Тринадцатая реальность

Геннадий Владимирович Ищенко, 2015

Смертельные удары ножом могут не только отправить на тот свет, но и стать началом другой, непохожей на прежнюю жизни. В этом смог убедиться писатель Алексей Рогов, сбежавший от унылого посмертного существования в мир другой реальности. Новое рождение на время заблокировало память, пока не появилась возможность вернуть её уже семнадцатилетнему князю Алексею Мещерскому. Перед ним открылся во многом знакомый чужой мир Российской империи 1942 года. Знания более развитого мира здесь – величайшая ценность, дело за тем, как ими распорядиться. Англия, Франция и Германская империя подготовили раздел России, который должен произойти в ближайшие годы. Разрушению Российской империи способствуют династия Романовых и продажное чиновничество. Бороться с этим в одиночку – безумие, и Алексей пытается найти тех, кто уже участвует в этой борьбе.

Глава 3

— Ну как она тебе? — спросил Олег, накладывая в блюдо заварные пирожные. — Кофе, по-моему, вон в том шкафу.

–Замечательная девушка, — сказал я то, что думал. — Если бы уже не был влюблён, влюбился бы сейчас. Где у вас турка?

— Вот стоит, — показал он. — Спички на полке. Принеси пирожные, а то наша компания смолотит их до твоего прихода.

Он ушёл, а я дождался, когда закипит вода, и занялся кофе. Никогда в прежней жизни не любил ни вино, ни водку, хотя время от времени приходилось употреблять. Здешний Алексей тоже не любил пить, но не считал это сильно вредной привычкой и в компании не отказывался.

Закончив с завариванием, я взял один из подносов и поставил на него две чашки с кофе, сахарницу и блюдо с пирожными. К моему появлению все, кроме Александры, были заняты столиками. Выпили три бутылки вина, откупорили ещё две и прикончили закуски.

— Оставьте и нам пирожные, — попросила уже захмелевшая Нина. — Вам для двоих слишком много, а у нас уже нечем закусывать!

— А ты меньше пей, — посоветовал я. — Ты пришла напиться или с пользой провести время? Ещё немного — и тебя придётся укладывать спать. Никого так не развезло, одну тебя.

— Ну и ладно! — сказала она. — Тогда дай пирожное. Алексей, вот Лиза опять завелась со своей анархией, а я убеждена, что свои требования можно заставить выполнить только террором! Да не оглядывайся на Сашу: она свой человек и не будет стучать!

— Если будешь выставлять столько вина, я перестану к тебе ходить, — сказал я Олегу, после чего повернулся к Лизе: — Заканчивала бы ты маяться дурью! Вроде умная девушка, а уцепилась за гнилую идею. И ведь не скажешь, что много выпила.

— А чем тебе не нравится анархия? — вскинулась она. — Наши законы лучше?

— Даже плохие законы лучше, чем их отсутствие, — назидательно сказал я. — Уже в первобытном обществе была какая-то иерархия и узаконенные обычаями отношения, а чем больше развивается человечество, тем сложнее отношения между людьми во всех сферах жизни, и они требуют обязательного регулирования. И организовать такое регулирование на добровольной основе не получится. Идеи Кропоткина — это чушь собачья! Анархия нацелена на развал, а не на созидание. И чем тебя не устраивают наши законы?

— А тебя они устраивают? — язвительно спросила она. — Ах да, ведь твой отец участвует в законотворчестве!

— Не совсем так, — засмеялся я. — Он ему всячески препятствует. А законы у нас есть всякие: и хорошие, и плохие. И мне не всё нравится, только главная беда не в законах, а в людях. Вот чем недовольна ты?

— Как это чем? — растерялась она.

— Твой отец инженер второго класса, — сказал я. — Получает вполне приличные деньги, чтобы вы жили в столице и ни в чём себе не отказывали. Вместо матери по дому трудится домработница, а она сама ничем не занята. Твой брат учится в университете, а ты на следующий год закончишь престижную гимназию. Куда вы ездили отдыхать в прошлом году?

— В Болгарию, а что?

— А то, что у тебя нет поводов для недовольства. Весь твой протест от молодости лет, недостатка ума и склонности к подражанию.

