Амур с оптической винтовкой

Галина Романова, 2016

Диана и Роман жили в одном доме, сидели за одной партой, дружили, вместе занимались спортом. Внезапно отец Романа, известный в городе бизнесмен, исчез – просто ушел на работу и не вернулся… После этого жизнь подростков изменилась: Рома бросил школу и спорт, перестал общаться с Дианой, лишь наблюдая за ней из окна. Вскоре сестру Дианы посадили в тюрьму, а мать строго-настрого запретила девушке даже смотреть в сторону Романа. Но ведь сердцу не прикажешь… Когда Роману понадобилась помощь в подтверждении алиби на момент смерти матери, Диана, не задумываясь, подтвердила его. Однако серьезные игры взрослых людей готовили отнюдь не хеппи-энд для молодой пары!.. Сложно было представить, что авантюрная идея изложить на бумаге придуманную криминальную историю внезапно перерастет во что-то серьезное и станет смыслом жизни. Именно с этого начался творческий путь российской писательницы Галины Романовой. И сейчас она по праву считается подлинным знатоком чувств и отношений. В детективных мелодрамах Галины Романовой переплетаются пламенная любовь и жестокое преступление. Всё, как в жизни! Нежные чувства проверяются настоящими испытаниями, где награда – сама жизнь. Каждая история по-своему уникальна и не кажется вымыслом! И все они объединены общей темой: настоящая любовь всегда побеждает, а за преступлением непременно следует наказание. Суммарный тираж книг Галины Романовой превысил 3 миллиона экземпляров!

Глава 4

Роман сидел на жестком стуле в совершенно прокуренном на глушняк кабинете, и на языке вертелся ядовитый вопрос: а что, указ правительства этим хмырям не указ?! Запрет на курение в общественных местах на них не распространяется? Или этот кабинет не общественное место? Или этот кабинет закрытая для всех законов территория? Они же внаглую его нарушают уже час! Эти два хмыря, возомнившие себя законниками, нагло нарушают законодательство, оскорбляя его, задавая вопросы, которых задавать не имеют права. Они надеются его — что? Правильно, запугать! Они просто не знают некоторых вещей о нем.

Во-первых, он не из пугливых.

Во-вторых, он сделал один-единственный звонок, и помощь уже спешит.

В-третьих, он читает этих двух глупцов, возомнивших себя умными, как открытую книгу. И ему оттого смешно и от их вопросов, и от их угрожающего тона.

В-четвертых, он не убивал свою мать. И тихо, глубоко внутри горевал о ней. И вообще ничего не мог понять из того, что случилось.

Кому нужна была ее смерть? Тому, кому она звонила накануне гибели? А кому она звонила? Получается, убийце его отца. Стало быть, она его знала?! Все эти годы знала о нем и, вместо того чтобы разоблачить, привлечь к ответу, тупо спивалась?!

Дура!!! Идиотка!!! Этого он ей простить не мог! Как ни за что не простил бы ее самоубийства. Только не прощать ее было тут не за что. Она не убивала себя. А вот что скрыла от сына имя убийцы отца, то…

— Ты понимаешь, парень, что ты влип? — скрипел зубами тот, кого он отключил в материной спальне. — Влип конкретно! Мало того, что тебе влепят срок о-го-го какой! Так еще и на зоне тебе будет несладко. Мать там святое!

— А вы там были? — холодно поинтересовался Роман и перевел взгляд на часы. Помощь должна была вот-вот подоспеть.

— Где? — дернул шеей умник.

— На зоне были? Наверное — да, раз знаете, как мне там будет?

Парень, молодой еще в сущности, тридцати точно нет, потому и ведет себя так глупо, переломил пополам простой карандаш и швырнул обломки в его сторону. Рома не шевельнулся. Обломки пролетели мимо.

— Умничай, умничай, — опасно заулыбался второй.

Лениво поднялся, подобрал обломки простого карандаша, при этом задел пару раз Романа локтями. Ощутимо задел. Вернулся на свое место, стул его стоял рядом со стулом пострадавшего коллеги. Опять улыбка, кивок головой:

— Умничай, умничай. Только вот, понимаешь, проблема одна есть.

— Какая? — не выдержав, спросил Роман.

Опасный оскал следователя его нервировал.

