Олигофрен

Гали Манаб, 2011

Автор проводит параллель между двумя социальными слоями населения: пересечение судеб – девочки из обеспеченной, благополучной семьи и мальчика, который был лишен всех человеческих благ с самого рождения.

Айгуль

Школу мы с братом Кайратом закончили на серебряную медаль. Немножко не дотянули до «золота». Оно и понятно. Мы с братом не хуже учились, чем золотые медалисты. Просто у тех родители оказались круче, чем наши. И на всех, как оказалось, не хватит золота. Одна из золотых медалисток заслуженно была наша одноклассница Сауле. Хотя она и дочь директора нашей школы. Надо отдать ей должное, Саулешка на самом деле очень умная девочка. Она очень серьезная, целеустремленная. В отличие от меня, она всегда четко знала, чего она хочет в жизни. Мама у нее работает главным врачом в нашей районной больнице. По специальности она — психиатр. И вот, сколько я помню Саулешку, она всегда мечтала стать врачом-психиатром, как мама. Несмотря на свои пристрастия к медицине, Сауле тоже ходила на занятия философии.

— Во-первых, мне это очень интересно, — говорила она, — во-вторых, широкий кругозор еще ни одному врачу не помешал. И вообще, моя мама говорит, что психиатрия — это не только медицина, это обширная наука, она включает в себя и философию, и психологию.

Сауле серьезно готовилась поступать в медицинский и к окончанию школы она заявила своим родителям, что тоже хочет поступать в Московский медицинский вуз. Она считала, что Московский мед — это круто, поступить в который, — честь, а не поступить, — не позор. Поначалу родители ее были против. Они уже «пристроили» ее в Астанинский мединститут, тем более у них там были связи. Но Саулешка как бы бросила вызов родителям, что она сама своими знаниями может поступить в вожделенный Московский мед. В конце концов родители ее, не без гордости, согласились с ее решением. Зная, что я хочу тоже ехать в Москву поступать, ее родители пришли к нам домой к нашим родителям, посоветоваться, как им лучше решить все вопросы с поездкой в Москву. Наши же родители, которые до сих пор отговаривали меня ехать в Москву, апеллируя это тем, что мне целесообразнее учиться вместе с братиком в одном вузе, в Астанинском университете, тем более, что там тоже есть факультет философии, неожиданно для меня, решили, что мамы, моя и Сауле, дочек везут в Москву. А Кайрата папа отвезет в Астанинский университет, поступать на юридический факультет.

И вот, наконец-то, наступил тот день, когда мы все вчетвером сели в самолет Астана — Москва. Счастью моему не было предела.

Москва меня поразила своими масштабами. Она меня, пожалуй, покорила в первую же минуту пребывания, прямо в «Домодедово». У меня появилось чувство, будто я «в прошлой жизни» жила здесь и теперь, через много лет отсутствия, вернулась к себе на Родину. И я для себя решила, что, несмотря на исход вступительных испытаний, независимо от того, поступлю я или нет, все равно останусь жить в Москве.

Я была в полной растерянности. Пока мы из «Домодедова» добирались до гостиницы, я, широко раскрыв глаза, что называется, во все глаза смотрела на «проезжающий» пейзаж за окном. Сначала перед нашими взорами были продолжительные леса, затем автобус въехал в город, и пошли высокие дома, коробка за коробкой, затем пошли красивые постройки разных времен. Красивые столетние дома сменялись новыми, модерновыми постройками. А когда мы доехали в самый центр города, наступил вечер, и словно фейерверком засверкали огни разных оттенков. Изобилие неоновых рекламных щитов по всей улице, ослепляющий своими огнями ряд фешенебельных ресторанов, игорных клубов приводили меня в неописуемый восторг. Вокруг было сказочно красиво, как в новогоднюю ночь. Я ощутила себя как в американском фильме, будто оказалась в самом Лас-Вегасе, в самом центре мировых событий, где жизнь бьет ключом. Не знаю, что мною двигало в тот момент, но меня окутало состояние эйфории, что я, казалось, даже забыла саму цель своего приезда в Москву. У меня было такое состояние, будто мечта моя уже сбылась и что мне больше ничего в жизни и не надо было. Я получила то, что хотела, — я в Москве. И я невольно задумалась, а надо ли мне поступать в университет. Надо ли мне это вообще, мое ли это, эта затея — поступать. Но мне предельно было ясно одно, мне надо, жизненно необходимо жить в Москве, в гуще событий. Быть частицей этого огромного мегаполиса. Эта мысль пугала меня. Я интуитивно не стала ею делиться с мамой, озвучивать ее, боясь реакции мамы.

