Чужая жена – потемки

Галина Романова, 2011

У всех есть ошибки молодости, грехи, о которых хочется навсегда забыть и никогда не вспоминать. Но что делать, если ты по глупости и наивности засадила за решетку невиновного человека? Как с этим жить дальше? Вот и Дина Игнатова пыталась ответить на эти вопросы. Много лет назад в подворотне родного дома убили ее бывшего поклонника. Дина видела только спины нападавших хулиганов и слышала парочку фраз, но указала следователю на своего одноклассника Даниила Кузьмина. Теперь же ее гложут сомнения, а был ли реальным убийцей Даниил, или он попал в тюрьму по ее вине. Все это мешает ее благополучной и размеренной жизни. Дина с опаской и сомнениями ждет своего личного врага, у которого скоро закончится срок заключения. Он явно захочет проведать бывшую одноклассницу и превратить жизнь Дины в самый настоящий кошмар. Сложно было представить, что авантюрная идея изложить на бумаге придуманную криминальную историю внезапно перерастет во что-то серьезное и станет смыслом жизни. Именно с этого начался творческий путь российской писательницы Галины Романовой. И сейчас она по праву считается подлинным знатоком чувств и отношений. В детективных мелодрамах Галины Романовой переплетаются пламенная любовь и жестокое преступление. Всё, как в жизни! Нежные чувства проверяются настоящими испытаниями, где награда – сама жизнь. Каждая история по-своему уникальна и не кажется вымыслом! И все они объединены общей темой: настоящая любовь всегда побеждает, а за преступлением непременно следует наказание. Суммарный тираж книг Галины Романовой превысил 3 миллиона экземпляров!

Глава 2

Совещание, назначенное на девять утра, началось в половине одиннадцатого. Удивления сей вопиющий факт почти ни у кого не вызвал. Разве что у Марии Ильиничны Ражевой, заместителя начальника отдела продаж. Но ее беззвучное гневное шевеление бровями, губами, щеками и подбородком никто всерьез не воспринимал. Почти все, присутствующие в приемной, считали ее блаженной.

Марии Ильиничне было уже за шестьдесят, пенсионные грядки по ней не просто плакали, а уже очень давно и надсадно выли, но в силу ее трудолюбия, безотказности и непретенциозности ее еще держали в замах отдела. Человек старой коммунистической закалки, Ражева была кристалльно честна, безупречно исполнительна и совсем не понимала, как можно утром прийти на работу с опозданием на полтора часа, с тем чтобы потом на эти полтора часа вечером задержаться. Существует же график работы, так? Существуют еще правила трудового распорядка и поведения на рабочем месте. Почему же они все так… Так нагло, вопиюще нагло все эти правила нарушают? Все! Все, начиная с руководителя!

Назначено совещание на девять, так будь добр его в это время и начать. Полтора часа народ трется в приемной вокруг овального стола длинноногой блудницы Таньки, которая с усердием эти длинные ноги раздвигает раз в день перед директором, а ему и дела нет. Вышел бы, отменил совещание или хоть позвонил бы, если глаза его на людей смотреть не желают. Нет, сидит в кабинете, заперся с каким-то хрычом и никаких распоряжений насчет подопечных ему людишек не отдает.

Хоть бы уже Танька к нему зашла, задом повиляла, поулыбалась, глядишь, и тронулось бы с места бесполезное ожидание с бесполезным расходованием драгоценного рабочего времени.

Так или приблизительно так думала теперь Ражева Мария Ильинична, начав уже жестикулировать в подмогу своему беззвучно шевелившемуся рту. Кто-то на нее не смотрел вовсе. Кто-то хихикал в кулачок, потешаясь над старухой — так ее за глаза называли многие. Кто-то устало закатывал глаза. Это те, кому тоже времени рабочего было жаль.

Одна Дина Игнатова поглядывала на Ражеву с сочувствием. Она ее немного понимала, а некоторые ее чувства разделяла даже на все сто. Ждать не любила потому что. Тем более так бесполезно ждать. Директора еще потому что не любила. Нет, даже не так, она его терпеть не могла. И Таньку, его подстилку, на дух не переносила.

Даже, дрянь, стулья не вытащила из зала заседаний. А могла бы! И народ вынужден стоять, подпирать стены и ждать, ждать, ждать. А чего? Очередного гневливого разноса? Так и созывать всех не было бы нужды. По телефону наорал бы. Работа к тому же стоит, а ее невпроворот. Потом сам спросит с людей за это и снова наорет.

Может, уволиться? Дина наморщила лоб, внезапно задумавшись о перспективе увольнения. Может, и правда стоит? Ее в конкурирующую компанию звали, зарплату давали в полтора раза выше. И что, если придется на дорогу тратить куда больше времени? И что, если придется жить в квартире, а не в ведомственном жилье? Подумаешь!

Да нет…

Дина со вздохом отвергла эту идею.

Подумаешь, сто раз подумаешь, прежде чем заявление на увольнение подашь. Сейчас с нее за жилье почти ничего не берут. Квартирка хоть и тесная, но зато отдельная, чистая, с хорошим ремонтом. А станет она снимать жилье, и придется половину этой хорошей зарплаты отдавать. Перспектива езды через весь город тоже не вдохновляла.

И еще было одно, из-за чего она медлила.

Анкетирование! Жесточайшее анкетирование, как при приеме в серьезные органы. И даже, болтали, тамошний директор некоторым сотрудникам предлагал пройти проверку на полиграфе. Это что? Это же никуда ведь вообще не годится! Она же не сможет обмануть машину! Такую умную и непредвзятую. Это людям можно соврать, можно что-то недоговорить, можно промолчать и отойти в тень. С этой умной машиной и подобным анкетированием проблем ей хватит на всю оставшуюся жизнь. Она же…

Она же все равно чувствовала себя виноватой, хотя виноватой словно бы и не была.

Вспомнив события десятилетней давности, Дина помрачнела. Время икс приближалось. Оно неотступно надвигалось на нее, как страшная черная грозовая туча. И как теперь? Куда теперь? Перемена места жительства и работы не помогут. В этом она была уверена.

— Заходите, — протянула секретарша Таня, выслушав распоряжения по внутренней связи. — Сейчас начнется…

Все разом шумно выдохнули, вкладывая в ее слова совершенно иной, свой для каждого смысл.

— Явились?! — немедленно взвился руководитель, забыв поприветствовать присутствующих. Не все рассесться успели. — И что мне с вами делать прикажете? Поувольнять всех к чертовой матери?!

Дина не прислушивалась. К подобным вступлениям она давно привыкла. Переживала первые полгода, потом прекратила, поняв как-то вдруг и сразу, что этот ор вообще не может для нее иметь никакого значения, ни хорошего, ни плохого. Вот Мария Ильинична Ражева всегда переживала. И так и не научилась воспринимать утреннюю перебранку с философской стойкостью. Пускалась в объяснения, волновалась, краснела, ее никто не слушал, директор с первых же слов ее перебивал, начинал говорить с кем-то еще, а она заводилась еще сильнее. Заканчивалось все обычно при закрытых дверях, это когда все уже выходили, а она оставалась. Либо валидолом, который ей пытались сунуть под язык, если ей прямо в приемной становилось плохо.