— Камер свободных у нас нет. Придется тебя в общую поместить. Там, правда, контингент не очень. А что делать? Не отпускать же тебя!

— Почему нет? Я ничего не делал.

Роман занервничал сильнее. В камеру он не хотел. Он не мог там находиться. Тем более в общую камеру. Он знал, что там. Он бывал в таких. Десяти минут хватило, чтобы время остановилось. Потом его оттуда вытащили. Но и десяти минут хватило.

— Это ты говоришь, что не делал, — фыркнул тот, что опасно улыбался. — Мы же не знаем этого наверняка! Ты же не говоришь, где провел ночь, когда твоей матери не стало! А мы…

— Я был со своей девушкой, — нехотя проговорил Роман.

— Кто такая? Имя, адрес? — повесил пальцы над клавиатурой пианистом тот, который пострадал от его руки.

— Диана Мосина, — ответил Роман и поморщился, называя ее адрес.

Вот уж никогда не думал, что придется трепать имя Дианки, и где? Перед ментами! Не сплоховала бы она, вот что! Где же эта гребаная помощь?! Позвонил еще два часа назад. И что?..

— Имя какое интересное, — меланхолично произнес следователь, забивая в протокол имя свидетельницы. — Русская?

— Да.

— Так… Адрес… Соседи, что ли?

— Да. Подъезды разные.

— Ага… Как давно у вас отношения? В интимной связи состоите?

Он покраснел и вдруг запаниковал. А если ей такие вопросы станут задавать? Как она ответит? Она же скромная, стеснительная.

— Нет.

— О как! — фыркнул опасно улыбающийся сотрудник. — Ночь, стало быть, провел с ней вместе, а интима не было? Чем же вы занимались?

— Не важно, — буркнул Роман, опуская голову.

— Нет важно, гражданин Ростовский! Очень важно!

Коллеги переглянулись с пониманием, тема требовала развития.

— Итак, интима не было? Точно?

— Точно.

— А спали? Спали вы в разных койках?

— Почему в разных? В одной. — Роман покусал губу, не зная, что соврать дальше. — Только это… В одежде.

— О как! Пуритане, слышь!

Они снова довольно заухмылялись друг другу. Не дураки — понимали, что парень врет. Либо секс у них с соседкой был на всю катушку и он врал, чтобы избавить половую партнершу от подробностей при допросе. Либо его вообще с ней не было. И он мог запросто засыпаться, начни они у него подробности вынимать клещами.

— Что-то подсказывает мне, что ты врешь, парень, — выкатил нижнюю губу валиком улыбчивый коллега. — Не было тебя с ней.

— Был!

— И она это может подтвердить?

— Может!

— А где она сейчас?

— Внизу, у дежурки, — неуверенно ответил Роман.

Дианка должна была там быть. Они так договорились. И на помощь ее он рассчитывал. На грамотную, умелую помощь. Он же не знал тогда, когда просил ее помочь, что эти двое станут копать так глубоко.

— И мы можем ее прямо сейчас увидеть? — Тот, которого он отключил, взял телефонную трубку, набрал дежурку. — Ту девушку, которую ты ночью не тронул?

Роман промолчал.

А пострадавший переговорил с дежурным. Узнал у того, что какая-то девушка в самом деле уже час топчется на ступеньках отдела. И попросил доставить ее в кабинет.

— Ну что же, подождем твою девушку.

И в кабинете минуты на четыре повисла гнетущая тишина. Роман рассматривал свои коленки, обтянутые спортивными штанами. На всякий случай надел, когда за ним пришли. Хотя и был уверен, что ненадолго тут, но все же привычно влез в спортивку. Что за фигня? Где помощь?

Потом в дверь постучали. И тихий голос Дианки попросил разрешения войти. Эти двое одновременно разрешили. Она вошла. И те молча принялись ее рассматривать.

Ромка тоже на нее уставился, нервно дергая кадыком. Не оплошала бы, не наболтала бы лишнего.

Дианка вырядилась в темно-синий костюм, состоящий из юбки и пиджака, который Ромка у нее никогда не видел. Может, форма школьная? Он же не ходил с ней вместе в одиннадцатый класс, многое просмотрел. Серая кофточка с глубоким вырезом под пиджаком, обнажающая ложбинку между грудей. Странно, он и не заметил, когда у Дианки появилась грудь. Просмотрел. Помнил ее очень худой, гибкой, сильной. Помнил ее своим боевым товарищем, лишенным всяких там признаков, от которых даже у ментов рты открылись. Грудь, ноги длиннющие, красивые. Юбка при таких ногах могла быть и подлиннее, с неожиданной ревностью подумал Рома.