Устроились мы в скромной гостинице. Обстановка номеров оставляло желать лучшего. Мамы решили снять два двухместных номера на сутки. Один заняли мы с мамой, а другой заняли, соответственно, Сауле с мамой. В планы родителей не входило долгое проживание в данной гостинице, они собирались нас устроить в студенческих общежитиях наших вузов, а там будет видно.

На другой день мы с мамой, позавтракав, поехали в университет городским транспортом. Для меня было все ново. И местная валюта, в которой мы путались. Любую цену мы в уме пересчитывали на наши казахстанские тенге, и где-то нас это приятно удивляло, но в основной массе своей цены нас огорчали. Москва все-таки оказалась дорогим городом.

Выйдя из гостиницы, сначала мы шли пешком до метро. Вооружившись схемой метро, мы сначала долго ее изучали, потом, немного порасспросив прохожих москвичей, мы более менее разобрались в маршруте гостиница — университет. Выйдя из метро «Университет», мы долго блуждали, опять таки расспрашивая прохожих, пока не дошли наконец-то до «стекляшки», как ее называли студенты МГУ, до корпуса гуманитарных факультетов.

Поднявшись на чуде строения — лифте, мы увидели, что работа в приемной комиссии кипела. В большой аудитории стояло много столов. На каждом столе стояли карточки с указанием соответствующего факультета. Мы заняли очередь среди абитуриентов, сдающих документы на «Философский». Желающих поступать на этот факультет, равно как и на другие, оказалось очень много. Здесь было много молодых людей и девушек, многих из которых сопровождали, как и меня, родители. У одной молоденькой девочки пришла, кажется, вся семья — мать, отец и даже бабушка. Я, если до этого и стеснялась, что меня мама везде сопровождает, то, видя это, мне стало немного даже смешно. Моя мама подошла к этой чете, чтобы пообщаться, она, так же как и я, подумала, что эта девочка такая же «скороспелка», как и я. Пообщавшись с матерью этой девочки, мама подошла ко мне и говорит:

— Доча, этой девочке уже 19 лет. Она уже третий раз поступает. Москвичка, медалистка. Говорят, бешеные конкурсы. В этом году она поступает, как стажница, у нее 2 года стажа работы, и, говорят, там другой конкурс. Надеются, что теперь-то, может, и поступит.

Нас обеих такая информация расстроила. Я подумала, если москвичка, да еще и медалистка подряд 2 года не могла поступить, то что же делаю здесь я? Ведь, ясен пень, что уровень знаний в Москве выше, чем у нас на богом забытой периферии.

Когда подошла наша очередь сдавать документы, девушка, принимавшая документы, спросила:

— Собеседование уже прошли?

— Какое собеседование? — спросила я, вконец растерявшись.

— Прежде, чем сдавать документы, девушка, надо обязательно пройти собеседование, — заявила она.

— А что это за собеседование, на какой предмет? — пришла на помощь мне мама.

— Понимаете, у нас такой порядок приема документов. Вы же понимаете, это все-таки философский факультет. Прежде, чем принимать абитуриентов, с ними проводится беседа сотрудниками кафедры на предмет, как вы говорите, определения общей осведомленности человека, на предмет его профориентированности. Сейчас идите в такую-то аудиторию, пусть с вами пообщаются, и, если вы пройдете собеседование, проходите без очереди, я у вас приму документы.