— Спасибо за дуру, — обиделась она. — Мне самой, может быть, и не плохо, я беспокоюсь о других!

— О других поговорим потом, — я оставил Лизу и сел между Александрой и Ниной: — Теперь поговорим с тобой, террористка. Я согласен, что у тебя могут быть поводы для недовольства, только настоятельно советую прекратить всякую болтовню о терроре, иначе договоришься до ссылки, причём в ссылку отправишься со всей семьёй. Я думаю, что родные не скажут тебе спасибо. И учти, что террором, как и анархией, проблем не решишь.

— Я попробую, а там посмотрим! — пьяно возразила Нина. — У тебя ведь есть пистолет?

— И в кого ты хочешь стрелять? — с любопытством спросил я.

— Нашего полицмейстера! — ответила она. — В Спиридонова! Он ходит на работу мимо нашего дома без всякой охраны.

— И чем же тебе не угодил Иван Сергеевич? — сказал я.

— Сатрап! — выкрикнула она. — Он сдохнет, другие будут бояться!

— Он неплохой человек, — возразил я, — и хороший профессионал. Страха ты не добьёшься, только ненависти. И нет гарантии, что на его место не назначат кого-нибудь похуже. У него большая семья, ты хочешь доставить им горе? Ладно, с тобой сейчас разговаривать бесполезно. Я выяснил всё, что хотел. Вы мои друзья, поэтому хочу уберечь вас от неприятностей. Эта бездельная и опасная болтовня, которой мы с вами занимались в последние два месяца, не принесёт ничего, кроме них. А если дойдёт до дела, будет ещё хуже. Хочу предупредить, что если здесь ничего не изменится, я не буду приходить на эти посиделки.

— Струсил! — презрительно сказал Игорь.

— Можешь думать что хочешь, — пожал я плечами, — только не вижу, из-за чего рисковать своим будущим и благополучием семьи. Вот как ты назовёшь человека, который, пожертвовав собой, спасёт других от дикого зверя?

— Герой, — в первый раз за вечер сказал Сергей.

— Я тоже так думаю, — согласился я. — А если этот зверь никому не угрожает и спит где-нибудь в лесу, а кто-то побежит подёргать его за усы или за хвост, чтобы самоутвердиться и произвести впечатление на окружающих?

— Значит, ты считаешь наши разговоры бессмысленными и вредными? — спросил Сергей. — Прекрасно понимаешь, что в обществе много язв, но не нам их лечить?

— А ты считаешь, что эти язвы способны лечить вчерашние гимназисты? — в ответ спросил я. — Вы даже не можете определить цели, не говоря уже о средствах. Было бы больше пользы, если бы мы рассказали друг другу что-нибудь интересное, поставили пластинки и потанцевали. Жаль, что я не взял с собой гитару, можно было бы сыграть и спеть.

— Могу рассказать, — кивнул Сергей. — Не знаю только, интересно это тебе или нет. У меня есть приятель из купцов. Так вот, он недавно плакался, что его отец на грани разорения, а он купец второй гильдии.

— Кредиты? — спросил я.

— Уже знаешь? — не удивился он. — Да, кредиты. Во всех банках дают заём под пятнадцать процентов годовых. Как при этом торговать, не обдирая людей? И что интересно, при нём взял кредит какой-то француз только под пять процентов. Я ради интереса зашёл сначала в банк к Рябушинским, а потом к Гандельману, и везде те же пятнадцать процентов. Тогда я не поленился пройти четыре квартала в банк Боултона и попросил кредит на английском языке, на котором говорю чище их королевы. Знаете, что мне предложили?

— Пять процентов? — попробовал угадать я.

— С тобой неинтересно разговаривать, — усмехнулся он. — Всё-то ты знаешь. Мне пришлось соврать, что забыл паспорт, иначе не помог бы и английский. И к чему мы придём? Крупные купцы и заводчики ещё как-то выкрутятся, а мелкие и средние прогорят. Это не язва? Кстати, я заметил, что в последнее время в ресторанах не протолкнуться от иностранцев. Многие довольно хорошо говорят по-русски, но всё равно их видно за версту. Не знаешь, этому засилью когда-нибудь будет конец?