— Диана? Мосина? — улыбнулся ей следователь, но не опасно, как ему, а приветливо.

— Да. — Она кивнула, запуская в движение белокурые волосы. — Я — Диана Мосина.

— Вы знаете этого человека? — В его сторону небрежно ткнули шариковой авторучкой.

— Да. Это Роман Ростовский. Мой… — Она замялась, покусала нижнюю губу. — Мой парень.

— О несчастье в его доме слышали?

— Да. Его мама… — Она замялась, лицо болезненно сморщилось. Она долго подбирала слова, наконец произнесла: — С его мамой несчастье.

— Не знаете. почему она это сделала?

— А разве она сама это сделала? — вырвалось у Дианки.

И Рома мысленно застонал, потому что следаки тут же стремительно переглянулись.

— А кто? — выпалили они одновременно.

— Не знаю.

Диана тщетно ловила взгляд Ромы. Ей нужна была его поддержка. Он должен был направлять ее. А он уставился на свои коленки и почти не дышит. Его спина, обтянутая спортивной кофтой с капюшоном, казалась ей неподвижной.

— А почему вы решили, что она не сама с собой это сделала?

— Потому что не могла! Потому что она очень любила Рому. И он ее. И она все, что у него оставалось! Она знала об этом. Она не могла сама! Не могла, — выпалила Диана на одном дыхании, не сводя с его спины взгляда. — Она бросила пить. Она только что бросила пить. Она собиралась жить. Долго жить. Она не могла!

Она замолчала и перевела дыхание. Кажется, все так? Кажется, убедительно?

— А где же был любящий сын, когда с матерью случилось несчастье? — И две пары глаз впились в бедную девушку.

— Со мной, — слишком поспешно ответила она. — Мы были вместе.

— И где вы были? Как вы были? Вы вступали в интимную связь? Что вообще вас связывает? Какие отношения? Как давно вы знакомы? Роман Ростовский ваш любовник? Давно у вас интимные отношения? Ваша мама знает об этом? Как она относится к тому, что…

Дианка не выдержала и, зажмурившись, попятилась. И отчаянно замотала головой.

— Я не стану отвечать на ваши дурацкие вопросы! — крикнула она.

Нашарила за спиной дверную ручку, в которую упиралась поясницей, опустила ее вниз. Она сбежит. Она сейчас сбежит. Говорить с ними о том, о чем мечтать было сладостно и запретно, значило вывалять все в грязи. Значило…

Она почувствовала, что кто-то помогает ей с дверной ручкой. Кто-то, стоящий за дверью, тоже пытается открыть дверь. Диана отступила в сторону, освобождая проход. Дверь распахнулась, и порог переступил среднего роста мужчина в темном костюме. Гладко зачесанные назад темные волосы. Очки на крупной переносице. Плотно сжатые сердитые губы. В руках портфель. Диана не разбиралась в качестве кожи, но даже она поняла, что портфель очень дорогой. И костюм, безукоризненно сидевший на мужчине, — тоже. И ботинки, одного цвета с портфелем, тоже показались ей роскошными.

— Добрый день, — поздоровался мужчина как-то вяло, невразумительно. — Что здесь происходит, господа?

— А вы кто? — Тот следователь, что сидел за столом, подпер кулаком подбородок, поставив локоть на стол, глянул на гостя с беспечной улыбкой. — Не адвокат, нет?

— Совершенно верно. Я адвокат Ростовского Романа Игоревича. Арбузов, — представился он. — Арбузов Иван Игнатьевич.

И полез за документами в красивый портфель, поставив его на соседний стол, за которым должен был сидеть второй следователь. Но он почему-то все время сидел со своим коллегой. Рядышком. Как на завалинке. Почти касаясь его локтем. Может, такая близость придавала им уверенности?

— Надеюсь, законность при задержании моего подзащитного была соблюдена? И правила ведения допроса… Тоже все законно? — скороговоркой бормотал Арбузов, доставая пакет документов и небрежно швыряя их на стол следователям. — Не мне же вас учить работе, господа. Ой, а это кто?