А в той аудитории, где проходят собеседование, очередь была еще больше, чем в ту, где принимают документы. Не знаю, что чувствовала мама, но мне стало по-настоящему страшно. Я почувствовала себя маленькой, не в смысле возраста, а в смысле значимости. Мне показалось, что я такая ничтожная, ничего на свете не знаю, ничего из себя не представляю, да еще лезу все туда же. И в то же время во мне проснулся спортивный азарт, как у спорного растения, кто кого. «Только не надо робеть, — уговаривала я себя, — и тогда все получится».

Когда я подошла на собеседование к преподавательнице, которую с ее научными титулами я мысленно вознесла до размеров интеллектуального монстра, у меня заметно подкашивались ноги и коленки предательски тряслись. Я к ней подсела, а она еще какое-то время, не поднимая головы, что-то писала. Тут зазвенел телефон, здесь же в комнате. Потом раздался громкий голос:

— Евгения Сергеевна, вас к телефону.

Преп подняла голову, извинилась передо мной, затем отошла к соседнему столу, взяла трубку и, не понижая голоса, начала разговаривать по телефону:

— Да, маленький… Правильно, правильно… Умничка… Только смотри не обожгись… Пока, любовь моя, у меня много работы, не мешай мне работать. Больше не звони. Я тебе сама потом позвоню. Пока.

Потом она вернулась на свое место и, обращаясь ко мне:

— Это мой сыночек, картошку пытается пожарить.

Я тут спустилась с небес на землю. Надо же, у «монстра» оказывается, тоже есть ребенок, который, как и все мы, все земные, картошку кушает. Меня это так поразило, и у меня в душе произошли значительные перемены. Я перестала ее бояться. И перед собой я уже видела не интеллектуальное светило, а просто женщину, причем такую же маму, как моя. Такую же ласковую и любящую.

Собеседование прошло, можно сказать, на «ура». Преп меня даже похвалила и написала «хорошую» резолюцию. Я вышла от нее такая одухотворенная, что мама даже прослезилась, когда я сказала, что меня похвалили.

Сдав документы, которые оказались в полном порядке, мы с мамой поинтересовались насчет общежития.

— Абитуриентам бесплатно общежитие предоставляется только с 25 июля, — сказала вежливо девушка, — но если вам пока жить негде, то в ГЗ можно снять комнату на двоих по коммерческим ценам.

— А что такое ГЗ, и по какой цене можно снять комнату, и на какой срок? — уточнила мама.

— ГЗ — это главное здание МГУ, высотное здание со шпилем. Идите туда, найдите штаб по обустройству абитуриентов, там вам все в подробностях расскажут, — вежливо ответила девушка. Она, видимо, студентка факультета, была в курсе всех дел.

Мы с мамой поблагодарили ее и пошли искать это ГЗ. ГЗ найти было нетрудно. Мы, не спрашивая никого, пошли по направлению устрашающего, величественного высотного здания со шпилем на крыше. Его, пожалуй, видно было отовсюду.

Заходя в ГЗ, мы обе, пожалуй, испытали некоторую робость и неуверенность. Но в то же время мама испытала какую-то гордость за меня. И она с надеждой в голосе сказала:

— Боже, помоги моей принцессочке поступить.

А я в этот момент испытала большую ответственность, которую возлагало это величественное здание всего лишь одним «молчаливым» видом, со смешанным чувством спортивного азарта и, в который раз за этот день, испытала чувство спорного растения, кто кого. Пожалуй, это чувство спорного растения преследовало меня с самого рождения, доказать всем, а прежде всего — себе, что я смогу, что я ничем не хуже других.

В штабе по обустройству абитуриентов на время вступительных испытаний нам предложили комнату в том же здании, по сходной цене, в два раза меньшей, чем в гостинице. Мама без колебаний сразу же согласилась. Она считала, что обстановка в университете будет предрасполагать меня к подготовке к экзаменам.