— У меня отец тоже жаловался, — сказала Александра. — Общепризнанно, что наш университет один из лучших в Европе. Раньше в нём учились только наши студенты, а иностранцев было мало. А сейчас поступил циркуляр из министерства народного просвещения, согласно которому нам выделяются гранты на обучения иностранных студентов. Требуют, чтобы лекции для них читались на родных языках. Все преподаватели знают кто один, а кто два языка, так что с этим нет сложности, но в циркуляре указано, что в перспективе таких студентов будет треть. И такая бумага пришла не только нам.

— Сволочи эти европейцы! — зло сказал Игорь. — Скоро нельзя будет дышать!

— Как ты можешь так говорить? — возмутилась Лиза. — Мы сами европейцы, а у французов культура!

— Ты определись во взглядах, — сказал я девушке. — Дело не в том, где живут, а в складе ума и жизненных ценностях. А они формируются в народе даже не веками, а тысячелетиями развития. Европейцы — это стая хищников. Не надо вскидываться, Лиза, дай я доскажу.

— Они развили цивилизацию! — выкрикнула она.

— Сначала они её разрушили, уничтожив Западную Римскую империю, — возразил я. — Да и позже, во времена крестовых походов, чего только не было. Прошло много веков дикости и мракобесия, с их гонениями учёных и инквизицией. Ту Европу у нас не зря называли неумытой, из-за того что чистота в ней считалась греховной. Это уже потом, много позже, они начали развиваться, и не без помощи остального мира, в том числе и наших предков. И мы, между прочим, приняли на себя удар монгольских орд. Им тоже досталось, но не всем и недолго, а нас тиранили двести лет! Эта цивилизация, которой ты так восхищаешься, хищная по своей природе. Никто и никогда не проводил столько войн и захватов, сколько они.

— Какие войны? — наморщила лоб Лиза. — Все воевали…

–Перечислить? — спросил я. — Многочисленные войны между самими европейцами, европейцев с арабами, да и с нами, можно не считать из-за их незначительности по сравнению с остальным. Для начала возьмём Америку. Это были не пустые континенты, куда отправились предприимчивые переселенцы, в них было много своего населения. И где оно сейчас? В Северной Америке его осталось всего несколько миллионов, да и в Южной после нашествия испанцев население сократилось в десять раз. Я не знаю общих цифр, но кое-что запомнил. Так в Центральной Мексике в начале завоеваний жили двадцать пять миллионов индейцев, а к концу шестнадцатого века осталось меньше трёх. В Перу было двенадцать миллионов, а осталось только полтора. И так было повсюду. Там помимо испанцев отметились португальцы, а вот Северную Америку «чистили» англичане, французы, испанцы, португальцы, голландцы, шведы и шотландцы. Да, забыл, там отметилась и наша Курляндия, захватившая остров Тобаго, так что они на законных основаниях могут считать себя европейцами. Европейцы не были бы европейцами, если бы не развязали множество войн за передел награбленного. Об Африке нужно рассказывать? К началу двадцатого века вся Африка, кроме Эфиопии и Либерии, была захвачена Великобританией, Францией, Германией, Бельгией, Италией, Испанией и Португалией. Об Азии говорить не буду, потому что надоело. Хорошо наследили европейцы, захватив большую часть нашей планеты? Поэтому плюньте в глаза тому, кто представляет Европу светочем мира, цивилизации и демократии. Волки они, и натура у них волчья.

— И что делать? — спросила меня Александра. — Они ведь ни перед чем не остановятся.

— Мы с вами при всём желании ничего не сможем сделать, — ответил я. — Остаётся надеяться на то, что в нашем отечестве есть достаточно сильные фигуры, которые не смирятся с тем, что происходит. И если им будет нужна помощь, лично я её окажу. А сейчас давайте доедим пирожные, всё здесь уберём и потанцуем.

— Да, хочу танцевать! — потребовала Нина. — А это можно не трогать, завтра уберёт Машка.

