Святой из тени

Гарет Ханрахан, 2020

На Гвердон надвигается Божья Война. Безумные боги Ишмиры идут рушить храмы, убивать чужих святых и присваивать души. Ишмирский шпион пробирается в город в поисках Божьей Бомбы. Он сопровождает мальчика-святого, посвященного Ткачу Судеб. Великие Дома и разведка Хайта соперничают за право сотрудничать с Гвердоном. Эладора Тай избегает внимания богов, ведь святость – это не благо, а мука, разрушающая душу и тело. Но, несмотря на это, ей предстоит сыграть в войне ключевую роль и сжать в руках пылающий меч.

Глава 1

Если бы у Сангады Барадина был сын, то его кости лежали бы сейчас где-нибудь в развалинах Севераста. Может статься, проклятье богатства, насланное Благословенным Болом, превратило бы его в кричащее золото, или его проткнула бы пика из лунного света. Даже если бы он пережил вторжение, то, вероятно, был бы убит в дикой жертвенной оргии, когда банды боевых жрецов прочесывали улицы, вырезая целые районы согласно похоронным обрядам того или иного бога. Шпион видел, как святоши толкали изукрашенные резьбой баки — из переполненных резервуаров выплескивались морская вода и кровь, в них людей топили, поклоняясь Кракену. Для Благословенного Бола братские могилы усыпались монетами. Царицу Львов чтили каннибальскими пиршествами. Даже нашелся способ ускорить небыстрое бальзамирование Ткача Судеб — мумификация проходит чересчур долго, но импортные гвердонские алхимические консерванты могли за минуты сотворить то, на что в Папирусных Гробницах уходили годы.

Если бы у Сангады Барадина был сын, то мальчик был бы мертв.

Но хотя шпион и не Сангада Барадин, а мальчик в одной с ним каюте — не его сын, в течение этого путешествия с южных земель в Гвердон он звался Барадин, а мальчуган — Эмлин. Малому где-то одиннадцать или двенадцать, однако изредка из глаз его выглядывало нечто куда более старое.

Когда его представили шпиону, у мальчика не было имени. Его имя забрали в Папирусных Гробницах.

Сангада нарек его Эмлином. Это означало «паломник» на языке Севераста.

Вжиться в роли беженцев с Божьей войны было легче легкого для обоих. Ходи, будто внутри пуст. Не повышай голос, дабы не привлечь внимания никакого безумного божества. Дрожи, когда погода меняется, когда сквозь тучи пробивается солнце, когда раздается слишком громкий, слишком выразительный шум. Шарахайся от знамений. Мужчина, которого зовут не Сангада Барадин, и мальчик, которого вообще никак не зовут, прибыли на борт парохода неделю назад и взошли по сходням, склоняя головы вместе с толпой прочих уцелевших. Связи Сангады и богочеканное золото снискали им отдельную каюту.

Свыкнуться с ролью отца с сыном было труднее. Сангада не занимал официальной должности в Ишмирском разведывательном корпусе. Не был он и жрецом Паука — Ткача Судеб. И, если на то пошло, прежде и отцом-то не был.

— Я — избранник Ткача Судеб, — провозгласил Эмлин первой ночью в море, когда они остались одни в каюте. — Твоя судьба уже спрядена, Икс-84. Нить твоей жизни в моих руках, и тебе следует мне подчиняться. — Подростковый голосок дрогнул, воспроизводя слова, которым его учили в храмах. Мальчишка мелок для своих лет. Темноволосый, темноглазый, бледный от проведенных в Папирусных Гробницах лет. Он гордо выпрямился, как подобает тому, кто твердо уверен в своей избранности.

Сангада склонил голову и торжественно произнес:

— Моя жизнь в твоих руках, юный хозяин, но вне каюты я — Сангада Барадин, а ты — мой сын. И я тебе здорово влеплю, вздумай ты болтать без разрешения.