— В воздухе витает дух студенчества, — сказала она, — тебе здесь легче будет настроиться и сосредоточиться.

И устроились мы в святая святых, в самом ГЗ, в зоне «В», в комнате № 921. Поднимаясь на скоростном лифте, ощутив легкое головокружение, восторгаясь, я опять себя поймала на мысли, что я обязана оправдать доверие родителей и поступить в университет и что для меня такая вот шикарная обстановка должна стать чем-то само собой разумеющимся, в порядке обыденных вещей. Это было особое чувство. Не знаю, возможно, каждая провинциальная девчонка испытывает такие чувства, оказавшись в такой обстановке, — чувство растерянности, потерянности и в то же время чувство гордости за свою участь, и чувство огромной, немного даже путающей ответственности.

На этаже администратор, женщина пожилого возраста, выдавая нам ключи от комнаты, вежливо улыбнулась и сказала совсем по доброму:

— В добрый путь. Поступать приехали? Издалека?

— Из Казахстана.

— У нас много ребят из Казахстана. Они все такие умные. А эту комнату занимают аспиранты, но, пока они на каникулах. Идите, располагайтесь. Если что вам нужно будет, можете подходить ко мне, я вам все объясню, — любезно сообщила нам администраторша.

Блок, как его называли студенты, состоял из маленькой прихожей с тремя дверьми. Одна дверь вела в большую комнату, которую заняли мы с мамой, вторая дверь вела в другую, поменьше площадью комнату, а третья дверь вела в совмещенный санузел, с приспособлением по нужде и с душевой кабинкой, без ванны. Комнаты по отдельности закрывались на ключ, а санузел оставался всегда открытым для общего пользования жильцов двух комнат. Нас условия блока вполне устроили.

Ближе к вечеру мы поехали в гостиницу. Сауле с мамой были уже в номере. Они так же, как и мы, испытывали пугающее впечатление от увиденного в медакадемии.

— Представляешь, какой огромный конкурс в этот вуз, — делилась впечатлением Саулешкина мама с моей, — да это просто немыслимо. Там даже на платное отделение большой конкурс. Я в шоке от всего этого.

На Саулешкину маму больно было смотреть, она была в такой растерянности и разговаривала с трудом, давясь комком, подкатывающим к горлу при каждом слове.

— Саулешка, доченька, это глупо, бессмысленно подвергать себя таким испытаниям, — начала она уговаривать дочь при нас, — поехали обратно домой, пока не поздно. В Астане такой же вуз, ничем не хуже, там тоже готовят врачей. Я сама его окончила, и ничего, слава богу, уже сто лет работаю себе в удовольствие. Тем более тебе там помогут поступить, там все свои, там-то уж хоть какая-то надежда есть, что поступишь.

Но Сауле была непреклонна в своем решении.

— Мама, ну что ты расстраиваешься раньше времени? Ведь ничего еще не известно. Дай мне шанс хоть попробовать свои силы. Ну, даже если и не поступлю, это что, мировая катастрофа. А потом, сама ведь всю жизнь учила, что нельзя заранее программировать себя на негатив. Сама говорила, чтобы я исключила из своего лексикона слово «если». Давай заменим фразу «если не поступлю» на «когда я поступлю» и будем надеяться на лучшее.

Мать сидела молча, по всему ее виду было видно, что она против всего происходящего всеми фибрами души. Похоже, она вела борьбу с конфликтом, который разгорался внутри нее.

— Господи, зачем же я пошла на эту авантюру, — проговорила она, обращаясь к моей маме, ища поддержки с ее стороны, — зачем только я поддалась на ее уговоры поехать Москву покорять. Мне здесь все не нравится. Здесь все чужое, неродное. Жизнь другая, народ другой, деньги другие, даже язык и тот чужой. Я в полной растерянности, будто я выпала из жизни. Я теперь ни в чем не уверена, как никогда. Я не уверена не только в ее успехе, я неуверенна даже в себе, в каждом своем шаге.

