносить на свет. То, что ниже уровня плинтуса, выражаясь языком молодежи. Вы низвели свой талант до уровня подвала.

— Ах ты дрянь!

Возмущенный художник замахнулся на Анну.

Девушка легко отступила в сторону — и дернула мужчину за рукав блузы.

Валаам пошатнулся. Потерял равновесие, запутался в носках казаков — и полетел носом прямо в то самое творчество.

В памперс…

Со всех сторон щелкали камеры.

Валаам с трудом поднялся на ноги, все же подбородком о постамент он приложился неплохо. Коричневый пластилин свисал у него изо рта.

— Тьфу! Кхе!

— Вот видите! Даже вам ваше искусство пришлось не по вкусу, — невинно прокомментировала Анна.

Несколько секунд все молчали.

А потом грохнул такой дикий хохот, что Валаама им попросту смело. Анна победила «всухую».

* * *

— Надеюсь, ты не слишком расстроен моим поведением?

Анна действительно чувствовала себя виноватой. Накинулась на беднягу… он же не виноват, что у него ни ума, ни таланта… вот и пытается хоть как выделиться!

Боря фыркнул:

— Радость моя, даже если ты его с костями скушать изволишь, я не огорчусь. Главное — не отравись.

— Постараюсь. С губернатором проблем не будет?

Борис еще раз пожал плечами:

— Могут. Но не слишком большие. Ты ведь не била его отпрыска, не колотила, он первый отнесся к тебе пренебрежительно. Ты высказала свое мнение о его искусстве, но он мог ответить словами.

— Не мог. Я его спровоцировала.

— Признаваться необязательно, — погрозил пальцем Борис.

Анна улыбнулась ему.

— Тогда молчу.

— Вот и ладно. С губернатором я все улажу.

В этом Борис не сомневался. Может, его еще и поблагодарят. Анна не понимала, но даже черный пиар — уже пиар. Хороший такой, жирненький…

После этого вечера Валаам прославится на всю область. А то и до Москвы дойдет.

Но любимую женщину надо было успокаивать.

— Я все это терпеть не могу, если честно. Но Семен Михайлович в нашем городе был на один день, проездом, а в Москве мне его помощь понадобится. Кстати, на Галину Петровну ты тоже произвела впечатление. Она мне шепнула, что я дураком буду, если тебя упущу.

— Не упустишь. — Анна обняла своего любимого мужчину за шею.

Какие же у него глаза.

Темно-зеленые, прозрачные, ясные…

— Костьми лягу. Я так долго тебя искал…

Анна промолчала. И закрыла Борису рот поцелуем.

Чувствовала она себя премерзко. Но и изменить ничего не могла. Только отдать любимому мужчине все свое тепло, всю любовь — без остатка. Пока она еще рядом с ним. Пока жива…

Ида, Герцогства

На почту Ида заходила по привычке. Вестей от Кости можно было ждать только с нарочным, Яна пока не написала, поэтому конверт застал ее врасплох. Большой, надежно заклеенный…

И кто тут пишет Зинаиде Петровне Вороновой?

Ида сомневаться не стала, молча сломала сургуч и вытащила письмо. Ровные строчки, буковки округлые, старательные, но Ида не сомневалась — писал ребенок. Несколько ошибок и слизанный след от кляксы только подтверждали ее теорию.

«Тетя Зинаида!

Мама сказала, что вы получите мое письмо и приедите.

Я сейчас в Герцогствах, мама осталась в Русине. Она просила передать привет вам и Полкану и сказать, что любит вас.

Мы живем у купца Меншикова, я и Потап. Потап — это мамин воспитанник и мой друг. Поэтому если нас забирать, то только вместе. Я буду очинь вас ждать. Федор Михайлович хороший, но скоро он поедет в Борхум и Чилиан, а я туда не хочу. Я хочу с вами дождаться маму.

Приезжайте, пожалуйста.

Георгий Алексеев».

Ида сжала листок так, что тот смялся в тонких пальцах.

— Гав? — вежливо спросил Полкан.

Это помогло.

— Полкаша, миленький! У нас есть племянник! Мы не одни! Мы — не одни!

— Гав! — порадовался Полкан.

Стая — это всегда хорошо! Если стая большая, еще лучше. Племянник… это родной. И та женщина, которая его нашла, тоже родная. А если и еще кто…

Много родных — хорошо.

И добычу стаей загонять легче, и отбиваться проще… надо только, чтобы они действительно были родными. Но это собаки понимают. А люди — не всегда.

Ида улыбнулась:

— Полкаша, мы с тобой поедем за Гошкой! Яна сказала, чтобы я его забрала, я его и заберу! И Потапа тоже! И будет нас уже четверо! Это здорово, правда?

— Гав, — согласился Полкан.

И подумал, что уехать — хорошая идея. А то бегают тут разные… навязчивые! А их даже загрызть нельзя! Куда только этот мир катится?

Несправедливо! Ах как несправедливо, что нельзя призвать к ответу наглеца! И даже покусать не получается…

Да и ладно!

Придумаем мы, что с разными нахалами делать. Главное, что хозяйка счастлива. Полкан встал на задние лапы, поставил передние на плечи Иде и вежливо лизнул ее в нос.

Умыл. От радости…

Примечания

3

Данное средство автору описали очень давно. Четко сказали, что применялось оно ДО появления антибиотиков — раз. А сейчас его лучше применять ВМЕСТЕ с антибиотиками — это два. И да, ничего, кроме туберкулеза, медведка не лечит. Ни гангрену, ни рак, ни язву. (Прим. авт.)