Мы всё-таки унесли на кухню посуду, убрали от диванов мешавшие столики и включили радиолу. Сергей не любил танцевать, поэтому его посадили менять пластинки, а сами танцевали, разбившись на три пары. Олег был недоволен пьяной партнёршей, но терпел. Ничего, в следующий раз будет меньше выпивки. А вообще с хождениями сюда нужно завязывать. Я их предупредил, а для общения достаточно общества Веры, тем более что Александра начала слишком сильно на меня действовать. Не хватало ещё разрываться между двумя девушками. Мы закончили посиделки в десятом часу.

— Твоего шофёра нет, поэтому пора закругляться, — сказал я Олегу. — С Ниной ясно, а как доберутся до дома остальные?

— Лизу я доведу до подъезда, — пообещал Сергей. — Мне с ней почти по пути.

— А вы где живёте? — спросил я Александру, уже понимая, что придётся её провожать.

— На Знаменской, — ответила она и назвала полный адрес.

— Мне в другую сторону, — с облегчением сказал Игорь, — а тебе, хоть и не по пути, но не потеряешь много времени.

— Извини, что так вышло, — смущённо сказал мне Олег. — Я бы проводил её сам, но ты видишь, в каком состоянии Нина. Чтобы я ещё хоть раз позволил ей напиться!

Я слышал эту клятву уже в третий раз, но и Нина никогда раньше так не набиралась.

— Ничего страшного, — успокоил я друга. — Я вооружён, а значит опасен, и до ночи ещё далеко.

Мы вышли в прихожую и спустились по лестнице во двор. У Александры были туфли на высоких каблуках, а лестница слабо освещалась тусклыми лампами, поэтому я сразу предложил ей руку. Двор был закрытый, и к арке выхода направились всей компанией, а потом разошлись в разные стороны. Нам надо было идти три квартала до трамвайной остановки. Александра не собиралась отдавать мою руку, хотя на тротуарах был ровно положенный асфальт и они хорошо освещались уличными фонарями. Она шла рядом со мной, постукивая каблучками и изредка бросая на меня мимолётные взгляды. Я тоже несколько раз посмотрел на неё в профиль, невольно сравнивая с Верой. Обе девушки были совершенно разные, но в то же время чем-то неуловимым походили друг на друга. Поиграв в гляделки, я понял, в чём сходство. У обеих были одинаковые глаза и какая-то одухотворённость во взгляде. Не просто красивые девчонки, а яркие натуры, умные и притягивающие к себе мужчин, как магнитом. Такие встречаются редко, а мне попалась вторая, да ещё видно, что я её заинтересовал. Только нашу встречу не назовёшь удачей.

— Так и будем молчать? — спросил я. — Скажите, вам понравилась наша вечеринка?

— Не знаю, что вам сказать, князь… — задумалась она. — У меня тоже есть друзья, с которыми мы иногда собираемся по вечерам, но у нас всё по-другому. Я учусь в университете, поэтому собираются почти одни студенты. Но разговоры у нас серьёзней, что ли. И мы даже среди своих стараемся не касаться некоторых тем.

— А почему князь?

— Этот вопрос нужно задавать вашим предкам, — засмеялась она. — На вечеринке никто не упоминал титулы, не стала этого делать и я, но вечеринка закончилась.

— Не обращайте внимания на разговоры наших девушек, — тоже засмеялся я. — У нас строго присматривают за прессой, но ни один умный человек не примет всерьёз болтовню об анархии экзальтированной несовершеннолетней гимназистки, а в полиции сидят умные люди. Вот разговоры о терроре — это серьёзней. Тоже чушь, но уже опасная. Вряд ли за неё сошлют, но обязательно отреагируют. Поэтому я Нину и предупредил. Она говорит на эту тему только подшофе, а в нормальном состоянии вполне адекватная девица. А как вам парни?

— Мне понравился Зубов, оценить Дурасова было сложно: он почти всё время молчал, а князя Гагарина я уже немного знала. Он мне нравится, иначе меня не было бы на вашей вечеринке.

— Обычно у нас всё наоборот, — сказал я, — Игорь много болтает, а Сергей отмалчивается. Но вы правы: он очень умный парень. Наверное, на них подействовали вы.

Мы подошли к пустой трамвайной остановке, и Александра отпустила мою руку. Сдвинув рукав пиджака, я посмотрел на часы.