Видя ее такое состояние, моя мама, обращаясь к нам сказала:

— Девочки, идите пока в наш номер, дайте нам поговорить.

Мы с Сауле молча вышли из номера. Сауле была расстроена, но спокойна. Меня поразила ее уверенность.

— Ну, как тебе Москва? — улыбаясь, спросила она.

— Супер, — ответила я восторженно.

— Вот и я о том же, — подмигнув заговорщицки, сказала она.

— Как я понимаю чеховских сестер! «… в Москву, в Москву!» — улавливаешь мысль?

— Еще бы.

— Я во что бы то ни стало останусь в Москве, — уверенным тоном сказала она. Это было не просто утверждение, это было решение.

— А если…

— Никаких «если». Ты-то не нуди, как моя мама, не порть мое эйфорическое впечатление, полученное от Москвы. Я ее такой и представляла. Она кипит, она горит, она пульсирует полной силой. Здесь жизнь бьет ключом, не то что в нашем родном, богом забытом ауле. Представляешь, как мы тут заживем. Мы будем столичными штучками — гордые, недоступные, образованные.

Импульсивно я заразилась ее оптимистичным настроением, и мы взахлеб, перебивая друг друга, стали делиться переполняющими нас впечатлениями. Меня Саулешка поражала своим энтузиазмом. И вообще, она оказалась совсем другой, чем в школе. В школе ее интересовала только учеба. Некоторые ее считали «тихой зубрилой», невзрачной на вид, не интересующейся ничем, кроме учебы. Целеустремленной она была всегда, но тут в ней что-то новое появилось. У меня появилось чувство, будто ее всю жизнь родители держали в ежовых рукавицах. Ну, еще бы, она же дочь директора школы, ей надо было всегда оставаться примером для подражания для всех остальных. Марку держать. А тут она словно вырвалась из золотой клетки. Она оказалась раскованной, уверенной в себе личностью, у которой не бывает проблем, у которой все решаемо. Я для себя ее открыла с другой стороной. В ней сочеталось несочетаемое — хулиганский нрав, авантюризм, и в то же время она оставалась умной, благовоспитанной девочкой. Кому б рассказать, что наша отличница, у которой за поведение безусловно стояла оценка «отлично», гордость нашей школы, на которую школа возлагала большие надежды окажется такой хулиганкой.

— Даже если и не поступлю, — заявила она, — я ни за что не вернусь домой. Я пойду работать. Какие наши годы, подруга! Подумаешь, годом раньше, годом позже, поступлю, в конце концов.

— А ты думаешь, родители тебе разрешат работать здесь?

— Разрешат, никуда не денутся. Я уже взрослая, мне скоро будет 18 лет. У меня своя жизнь. И как мне ее прожить буду решать я сама.

Я сидела, смотрела на нее и не узнавала. Она поражала мое воображение буквально с каждой фразой. А она опять, заговорщицки подмигнув мне, выдала:

— Не дрейфь, подруга, прорвемся.

— Откуда ты набралась таких выражений, что-то я тебя не узнаю, — сказала я удивленная.

— Это богатый, могучий, подруга, не все же время говорить на культурном казахском. — И тут она скорчила рожу и сонорным произношением, гнусаво заговорила по-казахски, — воспитанной девочке не подобает себя так вести.

Это она процитировала нашу классную руководительницу, биологичку. И мы обе расхохотались.

— Ладно, засиделись мы у вас, пойдем посмотрим, как там наши старушенции.

— Это моей маме почти 50, а твоя-то молодая еще.

— Все равно они для нас уже старушки.

— И мы такие будем когда-нибудь.

— Ну ты и философ. Конечно, будем, куда же мы денемся, но до этого еще очень и очень далеко.

