Ее звали Лилия. Москва, 2024 г.

Гарегин Данелян

Это книга о судьбе человека, о моей судьбе, без фантазий и прикрас. Книга о взлетах и падениях, об успехах и неудачах. Книга о дружбе и предательстве, безмерной любви и горе, это книга о жизни.

Глава 3

После смерти отца в августе 1982 года Татьяна попыталась вернуться, но я подал на развод… Она жива и здорова по сей день и утверждает, что всю жизнь любила и любит только меня. Дочь, Гаянэ, жила с матерью до самой войны в Абхазии 1992 года. В то время я работал на базе Атомного флота Мурманска, так что алименты под 180 рублей позволяли ей не напрягаться. С началом войны она уехала на Украину к родственникам. Покупала на одном рынке, продавала чуть дороже на другом, так и жили. Впоследствии при организации своего бизнеса здесь, у меня в Подмосковье, этот горький опыт Гаянэ очень пригодился. Но тогда, когда алименты стали приходить обратно, я встревожился. Мне удалось найти их в Донецке у родственников. Я поехал к ним и по просьбе Татьяны купил им двухкомнатную квартиру в городе Снежном. Война в Абхазии закончилась, наступило лето, и Татьяна, бросив квартиру, взяла дочь и поехала обратно в Сухуми.

В послевоенной Абхазии не было ни еды, ни работы, вместо паспорта — справка, почта не работала… Молодой девочке жить там было не только трудно, но и опасно. Тогда Татьяна приняла самое правильное в своей жизни решение — она по моей просьбе отдала Гаянэ мне. Так она и живёт здесь, рядом со мной, в своём доме, в своей семье с двумя прекрасными сыновьями, и у неё всё хорошо.

Но вернёмся в год смерти моего отца. Я уже писал, что работал на железной дороге. Место моей работы находилось в железнодорожном депо; там кучно проживали цыгане. На общем фоне были заметны три сестры, всем им было лет по восемнадцать — двадцать три. Старшая — высокая, крупная, её звали Лулуджи; младшая — Луиза, светловолосая, голубоглазая красавица, мы при возможности общаемся с ней и по сей день; и средняя — Фатима, высокая, стройная, с волосами, как из рекламы шампуня «Лошадиная сила». Они порой заходили ко мне на работу и просили позвонить. Так мы и подружились.

В тот период после предательства Татьяны я вообще потерял веру в любовь, в женщин. Они, эти сёстры, были совсем другими, не такими, как те девушки, с кем я общался до встречи с ними. Постепенно наша дружба стала крепнуть, мы стали вместе ходить в ресторан. Я чувствовал себя цыганским бароном. Гости ресторана присылали нам напитки и просили, чтоб девушки станцевали. Это был праздник для всех.

Постепенно мы с Фатимой стали сближаться, к тому времени отец умер и я был холост. Она полюбила меня, и мне она стала дорога; мы потеряли голову, это было лишь раз… Мы понимали, что совсем разные и жизнь наша не пересекается, поэтому решили забыть о происшедшем и остаться друзьями, но судьба решила иначе — Фатима забеременела. Я пошел к её отцу просить её руки. Как это было? Пусть ваша фантазия вам подскажет; но я забрал её к себе в дом. Окружение совсем неоднозначно восприняло наш союз, но мы были вместе и были счастливы. Часто ездили к её родителям, где собиралось достаточно много цыган, ведь у неё было ещё три родных брата, друзья, соседи. Мы сидели у костра, на котором в котелке варился кофе, пели песни, ели хабэ — так по-цыгански называется еда. Я усиленно изучал цыганский язык и делал успехи; этим языком я и сейчас неплохо владею.

