Глава 3
Прыжок, мах ногой, два последовательных удара руками: левой-правой. Уклон влево-вправо, прыжок. Присед, руки в упор в пол, ноги выбросом назад. Резкий подъем, прыжок, мах ногой…
Сердце колотилось в горле, пот заливал глаза, виски сдавило, но она продолжала тренировку.
— Александра! — громко окликнули ее от входа в зал. — К тебе пришли.
Она не ответила, зная, кто это. Больше некому. Это сто процентов группа несогласных с заключением экспертов по авиакатастрофе, случившейся год назад.
Ей было жаль этих несчастных, но она ничем не могла им помочь. Возвращением с того света она не занималась. Чем угодно, но только не этим! Иначе Ванька был бы с ней здесь, рядом. Занимался бы спортом, общественно-полезным трудом, рос нормальным, крепким, без асоциальных привычек, приведших к трагедии.
Так сказал ей психолог, которого она посещала почти принудительно. Чтобы не попасть в тюрьму за свои выходки, подстегнутые местью.
Это было ЕГО требование.
— Не хочу, чтобы ты ушла следом за своим братом…
Так он ей сказал, и она пошла к психологу. Доктор постепенно, шаг за шагом, вернул ей желание жить. Правильно жить. Как не жил никогда ее беспутный брат. Как не жила она после его гибели.
А потом явились эти. Сначала они приезжали только за тем, чтобы раздобыть сведения о НЕМ.
— Никто, кроме вас, не знает его лучше, — проникновенно глядя ей в глаза, льстила ей молодая женщина с азартно горевшими глазами. — Вы изучали его привычки. Знаете, что он любит, где и когда.
Она вдруг перепугалась и принялась мямлить, что все давно забыла. И смысла нет ни в чем, в мести особенно.
— А мы не собираемся ему мстить, — торопливо опровергла ее догадки женщина. — Мы просто будем наблюдать за ним и ждать.
— Чего? — поинтересовалась Саша.
— Того, когда он оступится…
Она их мягко выпроводила, не сказав ни слова. Они приехали потом еще, и еще, и еще раз. Один из них — с вкрадчивым взглядом и некрасивой, на ее взгляд, фамилией Шныров — оказался весьма обеспеченным человеком. С какой-то блажи он сблизился с руководством их спортивного лагеря и принялся спонсировать его деньгами. И месяца полтора-два назад один из руководителей вызвал ее к себе и очень неприятно с ней разговаривал.
— Александра, ты должна, понимаешь, должна быть с ним вежливой!
— Я ему не грубила, — изумленно округлила она глаза.
— Дай ему то, что он хочет! — повысил голос руководитель.
— В смысле?
— Он ведь что-то от тебя требует. Так?
— Допустим.
— Так дай ему это, слышишь! Этот Шныров уже неплохо вложился и обещал еще и с оборудованием для кухни помочь. А у нас там плиты с прошлого века стоят. Тебе ли не знать! Помоги ему.
— Хорошо…
Она пообещала и забыла. А Шныров явился и потребовал. Пришлось ему что-то рассказать о ЕГО привычках. Вкратце.
— Говорите, любит в выходной день посидеть на озере и посмотреть на воду? — переспросил он.
— Да. Любит. Может просидеть часа полтора, не двигаясь.
— И лицо его при этом?.. — Шныров глянул вопросительно.
— Что — лицо? — не поняла его взгляда Саша.
— Что выражает? Скорбь, радость, равнодушие? Каким бывает в такие минуты его лицо?
Его лицо, когда он сидел у озера, превращалось в маску, сказала бы она. Маску смерти. Мускулы расслаблялись, уголки рта провисали, глаза были полуприкрыты. И — да, он тосковал в такие моменты. Точно тосковал. О причинах можно было только догадываться.
— Равнодушным. Обычным. Расслабленным, — соврала она Шнырову.
— Медитирует, значит, — с плохо скрытой ненавистью пробормотал он.
— Возможно. У вас все?
Она старалась быть вежливой и предупредительной. Но мужик ее просто достал, и она соскочила с места, чтобы уйти. Он ринулся за ней следом и проводил до самого домика, где у нее была отдельная комната с ванной и крохотной кухней. Как спортивный инструктор она пользовалась такой привилегией.
Шныров в тот день не отставал ни на шаг. В ее комнату ввалился без приглашения и долго рассказывал о своей семье, погибшей по вине подполковника Степанова.
— Это он! Я уверен! Он виноват! Они бы никогда… Они были бы со мной, если бы не он!
Саша его почти не слушала. Она поставила на плиту кастрюльку, чтобы сварить себе гречневую кашу. В общую столовую она ходила крайне редко. Предпочитала питаться у себя.
— Кофе не предложите? — вдруг шумно задышал ей в затылок Шныров.
Она резко обернулась и поймала его «тот самый взгляд». Она догадалась, о чем он думал, когда торчал за ее спиной, и поспешила его выпроводить.
— Я еще вернусь, — пообещал он, сходя с деревянных ступенек домика. — Мы еще вернемся…
Он не соврал. Они еще приезжали. И по очереди, и все сразу. Пытались ее разговорить. Склонить на свою сторону.