Мальчик нахмурился, лицо побагровело от гнева, но, прежде чем он успел что-то произнести, шпион добавил:

— Вживайся в личину, юный хозяин. Ткачу Судеб угодно хранить тайны, покрытые тенью. Никто вне этой каюты не должен знать правду. Лишь мы с тобой.

И после этого шпион не раз видел на лице мальчика тайную гордость, когда тот притворялся сыном Саганды.

Эмлин, слыхал шпион, вырос в ишмирском монастыре, хотя и не был ишмирцем по рождению. Семья погибла в Божью войну; его, как и многих других осиротевших после войны, приютила церковь. По утрам он передавал шпиону такое, что никак не мог узнать сам; Паук нашептывал ему на ухо во сне, принося издалека разведсводки. Наверняка другой мальчик или слепая старуха, а то и молодой боец или еще какая душа, отягощенная гармонией с божеством, согбенно сидит в молитвенной келье в Папирусных Гробницах, отправляя сведения через эфир.

Это отчеты о ходе военных действий, о наступлениях и разгромах. Ишмирская армада повернула на север. В направлении владений Хайта, давнего соперника Ишмиры, — может быть, последней настоящей угрозы. В направлении Лирикса, драконьего острова.

Гвердон тоже лежит к северу. Хотя Эмлин ни разу не высказывался прямо, шпион сделал вывод, что боги Ишмиры опасаются открыто бросать Гвердону вызов. Они страшатся рожденного в алхимических горнилах оружия и одновременно встревожены, не попадут ли орудия погибели богов в руки враждебных государств.

В уединении тесной каюты шпион и мальчик без конца ворошили свои задумки — как незамеченными проникнуть в город и что делать, когда они туда попадут. Они оба ведать не ведали о планах разведслужбы на них после прибытия — кроме установки контакта с уже внедренными ишмирскими соглядатаями. Эмлин предугадывал свою роль в передаче флоту текущей обстановки. Шпион же — пока что только курьер, озадаченный лишь провозом Эмлина через посты гвердонских духовных инспекций. Чужеземные святые в городе строго воспрещены.

Порой они подслушивали разговоры, что сцеживались сюда с палубы наверху. Шпион уплатил лишку за отдельную каюту, а еще больше отвалил за то, чтобы им не задавали вопросов. Их пара не мозолила глаза, и о них забывали.

На четвертый день после выхода из Маттаура Эмлин за завтраком спросил его про Севераст.

— Ты когда-нибудь посещал ваш храм Ткача Судеб? — произнес он с набитым фруктами ртом. Просыпаясь, он был постоянно голоден.

Шпион знал, что Сангада Барадин посещал этот храм много раз. Тот человек промышлял контрабандой, а Ткач — божество — покровитель воров и мошенников, равно как и шпионов. Барадин небось заходил в роскошный храм Многорукой — северастской богини торговли, а потом топал через рыночную площадь и проулки медины — старого города, лавировал среди танцовщиц, глотателей огня, дымовидцев, уличных зазывал, продававших все виды увеселений. Храм Паука в Северасте располагался под землей, укромно и незаметно, и соединялся с поверхностью дюжиной витых лестниц. И каждый раз только одна из них открыта была для прохода. Чтобы попасть в храм, Сангада Барадин должен был знать, какая из лавок в медине представляла собой в этот день парадную Ткача Судеб. Он платил нищим и приобщался у них к тайнам улиц.

— Раз или два ходил, — подтвердил шпион.

— Наверно, славный был храм, — сказал Эмлин, — пока не стал разбойничьим логовом.

— Воры всегда были священны для Паука в Северасте.

— Но не в Ишмире, — категорически заявил Эмлин. Повторил то, чему его научили.

«Нет, — подумал шпион. — Не в Ишмире. Паука почитали в обоих краях, но по-разному. В Северасте он был божеством подземного мира, ему молились бедняки и обездоленные, убогие и безутешные. В Ишмире, безумной, жестокой Ишмире, Ткач Судеб входил в их воинственный пантеон и был задействован для нужд военных кампаний. Тамошний Ткач — бог секретов, пророчеств и стратегических замыслов. Бог окончательных решений, Судьбоед, вытравливатель последней надежды».

