Сломленный бог

Гарет Ханрахан, 2021

Божья Война пришла в Гвердон, разделив город на три оккупационные зоны. Хрупкое перемирие сдерживает богов, но и другие опасные силы плетут интриги. Шпат Иджсон, наследник воровского братства, переродился в живой камень Нового города. Но его силы иссякают, а вокруг кружат вероломные драконы Гхирданы. Тем временем далеко за морем Карильон Тай – воровка, святая, убийца богов – ищет таинственную землю Кхебеш, отчаянно пытаясь найти лекарство для Шпата. Но на что ей надеяться, когда даже боги жаждут отомстить ей? «Проза и образы Ханрахана восходят к лучшим из классических сюжетов фэнтези о мечах и магии, в которых люди борются за выживание, а божества сражаются». – Publishers Weekly «Я куплю любой роман, который когда-либо напишет Гарет Ханрахан». – Fantasy Inn «Это фэнтези, бросающее вызов жанру в самом лучшем его проявлении. Абсолютно потрясающий дебют. Безумно изобретательный и глубоко извращенный. Я в восторге! Очень рекомендую». – Майкл Р. Флетчер «Гердон – город, который полон истории, ужасов и скрытых тайн, а уверенный стиль Ханрахана приятно напоминает Чайну Мьевиля». – Николас Имс «Захватывающая история, которая прекрасно сочетается с ее пленительным, мрачным и изобретательным окружением». – Джеймс Айлингтон

Глава 10

Всю неделю в порту работали в двойную смену, днем и ночью чистили склады от загрязнений, вызванных пожаром у Дредгера. Бастон принес противогазы, оставшиеся с налета, и раздал их уборщикам самых пострадавших участков. Рискованно, но лучше он ответит на неудобные вопросы, чем будет смотреть, как какой-нибудь бедняга проблюется остатками разложившихся легких. Бастон хорошо разбирался в необходимом зле, как и в оправдании насилия перед самим собой. Когда он работал на Братство, то в скверные дни не раз старался отскрести совесть от грязи. Объяснял себе, что Братство, несмотря ни на что, по-прежнему справедливая сила, доступный способ дать ответку на угнетение городскими властями. Объяснял, что пострадавшие заслужили свою участь; они нарушали правила улиц и сами навлекли на себя кару. Мог бы и сейчас объяснить сожжение цехов Дредгера случайной ошибкой, в которой нет его вины.

Но в итоге все оправдания ушли впустую, и на целую неделю он взвалил на себя самую тяжелую работу — в разлитой поверх ядовитой дряни воде сгребал руками в перчатках гущу алхимических смесей. Сегодня проработал всю ночь, пока его не погнали домой.

Почерневшие руины цехов гильдия алхимиков обнесла защитным экраном из серебристой ткани, которая на заре светилась так, будто Новый город породил себе новый район. Усталый, Бастон брел по улицам Мойки под сенью храмов. В парящем храме Матери Облаков рассвет встречали факелами, их огонь воспламенял горизонт. При подходе к храму зрение Бастона исказилось — на миг это символическое действо стало реальным, и жрецы по-настоящему зажгли утреннее солнце. Он подпал под влияние богини. Пришлось срочно переходить улицу, и реальность тут же вернулась обратно.

Он попытался срезать путь по потертой лестнице, посередине разделенной ржавыми перилами, но дорогу преградило огромное существо, полубык-полускорпион. Умуршикс, так их называли. Священное животное бога-отца, Верховного Умура. Бастон не разобрал, спит чудовище, или медитирует, или просто сидит не шевелясь. Да и вообще это не создание природы, а божье отродье. Может, оно движется только по воле своего бога.

«Бомба под брюхо — и скорпиону крышка», — подумал он, вспоминая похищенное из цехов Дредгера оружие. И поспешил пошустрее убраться. Неподалеку вполне могут бродить сторожевые пауки, вычитывать в мыслях богохульные и бунтарские настроения. Тиск сказал правду — в старые времена жилось проще. Прежде вору было достаточно не попадаться на глаза. Теперь же приходится еще и стеречь мысли.