— Игнатова! — вдруг рявкнул директор. — Все мечтаешь?!

Дина вздрогнула и оторопело заморгала. Никогда прежде ее скромной персоне ведущего специалиста не уделялось внимания. Ее обходили как похвалой, так и гневом. Неужели ее время пришло?

— Слушаю вас, Валерий Юрьевич.

Дина посмотрела на него исподлобья. Не из-за дурного настроения, в котором она пребывала с той самой минуты, как на горизонте ее жизни забрезжило страшное ненастье. А из-за того, что она просто всегда так смотрела на собеседника. Манера у нее была такая, привычка.

— Она меня слушает! — фыркнул он со злобой. — Это я тебя слушаю!

— О чем? — уточнила она, потому что он внезапно замолчал, уставившись на зазвонивший телефон на его столе.

— Замолчи! — простер он вдруг ладонь в ее сторону. Оглядел всех собравшихся. — И вы все замолчите!

Звонок был важным, очень важным. Это поняли все, даже Ражева, которой уже становилось худо, щеки у нее побледнели, а на лбу выступила испарина.

Директор вдруг начал говорить, и не говорить даже, а оправдываться, таким непривычно заискивающим тоном, он почти пришепетывал, без конца увещевая какого-то Константина Сергеевича.

— Полноте, Константин Сергеевич, да ну вас! — с шелестящим смешком повторял Валерий Юрьевич через раз. — Да ну что вы… Да ну как можно! Да, да, да, конечно — да!..

Казалось, директор совершенно забыл о людях, которых он собрал у себя в кабинете, настолько он был поглощен беседой. И неприятной беседой, заметьте! Ему она была неприятна. Человек, висевший на проводе, наседал и наседал, его достаточно громкий голос слышали те, кто сидел по правую и левую руку от директора. Ражева точно слышала. И слышала предостаточно, раз на ее щеки снова вернулся румянец, испарина на лбу высохла, а глаза наполнились едким, мстительным торжеством.

Дине было плевать. Она наблюдала за всеми с отсутствующим видом, пытаясь припомнить, в связи с чем это его величество обратило вдруг на нее свое внимание? По работе был полный ажур, тут без вариантов. Таньке она на днях нахамила? Но та заслужила, дрянь такая! Что еще? Вчера вечером, уходя с работы, она наткнулась на изучающий взгляд Валерия Юрьевича. Он стоял у конторки охранника, отдавая тому какие-то распоряжения. А она как раз спускалась по лестнице. Он на нее и уставился. Начал со щиколоток, поднял взгляд к ее коленям, потом «пополз» выше, задержался на ее груди, потом на губах… Глазам женщины его внимания не досталось. И что с того? Он на всех так таращится. На всех, кроме Ражевой.

Нет, тут что-то еще было. А что?

— Понятно! Конечно, понял! Константин Сергеевич, заметано! — Подрагивающей, свободной от телефонной трубки рукой директор стукнул себя по груди, наступила тишина, трубка опустилась на аппарат, и послышался сдавленный, но все же внятный, вполне директорский шепот: — Мразота… Ох и мразота…

Тишина в кабинете воцарилась такая, что в ушах у многих зазвенело. Дина тоже напряглась. Не из-за нечаянно оброненных директором слов, а из-за того, что она вновь ждала его неприятного внимания. Но неожиданно пронесло. Зато досталось всем в куче.

— Если я узнаю, что кто-нибудь… — начал он, шумно дыша, — если узнаю, что хоть одна сволочь вынесла из этого кабинета то, что только что слышала… Пеняйте на себя!

— А то что?

Кто бы, вы думали, выступил? Ражева!

Этот божий одуванчик, еще каких-то десять минут назад готовый шлепнуться в обморок, вдруг обрел почву под ногами и смотрел теперь на предмет многих своих несчастий с вызовом, да!

— А то! — гавкнул Валерий Юрьевич и добавил чуть тише: — Пришибу, как моль… Еще вопросы есть?

Вопросов не было.

— Тогда я вас не задерживаю. Все свободны. Кроме… — его мятущийся взгляд вдруг остановился на Дине, а подрагивающий указательный перст ткнул прямо ей в лоб. — Кроме Игнатовой. Дина, останься!

Задвигались стулья, зашуршали ставшие ненужными бумаги, захлопнулись папки, потом дверь. Они остались вдвоем.

— Ты присаживайся, присаживайся, — предложил он тихо и тут же завис у нее за спиной, стоило ей опуститься на стул. — Тут такое дело…

Дина молча слушала тяжелое дыхание Валерия Юрьевича. Глаза она плотно прикрыла, считая в уме до десяти.

Если сейчас сунется к ней своими дергающимися потными руками, что она сделает? Она тогда надает ему по морде, убежит и уволится. Может, и нового места работы, куда ее настойчиво звали, ей и не видать тогда. Ясно же, что никаких хороших рекомендаций ей отсюда не получить. Но зато она останется при своих непоруганной чести и достоинстве. Это имело значение!

Ладони Валерия Юрьевича легли ей на плечи и слегка сжались.

— Не бойся меня, девочка, — хрипло обронил он. — Я не стану тебя трогать, мне Таньки достаточно.

Дина помертвела. Такой доверительный тон и откровения подобного плана явно не предвещали ничего хорошего.

— Тут такое дело… — он с грохотом отодвинул стул, тяжело сел, оперся локтем о стол, положил породистый подбородок на кулак, глянул на нее с надеждой. — Ты должна мне помочь.

— Я?! В чем?!

Помощи от нее людям было, как от дырявого зонта. Не потому, что она не стремилась быть полезной, а потому, что не получалось как-то. Все у нее не так выходило, как-то наизнанку.

— Разговор слышала?

— Разговора не слышала, — честно призналась она. — Вы что-то говорили, но… Я не вслушивалась, если честно.

— Своих проблем полно, так?

Он догадливо улыбнулся, не подозревая, как противно сжалось у нее все в животе от его улыбки.

— Приблизительно, — осторожно кивнула Дина.

— Вот и ладно. Вот и хорошо, что не слушала, — пробормотал он, погружаясь на минуту в свои мысли, но все же продолжая ее внимательно рассматривать. — Звонил один очень, очень влиятельный и очень неприятный мне человек.

Она молча подергала плечами. Ей-то что?

— Он хочет… — начал было Валерий Юрьевич, но вдруг осекся. — Короче, не важно, чего он хочет. Важно, что я должен ему это дать. То есть отвезти ему на дачу. А у меня совсем, совсем нет времени на это. Не поможешь?

— Отвезти?

— Ну да. Тебе же нетрудно?

— Но у меня нет машины, Валерий Юрьевич, — напомнила Дина.

