Весь мир под крылом. Рассказы

Геннадий Иванович Дмитриев

Это рассказы об авиации, о людях, связавших свою судьбу с небом, о их непростых судьбах, о том, как сложно бывает в критической ситуации принять единственно верное решение, и, конечно же, о любви, чистой и светлой, как небо. Кто из людей не мечтал подняться в небо и посмотреть на мир с высоты? Большинство из нас видят его из пассажирского кресла современного авиалайнера. Читателям этих рассказов предоставляется возможность увидеть мир из кабины экипажа.

Одесса разрешает посадку

Памяти всех, погибших 17 марта 1979 года, при катастрофе Ту-104, №42444, рейса Москва — Одесса

Мелкий холодный дождь. Сырость. Ветер несет с Балтики рваные клочья тумана. Холод проникает за воротник, под одежду, под кожу. Погода обычная для Питера. Все бы ничего, да видимость ноль. Аэропорт «Пулково» закрыт для взлета и посадки. Мы должны были вылететь еще в 11.50, днем, а уже ночь, около двенадцати. Долго еще ждать? Черт его знает!

Я снова вошел в здание аэропорта и поднялся в комнату отдыха экипажей. Весь экипаж в сборе. Молодой парень, второй пилот Ваня Козлов вопросительно посмотрел на меня. Первый раз с ним лечу, его назначили мне в экипаж перед самым вылетом, в Одессе, когда выяснилось, что мой второй вчера перегрелся на пляже и лететь не сможет.

Ваня раньше летал на Ан-2 вторым, на Ту-104 налетал всего 25 часов.

Штурман, Иван Степанович, не молодой, грузный, лысеющий мужик, начинавший еще на Ли-2, читает книгу. Ему не привыкать к нелетной погоде, летал на севере, в полярной авиации, а на старость лет, ближе к пенсии, перебрался в Одессу, потянуло в теплые края.

Бортмеханик Сева, круглолицый, тридцатилетний, чернявый красавец с черными усами на загорелом лице, типичный одессит, франт с Молдованки, времен двадцатых годов, сосредоточено полирует ногти.

— Ну что, командир? — спросил он, оторвавшись от своего, безусловно важного, дела. — Скоро полетим?

— А вот, сходи в метеослужбу и уточни прогноз, что они там по поводу погоды думают? — ответил я.

— А смысл? — сказал Сева. — Пусть лучше молодой сбегает.

И он снова принялся за свое важное занятие.

— Я сбегаю, я сейчас, — сказал Ваня и направился к двери.

— Во-во, иди-иди, — сказал Сева, — а то все равно дурью маешься, а лучше веник возьми, и на крышу, туман разгонять.

Ваня ушел, но вскоре вернулся, радостно сообщая:

— Видимость улучшается, туман рассеивается. Скоро ростовский рейс отправлять будут.

— А Одесса? — спросил я.

— Одесса пока не принимает.

— Что Ваня? Туман веником разогнал? Мо-ло-дец! — съязвил бортмеханик.

— Да что ты к парню пристал? — сказал я. — Сам дурью маешься. Ей богу, как баба, ногти он полирует!

— «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей» — Пушкин сказал. А я гитарист, между прочим, ногти — мой рабочий инструмент.

— Ты бортмеханик, в первую очередь, между прочим. И отстань от пацана со своими дурацкими шуточками! — пробурчал я.

— И не пацан он вовсе, а пилот! Ас! Гроза вредителей полей и тараканов! Расскажи, Ваня, как ты там на своем «кукурузнике» поля кропил, а? Э-э-э-х! — потянулся Сева, расправляя плечи, и запел:

С одесского кичмана

Сбежали два уркана.

Приходите ко мне после полета, я вам такой репертуар выдам! Забацаю весь одесский блатняк!

— Да слышали мы твой репертуар, балаболка! — ответил штурман. — Лучше бы чего-нибудь толковое разучил.

— Толковое на эстраде поют, а то, что я исполняю, вы нигде не услышите, — ответил Сева.

— Ладно, — сказал я, — пойду пройдусь, кофе выпью.

Я вышел в кафе, все столики были заняты, и лишь у одного, где сидели мужчина и женщина и о чем-то спорили, оказалось свободное место. Я взял чашку кофе и булочку, и подошел к их столику.

— Не возражаете, если присяду?

— Садитесь, садитесь, тут не занято, — скороговоркой ответила женщина и тут же вернулась к своему спору с мужчиной.

— Я говорила, я говорила, — выговаривала он мужчине, — надо было ехать поездом! А ты: «самолет, самолет». Ну и где, где твой самолет? Сколько мы уже здесь сидим, и сколько еще сидеть будем? Скажи, ты ведь самый умный!

— Ну, Сонечка, ну кто мог знать? — оправдывался он. — Видишь, погода.

— В Ленинграде всегда такая погода, ты знаешь, и все равно взял билет на самолет. Хоть бы раз меня послушал! Нет, всегда делаешь все по-своему. И что из этого получается? Чемоданы сдал в багаж, а я говорила — не надо сдавать! Сдашь, когда посадку объявят. И где, где теперь наши чемоданы? Мы улетим в Одессу, а чемоданы в Ростов? Да? Этого ты хочешь? Бывают такие случаи, сам мне рассказывал.

— Ну, Сонечка, ну угомонись, — отвечал он, — ты же знаешь, авиация начинается там, где кончается порядок.

Он взглянул на меня и осекся:

— Ой, извините.

— Ничего, ничего, — ответил я, дожевывая булочку, — я привык.

