Ромашка. Легенда о пропавшем пирате

Гастон Буайе, 2018

Маргарита с глухонемым отцом – рыбаком Эем – живут у моря в Нормандии. Однажды девочка оказывается на необычном судне, которым управляет старый приятель Эя, Парро. Что у Парро на уме и куда они плывут, не угадает и сам чёрт, но кое-что всё-таки проясняется: ему нужна КАРТА СОКРОВИЩ. А где она – должна догадаться Маргарита, получившая новое имя: Ромашка. Маргариткам, цветам богачей, на пиратском боте нет места. Вырванная из привычной почвы, девочка пытается разгадать тайну странной дружбы Парро и Эя. Она вдруг видит обратную сторону повседневного мира, и на её плечи ложится миссия сохранить хотя бы частицу света в окружающем мраке. Читателя поджидает множество вопросов, а цельная картинка сложится лишь в самом финале. Дебютная книга французского писателя Гастона Буайе – маленький шедевр приключенческой литературы. Автор мастерски играет с пиратским сюжетом, побуждая читателя задуматься: как решить предложенную головоломку? Это делает книгу интересной как для 10–12-летних, так и для старших школьников: приключению покорны все возрасты!

2. Скала

Эй ненавидел мои длинные волосы. Как только они отрастали настолько, что можно было заплести косы, как только они начинали торчать из-под шапочки — приходилось резать. Может, он хотел сына? В знак неодобрения Дедушка даже прятал от него ножницы. Напрасно: Эй доставал свой нож и точил его о камин. Проводил им по своей грубой ладони. Порез сочился кровью — настолько нож был острый. Я знала, что в городе есть парикмахерские, куда барышни ходят подстричься; туда и дети ходят накануне праздников. Но на прически у нас не хватало денег. Должна признаться, Эй никогда не делал мне больно, подстригая волосы. Что же касается результата, даже зеркала не требовалось — взглядов и насмешек моих товарищей хватало с лихвой.

Я носила шапочку круглый год. И старательно прятала тетрадь под ясеневой дощечкой, на которой я потихоньку дорисовывала корабль. А под мотками пряжи, которые Дедушка раскидал по всему столу, Эй вообще ничего не замечал.

По вечерам я спокойно занималась: если Эй спускался, скрипела лестница. Для начала Дедушка диктовал мне слоги, а я пыталась записать их в тетрадь. Сам он писал скверно, но по крайней мере умел читать. Отец Самюэль заходил к нам раз в неделю, чтобы проверить мое чистописание. Он ставил оценки и давал новые задания. Отец Самюэль оказался не таким строгим, как Дедушка, который с ума меня сводил, заставляя переписывать сто раз один и тот же слог. Похоже, в его время перо держали по-другому, а буквы писали красивее. Но за письмо он все равно не брался. Перед упражнениями в чтении мне разрешалось послушать песенку. Мою любимую. Правда, я стеснялась попросить, поэтому Дедушка запевал сам. Я знала, что, как только начну подпевать, он взбесится. Дедушка хотел петь один, протягивая руки к воображаемой публике, как торговки рыбой, и не забывая при этом плюнуть в тлеющие угли под конец песни. Когда мы читали, то придвигали стол к огню, а Дедушка садился совсем рядом со мной. Он был очень нетерпелив и раздражался из-за каждой моей ошибки, а еще потому, что училась я медленно, хоть мы и занимались с ним каждый вечер. Он топал ногами, толкал меня локтем, едва не ронял чернильницу. И вот, совсем взбесившись, выходил из-за стола, брал спицы, ворчал и принимался вязать. Яблоко от яблони!

В один из вечеров он отложил вязание, чтобы повозиться с оправой очков и стеклами — даже не знаю, где он их взял. Изящно водрузив очки себе на нос, Дедушка объявил:

— В день, когда они мне понадобятся, я буду готов, и это случится со дня на день!

Эй схватил меня за руку и усадил снаружи на порог. Так он лучше видел. Мои волосы заскользили по шее тонкими прядями. Конечно, я ему доверяла, но разве у меня был выбор? Он пальцем отогнул мне ухо, чтобы провести за ним лезвием ножа, — по его дыханию слышалось, насколько он сосредоточен. Интересно, а его самого в детстве кто подстригал? У меня оставалось так много вопросов! Но одного взгляда Эя или Дедушки было достаточно, чтобы я молчала.

Голове полегчало. Вечерний ветерок освежил ее. Раз никто меня не видит — к черту шапочку!

Ветер выл всю ночь. Дедушка разбудил меня с первыми лучами солнца. Сунув по кусочку хлеба в карманы, мы отправились по долине к деревне. Каждый год одно и то же: осенью наступал сезон орехов, а Дедушка их очень любил. Поэтому рассвет заставал нас уже на ногах — никто не должен нас видеть. Дедушка знал все тропинки как свои пять пальцев, а от мысли, что мы соберем целую гору орехов, у него будто крылья вырастали.