— Не страшно. Туда автобус и электричка ходят каждые полчаса. Добраться — проблем нет. Груз нетяжелый. В твою дамскую сумку влезет.

Сумку ее он вчера видел. Вязаная, объемная, с подкладкой, в нее помещалось много чего полезного, включая зонтик и бутылку молока с батоном после похода в магазин после работы.

— Это что, деньги? Он вас шантажирует? — вспомнила она вдруг заискивающий тон Валерия Юрьевича в момент его беседы с каким-то Константином Сергеевичем.

— Ой, ну почему же сразу так-то?!

Всплеснул руками и принужденно рассмеялся. И жест его тоже показался ей принужденным, будто руки его были сведены болезненной судорогой.

— Просто… Просто…

Он тут же начал на ходу придумывать объяснения, это было видно невооруженным глазом, что он выдумать что-то пытается. Но, как назло, в голову ему не лезло ничего путного. И Валерий Юрьевич счел за благо отделаться шуткой:

— Так, знаешь, долги молодости. А по долгам следует платить, так ведь?

— Так, — осторожно кивнула Дина, и снова в животе у нее заныло, напомнив о ее долгах, срок выплаты по которым приближался.

— Ну вот! — обрадованно подхватил Валерий Юрьевич, потирая ладони. — Видишь, как мы хорошо понимаем друг друга! Поможешь?

— Помогу что? Оплатить ваши долги? Долги молодости?

И тут же подумала, что ей со своими бы долгами разобраться успеть, прежде чем…

— Зачем ты так? — Валерий Юрьевич надул губы и вылез из-за стола, погулял по кабинету, с заложенными за спину руками, попыхтел, потом начал уже приказным тоном: — В общем, так… Собирайся. Я черкну тебе адрес. Возьмешь сверток и отвезешь его по тому адресу, который я тебе — что?

— Черкнете, — вздохнула Дина и начала подниматься.

— Умница! Ступай, собирайся…

На сборы ей хватило пяти минут. Выключила компьютер, придвинула кресло к столу, убрала бумаги в сейф, переобулась в удобные туфли без каблуков, взяла сумку, в которую должен был уместиться сверток Валерия Юрьевича с его «долгами молодости». И пошла в приемную.

Таньки на месте не было. И это настораживало. Она ведь могла быть теперь в кабинете босса, с задранными ногами и приплюснутой к столу спиной. Эта парочка обнаглела настолько, что уже редко запиралась. Валерий Юрьевич — старый холостяк, Таньке тоже бояться некого. Так что они не слишком-то церемонились.

Заходить или нет?

Дина постояла перед дверью директора, потрогала ручку, прислушалась. За дверью он был не один, это точно. Слышалось какое-то движение и звуки разговора. Второй голос был женским, но…

Но, кажется, это говорила не секретарша.

Заходить или нет?

Дина чуть потянула на себя дверь, та бесшумно приоткрылась.

— И чего ты теперь хочешь? Денег? — возмущенно сипя, вопрошал Валерий Юрьевич.

— Хотя бы. Но прежде всего… Прежде, чем вы мне заплатите, я требую к себе уважения. И…

Ражева! Господи, это была Ражева, и она занималась — чем? Правильно, вымогательством. С какой такой стати? Что-то ей подслушать удалось из давешнего разговора шефа по телефону? Как-то глупо. Глупо так поступать. Мало ли о чем говорили эти двое? Мало ли что обсуждали? Может, она знала что-то еще и «присовокупила»?

Ай да Мария Ильинична! Ай да ветеран!

— И еще одно… — твердо и настойчиво произнесла тем временем Ражева.

— Ну?

— Вы возьмете на работу мою внучку. В приемную!

— Эту толстую уродину?! — ахнул Валерий Юрьевич. — Ни за что!

— Возьмете! И Коленьку возьмете!

— Хрена с два! — вскипел директор. — И пошла вон отсюда, старая гадина!

— Я-то уйду, только легче вам от этого не станет. А что касается денег… — пауза была заполнена гневным директорским сопением и легким постукиванием квадратных толстых каблуков туфель Марии Ильиничны, других фасонов она не носила. — Мне они не нужны. Оставьте их себе. Вам еще платить и платить, дорогой мой. А Верочку вы на работу возьмете!

— В финансовый отдел, — огрызнулся директор.

— Хотя бы и так. Но — в замы! И Коленьку!

— Охренела, старуха? — с болью охнул Валерий Юрьевич. Потом все же согласился: — Пусть так. Все, свободна.

Дина еле успела отскочить от двери. Ражева вышла, гордо выпятив подбородок. Глянула на нее с подозрением, потом оглянулась на дверь, чему-то кивнула и ушла.

— Кто там топчется, входите! — заорал из кабинета Валерий Юрьевич.

Дина вошла, остановилась, глянула на него и едва узнала. От холеного дородного мужика осталось одно название. Рубаха выбилась из-под штанов, будто Ражева его тут не уговаривала, а пытала. Галстук болтался на шее растянутой петлей. Волосы взъерошены, глаза покраснели. Неужели Мария Ильинична до слез его сумела довести? Интересно, что у них тут произошло?

— А-а-а, это ты, — без всякой радости протянул Валерий Юрьевич, метнулся в угол, к узкому шкафу, зазвенел ключами, открывая дверь, достал сверток, снова запер шкаф. — Вот, возьми.

Дина взяла обернутый белой бумагой сверток, взвесила его в руке. Весил он немного. Для денежных пачек, способных уместиться в таком вот объеме, он вообще ничего не весил. О каких же тогда долгах шла речь?

— Вот адрес, — директор протянул ей бумажку. — Поезжай, отдай лично в руки. Ну и… На сегодня можешь быть свободна. Отгул у тебя.

Какое великодушие! Дина чуть не фыркнула от возмущения. В адресе значился дачный поселок, расположенный в пятидесяти километрах от города. Доехать ей следовало сначала до автостанции или железнодорожного вокзала, потом — до места, там еще поплутать по узким извилистым улочкам в поисках дома номер пятьдесят дробь пять. Отдать сверток, хорошо еще, что без объяснений. И — в обратный путь. Дай бог, она часам к семи до дома доберется. Отгул у нее!

Видимо, разочарование слишком отчетливо проступило на ее лице, потому что Валерий Юрьевич неожиданно разрешил ей и завтра не выходить.

— Завтра пятница, с делами у тебя полный порядок, — пробормотал он, забыв совсем о своем вопле на совещании в ее адрес. — Давай, двигай, Дина. До понедельника… Да, и с грузом будь осторожна.

Груз, весивший чуть больше яичной скорлупы, Дина тут же положила в свою сумку. С благодарностью приняла от директора деньги на дорогу и отправилась отрабатывать отгулы.

До автостанции она добралась пешком, не дождавшись маршрутки. Купила билет и уже через десять минут ехала в чихающем копотью автобусе в дачный поселок Лесной. Народу в автобусе было немного, место у окошка нашлось, и она тут же уткнулась носом в кресло, чтобы не отвечать на вопросы какой-то прилипчивой старушки с пустыми корзинками.