Он задумался о том, сколько соседей опустили руки и склонились перед Праведным Царством. Ишмирский оккупационный корпус поощрял перешедших в их веру. Но куда значимее было благоволение богов. Поклонись Благословенному Болу, покровителю торговли, и твои дела будут процветать. Поклонись Дымному Искуснику, занебесному вдохновителю, и твои сновидения проникнут в мир яви. Покорись — и неплохо так приподымешься.

Завтраком Бастон подкрепился в забегаловке напротив заведения Пульчара. Он не ходил туда с налета на Дредгера, с тех пор как Раск втянул их в дурацкую потасовку с ишмирцами. Глупое высокомерие гхирданцев — светиться ни за что ни про что. Бастон дни напролет прячется от психопауков, осмотрительно таит все в себе, ждет подходящего момента целую вечность — и тут приходит Раск и устраивает мордобой.

Но, будь оно проклято, приятно было врезать ублюдкам!

За эти недели у Бастона вошло в привычку приходить к церкви Нищего Праведника и наблюдать, как из дверей вытекает паства. И с каждой неделей толпа прихожан редела. Хранители уже забросили одну из крупнейших церквей на Мойке — Святого Шторма на побережье. Как скоро и в ризнице Нищего поселится какой-нибудь чужой бог?

Этим утром Бастон обводил взглядом прихожан, отмечая их лица. На некоторых читалось сопротивление, но большинство вороватых или, того хуже, пустых — топают по наклонной, как заводные автоматы. Они цеплялись за старые обычаи и привычки и тем отрицали чужеродность окружавшего города. В этом сборище не хватало одного лица — лица матери.

Скрепя сердце Бастон побрел на горку к Борову тупику. С вонючей и чумазой нижней Мойкой было не сладить никакому чуду. Перед дверьми храма Благословенного Бола стояли два идола из чистого золота, двое святых, настолько преданных, что после гибели превратились в драгоценный металл. За день после установки изваяния покрылись сальным налетом копоти и алхимических отходов. (А за ночь одна статуя потеряла уши, нос и три пальца, другая же исчезла совсем.) Боров тупик, напротив, граничил с респектабельностью — буквально. Он примыкал с той стороны к высокой стене, отделявшей Мойку от более благородных частей города. Эта стена стала рубежом ИОЗ, поверху ее патрулировал другой умуршикс — недреманный страж, зверь из легенд, рыскал под садом родительского дома.

Бастон впустил себя сам, отперев тяжелую дверь. Отметил неприятный запах воскурений из кадильницы.

— Если вы пришли меня грабить, — окликнула сверху мать, — то шкатулка с драгоценностями на столе в передней. Первая дверь справа. Если попробуете взойти наверх, закидаю вас башмаками.

— Это я, — крикнул Бастон.

— Тогда про шкатулку забудь. Там остались только запонки и контактный яд.

— А про башмаки?

— Я еще не решила.

Он рискнул подняться по лестнице. Кое-где отклеились обои, и на панели сырело пятно, которого в том месяце не было. На стене висел портрет Карлы, в полный рост, возле ее бывшего суженого. Карла навсегда перестала о нем говорить. Их связь была не по любви. Парень происходил из семьи алхимиков, сказочно богатой. Помолвку утрясли, когда Хейнрейл заключил с гильдией тайный союз. Теперь все накрылось, и деньги, и связи. Не видать Карле домика на Брин Аване.

Он обнаружил мать на коленях возле маленького алтаря ишмирского бога Дымного Искусника. Благовония из двух кадильниц завивались вокруг нее сизыми кольцами. Разноцветные струйки испарений переплетались в переливчатой пляске. Бастон кашлянул.

— Почти готово, — с закрытыми глазами произнесла мать — то ли сосредоточенно молилась, то ли хотела заставить его подождать. Дым забирался ей в ноздри, вуалью обтекал лицо.

— Сегодня утром ты не ходила к Нищему Праведнику.