Он резко обернулся на Диану, будто только теперь заметил.

— Кто эта девушка? Ваша сотрудница?

Коллеги молчали, лица их помрачнели. Исчезла беспечность.

— Попробую угадать!

Арбузов заулыбался и приставил указательные пальцы к уголкам рта, будто придерживал, будто боялся, что рот его от преднамеренного сарказма расползется невероятно широко.

— Это девушка моего подзащитного, так? — начал он говорить, глядя на Диану непозволительно похотливо.

Ей так показалось. И она тут же попыталась свести на груди лацканы пиджачка.

— Диана Мосина, так? — Арбузов нагло таращился на ее коленки. — И вы сейчас, господа, проверяли алиби моего подзащитного, допрашивая свидетеля прямо в присутствии моего подзащитного? Я не ошибся? Все так?

Коллеги не отвечали. На них было лучше не смотреть. Арбузов размазывал их по стенке, пункт за пунктом находя нарушения как в самом задержании, так и в правилах ведения допроса.

— Все претензии изложены в документах. — Адвокат осторожно двинул папку с бумагами по столу кончиком ухоженного указательного пальца. — Ознакомьтесь, пожалуйста.

Читали они вместе, почти соприкасаясь головами. Что-то бормотали негромко друг другу. Один сделался бледным, лицо второго пошло красными пятнами.

— А без этого никак? — На манер адвоката один из следователей, захлопнув папку, двинул ее по столу в сторону Арбузова. — Может, обойдемся без таких вот уточнений?

— Легко, господа! — Арбузов схватил папку, сунул ее обратно в портфель, небрежно шлепнул Рому по сгорбленной спине. Скомандовал: — Идем, Роман.

Рома вопросительно глянул на следователей. Те одновременно кивнули головами. Один из них тут же начал выписывать пропуск ему и Диане. Арбузов в таком документе не нуждался. Они втроем вышли из кабинета. Адвокат тут же повернулся к ним спиной и пошел в сторону лестницы.

— Спасибо, — крикнул ему Рома. — Я вам обязан!

Тот не ответил. Лишь вскинул левую, не занятую портфелем руку, и лениво шевельнул пальцами.

Диана потрясенно переводила взгляд с Ромки на спину Арбузова, затянутую в дорогой пиджак. У нее кружилась голова. Немного от голода, она даже не успела позавтракать, когда Ромка позвонил. Только выбралась из постели, как он позвонил и попросил прийти. Немного от всего, что свалилось на нее сегодня.

Она никогда не была в полиции! Никогда! Страшное происшествие со старшей сестрой ее не затронуло. Она все лето, пока велось следствие и шел суд, провела у бабки в глухой деревне. Там даже не было мобильной связи. И она три месяца спала, ела, купалась, загорала, играла в карты с соседскими ребятами. А, да, еще она бегала по пять километров каждый день. И тренировалась, удрав подальше от любопытных глаз.

Ее никто не допрашивал. Не устраивал ей очных ставок с сестрицей. Она не носила передачек ей в следственный изолятор. Ее от всего оградили тогда. Мама оградила. А теперь…

Теперь ей пришлось столкнуться лицом к лицу со всем тем, что называлось следственными мероприятиями. И эти мероприятия ей совсем не понравились. Ей задавали такие вопросы! На душе после них было мерзко и гадко. Даже вымыться поскорее хотелось. И во рту поселился металлический привкус, будто она полдня катала языком пистолетную пулю.

И, главное, Рома! Как так могло оказаться, что его заподозрили в убийстве его мамы??? Это же… Это же…

— Я сейчас. Погоди.

Он легонько тронул ее за локоть и снова повернулся лицом к двери, из которой только что вышел. Приоткрыл ее, сунул в щель голову. И Диана отчетливо услышала, как он сказал:

— Мать не делала этого сама, товарищи полицейские. И я этого не делал. Это сделал тот, кто убил моего отца! Она его знала. Я нет. Ищите…

И тут же дверь закрыл. Схватил ее за руку и потащил к лестнице. Потом мимо дежурного, на улицу. И тащил еще, как на привязи, пару кварталов, совершенно не замечая, что она еле переставляет ноги. Потом за углом какого-то дома притормозил. Оглядел шумную улицу. В воскресный день, хоть и не очень погожий, прогуливающихся было много. И это его, кажется, успокоило.