— Да… Сейчас молодежь-то не заставишь на земле работать. Они сейчас деньги из ящиков выколачивают.

— Каких ящиков? — вяло поинтересовалась Дина, и то лишь потому, что старушка теребила ее за локоток.

— Компьютеров, каких же еще! Внук мой, вон, сидит за ним с ночи до утра. И все надо мной посмеивается. Говорит, ба, я за час за ним денег заработаю больше, чем ты за лето со своего участка урожая снимешь. Разве это дело?

— Не знаю, — пожала плечами Дина.

Ее к земле никто не приучал. Родители всю свою жизнь только тем и занимались, что строили свои семейные отношения. Сколько она себя помнила, столько же помнила их бурные скандальные выяснения, потом столь же бурные примирения, затем — снова ссоры и снова примирения. Развлекались они подобным образом, что ли? Она из дома уехала давно и так же давно стала самостоятельной. Собственно, никто из них ей своей помощи и не навязывал.

— Вот! И ты не знаешь! А ведь к земле надо тянуться, к ней, кормилице. Я вот, видишь, с пустыми кошелками еду, видишь? А потому, что рассады на полторы тысячи продала. Сначала вырастила в парнике, а теперь вот продала. Разве же плохо?

— Хорошо, наверное.

Дину этот разговор тяготил. Ей хотелось помолчать, подумать. Хотя бы над тем, что за невесомую вещицу велел ей передать директор уважаемому Константину Сергеевичу Иванцову. Когда Валерий Юрьевич выговаривал имя-отчество адресата, то едва не задохнулся от отвращения.

«Так плох товарищ?» — не выдержав, поинтересовалась Дина, уже стоя на пороге его кабинета.

«Он? Плох? — Директор делано рассмеялся, начав затягивать петлю галстука, будто пытался удавиться. — Поверь мне, редчайшей гнусности человечишко. Редчайшей…»

И вот теперь она везла этому гнусному человечишке нечто, упакованное в картонную коробку, бока и днища твердого картона ощутимо прощупывались сквозь белую бумагу. Хотелось напридумывать всякое на тему — а что же именно она везет, что лежит в картонной коробке, что это за плата за грехи молодости? Но эта пожилая женщина к ней пристала, — спасу нет от нее с ее грядками.

— А ты к кому едешь-то, голуба? — не отстала бабка от нее и на остановке, когда они обе сошли с автобуса. — Я ведь тут почти всех знаю, могу помочь с поисками. Вижу, что в бумажку смотришь. А? К кому?

— Да нет, нет, спасибо. Я сама как-нибудь, — поспешила отделаться от нее Дина. Кивнула на прощание и двинулась широкими шагами в сторону от автобусной остановки.

Поплутать ей пришлось прилично. Длинные ряды ветхого штакетника, казалось, никогда не закончатся. Она все шла и шла, вглядывалась в нумерацию на бревенчатых домах, кирпичных, щитовых. Цеплялась брюками за кустарник, топорщившийся по обочинам узких улочек. Пыталась рассмотреть среди разбушевавшейся в конце мая растительности хоть какое-то движение — следовало немедленно навести справки, а то ей до ночи бродить придется, — но поселок будто вымер. Может, и зря она у старухи не спросила адрес? Хотелось соблюсти секретность, к которой ее призывал Валерий Юрьевич, а вон оно как вышло.

— Я же сказала, заплутаешь!

Дина вздрогнула и обернулась. Из-за невысокого забора, выкрашенного веселенькой, лимонного цвета краской, выглядывала улыбающаяся физиономия давешней женщины. Она уже успела переодеться в ситцевый халатик и повязать голову линялой косынкой.

— Поважничать хотела, голуба? — укорила ее женщина и призывно махнула рукой. — Иди сюда-то, чаем тебя угощу. На смородиновом листе, души-исты-ый!

— Да некогда мне, — пожаловалась Дина, хлопнув ладонью по сумке. — Надо кое-что передать одному человеку, а дома с таким номером я не вижу. Он будто провалился сквозь землю!

— А номер-то каков? — Старая женщина прищурила глаза от солнца, подняв голову.

— Пятьдесят дробь пять.

— О-о-о, дак это совсем в другой стороне, голуба! Номера домов с дробями — на другом конце нашего поселка. Там коттеджи одни, там на грядках народ не лопатится. Состоятельная прослойка там проживает, как мой внук сказал бы. Ты сейчас вот что сделай: возвращайся к остановке и не вправо, а влево поворачивай по дороге.

— Так там забор высокий, — Дина с досады прикусила губу, поняв, что ходить ей тут еще с час придется.

— Вот за этим высоким забором они и ютятся, бедолаги…

Ютились бедолаги совсем неплохо. Одноэтажными за их коваными и каменными оградами были лишь беседки и гаражи, и то не у всех. Широкие въезды за громадными воротами, ухоженные газоны с сочной зеленой травой, клумбы, альпийские горки с нежно журчавшей по камням водой. Проезжая часть была достаточно широкой и пустынной. Расслабившись, Дина пошла прямо посередине, проигнорировав узкий тротуар. И едва не угодила под машину. Ядовито-желтая «Хонда» вылетела из-за поворота так стремительно и нервно, что едва не врезалась в бетонный бордюр, а следом — и в Дину. С визгом выровняв колеса, водитель взял левее и через мгновение промчался мимо девушки, быстро превратившись в маленькую точку на шоссе.

— Сумасшедший! — прошептала она, переводя дыхание — испугалась, что уж там, сильно испугалась. — Или сумасшедшая…

Почему-то сразу ей подумалось про женщину за рулем. И цвет, и марка приземистой машины намекали на прекрасный пол ее владелицы. Если, конечно, неизвестный водитель-мужчина не имел столь экстравагантных вкусов.

Дом под номером пятьдесят дробь пять она нашла без труда, он стоял за поворотом, откуда вылетела желтая машинка. И он ей сразу не понравился.

Нет, строение было хорошим, добротным, и занавесочки на окнах висели красивые, но вот вокруг дома всего было… как-то уж слишком. Много лишнего, что ли, или соседство различных пристроек — какое-то непродуманное. К чему это дурацкое баскетбольное кольцо, да еще на уровне окон первого этажа? Очаг под навесом, с развороченной поленницей дров. Поваленный шезлонг в центре небольшой лужайки, обсаженной кустарником. Прудик с зеленой водой. Неуютно как-то, серо и скучно. Тут же вспомнилась характеристика здешнего хозяина, которой ее снабдил Валерий Юрьевич, и входить в дом Дине и вовсе расхотелось. Вышел бы, что ли, этот дядя на улицу! Она отдала бы ему эту странную невесомую коробку и убралась отсюда подобру-поздорову.

— Э-эй, есть кто-нибудь? — Дина постояла у распахнутых настежь ворот, на которых, сколько она ни смотрела, так и не нашла кнопки звонка. Снова покричала: — Э-эй! Константин Сергеевич! Вы дома?