— Зато ты ходил к Дредгеру на прошлой неделе.

Бастон тщательно обдумал ответ. Эльшара Терис тридцать лет прожила замужем за Хеданом, тридцать лет в браке с Братством. Пусть Хедан уже два года в земле, такие узы сами собой не отпадут. Она по-прежнему кое с кем общалась, прислушивалась к шепоткам из подполья. В то же время частью Братства она так и не стала, в отличие от Хедана. В отличие от детей. И она преклоняла колени перед ишмирским алтарем. Было бы крайне недальновидно прятаться от пауков и соглядатаев и оказаться застуканным собственной матерью. Если она уже слишком далеко зашла и подпала под божественное влияние, то…

— Ну, хорошо, — сдался он. — Перестану тебя проверять, раз ты против.

— Да я-то не против, делай что хочешь, главное, чтобы делал ты сам, а не отец. — Мать развернулась к нему: — Ну как?

Она выглядела лет на тридцать моложе и вся сияла. Смотрелась как Карла. Он тихонько подул матери на лицо, и иллюзия развеялась, как прах на ветру. Эльшара зло выругалась:

— Проклятие, никак зафиксировать не выходит!

— Иллюзия…

— Чудо Дымного Искусника, Повелителя-под-вуалью, Бога Откровений и Вдохновения, Владыки Поэзии, Обитателя Комнаты Без Стен, Творца… — Перечисляя имена, она малость остекленела глазами, и он тихонько ткнул ее в руку. Мать встряхнулась и продолжала, будто бы и не проваливалась в транс. — Я годами мерзла в церкви Праведника, и Хранимые боги ни разу не ответили мне ни на одну молитву. Вот и решила пойти по-другому.

— А то ты без них не обойдешься, — сказал Бастон. Этот дом в Боровом тупике был одним из самых больших во всей Мойке. Не таким роскошным, как у Гхирданы, но бесспорно богатым, спасибо Братству. Однако каждый раз заходя сюда, он замечал на какой-нибудь стене или полке очередное пустое место — хранимая прежде ценность отправлялась в ломбард. Сколько же она тратит на необходимое, а сколько отдает богам? — И, к слову, деньги нужны?

— Ого, портовые грузчики стали получать больше пяти медяков в день? — фыркнула Эльшара. — Нет, перед тобой приходила сестра, поэтому ничего мне не надо. Разве только чтобы дети пореже у меня тут маячили. Я-то думала, Карле есть чем заняться, приглядывая за тобой. Кстати, она просила тебе передать, если объявишься: встреть ее в семь под аркой Привоза.

— Небось обо мне тут судачили.

— А как же. Волнуемся, Бас. Эти годы нам дались нелегко, но о тебе мы заботиться не перестанем.

— Мне пора идти. — У лестницы Бастон помедлил: — Не нужен тебе этот дым.

— Считаешь, я хожу в храм Дымного Искусника покрасоваться? — обиженно произнесла Эльшара. Но, как всегда, Бастон не понял — она неподдельно задета или играет драму напускных невзгод. — В дыму содержится истина. Жрецы вызывали передо мной разные видения.

— Причуды сумасшедшего бога.

— Мне тебе глаза не открыть, Бас. Ты сам должен вглядеться в дым. Пошли сходим в храм вместе.

— Мне некогда.

Она усмехнулась:

— Что, бочкам с ящиками невтерпеж подождать?

— У меня другие дела.

Эльшара отвернулась к алтарю, подкинула смесей в кадила. Дым опять оплел ее лицо кружевами, и Бастон задумался, скоро ли перестанет совсем ее узнавать? Она становилась столь же непривычной, чуждой ему, как и Мойка, — боги Ишмиры отнимают у него все больше и больше. Эльшара помахала ладонью в дыму, рассматривая сложившиеся узоры.

— Я не шучу. Твоему отцу я постоянно твердила: чтобы удержать власть, надо быть безжалостной сволочью. Не всякий на такое способен. Отец, прими Утешительницы его душу, так не мог. Поэтому я и втемяшивала ему держаться поближе к самому хитроумному и жестокому подлецу, какого удасться найти. Если ты, Бас, уйдешь в Новый город, непременно поступай точно так же.