Он как будто хотел затеряться, подумала Диана, рассматривая его бледное лицо, казавшееся теперь незнакомым.

— Спасибо тебе, — произнес Роман, чуть наклонился и прижался губами к ее щеке. — Ты молодец. Я переживал, что ты скажешь что-нибудь не то.

— Рома, что происходит?

Она пыталась заглянуть ему в глаза, но он все время их уводил куда-то в сторону. То на клумбу уставится с пробившими землю острыми листочками тюльпанов. То на группу молодежи, обвешанную спортивным снаряжением. То его бабушка заинтересовала, выгуливающая на поводке громадную лохматую кошку.

— Рома, что происходит? — повторила вопрос Диана, схватила его за рукав спортивной кофты и дернула с силой.

— Я не знаю, — поморщился он.

И глянул на нее со смесью недовольства и раздражения, будто она была помехой. Глупой, несуразной. Диана обиженно надула губы. Он сам попросил ее о помощи, она не навязывалась.

— Костюм идиотский, — вдруг сказал он и скроил отвратительную гримасу. — Ничего другого не нашлось надеть, что ли?

— Это имеет значение? — произнесла она после паузы, обида затопила до удушья.

— Нет, но… Встречают по одежде. И тут ты в школьной форме!

Ромка неожиданно протянул руку к вырезу на ее кофточке и сунул за него палец. И тот начал красться все ниже и ниже.

— Это не школьная форма! Это просто костюм! Деловой костюм! — прохрипела она, потому что задыхалась, потому что сердце бесилось в груди, потому что он не должен был так себя вести, не должен, не имел права! Она отшвырнула его руку, шарившую у нее за пазухой на глазах старой женщины с кошкой, на глазах молодежи, увешанной спортивным снаряжением, на глазах всей улицы. Он хотел ее унизить?!

— Это просто костюм! — выпалила она снова и почувствовала, что вот-вот заплачет.

— Идиотский костюм, — повторил Ромка как будто с удовольствием. — Видела, как одет адвокат? Это деловой костюм, детка. А то, что на тебе…

— Да пошел ты! — закричала Диана со слезами и, повернувшись, побежала прочь.

Вот и хорошо. Вот и ладно. Пусть она лучше его ненавидит. Поплачет и пройдет. Он не достоин ее любви. Он не должен, не имеет права погружать ее в ту мерзкую трясину, в которую погружался сам все глубже и глубже. Так засасывало!..

Он все еще наблюдал отчаянно трепетавший от быстрой ходьбы подол ее юбочки, когда ему позвонили.

— Да? — Он знал, кто звонит. — Здравствуйте еще раз. Спасибо…

— Из спасибо шубу не сошьешь, — прошамкал ненавистный рот ему в ответ. — Будешь должен.

— Понимаю.

Рома отчаянно искал Дианку среди спин и плеч праздно шатающихся людей. Ее нигде не было, наверное, успела заскочить в автобус. До их дома было четыре остановки от того места, где он ее намеренно обижал.

— И на сей раз ты мне должен очень много. Минута Ивана знаешь сколько стоит?

— Догадываюсь.

— Даже не догадываешься, пацан. Плюс все старые долги… Ох-ох-ох, ну да ладно, чего не сделаешь ради старых друзей, — притворно повздыхал собеседник. — Ладно, выход есть.

— Да? Слушаю!

Он понимал, что это очередная ловушка. Понимал, что это чудовище его просто так с крючка не снимет, не для того ловил. Но то, что он предложил на этот раз, выходило за рамки. За те рамки, которые он сам для себя определил.

— Нет! Я не могу!

Рома зажмурился и прислонился к бетонной шероховатой стене дома, возле которого намеренно обижал Дианку. Звуки улицы сделались вязкими, гулкими. Все, что двигалось мимо него, вдруг плавно поплыло. Вместе с этой чертовой клумбой, землю в которой пробило копьями тюльпанных листьев. Вспомнилось вдруг не к месту, что мать не терпела тюльпанов. И розы не особенно. Любила астры — мохнатые, яркие, с ажурными листьями.

