Месть Спящей красавицы

Галина Романова, 2016

Идеальный мужчина существует – где-то в сибирских городах такие еще рождаются. Саша умеет быть жестоким, как положено полицейскому, но в душе он верный рыцарь, недаром десять лет не может забыть первую любовь. Его красавица Настя погибла в тайге в роковую метельную ночь, и Саша по-прежнему винит в этом себя. Разве сама судьба не должна помогать идеальному влюбленному? В захолустном райцентре за тысячу километров от родных мест Саша найдет следы, ведущие в Драконью пасть – то самое заснеженное ущелье, где пропала Настя. Здесь ему предстоит доказать, что там, где бессильны богатство и власть, свое слово должна сказать любовь. Только она поможет одним героям этой истории забыть саднящую боль, а другим – излечиться от воспоминаний… Сложно было представить, что авантюрная идея изложить на бумаге придуманную криминальную историю внезапно перерастет во что-то серьезное и станет смыслом жизни. Именно с этого начался творческий путь российской писательницы Галины Романовой. И сейчас она по праву считается подлинным знатоком чувств и отношений. В детективных мелодрамах Галины Романовой переплетаются пламенная любовь и жестокое преступление. Всё, как в жизни! Нежные чувства проверяются настоящими испытаниями, где награда – сама жизнь. Каждая история по-своему уникальна и не кажется вымыслом! И все они объединены общей темой: настоящая любовь всегда побеждает, а за преступлением непременно следует наказание. Суммарный тираж книг Галины Романовой превысил 3 миллиона экземпляров!

Глава 4

— Виктор Егорович, все готово, можем ехать, — водитель Вова остро глянул из-под козырька холщовой кепки на хозяина, коротко кивнул. — Все в порядке, Виктор Егорович.

— Все в порядке, все в порядке… — отозвался Ганьшин брюзгливо и одернул рукава легкого пиджака. — Кто, скажи мне, Вова, нанял на работу эту стюардессу?

— Ниночку? — уточнил на всякий случай Вова, поскольку стюардессы менялись каждый месяц.

— Ниночку, Ниночку! — фыркнул хозяин. — Она же дура, Вова! Полная дура! — И тут же передразнил, некрасиво сморщив лицо: — Вы омлет с курицей будете или без курицы? Без яиц, твою мать!

Вова вежливо похихикал, поскольку хозяин так шутить изволили.

— Смейся, смейся, Вова! Еще раз такую дуру найдешь, я тебя без яиц оставлю! Понял?!

— Так точно, Виктор Егорович.

Вова подавил раздраженный вздох. С этими стюардессами была просто беда. Что ни вылет, то новую ему подавай. Все не так, все не нравится. Девочки все дуры, уродки кривоногие. Он бы и пилотов менял — Виктор-то Егорович, — да больно за жизнь свою боялся. А пилот Сергей был асом с большой буквы. Вот приходилось его терпеть, а на стюардессах отрываться.

А все почему? А все потому, что Виктор Егорович отчаянно боялся летать. Настраивался за неделю. И все равно в пути с ним то желудочные боли приключались, то мигрень, то острый приступ сексуального желания, и он задирал девчонкам юбки прямо в салоне самолета. Девчонки визжали, некоторые сопротивлялись, некоторые плакали и угрожали. Благо самолет был личным и никто, кроме него самого и Вовы, об этом не знал, а так бы что делать?

Сегодня Ниночке немного повезло. Ее не изнасиловали, перегнув через подлокотник сиденья. Ее просто увольняют. Сегодня с ними летел Егорка. И его отцу — Виктору Егоровичу Ганьшину — приходилось держать себя в руках. Скрипеть зубами, мять рукава пиджака потными пальцами и молчать.

— А где Егор?! — Ганьшин запоздало опомнился, закрутил головой. — Вова, в чем дело?! Ты сказал, что можем ехать, а Егора нет! Где он?!

Вова вздохнул, понимая, что сейчас обрушится на его голову. Но не особенно боялся. Хозяин отойдет, хотя и станет грозить ему всеми карами небесными. Без него, без Вовы, он почти ничто.

— Егор уехал к бабушке.

— К бабушке?! — Влажные, черные, как маслины, глаза Виктора Егоровича остановились на Вовином козырьке. — К какой бабушке, не понял?!

— К вашей матери, Виктор Егорович.

Вова исподтишка криво ухмыльнулся. Вот дожил, человече, про то не помнит, что мать у него тут неподалеку живет. Совсем очерствел со своим бизнесом.

— К моей матери?! — Ганьшин выглядел еще более удивленным, тут же широко раскинул руки, втянул голову в плечи, покачал ею, недоуменно воскликнул: — Но зачем, Вова? Зачем?

— Он ей обещал, Виктор Егорович.