— Десять с минутами, — сказал я девушке. — Сядем на лавочку?

— Сядем, — согласилась она и, когда мы сели, неожиданно спросила: — Не расскажете, как познакомились со своей девушкой?

— Странный вопрос, — удивился я. — Но если вам интересно, могу рассказать. Наше знакомство было немного необычным. Случилось это в середине марта, когда я с двумя однокашниками возвращался после занятий в гимназии. Повсюду лежал снег, было холодно, а тут ещё задул ветер, поэтому мы почти бежали, не особенно глядя по сторонам. Моё внимание привлёк громкий девичий голос, и, посмотрев в ту сторону, я увидел девушку, которая что-то возмущённо выговаривала стоявшему рядом парню. Она повернулась, собираясь уйти, но он задержал, схватив за руку. Я сунул свой ранец приятелям, перебежал через дорогу к этой парочке и попытался вмешаться. Врезал он мне хорошо. Когда я с помощью Веры смог подняться, увидел, что её обидчик лежит, скрючившись, на грязном снегу и стонет. Как потом рассказали приятели, она сбила его с ног ударом кулака.

— Рослая девушка? — спросила Александра.

— Такая же малышка, как и вы, — засмеялся я, — только покрепче, потому что занималась спортом. Старший брат увлекался боксом, ну и её научил. Она очень решительная и настойчивая девушка, другие не идут работать корреспондентами.

— Она красивая?

— Очень. У неё ваши глаза, но немного скуластое лицо, волосы обрезает по плечи и оставляет чёлку. Красоту девушек трудно описывать словами, получается набор примет, как в полицейском протоколе. А когда посмотришь сам, заглянешь в глаза…

— А я красивая?

— А то вы сами этого не знаете, — ответил я, недовольный поворотом разговора. — У вас, как и у моей невесты, есть всё, что привлекает мужчин, но первой я встретил её.

Шум трамвая прервал наш разговор. Через минуту он выехал из-за поворота улицы и остановился возле нашей скамейки. Мы вошли в первый вагон, в котором не было никого, кроме кондуктора. Я заплатил за двоих, и мы сели, стараясь не сильно прижиматься друг к другу, что было трудно из-за малой длины сидений. Но не ехать же из-за этого порознь! Вожатый спешил в парк, поэтому трамвай мчался по улицам, громыхая всем, что в нём могло греметь. Из-за этого шума и болтанки вагонов мы сидели молча, пытаясь не сильно ёрзать по сидению. Сошли на пятой остановке, и я проводил Александру к подъезду её дома.

— Прощайте, князь, — сказала девушка. — Спасибо за то, что проводили. Поспешите домой, уже поздно, а вам ещё долго добираться.

— Вы к нам ещё придёте? — спросил я.

— Нет, — отрицательно покачала головой Александра. — Вы заняты, поэтому ничего хорошего из наших встреч не выйдет. Если у вас почему-то не сложится с Верой, вы знаете, где меня искать.

Она повернулась и быстро ушла. Ушёл и я, думая о том, какой у меня содержательный день. Надо же было Олегу её подсунуть! Ладно, завтра будет встреча с Верой, а эти воспоминания со временем потускнеют. Мало ли на свете красивых и умных девушек, так что, на каждую западать? Я не стал ждать следующего трамвая, на котором нужно было проехать одну остановку. Переложил пистолет из внутреннего кармана пиджака в боковой и быстрым шагом пошёл в сторону дома. Идти предстояло с полчаса, поэтому я на время отставил в сторону сердечные дела и принялся думать о завтрашнем дне. Мне не нравились отношение редактора и мои перспективы работы в издательстве. Меня ещё долго будут держать даже не на вторых ролях, а на подхвате. Я понимал редактора, сам бы на его месте поступил точно так же. Чтобы что-то сказать людям, мало с отличием закончить гимназию и быть симпатичным парнем и князем. Первое впечатление у него обо мне уже сложилось, теперь его нужно ломать, и я придумал, как это сделать. Завтра же напишу большую статью о вреде наркотиков и о тех, кому выгодно травить русский народ. Не о заказчиках — такое никто не напечатает, а о придурках-депутатах. Если аргументировать так, чтобы не смогли придраться, наш цензор должен пропустить. И суну этим мерзавцам палку в колёса, и буду иметь в активе публикацию на важную тему. Цензура может зарубить статью за крамолу, оскорбление императорской семьи и государственные секреты, ну и за нападки на европейских кукловодов, а ничего этого у меня не будет. Только перед работой нужно будет поговорить с отцом. Мне надо знать, кто в Думе проталкивает дурь, и как лучше построить статью, чтобы не подставить отца. Пока добирался до дома, успел вспомнить всё, что знал о героине и морфии, и прикинул, что буду писать. Как я и думал, родители не спали.