— Я сам о себе позабочусь.

Эльшара цокнула языком:

— Я из-за вас совсем поседела. Из-за вас с Карлой.

Когда Бастон покидал Боров тупик, в голову закралось воспоминание. Это было до Перемирия и до Кризиса. Новый город еще не возвышался на гвердонском окоеме, чужие боги не насаждали на пепелище свои кошмарные храмы. Он тогда не узнал каменного человека, поджидавшего на улице в сумерках. Каменные люди не смели показываться на Боровом тупике.

— Бастон, есть разговор. — Слова скрежетали, словно в горле крутились жернова.

— Нижние боги… Иджсон? — Знакомое лицо затерялось под чешуйками, пупырышками какой-то гальки, наплывами камня. Только прежние глаза в упор смотрели из-под этой маски. — Хейнрейл ищет тебя.

— Хейнрейл хочет меня убить. Он меня отравил. Я этого с рук ему не спущу.

— Здесь его нет, если ты пришел по его душу. — В глубине сознания Бастон гадал, готов ли он убить друга, и молил, чтобы Шпат до этого не довел.

— Я вызываю его на сходку. По поводу звания мастера. — Шпату приходилось одышливо проталкивать слова, легкие сдавливали каменные пластины. Он с силой топнул ногой, встряска пробежала по всему его телу, и на Боровом тупике задрожали оконные стекла. Вибрация прочистила какую-то закупорку, и речь его стала посвободнее. — Вытащу Хейнрейла на воровское судилище. Я знаю, твой отец в прошлом его поддерживал и немало с этого получил, но я спрашиваю лично тебя, Бастон. Теперь это наше Братство. Мы можем изменить его к лучшему. Пришло время решать по-новому.

— Ты ни за что не наберешь голосов. Хейнрейл недосягаем. — Он пытался убедить в этом самого себя, растоптать тлеющие угольки надежды. Мысли о том, что Хейнрейл, возможно, уйдет, что Братство удастся возродить…

— Завтра меня будет поддерживать Таммур, — сказал Шпат. — И Тиск. Кафстаны пойдут за мной. И у меня есть кое-что, чего у Хейнрейла нет, — у меня есть святая.

— Какая еще святая?

— Кари. С ней случаются видения — о настоящем. Она видит насквозь любые секреты. Скоро узнает все о Хейнрейле. Ему от меня ничего не утаить. Я готов его свергнуть. Сейчас подходящий момент провернуть колесо. — Цитирует отцовские записки. — Вы со мной? Вы оба?

Бастон зыркнул через плечо. Карла вышла следом и стояла тихо, как тень, слушала Шпатову речь.

— Хедан наверху, — шепнула она. — Если он тебя увидит, то скажет Хейнрейлу, спустит на тебя Холерного Рыцаря. Лучше уходи.

— Увидимся на сходке. — Шпат натянул на чешуйчатую голову капюшон и шагнул в тень. Хоть и каменный, двигался он шустро.

— Шпат, — окликнул Бастон. — Я с тобой. — Он так и не узнал, услышал ли его Шпат.

Две ночи спустя Шпат соперничал с Хейнрейлом на воровском судилище — и выиграл. Но у Хейнрейла имелась страховка — договоренность с ползущими. Той ночью под градом смертельных заклятий погиб весь цвет Братства.

Бастона там не было. Карла уломала его не ходить.

С вторжения подземка в Мойке не работала, Кракены затопили туннели. Поэтому Бастон шел пешком, твердо ступая по своему району на длинных ногах. Начался дождь, яростный ливень, по переулкам понеслись мутные потоки. Крысы сбегали из сточных труб — к дождевой воде подмешивалась кислотная дрянь испарений, от нее щипало глаза.