— Храм был прекрасен, — подтвердил шпион. — Весь в завесах теней, ни один алтарь или молельню не отыскать, пока до них не дотронешься. Я…

— Я не вижу теней, — вмешался Эмлин. — Любая тьма для меня — это свет.

Глаза его замерцали, и до шпиона дошло, что мальчик вообще никогда не спотыкался в полумраке каюты. Бешеные фанатики Паука обобрали его, лишив восхитительных оттенков сумерек, нежности темноты — и способности сомневаться.

Той ночью, пока мальчишка спал, шпион вспоминал пожары в Северасте. Как горящая медина рушилась и проваливалась в храмовые полости в основании города, как выли бледные провидцы, когда их застигал солнечный свет. Как прелестную, исполненную тонких смыслов загадочность храма раздела и заголила самоуверенная грубость разрушений. Той ночью, пока мальчишка спал, шпион разглядывал его в темноте и грезил о мести.

Сангада Барадин — слишком длинное имя для торопливого гвердонского наречия, поэтому команда звала его Сан. Корабль именовался «Дельфин», и шпиону на ум приходило немного менее подходящих имен. «Сердитый Бегемот» или «Кривая Бадья» соответствовали бы куда лучше. Подгоняемое ревом вонючих алхимдвигателей судно в охотку перло сквозь волны, вспарывая свой путь через океан.

Икс-84 не был на «Дельфине» единственным пассажиром; на палубе жалась пара дюжин других, и полно еще сидело внизу, в трюме. Большинство пришлых из Севераста, некоторые из Маттаура, Халифатов или более отдаленных земель. Одни бубнили молитвы побитым богам. Другие молчали, пустоглазо пялились на ровный горизонт, ища где-то там спасение и смысл.

По-видимому, «Дельфин» был грузовозом, а не пассажирским лайнером, и гвердонский причал он покидал полным алхимического оружия. У корабля двойной корпус из упрочненной стали, на него нанесены обережные руны, местами поросшие ржавчиной и ракушками, чтобы груз смерти надежно сохранялся до прибытия. Шпион прикидывал — так ли все это необходимо. Судя по разгоранию Божьей войны, рано или поздно ею будет поглощен весь мир, каждая живая душа попадет в голодные челюсти сумасшедших божков. Если такова суть, то разве важно, где сработают эти алхимические бомбы? Единственная разница между полем сражения при Маттауре и каким-нибудь гвердонским рынком лишь во времени.

Времени и деньгах. Хозяин корабля существенно заработает, продав бомбы, что грохнут на поле боя, и существенно разозлится, если бомбы сработают в Гвердоне на рынке. Шпиона поразило, что хозяин уникально схож со своим судном — оба одинаково уродливы; для обоих окружающий мир — преграда, сквозь которую нужно пробиться; и оба закованы в железные корпуса, чтобы предотвратить утечку заключенного внутри яда. Зовут хозяина Дредгер, на нем все время эта защитная броня с вентилями, фильтрами и патрубками, ни дюйма голой кожи наружу. Его руки — увесистые краги с кургузыми пальцами; лицо — маска с линзами, креплениями и сопящими воздуходувами. Среди команды поговаривали, будто бы Дредгер за много лет подвергся воздействию стольких химических веществ, что его плоть насквозь пропитана токсинами и он взорвется облачком ядовитого газа, как только снимет герметичный костюм.

Пронаблюдав за Дредгером последние несколько дней на пути к северу, шпион выдвинул другую теорию — с Дредгером вовсе ничего дурного не приключалось, а его броня — деловая уловка. Определенно, она защищала Дредгерову нишу по сбору алхимических отходов и переработке невообразимых боеприпасов, состряпанных гильдиями Гвердона. Кто захочет входить в эту отрасль, если цена успеха наглядно начертана на истерзанной плоти лидера рынка?