— Зря вы не спите, — сказал я встретившему меня в коридоре отцу. — Мне из-за вас нигде нельзя задержаться?

— Ты ещё мальчишка, — недовольно ответил он. — И меня не сильно успокаивает твой пистолет. Ты не станешь стрелять, пока на тебя не нападут, а потом может быть поздно. Был бы хоть сильным парнем…

— Буду, — пообещал я. — С завтрашнего дня и займусь. Надо только купить гантели.

— Да ну? — удивился он. — Что-то в лесу сдохло. Но я рад, если ты действительно будешь заниматься.

— Мне нужна твоя помощь, — сказал я. — Не в спортивных занятиях и не сегодня. Сможешь утром рассказать о законе по легализации наркотиков? И мне нужен твой совет, как это преподать, чтобы не связали с тобой.

— Хочешь написать статью, — догадался он. — А хватит способностей? Цензор пропустит только в том случае, если к вам не смогут придраться. Это будет ведро помоев на партию кадетов, а в ней много влиятельных людей. Материал сенсационный, и от такой статьи может быть польза, но не тебе её писать. Да и захочет ли связываться ваш редактор?

— Давай договоримся так, — сказал я. — Ты даёшь информацию, а я пишу статью и отдаю тебе. Если посчитаешь, что написанное можно отдавать в редакцию, я отдам, если нет, то поговорю с кем-нибудь из наших редакционных акул. Если статью напишут они, её тем более не свяжут с тобой, но мне нужно зарабатывать имя.

— За такую статью можно заработать пулю, — проворчал он. — Ты просто не представляешь, в кого хочешь плюнуть. Успокаивает то, что вряд ли захотят подливать масло в огонь, а тебя, скорее всего, попытаются купить. Ладно, иди спать. Если хочешь, чтобы я всё рассказал, нужно рано встать.

В последние десять лет перед смертью я редко спал ночью больше пяти часов и не испытывал потребности спать дольше, но сон нужен не душе, а телу. Это тело не выспалось и утром зевало так, что была опасность вывихнуть челюсть. Холодная вода помогла, но спать всё равно хотелось. Отец рассказал за полчаса, спросив перед рассказом, не хочу ли я что-то записать. Я отказался и не стал делать записи. Нужные факты прочно улеглись в молодую голову, и в дальнейшем ничего не забылось. Мы быстро позавтракали, и я убежал в редакцию раньше, чем отец ушёл на службу. Работа в ней начиналась с девяти, а идти только четыре квартала, поэтому можно было не торопиться, но мне не терпелось увидеть Веру и приступить к работе над статьёй, и трудно сказать, какое из этих желаний сильнее. Когда вошёл в вестибюль, меня поприветствовал вахтёр.

— Здравия желаю, ваше сиятельство! Что-то вы сегодня рано.

— Дела, Спиридон Трофимович, — откликнулся я. — Не скажете, Воденикова не появлялась?

— Вера Николаевна должна быть наверху, — ответил он мне в спину.

Взлетев по ступенькам лестницы на второй этаж, я пробежался к большой комнате, в которой основной состав редакции собирался утром на что-то вроде планёрки. Вера всегда приходила раньше, чтобы открыть окна и проветрить помещение от табачной вони. До сигарет с фильтром здесь не додумались, но самых разных папирос хватало, а в редакции курили почти все мужчины. Летом можно было проветривать, но я не представлял, как здесь можно дышать зимой. Я терпеть не мог табачного дыма и не собирался этого делать. Пока поработаю, а дальше будет видно. Если к зиме не выделят своей комнаты, уволюсь. Распахнув дверь и увидев, что Вера одна, я схватил её в охапку и принялся целовать.