Почему вспомнил? Может, потому, что его ненавистный собеседник как раз завел разговор о его матери.

— Ты должен отомстить за мать, — требовал хриплый голос. — За отца. Ты должен наконец остановить его!

— Я не могу!

— Не остановишь — он заберет твою девочку. Она ведь дорога тебе, да? — поинтересовался собеседник вкрадчиво. — Можешь не отвечать. Знаю, что дорога. Как бы ты ни пытался убедить всех в обратном, это очевидно. И очевидно не только мне. Если ты его не остановишь, он заберет ее…

Он пошел до дома пешком. Все четыре остановки до их дома он отмахал пешим порядком. И находил странным, что люди кутались в плащи и куртки, отворачивались от ветра, жались друг к другу. Ему пот заливал лицо. Ему было жарко, душно. Он даже стащил с себя толстовку, оставшись в тонкой футболке. Повесил ее на шею, рукавами вперед. Надеялся замерзнуть. Надеялся отдышаться. Не помогало. И еще хуже стало, когда дошел до своего подъезда и увидал Дианку, ждущую его на скамейке.

Она успела переодеться в светлые джинсы и тонкую красную курточку. И была такой прехорошенькой, что он чуть не застонал, подходя ближе. И даже не нашел обидных слов. Намеренно обидных слов.

— Рома! — окликнула она его, когда он стремительно пошел мимо.

Встала у него на пути, загородила подъездную дверь.

— Чего тебе?

Он опустил взгляд, наткнулся им на ее старые лобастые кроссовки. Поднял глаза выше. И вдруг увидал, что тонкие светлые джинсы на ее коленках странно трясутся. Господи, это ее коленки тряслись! Ее трясло! Может, от холода, потому что долго ждала его. Может, от обиды. Может… от страха. Она же умненькой была, Дианка. Очень умненькой. И иногда, это когда еще они тесно общались, дружили, когда еще он не ступил ногой в мерзкую трясину, засосавшую его теперь почти по грудь, она делала удивительно логические выводы.

— Надо поговорить, — произнесла Дианка, и подбородок ее при этом тоже дрожал. — Идем к тебе.

— Хорошо, — сдался Рома, открыл дверь пропустил ее.

Они молча поднялись на его третий этаж. Пешком поднимались, лифт застрял где-то наверху. Вошли в квартиру. Одновременно уставились на затоптанный пол.

— Поставь чайник, — скомандовала Дианка и расстегнула курточку. — Я быстро протру…

Он послушался. Он устал. Устал спорить, гадать, сопротивляться. Он устал быть один на один со своей бедой. Он никому ничего не рассказывал. Никогда! Мать о чем-то догадалась. И он мог бы сегодня с ней все обсудить. Она была умной. До того, как начала топить себя в алкоголе, была умной и рассудительной. Она бы помогла ему хотя бы советом. Теперь матери нет.

Рома налил чайник доверху, поставил его на газ. Капли с пузатых боков тут же отвратительно зашипели, скатываясь в пламя. Мать всегда вытирала чайник полотенцем, прежде чем поставить кипятить, зачем-то вспомнил он. Матери теперь нет. Наверное, что-то надо делать. Как-то готовиться к похоронам. Обзвонить родственников. Купить какую-то одежду. Господи! Он ничего в этом не понимал! Он никогда никого не хоронил! Даже пропавший отец до последнего времени оставался для него живым.

Рома сел к столу. Уставился на пожелтевший численник. Тринадцатое августа пятилетней давности. Может, стоило тогда снять его со стены? Выбросить? Забыть? Может, не стоило делать так, чтобы это напоминание постоянно мозолило глаза? Почему мать не выбросила? Не решилась? Хотела помнить вечно?

Роман поставил локти на стол, уронил лицо в ладони.

И что теперь, спросил он у себя. Как он дальше станет жить? Жить с пугающей холодной ненавистью к своему покровителю. Жить, не имея возможности любить. Жить, не имея права на будущее. Разве это жизнь?!

В ванной лилась вода. Дианка гремела шваброй в гостиной, в спальне матери, в его комнате, потом в прихожей. Потом перебралась в кухню. Заставила задрать ноги, лавируя шваброй между ножек стола.

— Не надо ничего этого, — произнес он угрюмо, косясь на ее раскрасневшееся лицо.