Серотканная улица проходила возле Священного холма, за пределом ишмирских владений, ближе к хайитянам. По условиям Перемирия при входе и выходе с любой оккупационной зоны требовалось предъявлять документы. Вооруженным силам каждой зоны воспрещался доступ на две остальные, а для выхода в нейтральную часть города необходимо было иметь разрешение. Теоретически гвердонским гражданам позволялось посещать оккупационные зоны, но подозрительные перемещения были чреваты досмотром. Один из стражников на пропускном пункте щеголял сломанным носом — возможно, после той драки в баре. Бастон не поднимал головы, стараясь не светить физиономию, пока стоит в очереди. У ворот стоял не жрец-смотритель — то был сам Жестокий Урид, воплощенный полубог. Девяти футов, птицеголовый, с клювом, готовым вырывать сердца недостойным. Урид что-то прокаркал на неизвестном Бастону языке.

— Какие дела у неверного? — перевел священнослужитель.

Бастон приподнял полу своего пальто, показал:

— Хочу поискать, где мне пальто залатают.

Урид закурлыкал, а затем помазал Бастона священным елеем и разрешил проходить. Елей пах иначе — наверно, на пропускном пункте внизу они используют другое вещество, а может, дело в каком-то особом ритуале, либо присутствие Урида меняет состав. Бастон представил, как Урид станет выслеживать его в переулочках, как изогнутый клюв пробьет грудину и вырвет сердце.

Отчего-то его сердце представало на этой картине уже безжизненным, оно не билось. Полая, чахлая скорлупа, деталь механизма.

Он шел по одному из опустошенных участков города. Здесь поврежденные дома не подлежали ремонту и ждали сноса, а пораженные чудесами — еще и процедур экзорцизма. Если бы он повернул отсюда налево, а не направо, то улица Состраданий вывела бы его мимо ХОЗ на пятачок, прозванный Мирной Могилой. На этом месте была уничтожена Пеш, ишмирская богиня войны. Сам клочок земли опечатали, заключили в герметичную оболочку — пустую гробницу. Алхимики до сих пор его изучают и говорят, что те, кто был рядом, когда умирала богиня, навсегда повредились душой.

«Рядом был целый город», — удрученно шепнул ему внутренний голос.

Вопреки тяжелым последствиям, здешний коммерческий район оживленно гудел. Посредники и перекупщики, игнорируя царящий погром, толклись среди разрухи. Из рук в руки переходили паевые доли в перевозках оружия, в поставках алхимии, в заморских предприятиях и компаниях. Здесь за день меняло владельцев больше капитала, чем светит вору накрасть за всю жизнь, — если вор живет в Мойке, уж точно.

Он поднялся на Священный холм и отыскал нужную лавку портного. Торговали в ней в основном рясами для священников и студентов, куда ни глянь — висят накидки из серой и черной ткани. Лавка напомнила ему старый рельсовый туннель возле Виадука, пристанище тысяч летучих мышей. Они все свисали рядами, сложив аккуратно крылья. Таились, послушные недоброй воле.

Девушка-продавщица, похоже, его узнала. Помогла снять пальто, сложила, повесив на руку, словно дорогой наряд, а не грязные обноски, и пригласила в примерочную. Там она выудила ключ, отперла шкаф. Вспыхнули начертанные на доске волшебные печати, а потом опять потускнели, стали невидимы. Запирающее заклятие массового выпуска, одна из последних разработок алхимиков. Обережные сигиллы, нанесенные машинным способом.

Внутри скрывалось еще одно творение алхимиков. Причудливый механизм, пишущая машинка, кое-как спаянная со стеклянным баком, где была налита святящаяся жидкость. Толстый серебряный шнур уходил от основания машины в отверстие, просверленное в задней стенке шкафа.

— Вы уже пользовались эфирографом?

Не пользовался. Девушка показала ему, как класть руки на клавиши приемного устройства, потом включила рубильник, и машина ожила. Бастон думал, что прибор заговорит или покажет ему собеседника, но вышло еще необычнее. Пока эфирограф работал, ему казалось, что Синтер находится рядом с ним в комнате, заглядывает через плечо, обдает затылок дыханием. Коснувшись клавиш, он чуял запах жреца, шершавая сутана касалась запястья. Пальцы Бастона двигались сами собой, выстукивая сообщение.