Когда мы вернулись к ним в номер, наши мамы спокойно сидели, чаевничали, соблюдая весь ритуал казахского чаепития. Саулешкина мама на правах хозяйки номера разливала чай в пиалушки маленькими дозами, т. е. с величайшим уважением к гостье. По правилам чайного ритуала у казахов чай разливается маленькими дозами, на пару глотков. Это чтоб чай не успевал остыть, во-первых, а, во-вторых, и самых главных, чтобы была возможность подчеркнуть уважение к гостю многократным наливанием чая, т. е. проявлением повышенного внимания к нему. Таким образом подчеркивая особое расположение своим столь частым вниманием. А если, не дай бог, хозяйка или тот человек, который разливает чай, нальет гостю чаю больше половины пиалы, то это будет означать неуважение, проявленное относительно гостя.

Обычно процесс разливания чая гостям возлагается на невестку дома. Это своего рода тест — проверка невестки, какая она хозяйка, насколько она внимательна к гостю или к гостям. Это очень сложный процесс, особенно, когда много гостей. Хорошая хозяйка должна наливать понемногу чая и должна успевать всех гостей обслужить вовремя. Не дай бог, какой-нибудь гость засидится с пустой пиалой в ожидании очереди, пока его обслужат, это будет означать, что хозяйка неорганизованна, т. е. плохая хозяйка. Этому процессу молодые невестки обязательно обучаются свекровью, чтобы не ударить лицом в грязь при приеме многочисленных гостей и не опозорить дом. За этим процессом тщательно следят все участники чайного стола, тем самым устраивая экзамен хозяйке дома. А затем, после приема, гостями этот процесс еще и обсуждается.

Да, чайная церемония у казахов, пожалуй, похлеще, чем у китайцев.

Вообще, у казахов очень много таких вот ритуальных процессов. Казахи вообще ритуальный народ. Вот такая вот национальная особенность. Судьба казашек, в частности, казахских невест, вообще очень сложная штука, нагроможденная всякими национальными ритуалами. Поэтому воспитанию девочек, будущих невесток, придается большее значение, нежели к воспитанию мальчиков. С молоком матери девочка-казашка усваивает все сложности тернистого пути от девочки до становления ее женщиной, проходя многочисленные испытания.

Среди молодежи в Казахстане, в частности, в кругу моих подруг, были такие приколы относительно всех этих ритуалов. Я училась в русской школе, может, поэтому мною и моими подругами высмеивались все эти вычурные сложности в воспитании женщины. Например, приходя в гости к той же Сауле, или, наоборот, когда, допустим, она приходила ко мне в гости, мы, наливая чай, смехом всегда уточняли, как налить чай, с уважением или без. И, как правило, мы, конечно, предпочитали разливание чая «без уважения», т. е. полную чашку, как это общепринято у всех европейских народов.

Посмотрев на идиллию, царящую в номере, Саулешка улыбнулась и, обращаясь к женщинам, спросила:

— Кто же из вас психиатр, я не поняла?

И, обращаясь к моей маме:

— Вы волшебница-целительница. Как это вам удалось за такой маленький период времени успокоить мою мамочку?

А потом подошла к своей маме, обняла ее и ласково заговорила:

— Мамочка, как я рада, что ты успокоилась. Порадуйся за меня, все же хорошо. Документы сдали, теперь твоя дочь в поте лица будет готовиться к экзаменам. Глядишь, и глазом не успеешь моргнуть, она уже будет студенткой прекрасного вуза.

— Дай-то бог, доченька, — ласково ответила ее мать.

Затем, попрощавшись с ними, мы с мамой стали собираться в ГЗ. Саулешка с мамой намеревались жить в гостинице до конца всех ее экзаменов. В медакадемии общежитие могли предоставить только абитуриентам, а Саулешка с мамой, конечно же, хотели быть вместе.