— Молчи. — Она метнула в него странно взрослый, проницательный взгляд, сдунула с лица прядку волос, выбившуюся из хвостика на макушке. — Чай завари. Мне зеленый.

И ушла с кухни снова в ванную. Вымыла швабру, вымыла руки, выключила воду. В квартире повисла такая гнетущая тишина, что Рома тут же начал греметь чашками, чтобы не задохнуться от тоски, сдавившей ему душу.

— На вот, зеленый. — Он пододвинул ей чашку, когда она уселась за стол напротив него. — Как просила.

— Спасибо.

Диана хлебнула, обожглась, поморщилась. Смешно вывернула нижнюю губу, пытаясь на нее подуть. Она так раньше всегда делала, он помнил. И всегда находил это забавным. Сейчас смотреть на это было больно.

— Ты хотела поговорить, — напомнил он, чтобы не раскиснуть окончательно.

— Да. Хотела.

Девушка положила на стол руки, погладила старый пластик, в точности повторив жест его матери пару дней назад, глянула на него:

— Рома, что происходит?

Он тут же взорвался, закричав:

— Моя мать погибла. Меня задержали по подозрению, но тут же отпустили за недостаточностью улик. Так это у них называется и…

— Рома, что с тобой происходит? — перебила его Диана. И незнакомо, по-взрослому, хмыкнула. — Я не слепая. Я понимаю, что ты куда-то вляпался. И я хочу знать, куда?

— С чего ты решила, что я куда-то вляпался? — Он старательно беспечно подергал плечами, замотал головой. — Полиции свойственно подтасовывать факты. Чем кого-то искать, лучше схватить того, кто под руку подвернулся.

— Рома, у тебя нет алиби, — напомнила она тихо. — И нам с тобой это известно. Я не была с тобой. Ты не был со мной. Ты попросил — я сказала то, что надо.

— Могла бы не говорить! — снова заорал он, вскочил с места и встал, напружинив спину, лицом к окну. — Я ее не трогал!

— Я знаю.

Диана выбралась из-за стола. Подошла к нему вплотную. Прижалась щекой к его спине, обняла, сомкнув пальцы на его плоском животе, проговорила в ощетинившиеся лопатки:

— Тебя не было дома минувшей ночью. Я об этом знаю.

— Чего тогда тебе от меня нужно?! — не понижая голоса, спросил он. Попытался расцепить ее пальцы, потому что от буханья ее сердца ему было совсем плохо, но не вышло. У Дианки были сильные руки. — Чего тебе тогда нужно?!

— Знать, где ты был. И все.

— И все?!

Он отшвырнул ее от себя. Грубо, неосторожно. Не будь таким тренированным ее тело, Диана ударилась бы головой о стену. Но она удержалась. И даже не обиделась. Просто смотрела на него пристально, вопросительно.

— А если я скажу, где я был минувшей ночью, ты отстанешь?

В груди его болело так, будто там образовался огромный нарыв. И ему хотелось, очень хотелось сейчас прижать ее к себе. Зарыться лицом в ее волосы и рассказать все-все-все.

Но ему ясно дали понять сегодня, что его девушка, та самая, что ждет сейчас от него откровений, под ударом! Ему надо защитить ее! Любым путем. Даже если придется сделать ей больно.

— Рома! — Диана побледнела. — Говори!

— Я был с женщиной, — соврал он, рассматривая ее с вызовом, который дался ему нелегко.

— А почему тогда ты не сказал о ней в полиции? Почему заставил меня врать? Как это… Давать заведомо ложные показания?

Ее голос висел на самой последней нотке перед истерикой. И он это чувствовал, и она тоже. Не дай бог ей сорваться, подумали оба. Она разревется и не простит. Он ослабит свою защиту и во всем сознается.

— Потому!

Он спрятал руки себе за спину, так ему было легче не давать им волю.

— Она… Она замужем??? — подсказала, слава богу, Дианка.

— Да. Ты угадала. — Он нервно улыбнулся, покрутил шеей, похрустев позвонками. — Она замужем. Я не имел права ее подставить.

— А меня подставил… — шумно выдохнула она. — Меня можно. Я никто.

В ее глазах застыли слезы. Она попятилась, потом резко развернулась и через минуту громко хлопнула входной дверью.