Сангада Барадин годами вел с Дредгером бизнес, но лично с ним не встречался. Они обменивались письмами и посыльными, и внедренные люди шпиона много лет перехватывали и читали их переписку. Он чувствовал, будто знает Дредгера не хуже самого Сангады Барадина и имеет не меньше прав, чем купец, на дружбу с его поставщиком. В глазах Дредгера — скрытых под линзами противогаза — шпион и есть Сангада Барадин, значит, взятие таких обязанностей на себя вполне обоснованно.

Дредгер облокотился о борт рядышком со шпионом. Какой-то клапан на спине зашипел и выплюнул струйку пара, когда он немножко расслабил осанку.

— Сан, — проговорил он, — не раскидывал ли ты умом, чем намереваешься заняться, когда доберешься до Гвердона? Я мог бы тебе кое-что подыскать, если есть желание.

— Какого рода работу?

— Про цеха даже не думай. Для такого дерьма есть каменные люди. Нет, я скорее прикидывал… как насчет продаж? У тебя ведь должны остаться на примете какие-нибудь знакомые на юге из тех, кто не погиб. А раз они не погибли, то купят товар, верно?

Шпион рассмотрел предложение, взвесил, испытывая баланс, как фехтовальщик новый меч. С одной стороны, для Сангады Барадина это правдоподобный следующий шаг, призванный обеспечить его платформой для операций. С другой стороны, ему хотелось всецело прочувствовать город, и связывать себя первым попавшимся предложением было бы неверным ходом. Бежать навстречу цели сломя голову означает выскочить на минное поле. Он должен заходить с тыла.

— У меня есть несколько, хм, просроченных дел — ими надо озаботиться в первую очередь, дружище. И я сумел забрать из Севераста немного денег, поэтому несколько недель продержусь. Но спасибо, возможно, я приму твое предложение, если вакансия сохранится еще некоторое время.

— Непохоже, что война идет к завершению.

— Будет ли хлопотно провезти в город деньги?

— Зависит от того, попадешься ли ты на глаза таможенным досмотрщикам. Ты же не слишком верующий, правда?

— Не особо.

Дредгер указал на одну беженку, женщину средних лет, которая везла из разграбленного города изрядный набор маленьких глиняных идолов. Борясь с корабельной болтанкой, она читала им молитвы. Танцору и Кракену, Благословенному Болу и Ткачу Судеб.

— Иноземных святых бдительно отлавливают. В Гвердоне никому нет дела, каким богам ты молишься, лишь бы боги не отвечали взаимностью, — сказал Дредгер. — Особенно боги Ишмиры.

— Боги Ишмиры были и богами Севераста, — сказал шпион. — В Северасте тоже стояли храмы Царицы Львов, где отправляли те же самые обряды.

Линзы на шлеме Дредгера щелкнули, повернулись на шарнирах, фокусируясь на шпионе.

— Так что же случилось? Отчего боги ополчились на Севераст?

— Ополчились? Не знаю, не знаю. Святые Царицы Львов воевали на обеих сторонах долгое время. По-моему, те, кто утверждает, что боги сошли с ума, правы. А сумасшедший, бывает, спорит сам с собой. — Взгляд шпиона привлекла далекая туча. Она двигалась по небу против ветра. — И не надо валить все на богов. Если колесницу понесет и она переедет ребенка, кто виноват — возничий или лошади?

— Родители, — буркнул Дредгер.

— Кстати, о родителях, — проговорил шпион, — мой мальчик слегка… тронут богом. Вашей городской страже можно дать взятку?

Внутри шлема Дредгера забулькало, словно он задумчиво присосался к какой-то трубке.

— Мудрено, сейчас стало очень мудрено. — Он покачал головой. — А в моем положении, Сан, непозволительно дразнить дозор, протаскивая тебя в город.

Его прервал матрос из команды:

— Хозяин, к западу корабль. Боевой хайитянец. — Мореход подал Дредгеру подзорную трубу и тот изучил корабль.