— Ну что ты делаешь! — задыхаясь, сказала она, улучив момент, когда я перешёл от её губ к шее. — Прекрати немедленно! Алексей, сейчас начнут собираться, а я красная, как морковка! Пожалуйста, меня уже ноги не держат! Можно подумать, что мы не виделись год!

— Никаких отсрочек! — решил я. — Надо быть дураком, чтобы откладывать счастье! Сегодня тебя приглашают к нам на ужин, так что готовься знакомиться с моей семьёй, а потом в неё войти. Считай, что я сделал тебе предложение! Ты ведь согласишься или мне прямо сейчас выброситься из окна?

— Конечно, соглашусь! — сказала она, обвив мою шею руками. — Только нужно будет подождать с детьми. Я хочу хоть немного поработать в редакции.

В коридоре послышался шум шагов, и мы разорвали объятия. Открылась дверь, и в комнату вошли двое. Первым, дымя папиросой, шёл товарищ редактора Николай Селезнёв, за ним с папкой в руках следовал наш спецкор Владимир Мельников.

— Уже здесь? — спросил меня Селезнев. — Завидую я вам, князь! Эх, не был бы я женат! Вера, ты уже достаточно проветрила, закрывай окна.

— Бросали бы вы курить, Николай Васильевич, — посоветовал я ему. — Помрёте раньше времени — что в этом хорошего? Коллектив это как-нибудь переживёт, кое-кто даже обрадуется: всё-таки продвижение по службе. А вот вашей семье будет не до радости, да и не ждёт вас на том свете ничего хорошего.

Он от удивления приоткрыл рот, из-за чего папироса упала на пол, и я тут же погасил ногой. Объяснений между нами не получилось, потому что в открытую дверь вошли сразу четверо работников во главе с самим редактором — Александром Меркушевым.

— Так, все на месте, — сказал он, увидел меня и добавил: — Есть даже лишние. Давайте начинать.

— Уже ухожу, — сказал я ему. — Здравствуйте, господа!

Выслушав ответные приветствия, я ушёл в корректорскую, в которой находился мой стол стажёра. Там взял пачку бумаги и вечное перо и углубился в работу.

— Что пишете, князь? — оторвал меня от статьи наш корректор — Семён Мясников. — Не любовные письма?

— А для чего мне их писать, Семён Егорович, если любовь под боком? — пошутил я. — Это я пробую написать мировой шедевр и опубликовать его в нашей газете. Что-нибудь такое, чтобы всех перекорёжило.

— Лишь бы не от смеха, — сказал он. — Мы фельетонов не печатаем, это вам нужно отправлять его в «Весельчак» или в журнал «Смех и сатира». Эти напечатают.

Дверь открылась, и в маленькое помещение корректорской вошла Вера. Сразу сильно запахло табаком и её духами.

— Что принюхиваешься? — сердито сказала она. — На середине совещания все стали так дымить, что я едва досидела до конца! Пришлось брызгать духами, а сволочная пробка выпала, и я вылила на себя половину флакона! Если не получится отмыть, я к вам сегодня не приеду! Точно обзовут не знающей меры купчихой!

— Сколько раз я вам говорил, Верочка, что здесь не место для девушки? — сказал ей Мясников. — Вы никого не переделаете: или начнёте курить сами, или сбежите.

— Чем ты занят? — спросила она, отмахнувшись от корректора.

— Есть мысль написать статью, используя родственные связи, — улыбнулся я. — Уже половину нацарапал и, если ничем не загрузят, скоро закончу. О чём, пока не спрашивай — это секрет. Надо же начинать делать себе имя.

— Имя ты сделаешь в другой раз, — вздохнула она. — Не получится сейчас писать, потому что нас посылают на происшествие.

— А почему ты так вздыхаешь? — не понял я.

— Потому что не люблю трупов, а там их будет… несколько. Нас с тобой туда, наверное, не пустят, но хоть сделаем фото и опросим кого-нибудь из очевидцев.