— Пришли, — прошептал он у какого-то дерева. — Орехи здесь небольшие, но самые вкусные.

Мы в тишине шарили в траве.

— Сними свои калоши, — велел он, — ногами лучше прощупаешь орехи.

— Но холодно же и мокро.

— Снимай калоши, — повторил он, повысив голос, — я так всю жизнь делаю.

И правда. Достаточно было просто обойти дерево — ступни ощущали орехи под густой травой. Я катала их вперед-назад, чтобы избавить от клейкой оболочки. Мешок наполнялся. С одним деревом покончено — идем к другому. Дедушка тихо запел, я чувствовала, что он доволен. У меня закружилась голова, потому что приходилось постоянно нагибаться, но делать нечего. Дедушка прислонился к дереву, осмотрелся вокруг, глянул в небо. Светало.

— Еще одно, и все. Вот увидишь, какой там формы орехи.

Оставив мне мешок, он исчез за откосом.

Чуть позже, довольные добычей, мы уселись на краю скалы. Дедушка погрузил руки в мешок.

— Есть гнилые. Тебе надо научиться их отличать, чтобы не собирать впустую.

Он протянул мне пару орехов.

— Давай, выбери один, а я тебе о нем расскажу. С закрытыми глазами.

Я вернула ему один орех наугад. Он взвесил его на ладони.

— Этот хороший, — заявил он, отложив орех вправо. И взял еще один. — Тоже хороший. — И еще один. — А вот этот гнилой. Он легкий.

Дедушка отложил орех влево и наконец открыл глаза. Момент истины. Он прямо в ладони раздавил несколько орехов из кучки слева: они были либо пустые, либо червивые. А вот орехи справа — все отличные.

— Внученька моя, в жизни очень важно отличать хорошие плоды от гнилых, — торжественно заключил он.

Мы возвращались домой, с трудом переводя дыхание: он — от тяжести лет, а я — от тяжести мешка с орехами.

День за днем я росла. Стала легкая, ловкая, сильная. И скучала дома, поэтому сбега́ла в город на целый день. Узкие улочки тянулись параллельно пляжу, чтобы по городу не гуляли сквозняки. Брусчатку покрывал мох. Люди не озирались так же сурово, как Эй. Я знала одну глухонемую женщину на рыболовной набережной — просто улыбка во плоти. Она разрешала мне посидеть рядом, пока работала. Мгновение спустя мы общались жестами, и я замечала, как она улыбается мне и всем, кто к ней подходит. С того места лучше всего просматривался порт. Мне было слышно, как причаливает лодка Эя, и видно, как он управляется со снастями. Не знаю, радовался ли он, увидев меня на спуске: лицо у него оставалось безразличное, в мою сторону — ни одного движения, он просто шел с несколькими рыбаками к таверне, пока остальные разгружали рыбу. Тогда я в одиночестве возвращалась домой. Но несколько раз мы поднимались к скале вместе, он давал мне понести его сапоги.

Иногда я не видела, как Эй приплывал. Уже вернувшись домой, я понимала, что он меня опередил. Где он проводил время, когда не выходил в море? Даже Дедушка об этом не спрашивал.

Отец Самюэль говорил, что я делаю успехи. Он дал мне Евангелие, и я его читала тайком от Эя.

— Ты уже ходила на службу, дочь моя? — однажды спросил меня отец Самюэль.

— Нет. Ни Дедушка, ни Эй никогда меня туда не водили. О Боге тоже не рассказывали.

Мой ответ вызвал у него улыбку.

— Неверующие! Таких полно в городе. Я уже устал за ними бегать. Скажи им, что я предложил тебе посещать воскресную школу. Там даже кормят. Не забудь!

— А что там по списку? — спросила я его.

— По списку?

— Ну да, чем там кормят по списку?

Он лишь слегка улыбнулся.

А потом у меня случился чудесный и длинный день!

Эй растолкал меня очень рано, когда я еще крепко спала. Я не знала, чего он хотел, да и не было похоже, что он собирался объяснить. Я оделась.

Чуть позже я очнулась у него в руках. Он быстро шагал. Я уже не помнила, откуда мы пришли и куда направлялись. Огромное небо посерело, дул ветер. Мое лицо то и дело накрывал край одеяла. Я совершенно обессилела, поэтому с удовольствием позволила нести себя. Как только утренние лучи заблестели за деревьями, Эй поставил меня на землю. Мы шагали вместе еще долго. Шли вдоль откоса, избегая открытых дорог и попутных деревень. Петляя так по неизвестным мне местам, мы вышли наконец к корыту, брошенному среди кустов орешника. Эй вдруг толкнул меня вперед, к зарослям ежевики. Палкой он отодвинул в сторону колючки, проделав таким образом нам узенькую тропинку, которая тут же исчезла за нашими спинами. Пройдя несколько метров, он замер на месте. Я понятия не имела, где мы, словно была в дремучем лесу. Эй оборачивался и будто бы прислушивался. Он принюхивался, рассматривал землю, ветви и небо. Я показала ему на чьи-то едва заметные следы. Но он лишь покачал головой. Конечно, он их уже видел.