— Курс прежний. У нас нет распрей с Хайтом. И ничего стоящего конфискации на обратном пути, эх?

— Видишь что-нибудь вон в той туче? — спросил шпион. Дредгер размашисто крутанул трубой, всматриваясь в темную кляксу на горизонте.

— Ни шиша. А что?

— Просто странное чувство.

Голоса богомольцев зазвучали громче. Несколько беженцев сгрудились на палубе вокруг женщины с глиняными образами. Один из идолов задвигался, глина превратилась в чешуйчатую плоть. Щупальца Кракена выбрались из землистого плена и забарабанили по палубе. Побочное чудо.

— Дредгер!

— Вижу! Поворачивай! Поворачивай!

Они опоздали. Туча ринулась наперерез хаитянскому боевому кораблю, а они оказались как раз промеж двух противников. Двигатели «Дельфина», переброшенные на полную мощь, взревели и пахнули дымом, но лопасти не находили упора во внезапно остекленевшей воде. Чудесное знамение сковало волны, поймало грузовоз, преподнося их враждебному богу. Вода сделалась неестественно тихой и прозрачной на милю в любую сторону. От грозовой тучи до хайитянского корабля пробежала ледяная дорожка. Шпиону было видно морское дно сквозь тысячу фатомов невероятно чистой воды.

Там скручивались ужасные щупальца, такие же, как у глиняного образа, только в десять тысяч раз больше.

— ПОВОРАЧИВАЙ! — ревет Дредгер. В ярости он подхватывает идолов той женщины и швыряет их за борт. Они падают на морскую гладь и не тонут.

На палубе появляется Эмлин.

— Ступай назад! — кричит шпион. — Сиди внизу! — Мальчик отходит, не до конца прикрывая дверь. Таращится на преобразованное чудом море.

Боевой хайитянец прозевал опасность. Корабль стар — парусный фрегат, приспособленный, как сумели, под рискованные задачи Божьей войны. Рифленая рунами броня закалена против чудес небольшого размаха. Пушка заряжена флогистонным снарядом. Несомненно, ключевые бойцы в той команде — неусыпные, их души прикованы к телам, значит, смогут сражаться, невзирая на смерть и расчленение. Корабль отворачивает, подставляя бортовые орудия к источнику угрозы.

Над «Дельфином» и рядом с ним проносится шторм. Стеклянная вода полосуется на острые волны, они скребут по палубе, кромсая всех на пути в красные клочья. Немолодая женщина над фальшбортом тянется за своими идолами. Падает навзничь и голосит — руки обезображены, в крови. Ветер хохочет в уши, и над головой по небу просвистывает призрачная фигура.

Ну, конечно. Где-то в воздухе ишмирский святой, средоточие божественного взора. Кракен и Облачная Роженица необъятны, как море и небо; боги избирают смертных каналами для своих энергий в смертном царстве. Дредгер, шатаясь, пересек палубу, крича на рулевого. Шторм миновал, и если они сумеют сползти с этого зараженного океанского пятачка, может, и смогут уйти. Под взвизги двигателей «Дельфин» боролся с водой, которая перестала ею быть. С творением Кракена. Все равно понемногу они продвигались…

…И вот над ними навис хайитянский корабль, можно добросить копьем. Буря завихрилась, еще подталкивая «Дельфин» к боевому фрегату. Гавкнули пушки, и шпион бросился на палубу, как только над головой прогремел залп.

К чести хайитянских канониров, «Дельфина» не задел ни один выстрел. Флогистонные снаряды разорвались в грозовых тучах наверху, стеля сверкающие ленты — это алхимическая субстанция запалила облачную взвесь, морскую воду, а заодно и простой чистый воздух.

Кракен восставал из пучины, но ему не хватило места между «Дельфином» и боевым хайитянцем. Смыкая щель меж двумя судами, моряки Хайта удержали гигантского противника на месте, закрывая одно направление атаки. Они прикрыли себя кораблем Дредгера.