— Мы с вами в одной лодке, Сашенька, — подслеповато щурился в ее сторону старик Власов. — Мы единомышленники. Он, и никто другой, виновен в гибели наших близких. И вашего брата тоже. Разве вы простили его? Простили?..
ЕГО — да. Себя — нет. Она не имела права оставлять брата так надолго одного. Не имела права совершать бесконечные походы и восхождения в горы, оставляя его на попечение соседей.
Она виновата в его падении. Она виновата в его гибели.
А ОН лишь нажал на спусковой крючок.
— Что вы от меня хотите? — спросила она напрямую в тот день, когда они приехали всем скопом.
— Мы хотим, чтобы вы стали нашим… — Шныров пожевал губами, подыскивая нужные слова, и закончил, не придумав ничего лучше: — Оружием!
— Убийцей? Вы хотите моими руками с ним расправиться? — уточнила она.
И минуту наблюдала, как гости настороженно переглядываются.
— Типа того, — прямо ответила Ольга Витальевна Авдеева. — Никто из нас не владеет боевыми искусствами и оружие в руках держать не может. Да и физическая подготовка не на высоте. А вы…
— А я сейчас возьму и заявлю на вас в полицию, — прервала она ее проникновенную речь. — Как вам такой расклад?
Повисла пауза: отвратительная, опасная. Старики Власовы опустили головы. Библиотекарь Авдеева сердито таращилась на нее — лицо красное, губы нервно дергаются. И лишь Шныров сохранил спокойствие.
— А никак, — ухмыльнулся он гадко. — Ваше слово против нашего? Нас четверо, вы одна. Кто вам поверит? К тому же, Сашенька, мы явились к вам подготовленными. Знали, голубушка, знали, что голыми руками вас не взять! И вот что мы привезли вам в подарок.
Он швырнул на ее обеденный стол плотный большой конверт из коричневой бумаги.
— Сейчас не надо его распечатывать. Посмотрите потом и примете решение. Сообщите нам…
Они уехали. Она распечатала конверт и в бессильном бешенстве полчаса металась по комнате.
— Суки! Сволочи! Ненавижу!..
Шныров позвонил ей через три дня и спросил:
— Так вы с нами или против нас?
Саша молчала.
— У вас на раздумье не так много времени, Саша. Прошел год с момента катастрофы, а власти не чешутся привлечь виновных к ответу. Суют нам в нос бумаги с размытыми техническими формулировками и только. Хотя все знают, кто истинный виновник. Но… — он помолчал. — Так что скажете? Какое вы примете решение?
Она прервала связь и выключила телефон. Ответа у нее не было. Больше они не звонили и не приезжали. Саша затихла, ожидая новых пакостей. Изнуряла себя тренировками, на людях почти не показывалась. Только в рамках своей тренерской деятельности, и все. Никаких танцев, никаких посиделок с чаем по вечерам. В какой-то момент она даже поверила, что все утряслось само собой, они от нее отстали. Но вдруг сегодня снова.
— Александра! Ты оглохла, что ли? — старший тренер махнул в сторону двери полотенцем, сдернутым с шеи. — К тебе пришли. Не заставляй людей ждать.
Людей! Значит, снова явились все вместе. Достали!
Она подошла к скамейке, где лежала ее спортивная сумка. Вытащила бутылку воды, отпила почти половину. Вытерлась полотенцем. Взяла в руки телефон, настроила диктофон. Сунула его в специальный чехол на предплечье, наушники повесила на шею, как будто она тренировалась под музыку, а теперь сделала паузу. И пошла к выходу из зала.
Они не возьмут ее голыми руками. Черта с два! Она не позволит вовлечь себя в страшное преступление только из-за того, что у них откуда-то появились фотографии ее невинных шалостей.
— Кто меня спрашивал? — громко окликнула она, выходя в гулкий широкий коридор. — Эй, где вы?
Из-за колонны перед стендом с достижениями их спортивной группы вышел человек, и она от неожиданности попятилась.
Это был не Шныров. Это был ОН! Человек из ее долгих ночных кошмаров. Тот самый, которого она мечтала истребить, а теперь мечтают устранить несогласные. Причем ее руками!
— Здравствуй, Саша, — тихо произнес ОН. — Поговорим?
Она кивнула.
— Только диктофон выключи. Я не они. Шантажировать тебя не стану.
— Откуда вы знаете?
Она опасно прищурилась. Не слишком ли много человек за ней наблюдают? Что за слежка открыта за ее личным пространством?
— Извини, но мне приходится за тобой наблюдать, — нехотя признался человек из ее кошмаров.
— Почему?
— Потому что я… — он помолчал, явно ища альтернативу слову «виновен», но сказал иначе: — Я несу ответственность за тебя, за твою поломанную жизнь. И немного приглядываю, чтобы ты не наделала ошибок. Такой ответ тебя устроит?
— Вполне, — буркнула она и выключила диктофон.
— Где можно поговорить?
— Идемте на улицу.
Они вышли из здания и медленно пошли по выщербленному асфальту в сторону открытой спортплощадки. Сейчас она была пуста. Время близилось к обеду. Ребята слонялись возле столовой.