На следующий день мы с мамой вышли на разведку местности, т. е. ГЗ. Все началось с того, что мы вышли позавтракать где-нибудь. Мы собирались выйти в город. В холле мы встретили администратора. Она приветливо нам улыбнулась и поинтересовалась:

— Далеко уходите?

— Собрались пойти позавтракать где-нибудь. Вы не подскажете, где поблизости можно было бы нам перекусить? — охотно вступила с ней в разговор моя общительная мама.

— Конечно, подскажу, — отозвалась добродушная администраторша, — сейчас спуститесь на первый этаж, там есть хорошая столовая. Там прилично кормят, и цены относительно недорогие. Столовая рассчитана на наших бедных студентов. Мы все там питаемся и не жалуемся на качество подаваемых там блюд. Сейчас там можно поесть горячую кашу, выпить горячего кофе.

Нас немного удивило и обрадовало, что далеко не ходить. Мы спустились на первый этаж. В длинном коридоре, ведущем в столовую, мы обнаружили большую парикмахерскую с косметическим и педикюрным кабинетами, далее отдел почты с переговорным пунктом, кучу маленьких магазинчиков-бутиков, где продавалось все необходимое для жизни, ряды киосков бывшей когда-то «Союзпечати», где продавались свежие газеты, журналы.

Столовая была большая, чистая и светлая. Столы просто сверкали безупречной белизной скатертей. И действительно был большой выбор подаваемых блюд, несмотря на раннее утреннее время. Мама заказала себе, традиционно, яичницу с беконом, которую тут же при нас и приготовили. А у меня глаза разбежались от изобилия молочных каш на любой выбор. У нас в семье, как у всех обычных казахов, не принято готовить молочную кашу. Даже в детсадовском возрасте нам с братиком не особенно готовилась молочная каша. Может быть, поэтому у меня чувство недоеденности молочной каши сохранилось еще с детского сада. И я тут решила полностью оторваться, заказав себе пшенную и рисовую кашу сразу. В свежести и хорошем качестве продуктов у нас не было сомнений. И действительно, все было вкусным. Завтраком и обслуживанием персонала пищеблока мы остались довольны.

— Вот что значит интеллигентная среда, — сказала мама, комментируя увиденное.

— Да, культура здесь на уровне, — согласилась я.

В нашу сельскую столовую у себя в поселке я никогда не ходила. Во-первых, в этом не было необходимости. Во-вторых, даже когда я проходила мимо столовой, меня тошнило от одного только запаха, исходящего от кухни. Там всегда почему-то пахло жареным луком, едким горелым хлопковым маслом. И от завсегдатаев этой столовой за версту пахло пивом, запахом дешевого табака, смешанным с запахом не то бензина, не то солярки, потом рабочих, водителей дальнобойщиков и трактористов. И у меня невольно слово «столовая» вызывало ассоциации с такой неприглядной картиной из неприятно пахнущей толпы рабочих.

Теперь же, после посещения студенческой столовой ГЗ, у меня, пожалуй, мнение о столовых изменилось в корне.

После столовой мы с мамой продолжили «экскурсию» по ГЗ и нашли много интересного. Меня больше всего впечатлил ДК МГУ. Я вспомнила увиденное интервью по телевизору у Алексея Кортнева, который когда-то был студентом и свою творческую карьеру когда-то начинал со сцены именно этого ДК. Помню, меня тогда приятно удивила его причастность к такому вузу, как МГУ, вопреки мифу о том, что все люди отечественного шоу-бизнеса, как правило, в большинстве своем необразованные, а подчас даже совсем круглые невежи. Как Саулешка утверждает, шоу-бизнес переполняют одни быдла, в силу лишь своих денег.

В общем-целом у нас создалось впечатление, что ГЗ является «государством в государстве». Здесь можно жить, не выходя на улицу и причем не боясь оказаться «за бортом». Здесь жизнь била ключом.

И теперь моя единственная задача на сегодняшний день — это ударная подготовка к экзаменам, к которым я приступила в тот же день.