— Товарищ летчик, — обратилась ко мне Соня, — с Левочкой в прошлом году был такой случай в Москве, это уму непостижимо! Расскажи, Лева, товарищу летчику, расскажи.

— Да, Соня, ну неудобно, — ответил он.

— Нет, ты все-таки расскажи, пусть товарищ летчик знает, какие у них в авиации порядки! Расскажи!

— В прошлом году я из Москвы в Одессу летел, из Внуково, — начал Лева свой рассказ. — Погоды не было, рейс на три часа задержали, нас два раза в самолет сажали и высаживали, наконец, когда уже таки собрались лететь, и трап уже убрали, и моторы завели, сосед по креслу спрашивает меня: «И когда же мы теперь в Минводах будем?». А я ему: «Не знаю, когда Вы будете в Минводах, я лично в Одессу лечу». Он к стюардессе, билет показывает, и таки да, самолет на Минводы уже улетел!

— Вот видите, видите, товарищ летчик, — возмущалась Сонечка, — какие у Вас в «Аэрофлоте» порядки, человек улетел в Одессу, а его чемодан в Минводы.

Бортпроводница виновата, — ответил я, — не внимательно билеты проверяла. Да и пассажир должен смотреть, над стойкой регистрации номер написан. Но если уж такая ошибка вышла, то пассажира первым же рейсом отправят из Одессы в Минводы.

— А стюардесса? — не унималась Сонечка. — Ее наказать должны!

— Ну, думаю, премии ее лишили. Но, поймите, все ведь живые люди, каждый может ошибиться, столько народу мимо нее проходит.

— А если летчик ошибется, то самолет разобьется, да? — снова спросила Соня.

— Ну что ты такое говоришь, Соня?! — возмутился Лева.

— Опять ты мне рот затыкаешь? И слова не даешь сказать! — возмутилась Соня, хотя Лева в основном молчал, говорила только она, вынудив его рассказать мне историю с заблудившимся пассажиром.

— Летчик не имеет права ошибаться, работа такая, — ответил я, и уже собирался идти, допив свой кофе, но остановить Сонечку было невозможно.

— Товарищ летчик, скажите, когда мы, наконец, в Одессу полетим? Долго нам еще ждать?

В это время объявили посадку на ростовский рейс. И тут ко мне подбежал запыхавшийся Ваня.

— Ваня, что случилось? В чем дело? — спросил я, обратив внимание на его взволнованный вид.

— Товарищ командир, Николай Сергеевич, Одесса добро дает! — радостно сообщил он.

— Вот видите, — сказал я своим новым знакомым, — скоро посадку на Одессу объявят. До встречи на борту.

Мы с Ваней отправились к выходу из кафе.

— Экипаж уже к самолету пошел, — доложил он.

— Ну, пойдем и мы, только запомни, Ваня, пилот не должен суетиться, а идти по земле твердой, уверенной походкой. Летчик, бегущий по коридору, вызывает смех, а летчик, бегущий по салону самолета в полете — панику.

Экипаж уже был у самолета, и штурман, Иван Степанович, деловито руководил погрузкой багажа. Ко мне подошел молодой человек в синем болоньевом плаще, в шляпе, с папкой в руке.

— Вы командир воздушного судна?

— Я, а в чем дело?

— Я представитель заказчика оборонного ведомства, возьмите груз на Одессу, — он протянул мне папку, — вот документы.

Не принимая папки из его рук, я спросил:

— Что за груз?

— Комплектующие для выполнения оборонного заказа, адресован заводу «Нептун», груз секретный и срочный.

— Сколько?

— Сколько чего? — не понял моего вопроса молодой человек.

— Я спрашиваю вес груза, — уточнил я свой вопрос.

— Две с половиной тонны, — ответил тот.

— Нет, не возьму. И так загрузка на пределе. Пассажиры, багаж, топливо, чтобы до Одессы дойти, плюс навигационный запас с учетом погоды. Извините, товарищ, но Ваш груз взять не могу.

— Вы член партии? — строго спросил молодой человек.

— Какое это имеет значение? — раздраженно ответил я. Когда мне задают такие вопросы, невольно вспоминаю анекдот: «Товарищ командир, патроны кончились! Но вы же коммунист! И пулемет застрочил снова». — Летно-технические характеристики самолета от партийности не зависят!

— Но от этого груза зависит безопасность нашей Родины! — воскликнул он.

— Видите? Пассажиры к трапу идут? — показал я в сторону идущих к самолету людей. — Вот за их безопасность я отвечаю. А о безопасности Родины пусть думают те, кому это по должности положено!

— Что Вы сказали? — возмутился молодой человек. — Вы ответите за эти слова! Я офицер госбезопасности! Майор!

— Да, пошел ты, майор, знаешь куда? Или тебе точный адрес указать?

Я отвернулся от него и пошел к трапу, бортпроводницы Лена и Света готовились к приему пассажиров, и тут из динамиков громкой связи прозвучала команда: « Командир борта 42445, зайдите в диспетчерскую!».

— Ну, что там еще? — недовольно проворчал я и пошел.

Диспетчер, мой давний знакомый, Василий Петрович, сказал:

— Николай Сергеевич, нужно груз на Одессу взять. Груз оборонного значения, там майор КГБ, его ведомство этот заказ курирует.

— Да видел я этого майора, послал его куда подальше. Пойми, Петрович, у меня предельный вес, 78 тонн, на нарушение не пойду, сам знаешь, чем это обернуться может.

— Идти на нарушение тебя никто не заставляет, другим рейсом отправим, но послал ты его зря. В Одессе у тебя могут быть крупные неприятности.

Конец ознакомительного фрагмента.