Чудовищные щупальца поднялись из стеклянной океанской глади за дальним бортом хайитян, и пушки на той стороне ответили как по-писаному.

Святой-кракен заорал. Одно горящее щупальце махнуло по палубе хайитянца, сшибая в океан матросов, орудия и все, что смогло соскрести. За собой оно оставило жидкий след горящего флогистона. Моряки Хайта бросились опорожнять на зеленые языки пламени ведра противопожарной пены, борясь алхимией против алхимии. Потом буря опять заглотила оба судна, ввергая их в хохочущую, расколотую молниями тьму, шпиону больше не разглядеть хайитянский фрегат. Кое-где мелькало пламя, но не понять — то ли это загорелся корабль, то ли вспыхивает пушечное дуло.

Шпион прошептал на ветру:

— Я — ишмирский разведчик. Я за тебя, придурок. Проваливай!

Ответа не было. Шпион и не помышлял об ответе. «Ну, совесть, — решил он, — чиста».

Другое щупальце выпросталось из океана и слепо хлестнуло по хайитянскому кораблю. Взамен подвернулся «Дельфин». Оно долбануло о борт, пробив дыру в ярд чуть выше ватерлинии. Пушечный гром разбрызнул в воздухе горящую жижу. Легкие шпиона ожгло, и он закашлялся едким дымом.

Он поковылял по палубе в ту сторону, куда удалился Дредгер. Пришлось переваливаться через тела других беженцев — неизвестно, мертвы ли, цеплялись ли к доскам, чтоб не выбросило за борт, или простерлись ниц перед божественным ужасом. Короткая лестница поднималась на верхнюю палубу. Он услышал, как Дредгер выкрикивает команды, но объясненья сейчас не ко времени. Вот ружье, и он срывает его с подставки. Вбивает заряд — ампулку с алхимпорошком и свинец.

Где-то наверху кружит святой. Шпион наводит прицел в сторону небесного рая, выискивая сердце бури.

Вот оно.

Выстрел ударил точно. Человеческая фигура, зависшая на облаке, как на стихийной трапеции, вдруг приобрела видимость, вдруг мучительно выгнулась. Затем пошатнулась, зажимая бок. Шпион перезарядил, выпалил снова, промазал, перезарядил.

Мгла сгустилась вокруг фигуры, укачивая ее, замедляя снижение. Туча побагровела, как перевязка на великане, когда начала пропитываться кровью, а само облако всасываться в тело святого. Чудо преображения — человек становился тучей, перетекал в нее больше и больше — как капитан Исиги плавно превращалась в Царицу Львов. Смертному такая рана была бы фатальной, но святой — не обычный смертный. Требуется нечто большее, чтобы убить земную аватару бога.

Например, требуется целый взвод хайитянских снайперов. Беспощадно точный винтовочный огонь накрывает ныне хорошо различимого святого, выстрел за выстрелом метко поражают цель. Хайитянские стрелки из неусыпных. Страх они только помнят. Неживые руки не дрожат, в неживых глазницах нечему моргать.

А потом святой упал. Шторм оборвался, с невероятной быстротой смотался обратно в тучу, стоило восстановиться естественному порядку вещей. Море тоже внезапно стало собой, когда Святой-кракен погрузился, освободив волны от хватки явленного чуда. «Дельфин» накренился вперед, в одно мгновение перейдя от сверхъестественной неподвижности до полного ускорения. Даже захоти они, было бы трудно заложить круг назад к поврежденному хаитянскому кораблю и раненому, но не менее смертоносному кракену.

Над «Дельфином», в конце концов, веет флаг Гвердона, а Гвердон нейтрален в этой войне.

Эмлин захлопал в ладоши. Шпион снова задышал. И вручил оружие обратно Дредгеру.

Бронированный человек принял ружье, по порядку отсоединил последний боеприпас, проверил нагар, прикинул шансы. Потом сказал:

— Я довезу твоего парня, Сан, в лучшем виде. Тогда будем квиты.