Конечно, он был дома, где же ему быть, если он созванивался с ее директором и точно должен был ждать ее приезда. Да вон, и дверь дома чуть приоткрыта.

— Ээ-эй! Есть кто живой?

Вновь — никакого ответа. Но на втором этаже, кажется, колыхнулась штора.

Дина еще постояла, подождала. Штора больше не колыхалась, к ней никто так и не вышел. Зато где-то позади дома достаточно ощутимо загромыхало, то ли дверь металлическая открылась и захлопнулась, то ли кто-то что-то уронил на асфальт под окнами.

Что ей было делать? Пошла она, конечно же, прямо на этот грохот. Может, невзирая на предубеждение ее недавней знакомой, хозяева этого дома все же занимаются высадкой томатов и капусты и теперь гремят там лейками?

Без конца оглядываясь, Дина зашла за угол дома. Нет, никого там не было. А вот дверь металлическая обнаружилась. И она тоже оказалась приоткрытой, и слабый сквозняк ее слегка покачивал туда-сюда. Может, она и грохотала?

Она решила войти.

— Э-эй, есть кто живой? — в который раз повторила Дина, толкнула металлическую дверь заднего хода и сунула нос в темный тесный коридор. — Константин Сергеевич, ау!

Константин Сергеевич не ответил. Дина прошла через коридор, который венчался просторным холлом с тремя дверями, лестницей, идущей наверх, и поворотом к выходу. Одна дверь первого этажа вела в кухню и просторную столовую, разгороженные между собой барной стойкой, вторая в спальню с развороченной необитаемой кроватью — подушки и одеяло валялись на полу, простыня была сбита. За третьей дверью обнаружилась идеально прибранная гостиная с работающим без звука телевизором, пухлыми креслами, диваном, посудным шкафом и пустой клеткой для птиц.

Вздохнув в сороковой по счету раз и мысленно «возблагодарив» Валерия Юрьевича за возложенную на нее почетную миссию, Дина начала подниматься вверх по лестнице.

Константина Сергеевича она обнаружила на площадке второго этажа. Он лежал лицом вниз перед маленьким диваном, стоявшим у лестничных перил. Лежал, широко разбросав босые худые ноги, видневшиеся из-под длинного халата. В левой руке он сжимал скомканную газету. Правая была под диваном, будто он полез туда за чем-то, что-то там искал. Но искать он, конечно же, ничего под ним не мог по причине своего бездыханного на тот момент состояния. Огромная лужа крови, уткнувшись лицом в которую лежал теперь Константин Сергеевич, была ярким тому подтверждением.

Но Дина все же опустилась рядом с мужчиной на корточки, горестно вздохнула и легонько толкала его в поясницу. Тело тяжело качнулось, и кровяная лужа издала едва слышный чавкающий звук. Ее тут же затошнило. Она вскочила на ноги и, прижимая к восставшему желудку сумку, попятилась. Но странным образом бестолковая Игнатова — как она потом сама себя охарактеризовала — попятилась не к лестнице, а почему-то в противоположную сторону. К распахнутой настежь двери, откуда тянуло сквозняком. Кажется, недавно ей почудилось, что в этом именно окне колыхнулась занавеска. Но окно в тот момент было наглухо закрыто, это она помнила отчетливо. Откуда же тогда сквозняк?

Окно оказалось открытым — теперь. И занавеска, которая прежде едва заметно колыхнулась, привлекая ее внимание, была наполовину сорвана с петель. Сорвала ее хозяйка. Это ведь только хозяйкой могла оказаться женщина в шелковом кимоно, с голыми коленками, лежавшая совсем неподалеку от распростертого на полу хозяина? Конечно! С ним она делила жизнь, с ним делила стол и кров, с ним разделила и печальную участь убитой жертвы. Ее голова тоже оказалась в луже крови. Только лежала дама в шелковом кимоно не на животе, а на боку, уткнувшись лицом в батарею. Падая, она, видимо, ухватилась за занавеску и сорвала ее с петель. Только вот…

Как же она успела окно открыть, если падала уже с простреленной головой? Если голову ей, конечно, прострелили, а не раскроили чем-то тяжелым. Может, убегая от убийцы, она увидела Дину на улице? И кинулась к окошку — открывать его, раму отомкнуть успела, а вот крикнуть — нет. Ее тут же убили, и она упала, успев в судороге оборвать занавеску.

Выходит — что?

Дина помертвела. Выходило, что, когда она вопила у ворот, убийца все время был в доме? А как он ушел? Да очень просто, господи! Погромыхал дверью заднего хода, привлекая ее внимание. И, пока она шла туда, пока стучалась, пока осторожно открывала дверь и входила, он ушел через центральный выход. Спокойным размеренным шагом и…

А почему она не слышала криков, шума борьбы, выстрелов, наконец?!

Чертовщина какая-то получалась! Да и кровь, в которой от ее легкого толчка вяло шевельнулась голова мертвого Константина Сергеевича, не показалась Дине свежепролитой. Она уже, похоже, застыла.

Вторично рот ее наполнился ядовитой горькой слюной, а в животе что-то туго заворочалось. Надо убираться отсюда поскорее, чтобы не упасть в обморок или не облеваться! Сейчас эксперты по капле слюны и пол ее, и приблизительный возраст установить могут, а если им целый завтрак на анализ подадут, то тогда вообще держись — они и адрес ее запросто вычислят.

Придерживаясь за стены кончиками пальцев, Дина на негнущихся непослушных ногах начала пробираться к выходу. Она старательно обходила взглядом голые пятки хозяйки, ее разбросанные в разные стороны по комнате мохнатые тапки с громадными помпонами. Но завернутый край шелкового кимоно, обнаживший рыхлую синеватую плоть бедра, настырно лез ей в глаза, будь оно все неладно!

С горем пополам она все же из комнаты выбралась. Вдохнула, выдохнула, зажмурив глаза, и снова — по стенке, по стенке — к ступенькам. Как спустилась она на первый этаж, как вышла из дома — не помнила. Не помнила даже, через какую точно дверь выходила — через парадную или дверь черного хода. В голове ее что-то ухало и грохотало, перед глазами все плыло, в горле саднило, ее тошнило. Очнулась она только за воротами, и то не сразу. Очнулась от странного озноба. Оказалось, что она сидит метрах в десяти от распахнутых ворот дома пятьдесят дробь пять, прямо на земле, в густом кустарнике. Сидит на траве, не пожалев новых немецких брюк, в которые ее коллега по отделу не влезла и продала их Дине с величайшей неохотой после Дининых настоятельных просьб. Коленки под подбородком, сумка на плече, зубы щелкают от ужаса, пальцы рук стиснуты в замок, плечи, спина судорожно дергаются.

Что делать-то? Куда теперь?

Господи, а коробка-то! Коробку ведь она так и не отдала!

Дина нащупала непослушными пальцами коробку в сумке. Все цело. Что теперь с ней делать?