ДОКЛАДЫВАЙ.

Он немного выждал.

Бастон печатать не умел, но машина сама помогала ему, и слова вылетали из-под пальцев сразу, как только возникали в уме. Опасный прибор — любая шальная мысль могла ускользнуть и передаться. Придется сторожить свои думы не менее тщательно, чем при пауках в Мойке.

ГХИРДАНА СОЖГЛА ЦЕХА ДРЕДГЕРА.

НАПАДАЮТ НА ПОСТАВЩИКОВ ИЛИАСТРА.

ВЕРОЯТНО, СЛЕДУЮЩИЕ КРЭДДОК И СЫНОВЬЯ. СПЕРВА ТЕ, КТО ПОБЛИЖЕ.

ЗАТЕМ МАРЕВЫЕ ПОДВОРЬЯ.

Он практически слышал, как Синтер облизывает сухие губы. Костяшки пальцев Бастона скрутило призрачное онемение, когда священник сам задвигал руками по клавиатуре.

ВОЗВРАЩАЙСЯ СЮДА ЧЕРЕЗ НЕДЕЛЮ, ответил Синтер.

Бастон снова запечатал, пальцы жалили клавиши.

ОДНО ЗАДАНИЕ.

Ответ пришел незамедлительно и нес на себе эхо издевательской улыбочки.

ЗНАЕШЬ, КАК ГХИРДАНА ПОСТУПАЕТ С ДОНОСЧИКАМИ?

А затем свет машины потух, и чувство присутствия жреца выветрилось. Тут же вернулась девушка. Она деловито вручила Бастону зашитое пальто, закрыла шкаф с секретным устройством. А Бастон сидел и восторгался простотой и четкостью ловушки. Прежде никто бы не посмел с ним так обойтись. Братство за своими приглядывало. Городской дозор мучился годами, искал стукачей на Хейнрейла и так и не преуспел. Все знали, что защита Братства означает на Мойке куда больше, чем могла бы предложить стража, и угрозы его гораздо страшнее. Но нынче все изменилось. Братство ушло, оставив Бастона без крыши, без щита против промышлявших в городе сил.

Расчет был точен. Но Синтеру не предусмотреть все на свете. У жреца наверняка есть шпионы и наблюдатели, но всего ему не узнать. В душу Бастону не залезть. Это его последний оплот, единственное место, куда им не дотянуться.

— Увидимся через неделю, — бросил Бастон девице, уходя из швейной лавки, и невольно задумался: солгал или нет?

Карла ждала его на углу возле Морского Привоза.

— Раск хочет нас видеть, — прошептала сестра, — новое задание.

— У Крэддока.

— Ага. Нас зовут на Фонарную улицу. Тиск оказался прав — вот шанс, которого мы ждали. Будем вместе с этим парнем-гхирданцем и снова наберем вес. Впереди удачные дни. — Карлу будоражило будущее, глаза горели при взгляде на яркую цитадель Нового города. Бастон, напротив, ощущал, что к нему пристала и молча взывает знакомая грязь Мойки. Там, между Замковым холмом и портом, переплетались родные улицы, старые спуски, аллеи и переходы. Он создан для этих закоулков, а не для мертвенной белизны сияющего лабиринта. И, подходя к его рубежу, еле волочил ноги, однако Карла уверенно подталкивала вперед.

Они вступили в Новый город. Эшданцы-проверяющие их узнали, и до резиденции Раска отсюда было подать рукой. Подать рукой по меркам Нового города, вечно запутанного и мудреного — но это и к лучшему. Извилистый маршрут по зеркальным галереям обескуражит любую слежку.

У дома Бастон остановился и присмотрелся. Дом был необъяснимо похож на родительский, на все постройки по Борову тупику. Казался призраком жилья, блеклой каменной тенью.

Карла задерживаться не стала и сразу вошла.