Вот и все… Вот и все… Ему ее больше не вернуть. Она не простит. Она не вернется. Ну и пусть! Так даже лучше!

Рома тяжело опустился на табуретку у стола, с тоской уставился на пожелтевший численник. Что же это за проклятие такое?! Отца не стало, и вместе с ним из дома ушла стабильная счастливая жизнь. Их обоих — и его, и мать — постоянно тянуло на самое дно. Она пила, он…

Он встал и медленно пошел по комнатам. Трогал вещи, переставлял в гостиной на открытых полках с места на место рамки с фотографиями. Везде они втроем. Мать, отец и он. После его исчезновения они больше не фотографировались вместе. Никогда! Одна фотография неожиданно привлекла его внимание. На ней отец обедал с кем-то, сидевшим спиной к объективу фотокамеры. Обедал в своем любимом ресторанчике на окраине города. Утверждал, что там и готовят сносно, и дышится легко. Перед исчезновением он тоже там обедал. Пообедал и исчез.

Что за мужик? Рома всмотрелся в широкую мощную спину, седой затылок. Он мог поклясться, что ни разу не видел этого человека у них в доме. А деловые партнеры отца их часто навещали. Они не были такими уж крутыми бизнесменами, разъезжающими на дорогих машинах с личными шоферами. Но не бедствовали — это раз. И не пылили средствами — два. Это отец так всегда говорил. И еще утверждал, что люди, иногда заходившие к ним в гости, весьма авторитетны.

Куда они все подевались, интересно? Почему Рома их ни разу не видел с тринадцатого августа? А этого вот широкоплечего с мощной спиной и седым затылком и до этого не видел ни разу.

Может, это как раз тот, о ком сегодня говорил его покровитель?!

Подумав, он вытащил фотографию из рамки и сунул ее себе в задний карман штанов. Он знал, где этот ресторанчик находился. Отца там наверняка помнили. Не могли не помнить. Он там почти каждый день обедал. И с авторитетными людьми встречался. Он поедет сейчас туда. Может, кто-то что-то помнит? Хотя бы, может, вспомнят этого мужика с седым затылком? Если вспомнят, Рома его найдет, навяжет ему личную встречу и задаст вопросы, которые в течение пяти лет задавал только себе.

Он переоделся в другие джинсы, теплый джемпер под горло и на всякий случай прихватил ветровку. Дело к вечеру, солнце давно нырнуло за их многоэтажку, и их негостеприимный двор тут же накрыло отвратительно ледяными сумерками.

Проходя мимо соседнего подъезда, он привычно поднял глаза на ее окна. Одно — в ее комнате — тускло светилось. Горел ночник на ее письменном столе, он точно знал, потому что видел прежде, когда еще был вхож в их дом. Ночник был стареньким, стеклянным, под треснувшим абажуром. И Дианка всегда хитрила, разворачивая его трещиной к стене. Что она сейчас делает, интересно? Плачет от обиды на него, свернувшись на своем широком диване, застеленном шикарным вязаным пледом — подарком ее бабки? Или сидит в Сети, заводя новых друзей? А может, трещит с какой-нибудь подругой по телефону, рассказывая, какой он скот?

Интересно, где ее мать? Почему она вдруг позволила прибежать Диане к нему по первому зову? Насколько Роме было известно, мать запрещала дочери с ним общаться. После того памятного лета, когда он, когда его…

А, неважно. Мать ей запрещала. И с ним не здоровалась, если сталкивалась во дворе. Как же она позволила прийти ему на помощь?

Рома завернул за угол, поймав последние лучи солнца, удравшие с их серого двора. Здесь, на бульваре, они все еще блуждали по окнам и витринам. Касались нежной поросли на клумбах, обещали зазеленевшим деревьям скорую жару. Прогуливающихся было немного. Завтра рабочий день. И не факт, что ресторанчик на окраине работает. Мог закрыться сразу после ленча, так бывало. Но он все равно поймал такси и поехал.

Он долгие годы надеялся, что его отец просто сбежал. Ему проще было считать его мерзавцем, чем мертвым. Теперь он знал, что отца где-то похоронили. Под каким-то камнем. В безымянной могиле. И об этом знал еще кто-то. Тот, кому звонила мать. И напомнила. И расшевелила задремавшую змею. И ее убили.

Пора было начать задавать вопросы…