Они сели на низкую деревянную скамейку. Саша покосилась на него и решила, что за минувший год в нем мало что изменилось. Он так же крепок и подтянут. И…
И красив, как олимпийский бог. Темные жесткие волосы, наверное, кудрявые, но понять сложно, слишком коротко подстрижены. Черные ресницы, удивительной синевы глаза. Высокие скулы и властный рот. И нос соответствует. Форма кистей, ноги, плечи — все совершенно. Когда она начала собирать о нем информацию, следить, часто удивлялась выбору его профессии и тому, что у него почти нет личной жизни. Он не был равнодушен к женщинам, нет. Но и не перебирал их беспорядочно.
А потом в его жизни случилась эта Ирина, которая родила ему ребенка и умерла. Потом его личная жизнь и вовсе затухла.
Ну да, да, она даже сейчас все равно собирала о нем информацию, хотя обещала психологу и самой себе прекратить. Делала это скорее по привычке, чем из каких-то опасных побуждений, типа мести.
Нет, сначала она все забросила. Возобновила уже потом, после авиакатастрофы, о которой так много и часто писали. Его имя полоскали тоже, и она сочла своим долгом возобновить наблюдение. Тихо. Осторожно. Без нажима. Так, чтобы не пересечься со Шныровым и его командой. Но они все равно ее нашли.
— Что они от тебя хотят, Саша? — спросил он, не повернув в ее сторону головы.
— Сначала это была информация. Они хотели все знать о ваших привычках, образе жизни и тому подобное.
— Ты их снабдила сведениями?
— Не всеми, — она кротко улыбнулась. — О местах, где у вас проходят свидания, умолчала. Про озеро сказала, где вы часами можете сидеть не двигаясь. Про любимый ресторан, кафе, кинотеатр.
— Я забыл, когда там был в последний раз, — ухмыльнулся он невесело.
— Три года назад на премьере одной заграничной мурни. Вы были с другом. Кажется, его фамилия Артамошин.
— Есть такой… Это все? Все, что ты им сообщила?
— Да.
— Но им оказалось мало. И они решили методом шантажа склонить тебя… — он повернулся к ней всем корпусом. — К чему, Саша? К чему они тебя принуждают? Что было в том конверте, который Шныров привез тебе?
— Откуда вы знаете?
Она почувствовала, что краснеет, и отвернула лицо.
— Скажем, у меня в подчинении есть люди, которым я поручил за тобой присматривать. И они видели, как Шныров входит к тебе с этим конвертом, а выходит без него. Значит, то, что в нем было, предназначалось тебе. И это что-то гадкое, потому что после их визита ты была на себя не похожа. Пробежала четыре лишних круга. С ускорением, — уточнил он. — Что было в конверте? Чем он тебя шантажирует?
— Ничего особенного. Невинная шалость, — она покусала губы и уставилась на носы потрепанных кроссовок. — На снимках я целуюсь с одним из воспитанников детского лагеря. Из старшей группы.
— Черт! — едва слышно выругался он.
— Там не было ничего такого. Он сам ко мне пристал. Они с друзьями выпили и поспорили. Это уже потом выяснилось, но…
Она умолкла, зная, что он все поймет как надо. Он был очень умным и соображал стремительнее остальных людей, которых она знала.
— Но по снимкам этого не скажешь. И при желании тебя можно привлечь за совращение несовершеннолетнего. Тогда последует не только увольнение, но и, возможно, судебное разбирательство, если родители вдруг этого затребуют. А родители затребуют, так?
Ну вот, она так и думала. Он все понял как надо.
— Так… Они его сюда отправили на исправление. Помогли лагерю деньгами. А тут такое… Но я клянусь, что он сам! Я бы никогда! И на этих снимках нет того, как я после противного поцелуя бью его под дых.
Ей вдруг стало так стыдно и обидно, что подступили слезы. Пять лет не плакала, а тут готова была зареветь. От обиды на всех и на дрянную ситуацию.
— Я понял. Я услышал тебя, Саша. Не стоит так переживать, — его пальцы поймали ее ладонь, легонько сжали. — И я благодарен тебе за откровенность. Это очень хорошо, что ты не соврала мне. Значит, я могу…
— Что?
Она не убрала руки, не отдернула. Было странно надежно рядом с ним. С тем, кого она должна была по-прежнему ненавидеть.
— Значит, могу тебе доверять. В общем, как мы поступим…
Десять минут инструктажа. Потом он встал и шагнул от деревянной скамейки. Они обменялись взглядами.
— Ты все поняла, Саша?
— Да. Поняла.
— До связи, Саша. Я должен быть в курсе всего, что с тобой происходит. Что они от тебя хотят и что ты им отвечаешь.
— Поняла, — коротко кивнула она.
Саша вдруг подалась вперед и негромко окликнула, когда он уже почти ушел со спортивной площадки.
— Что? — обернулся он.
— О чем вы часами думали, сидя у озера? Почти не моргая… О чем были ваши мысли?
— О нем… О Ваньке… О том, какой могла быть его жизнь, которую я оборвал…