Роды были тяжёлые, сухие… Мы стояли у роддома и ждали. Вышла медсестра и своей коллеге на армянском сказала, что ребёнок жив, но с ним что-то не то; откуда ей было знать, что среди цыган затесался армянин… Мальчик был хорошеньким, светленьким, очень похожим на меня. В какой-то момент его жизни казалось, что тревога была ложной, но… Когда ему было около месяца, ребёнок перестал спать и не переставал плакать… Поход в поликлинику ничего не дал. На затылке малыша появилась опухоль в виде торчащей кости… Теперь стало ясно: сухие роды, неудачно наложили щипцы и раздавили череп. Я не акушер и могу ошибаться, но ничего иного на ум не приходило. Малыш был обречён. Тёща забрала малыша к цыганам, и они стали пытаться своими методами спасти только начинающуюся жизнь. Ночью собрали птичий помёт, смешали его с водкой и какими-то травами, обтёрли малыша, но всё было тщетно, он не переставал плакать. Мы, мужчины, сидели в одной комнате, а из соседней непрерывно раздавался детский плач.

Вот тут пора вспомнить о той моей «странности», приобретённой после галлюцинаций. Не знаю почему, я встал и пошёл за ребёнком. Невзирая на возражения цыганок, ведь такое у них просто неприемлемо, я взял его в руки, и он сразу перестал плакать… С ним на руках я вернулся к мужчинам. Не знаю, сколько времени я так сидел; подошла сестра Фатимы Лулуджи и предложила забрать ребёнка, ведь он, казалось, безмятежно спал. Я сказал, что он у неё будет плакать, она не поверила, и зря; он сразу заревел. Я прижал его к своей груди — он вновь успокоился. Умер он под утро у меня на руках, так ни разу больше не всплакнув. Похоронили его рядом с моим отцом.

Тот случай привёл всех цыган в полное недоумение. Объяснения этому тогда не нашли ни они, ни я; впрочем, никто и не искал. Эта моя особенность проявлялась сама по себе: просто в какой-то момент у меня появлялась уверенность, что дальше будет только так, а не иначе.

Мы с Фатимой. 1984 год

Казалось, нас с Фатимой больше ничего не связывало и можно было разбежаться, но горе сблизило нас. Мы продолжали жить вместе, и через год у нас родился здоровый малыш. Назвали его Эдуардом в честь моего двоюродного брата, которого я очень любил. Эдик был необыкновенным малышом: в два с половиной месяца он твёрдо стоял на ногах, пока я надевал на него ползунки, а в пять месяцев был ростом и весом с годовалого ребёнка. Самое поразительное, что когда он плакал, то звал не маму, а папу!

Фатима с Эдиком и её сестра Луиза с сыном (в коляске)

И несмотря на то, что сейчас это уже 40-летний цыган, он очень внимательный и уважительный сын. Такое впечатление, что Фатима передала ему свою любовь ко мне.

Я не отпускал её на заработки вместе с сёстрами, которые торговали жвачкой, чёрным перцем и иным дефицитом на центральном проспекте рядом с нашим домом. Их гоняла милиция, забирала, а я не мог позволить моей Фатиме быть среди них. Ей ничего от меня не нужно было, только чтоб я БЫЛ, неважно какой; она любила меня. Я мог бы сидеть дома и ничего не делать, если бы дал ей свободу, но я не мог. Я работал всё больше и в конце концов сломался — денег катастрофически не хватало. Вегетососудистая дистония. Я был как выжатый лимон, давление моё с трудом достигало 60 на 90, а по большей части было 40 на 80; я не мог утром подниматься на работу; подняться на второй этаж для меня было нелёгкой задачей… Я слёг… К тому времени у нас родился ещё один сын, и ситуация стала безвыходной.

Мать с сестрой звали меня к себе. Полгода в море, потом полгода дома — было заманчиво: посмотреть мир и заработать деньги. Дом, в котором мы жили, принадлежал матери. На время моего отъезда Фатима с детьми вернулась к родителям, где я в строящемся доме сделал ремонт в двух комнатах и обставил их всем необходимым. Она стала зарабатывать. С тяжёлым сердцем я уехал на Север. Многие осудят меня, но не торопитесь кидать в меня камни; это история с хорошим концом. У меня тогда не было иного выхода. Я не мог жить её жизнью, а она — моей.

Конец ознакомительного фрагмента.