Понятно что — отдать владельцу. То есть Валерию Юрьевичу. Пусть он сам решает, что ему теперь делать со своим долгом за грехи молодости. Кажется, он именно так и сказал…

Обратно Дина Игнатова добиралась автостопом. Опасно, конечно, было доверяться случайным людям, но куда опаснее — садиться в рейсовый автобус. Она же не идиотка, понимала, что человек она в поселке новый, непримелькавшийся. Ее запомнят сразу, и тот же водитель автобуса, обстоятельно посасывая нижнюю губу, будет перечислять полицейскому художнику ее приметы.

Господи, а та пожилая женщина! Как же она про нее забыла?! Мало того, что та ее запомнила, и хорошо, она ей еще и дорогу указала!

Вот спросит у нее полиция: никого вы, женщина, подозрительного не видели тогда-то и тогда-то, там-то и там-то? И что та бабка ответит? Конечно, скажет, видела. Мало того, что видела она незнакомку. Так молодая дамочка еще и дом, нужный вам, господа полицейские, искала! Где, как вы рассказываете, произошла страшная трагедия.

Да у тетки той и спрашивать ни о чем не надо. Она ведь до того дотошная, это сразу видно, что сама в отделение пойдет и все обстоятельно расскажет.

Но ведь Дина ни при чем! Она не убивала! Она просто приехала сюда, чтобы выполнить поручение своего босса, который сильно ненавидел и еще сильнее гневался на хозяина дома номер пятьдесят дробь пять за что-то, и…

И вот теперь пусть он все это и подтвердит представителям правоохранительных органов. Ей лично плевать, как он станет выкручиваться. Все на совещании слышали его телефонный разговор, все! И Ражева потом даже о чем-то неприятном с ним шушукалась. И она видела Дину в дверях кабинета и может все подтвердить. Что именно? Да хотя бы то, что Дину начальник вызывал!

Нет, поговорить с ним следовало немедленно. И если он решил отключить свой телефон — а он его отключил, она всю дорогу до города ему звонила, — то она напрямую к нему домой и поедет.

— Спасибо, — поблагодарила Дина пожилую супружескую пару, вызвавшуюся подвезти ее до города. — Я вам что-то должна?

Мужчина замотал головой. Тетя посмотрела на него строго, ткнула локтем в бок и прошепелявила:

— Три сотни давай.

Дина послушно расплатилась и пошла ловить такси, но вначале она позвонила на работу и долго умоляла охранника продиктовать ей адрес босса. Еле уломала парня.

Ехать в переполненном автобусе к Валерию Юрьевичу она просто не могла. Ее по-прежнему трясло от пережитого ужаса, тошнило, а глаза то и дело заволакивало тусклой пеленой, сквозь которую ничего нельзя было рассмотреть, никакого светлого будущего. Один мрак и безысходность, черт бы все побрал!

Дом, в котором жил ее босс, был новеньким, нарядным, с огромными балконами, застекленными темными стеклами, с цветниками перед подъездами, парковочными площадками, качелями, яркими горками и песочницами. Даже дышалось тут легче и приятнее, чем в ее, к примеру, районе. А все потому, что насаждения строители уберегли от выкорчевывания, и парковая зона обвила пять высоток плотным кольцом, где вольно себя чувствовали бегуны и собачники.

Подъезд был заперт. Дина минут пять звонила в квартиру Валерия Юрьевича — бесполезно. Либо его не было дома, либо он был так сильно и приятно занят, что решил никому не открывать. Оно и понятно, груз с его души упал, расплата за грехи молодости свершилась, как он думает. Теперь можно и расслабиться.

Наконец в динамике что-то скрипнуло, хрюкнуло, свистнуло, и надтреснутым голосом ее начальника недовольно спросило:

— Кто там?

— Валерий Юрьевич, это я, — она чуть не расплакалась от облегчения. До того рада была его слышать.

— Кто «я»? — удивился он.

— Дина Игнатова.

— А-а-а, понятно, — он немного помолчал и спросил со вздохом: — И чего тебе, Дина Игнатова?

— Надо поговорить.

— А до завтра это не подождет? — вдруг заупрямился босс. — Я тут несколько… м-м… занят, понимаешь?

— Валерий Юрьевич! Это очень важно! — взмолилась она, нащупывая в сумке картонную коробку. — Это касается вашего поручения.

— А что с ним не так? — Он немного, совсем-совсем чуть-чуть обеспокоился, кажется.

— Я его не выполнила, — призналась Дина и опасливо покосилась на двух подростков, которые наблюдали за ней, стоя неподалеку у скамейки.

— Почему? Что значит — не выполнила?! Как такое возможно вообще?! — забубнил Валерий Юрьевич. — Константин Сергеевич был дома?

— Дома… Был… — она нервно передернула плечами, вспомнив, в каком именно состоянии тот «был дома».

— И почему ты ему это не отдала?

— Потому что… Потому что он умер! — понизив голос, так, чтобы ее не слышали эти юные оболтусы, проговорила Дина. — Да впустите же меня, Валерий Юрьевич! Я отдам вам эту чертову коробку и уйду!

Стало так тихо, что она отчетливо услышала, как колышутся волосы у нее на макушке — то ли от ветра, то ли от ужаса. Только сейчас до нее начало вдруг доходить, что весь этот чудовищный бедлам, свалившийся на нее, мог произойти — и произошел наверняка не без помощи и участия самого Валерия Юрьевича. Не то чтобы он сам продырявил головы этому мерзкому Константину Сергеевичу и его жене, но заказчиком-то он выступить мог? Мог! И ее — идиотку — он с какой целью туда послал? Правильно, с целью ее засветить! Что она благополучно и сделала. А плата за долги…

Слишком уж невесомой она выглядит, эта плата.

— Если вы сейчас же мне не откроете, я распакую вашу посылку прямо во дворе, на лавочке. И позвоню куда следует, — пригрозила ему Дина. — Ну, Валерий Юрьевич!

Зря, господи, зря она не ушла навсегда с этой работы! Чего боялась? Того, что не устроят ее анкетные данные новое руководство? Да и черт бы с ними! Еще куда-нибудь пристроилась бы. Теперь-то что?! Теперь-то она с чем осталась? С пустой, похоже, коробкой, упакованной так деловито и тщательно, и с двумя трупами за плечами.

Он должен ей ответить. Он должен ее защитить от подозрений! Он должен будет рассказать всем заинтересованным лицам, что это именно он послал ее туда с поручением. И поручение это выглядело совершенно невинным.

В динамике снова что-то хрюкнуло, скрипнуло, пискнуло. Дверь открылась, и Дина вошла в прохладное чистенькое парадное. Она совсем забыла спросить, на каком этаже расположена его квартира, и подниматься пришлось пешком, чтобы не кататься на лифте вверх-вниз.