— Обещал! — фыркнул он с такой силой, что на кепке Вовы обозначились два мокрых пятна от его слюны. — Что значит обещал?! У нас деловая поездка! Сколько раз говорить ему, что нельзя путать личное с делом! Никогда нельзя путать. Нельзя распыляться!

— Но вы ведь везете его знакомить с дочкой Сафронова, Виктор Егорович, — напомнил, перебивая его, Вова. — Куда уж более личное дело.

— Ай, брось! — отмахнулся хозяин и сердито насупился, снова вжал голову в плечи так, что уши коснулись воротника пиджака, забрюзжал. — Личное дело! Это такой же бизнес, Вова. И Сафронов это понимает. И я. Ему надо дочку пристроить. Мне сына как бы. И чтобы бизнес не ушел в чужие алчные руки. Егор не алчный, не паскудник. Его дочка, по слухам, тоже далека от всего этого. Не акула, в общем.

— Ага, не акула. Чокнутая малость, а так не акула, — скептически поддакнул Вова. — Ее год в Швейцарии в закрытой клинике лечили. Вы знали? Я узнавал про ту клинику.

— И что? — рассеянно отозвался Виктор Егорович.

Он смотрел в окно на проплывающие мимо знакомые с детства пейзажи и удивлялся тому, что ничего не ворочается в его душе. Ничего! Не щемит, не радует, не будит воспоминания. Про мать вон даже не вспомнил. Егор вспомнил, а он нет.

— Дурка это, Виктор Егорович. Самая настоящая дурка.

— А чего она там год делала? — без особого интереса спросил Ганьшин и полез во внутренний карман пиджака, где у него хранилась фотография дочки Сафронова. Вытащил, глянул. — Красивая ведь девка, породистая.

— Красивая-то красивая, — кивнул согласно Вова. — И породистая, спорить не стану. Но с башкой у нее не все в порядке.

— В каком смысле? — Ганьшин убрал фотографию обратно в карман. — Чего мелешь-то, Вова?

— Они втроем были в горах, — начал рассказывать Вова, что удалось ему узнать по своим каналам. — Сафронов Илья Гаврилович и две его дочери: Ольга и Эльза.

— А чего они там делали, в горах? — не понял Ганьшин.

— Восхождение совершали.

— Восхождение?! — нараспев удивился Ганьшин. — Идиоты!

Всякий экстремальный вид спорта у него был под запретом. И для него, и для сына, и для жены.

— Вот-вот! И что-то там у них произошло.

— Что?

— Сестры между собой, что ли, переругались или даже подрались. Болтают всякое. Эльза, мол, всегда Ольге завидовала. Ту отец больше любил и больше баловал. Больно, говорят, на покойную мать была похожа. От нее Сафронов просто млел. А она во время вторых родов померла.

— Н-да… Не повезло девчонке.

И он снова полез за фотографией, снова уставился в небесно-голубые глаза. Сместил взгляд на волосы, плечи, грудь, ноги. Красивая, идеально сложенная. Будто скульптура, честное слово! Глаза вот только печалью странной наполнены. Необъяснимой печалью. Может, потому что она чокнутая, и взгляд такой?

— Вот-вот! — подхватил Вова. — Сафронов, по слухам, долго к девчонке вообще не подходил. Лет до восьми. Почти не замечал. Потом начал понемногу приходить в себя, принялся воспитывать. А старшая-то и заревновала! То все внимание и любовь ей, а тут какая-то пигалица под ногами крутится! Вот у них так все и шло, черт-те как. Отец между дочерьми разрывается, стараясь никого не обделить вниманием. Они, в свою очередь, его между собой делят.

— Дружбы, одним словом, никакой?

— Какая дружба, о чем вы, Виктор Егорович! — присвистнул Вова. — Там вражда была, и еще какая! Гадили, по словам их же няни, друг другу, о-го-го как! Изобретательно гадили, со смыслом. Чтобы в глазах отца очернить друг друга и все такое.

— Ты и до няни добрался! — не мог не похвалить Виктор Егорович и, протянув руку, одобрительно похлопал Вову по плечу. — Ну и чем же все это закончилось?

— Трагедией, — коротко обронил Вова.

— Старшая дочь погибла в горах, это имеешь в виду?

— Не все так просто, Виктор Егорович. — Вова побарабанил пальцами по рулю. — Злые языки утверждают, что это младшая дочка помогла старшей сорваться в пропасть.

— Да ладно! Ух ты! — Карие глаза Ганьшина зажглись недобрым огнем. — И чьи же это злые языки? Верные?

— Черт его знает. Няня молчит. Плечами пожимает. Глаза прячет.

— Ну а кто такой разговорчивый, кто? Не томи, Вова!

— У Сафронова есть баба.

— Удивил! — рассмеялся Ганьшин. — У него, по слухам, их целый полк!

— Нет, эта постоянная. Нелли зовут. Он ее еще девчонкой с панели вытащил. Знойная телка, говорят.