Эй передвинул огромный валун. Я смотрела, как он протирает рукавом землю. К моему большому удивлению, там обнаружился деревянный люк; Эй открыл его ключом. Я уже видела этот ключ на камине. Так вот от чего он! Лаз под люком оказался не больше барсучьей норы и уходил глубоко под землю. Эй крепко схватил меня, втащил внутрь и закрыл за нами люк.

Было темно хоть глаз выколи. Я почувствовала под ногами деревянные дощечки — что-то вроде ступенек, точнее, что-то вроде узенькой лесенки, потому что туннель круто вел вниз. По стенкам сочилась вода.

Внезапно вместо страха я почувствовала странную смесь возбуждения, веселья и счастья. Я храбро расправила плечи; слепо, но гордо я шагала по этому туннелю в компании Эя — он шел сзади, положив руку мне на плечо. Грубый Эй, страшный Эй. Загадочный Эй. Он решил, что мне можно доверить свои секреты, потому что здесь точно была какая-то тайна. Я повернулась к нему. Он снова толкнул меня вперед. Туннель начал расширяться. Тьма рассеивалась, уступая место молочно-белому свету. Я услышала знакомый шум, и через несколько шагов мои догадки подтвердились: волны. Мы добрались до грота с низким сводом, а впереди виднелось море.

В грот время от времени набегали волны, а в стенах из известняка виднелись дыры. В них лежали разные инструменты, обломки дерева и канаты. Лесенка, бутылки вина, пара сапог, одеяла и тюки одежды. А посреди этого убежища, созданного природой, на песке и гальке стоял бот примерно восемь метров длиной, с палубой, полузастеленной досками, и вытянутым узким носом. Никогда раньше я не видела его в порту. Эй неподвижно наблюдал за мной. Он достал трубку и набил ее своей мерзкой смесью из водорослей и табака, от которой щипало глаза и болела голова. Послышался треск пламени, и лицо Эя скрылось за густым дымом.

В этом гроте все выглядело как на верфи: у бота пока не было ни мачты, ни руля, ни скамейки; обломки и опилки виднелись и тут и там; а в само́м боте лежала огромная доска.

Как давно Эй строил собственное судно? И зачем? И почему в тайне? Пока я размышляла, он не стоял без дела. Не мешая мне осматривать грот, Эй взял рубанок и принялся за работу.

В этот день он ни о чем меня не просил, разве что подержать за края доски, которые он распиливал. Превратившись в невидимку как по взмаху волшебной палочки, я смогла полностью насладиться магией этого места в самом сердце скалы. Яркие блики бегали по стенам грота вместе с шумом волн. Галька на полу звенела так, что эхо надолго повисало в воздухе. Эй хлопотал над своим ботом с гибкостью и молчаливостью дикого зверя. В первый раз я видела, как он работал. Он уверенно пользовался инструментами, выполняя одно дело за другим, как будто все продумал заранее. Тень его плясала. Она смешивалась с волнистыми бликами на стене и длинными коричневыми водорослями, которые иногда приносила волна.

Через какое-то время землю поглотило море, а бот всплыл. Прикрепленный канатом к вбитому в известняк колышку, он походил на пробку; Эй бегал к нему легко и уверенно. Волны были всё больше и больше, теперь они с оглушительным грохотом врывались в узкий грот. Я замерзла и устала. Пристроившись на тюке с одеждой, я закрыла глаза.

Эй растолкал меня. Я с трудом очнулась. Грот наполнился водой и казался гораздо меньше. Волны плескались, лизали нам ноги. Перед тем как пройти по туннелю, Эй взял меня за плечи. Пристально посмотрев мне в глаза, он приложил палец к губам, словно хотел сказать, что тайну этого места я должна сохранить до конца своих дней. И больше всего на свете мне хотелось выполнить этот приказ. Следуя за Эем по темному лазу до первых проблесков дневного света, я чувствовала, насколько отличаюсь теперь от вчерашней Маргариты.

Едва он открыл люк, я услышала какой-то шум.

— Эй, — пробормотала я ему в спину.

Он замер и опустил люк. Снова мрак. Я поднялась по лесенке и положила палец ему на губы. Надо было молчать! Именно сейчас!

Скорчившись под люком, я прислушалась. До нас доносились голоса. Через несколько секунд, когда они удалились, я рискнула приоткрыть люк. Голоса принадлежали женщинам: они звонко и весело щебетали. Успокоившись, я знаком велела Эю не двигаться и ползком вылезла наружу. В кустах ежевики никого не было. За редким орешником один из голосов завел песню, прервавшись вдруг смехом и шутками. Там всего лишь прачки! Я вернулась с отчетом к Эю. Он вылез из туннеля, осторожно закрыл люк и завалил вход валуном. Мы посидели какое-то время в кустах ежевики, не замеченные никем, пока я не сообщила Эю, что тишина восстановилась и путь свободен.

Это был чудесный и длинный день!