Этаж оказался шестым. Пока она добралась, выдохлась окончательно. Сердце, уставшее колотиться из-за страха и напряжения, вообще, похоже, не билось больше, его не было слышно. Пот струился по ее спине, ногам, груди, вискам. Во рту пересохло. Она судорожно достала из сумки пудреницу, раскрыла ее, взглянула на себя в зеркальце, убедилась, что похожа на взмокшую, потрепанную жизнью мышь, и со вздохом убрала пудреницу обратно. В конце концов, ей плевать, как она выглядит! Да и Валерия Юрьевича ее внешний вид вряд ли озаботит. Судя по повисшей в домофоне — после ее угрозы — паузе, он не на шутку встревожен.

Дверь была гостеприимно приоткрыта, сантиметров на десять-пятнадцать. Из квартиры доносилось бормотание телевизора, пахло хорошим одеколоном и еще жареным мясом. Не иначе Валерий Юрьевич готовился к приему гостей или гостьи, а она вот помешала.

Переживет, решила Дина и перешагнула через порог.

— Валерий Юрьевич! Вы где?

Тишина! Снова тишина в ответ, да что же это такое!

Дина, миновав просторную прихожую, облицованную искусственным камнем, обошла все комнаты по очереди. Заглянула в спальню, гостиную, кухню, кабинет. Даже про застекленный балкон не забыла. Ну, нет нигде ее начальника, хоть ты тресни! А он должен здесь находиться! Она же с ним только что говорила. С ним, а не с тенью его и не с автоответчиком! И гостей он точно ждал. В кухне стол накрыт на две персоны. А в сотейнике на плите — гора жареного мяса, она не поленилась, заглянула и туда.

— Куда вы подевались-то, Валерий Юрьевич? — жалобно заныла Дина и остановилась перед единственной дверью, куда постеснялась зайти.

Он мог быть в ванной, конечно, она ведь свалилась на его голову так внезапно. Переодеться, там, снять банный халат, натянуть брюки или шорты… Он мог зайти туда, чтобы побрызгать на себя одеколоном, неспроста же резкий запах парфюма ударил ей в нос из приоткрытой двери его квартиры.

Мог он все это сделать? Мог, конечно, ведь это логично. Мог, но не сделал почему-то. Вместо этого Валерий Юрьевич предпочел получить пулю в голову и валялся теперь в нелепой позе между умывальником и стиральной машиной.

— И вы… тоже? — ахнула Дина и на сей раз уже без всяких проволочек дунула вон из его квартиры.

Очнулась она в сквере возле своего дома, где фирма предоставляла ей хоть и тесную, но отдельную квартирку. Очнулась внезапно, будто проснулась только что. Сразу услышала множество звуков — чей-то смех, лай собаки, шуршание автомобильных шин по разогретому асфальту. Стук собственного сердца она тоже разобрала. Невзирая на пережитое потрясение, сердце ее стучало ровно и спокойно.

Как она очутилась возле своего дома? Каким образом проделала путь из района новостроек до дома, в котором жила, — она ничего не помнила. Очень отчетливо помнила положение мертвых тел, брызги крови на полу, на стенах, батарее и на стиральной машинке. Вкус собственного страха, вязкой горечью забивший весь ее организм, Дина помнила преотлично. А вот как добралась до дома — не помнила. И коробка! Коробка из сумки куда-то подевалась!

Дина для верности тщательно ощупала сумку, боясь заглядывать внутрь. Да нет, нету там коробки. Пудреница, кошелек, мобильный телефон, тюбик помады, связка ключей — все прощупывалось, а коробки не было.

— Чертовщина какая-то, — пробормотала Дина со вздохом, поднялась и медленно побрела к подъезду.

В квартире было душно и темно. Она торопилась утром и не отдернула шторы и форточку тоже не открыла. Она сбросила туфли, швырнула на пол сумку и, войдя в комнату, сразу направилась к окошку. Резкий взмах руки, и плотная портьерная ткань разлетелась в стороны. С грохотом открылась форточка, поток свежего воздуха освежил ее разгоряченное, потное лицо, прошелся за ушами, игриво шевельнув волосы. Дина зажмурилась.

Как бы она хотела, чтобы этот миг оказался мигом сегодняшнего утра, когда она только встала с постели, надавив на кнопку будильника. Подошла к окну и — да, раздвинула шторы и распахнула форточку! Потом пошла варить кофе и жарить омлет. А затем отправилась на работу, и там…

И там-то уж точно она избежала бы необходимости выполнить поручение Валерия Юрьевича! Нашла бы три сотни причин, чтобы увильнуть. Пусть бы он Ражеву туда послал, которая свистящим шепотом пыталась чем-то его шантажировать и вывела шефа из себя. Или Таньку свою пусть отправил бы. Почему он выбрал именно ее — Дину?

Этот вопрос был «хорошим», добротным, с него, видимо, все и начиналось. Вся страшная криминальная история Валерия Юрьевича. Он же не просто так послал именно ее? Нет, однозначно! Куда, казалось бы, проще отправить с поручением собственного водителя, так ведь? Тот за полчаса обернулся бы. Ну, или за час-полтора. Почему шеф послал ее, Дину? Да еще и отгул ей на завтра предоставил? Откуда такое великодушие? У него, бывало, отпуска законного не выпросить, а тут — отгул! У них на фирме вообще этого слова не знали. А тут оно прозвучало. Почему? Не потому ли, что он был уверен — Дина не вернется оттуда живой? Тогда почему же он и сам пострадал?

— Господи! Господи!!! Что делать-то?! — Она прижала голову к стеклу, сморщила нос и заревела.

Было страшно из-за видений этих мертвых тел в лужах крови. Еще ей было страшно оттого, что завтра в ее дверь могут постучаться сотрудники полиции и вывести ее отсюда под конвоем. Станут снимать с нее показания, а сказать-то ей и нечего почти. Ей не поверят и запрут в камере.

Но еще сильнее страшило Дину то, что тот гад, хладнокровно расстрелявший всех этих несчастных, кажется, видел ее! Почему-то Дина была в этом почти убеждена: на даче ведь шторка колыхалась, дверь железная гремела… И Валерий Юрьевич погиб в тот краткий период времени, когда она, переговорив с ним по домофону, начала подниматься на шестой этаж к его квартире. Это ведь пять, максимум семь минут. Ну, еще пару минут она потратила на то, чтобы достать пудреницу, взглянуть на себя в зеркальце и пудреницу обратно в сумку убрать. Десять минут — с натяжкой. Убийца опередил Дину на десять минут. Вошел в квартиру, а Валерий Юрьевич отпер, не опасаясь, — она же так рвалась к нему. Убил его и просто ушел верхними этажами и потом — через чердак. Сложностей никаких! Все рассчитано поминутно. Выстрелов она не слышала, либо пистолет у него был с глушителем, либо головы жертвам он раскроил чем-то тяжелым и опасным.

Почему он пощадил ее?

Дина отшатнулась от окна и пошла в кухню. В холодильнике стояла двухсотграммовая пачка сока, и она выпила все залпом. Пошарила взглядом по полкам — негусто у нее с продуктами. Но и то, что там было, следовало выбросить, раз она решила сбежать.