— И что же она сплетни о нем распускает? — недоверчиво вывернул губы Ганьшин. — И это притом, что он ее с панели выдернул?

— О нем, нет, она сплетни не распускает. Будто любит его как кошка. Все про дочек его шепчется. Их ненавидит. Вернее, ту, что в живых осталась.

— Ну и? Что это за сплетни?

Виктор Егорович вдруг разволновался так, что вспотел, невзирая на работающий кондиционер. Стащил с себя пиджак, небрежно швырнул на переднее пассажирское сиденье. Раскинул руки на своем сиденье, чтобы на сорочке мокрых пятен под мышками не осталось. Уставился в Вовин затылок.

— Тихо шепчут, что в горах случилась не просто трагедия. Там случилось убийство, Виктор Егорович! — и на мгновение, оторвав взгляд от трассы, мокрой черной лентой петляющей среди громадных сосен, обернулся на хозяина. — Болтают, что Ольга не сама сорвалась в пропасть. Будто это младшая дочка ее туда… Ее туда сбросила.

— Эльза? — уточнил Ганьшин.

— Эльза, — кивнул Вова.

— Та самая, на которой я хочу женить своего сына?

— Та самая, Виктор Егорович.

— Вот эта вот девочка с ангельским лицом и печальными глазами?!

Виктор Егорович поднял с сиденья фотографию Эльзы и придвинул ее к Вовиным глазам, загораживая обзор.

— Так говорят, — он вежливо отодвинул от себя руку хозяина с портретом будущей невестки. — Будто отец отлучился куда-то на пять минут. Мало ли, может, по нужде отошел. А сестры снова поскандалили. Дошло дело до драки. И Эльза столкнула Ольгу в пропасть. Вот так…

— Ничего себе!

Минуту Ганьшин переваривал услышанное. Потом завертел головой, словно ему жал воротник сорочки. А этого быть не могло, он давно уже расстегнул три верхние пуговицы.

— И поэтому Сафронов упрятал ее в дурку в Швейцарии?!

— Видимо…

— И поэтому никто ее замуж не берет? Все шарахаются? Или как?

— Вот насчет «про замуж» не скажу, Виктор Егорович, — замялся Вова. — По слухам, она сама не очень-то спешит. Ходит, говорят, по дому, как привидение, и все книжечки почитывает. И образование есть, а работать не спешит. И замуж не спешит. И еще это…

— Что еще?! — фыркнул Ганьшин с чувством, ругая про себя на чем свет стоит Сафронова.

Каков умник! Решил ему подпорченный фрукт подсунуть?! Его Егорке?! Умнику, красавцу, спортсмену?! А как нахваливал свое дитя! Как умиленно нахваливал!

— К девочке этой с ангельским взглядом постоянный доктор приставлен.

— Психиатр, что ли? — скрипнул зубами Ганьшин.

— Ну… Вроде семейного психолога, сейчас ведь это модно. У нашей Елены Ивановны тоже ведь… — напомнил Вова про жену хозяина. — Только…

— Ну!

— Только, по утверждениям все той же Нельки — любовницы Сафронова, это не психолог, а самый настоящий психиатр. И ангела нашего он последние десять лет держит на таблетках. Даже когда она за границей училась, он неотступно при ней находился.

— Ничего себе!

— Вот-вот… И раз в месяц, утверждает Нелли, этот мозгоправ делает девушке капельницу, после которой та сутки не может встать с постели. И глаз не открывает.

— Ничего себе! — Ганьшин провел ладонью по шее, вспотел все ж таки. Раздраженно вытер ладонь об обивку сиденья. — Ай да Сафронов! Ай да сволочь! И чего же, Вова, теперь делать станем? У меня же с ним большие дела намечаются. Мы очень полезны друг другу. У меня власть, связи, у него деньги! И не просто деньги, а деньжищи! Что делать-то, Вова?!

— Будем посмотреть, Виктор Егорович.

И Вова криво улыбнулся ветровому стеклу. И знал, что хозяин его ухмылку уловил. И все понял как надо. А поняв, сразу успокоился.

Вова все сделает как надо. Он уже начал делать. Уже нужные людишки шустрят в Швейцарии, пытаясь отыскать того врача, который в комнате с мягкими стенками Эльзу год держал. Найдут непременно. А как найдут, Вова туда слетает. И перетрет с мужичком. Не сам, конечно, через переводчика. Но узнает все, что надобно узнать.

И про то, в каком состоянии Эльза поступила к ним десять лет назад. И про то, что в бреду лопотала. Все чокнутые, по мнению Вовы, бредят. А когда бредят, лопочут. Вот он и узнает. А когда все узнает, тогда можно уже и решение принимать.

— Ты это… — Ганьшин вдруг обеспокоенно заворочался на заднем сиденье, прошелся рассеянным взглядом по салону автомобиля. — Давай разворачивайся. Давай тоже к матери заедем, что ли. Давно ждет. Неудобно…