Да, да, она так решила! А что ей еще остается?! Пойти завтра на работу, изображать полнейшее неведение и подпрыгивать от каждого телефонного звонка? Такое поведение сразу бросится в глаза всем, кто с ней работает. Не выйти на службу, воспользовавшись отгулом? Тоже не дело. Начнут задавать ей вопросы — а с какой такой блажи Валерий Юрьевич тебе отгул дал? И когда успел, если он — мертвый? Придется рассказывать о его поручении, о коробке, о том, что она шла по пятам убийцы — буквально. Или это он шел по ее пятам? А что, чем не мысль? Подслушал ее разговор с начальником — и помчался за Диной следом, на ходу отстреливаясь…

Она слепила кривой бутерброд из ломтя хлеба и докторской колбасы. Забралась с ногами на маленький диванчик в углу у стола и принялась жевать без всякого аппетита. Потом вдруг помчалась в прихожую, достала из сумки телефон, нашла фамилию под нужной буквой и, не раздумывая, позвонила Ражевой.

Мария Ильинична как будто все это время ждала ее звонка, ответила мгновенно.

— Да, Диночка, слушаю тебя, — осторожно, вкрадчиво отозвалась Ражева. И тут же, не дождавшись от Дины ни слова, спросила вдруг: — Что-то случилось?

— Случилось? — притворно удивилась Дина, перестав жевать, замерев от изумления. — Почему — случилось?

— Ну-у… Ты мне никогда раньше домой вечерами не звонила.

— Не было необходимости.

— Теперь появилась?

— Кажется, да, — Дина выплюнула на ладонь кусок колбасы, с набитым ртом и разговаривать было неудобно, и глотать сил не было.

— И?..

— Я… — она быстро перебрала в уме различные варианты и остановилась на одном, самом приемлемом, всегда срабатывавшем в детстве. — Я заболела!

— Да? — удивилась Ражева с явной насмешкой. — Что это вдруг? Когда мы с тобой столкнулись в приемной, ты выглядела вполне здоровой. Кстати, зачем тебя вызывал Валерий Юрьевич?

— Он не вызывал, — соврала Дина. — Нет, он сначала меня вызвал, но потом передумал и… И это я сама к нему пошла в кабинет, чтобы отпроситься. Голова разболелась, температура поднялась так стремительно, и желудок… Господи, Мария Ильинична, вы не представляете, как у меня болит желудок!

И, словно избавляя ее от греха, желудок ее и впрямь тонко и болезненно заныл.

— Рвота есть? — деловито осведомилась Ражева, она любила всех лечить и всем советовать, в ее сумке постоянно лежала косметичка, набитая под самую застежку всяческими таблетками и пилюлями.

— Рвоты пока нет, но тошнота присутствует, — продолжила свое вдохновенное вранье Дина. — Боюсь, что это желудочный грипп.

— Ах, брось ты эти американские диагнозы! Дизентерия у тебя начинается, вот что. Срочно вызывай врача, дорогая моя.

— Они меня в клинику положат с такими-то симптомами, — возразила Дина, подумав, что это неплохой вариант — скрыться от подозрений и преследований.

— И хорошо! И правильно! Нельзя же тебе людей заражать. Это же инфекционное заболевание, Дина! Все, лечись и не вздумай завтра являться на работу. Поняла?

Еще бы! Дина сердечно поблагодарила Ражеву, пообещав ей всерьез заняться своим здоровьем, и на всякий случай отпросилась еще и на следующую неделю тоже.

— Если это то, что вы имеете в виду, за два дня мне не вылечиться, — закончила она с печалью.

— Конечно! Двадцать один день все это лечится, как минимум. Двадцать один день… Ладно, я руководству передам, а ты лечись. Будет больничный, внесем в табель, и все.

Итак, в запасе у нее двадцать один день. За это время ей необходимо: либо скрыться куда-нибудь на веки вечные, чтобы никто не нашел ее — никогда. Либо сделать что-то такое, что на нее даже тень подозрения не падет. Либо отыскать этого мерзавца, который постоянно опережал ее минут на пять-десять, убивая людей наповал, и сдать его правоохранительным органам, получив за это не медаль — нет, а просто спокойную, размеренную жизнь. Ту самую, о которой она вечно мечтала.

Поразмышляв минут десять, Дина поскучнела.

Скрыться ей не удастся. Как говорилось давным-давно: велика Россия, а отступать некуда. Найдут! Везде найдут!

Убийцу ей тоже поймать не по силам. Не такой он дурак, чтобы наследить. А вот она-то…

Она-то наследила, и как! Отпечатков ее пальцев и в доме Иванцовых, и в квартире Валерия Юрьевича предостаточно, на три досье хватит. Опять же, имеются свидетели. В дачном поселке — пожилая женщина, которая помогла ей найти нужный дом. В районе новостроек — подростки. Они прекрасно слышали, о чем она говорила со своим боссом, ныне покойным. Ухмылялись, перешептывались. И угрозы ее в его адрес они тоже слышали. И охранник подтвердит, что она клянчила у него адрес босса.

И поэтому выходило, что избавиться от подозрений ей никак не удастся.

Что же остается? Явка с повинной? Не вариант. Ей никто не поверит. Свидетелей ее невиновности нет. А единственное доказательство — коробка, врученная ей Валерием Юрьевичем, — оказалась пустышкой. Нет, она не заглядывала внутрь. Не до того ей было. Она ее просто долго трясла возле уха и поняла почти сразу, что коробка пустая. В ней ничто не шуршало — ни странички, ни бумажечки, ничто не толкалось о бока и днище. Там вообще ничего не было!

Она вспомнила, конечно, куда она ее подевала. Посидела дома, в душноватой тишине, пожевала бутерброд, поговорила с Ражевой — и вспомнила, выстроив в ряд всю последовательность недавних событий.

Коробку Дина оставила на автовокзале, как сомнамбула, уехав из района, где проживал ее шеф, в камере хранения. Почему ее повлекло именно туда после визита к трем покойникам, Дина объяснить никак не могла. Просто она наконец все вспомнила: как вылетела на проезжую часть с вытаращенными глазами и вскинутой над головой рукой. Как она остановила частника и велела отвезти ее на автовокзал. Там она швырнула в пустую ячейку пустую коробку, потрясла ее у своего уха, не особо заботясь при этом, что ее могут увидеть. Села в машину, уже в другую, конечно. Доехала до своего района, уселась на скамейку — и почти умерла. Себя саму она в тот момент не ощущала, точно. И мысли ни одной у нее не было.

Зато теперь от них в голове стало тесно.

Коробка в камере хранения? А и пусть она там лежит! Когда ее припрут к стенке, загонят в угол, тогда у нее хоть что-то будет. На ней — на коробке этой — отпечатки Валерия Юрьевича должны иметься. Это слабый, но — аргумент в ее защиту. Больше-то ее защищать некому и нечему. Она попалась! И попалась скверно. Как, впрочем, и тогда — много лет тому назад…