Россыпь

Геннадий Конюков, 2022

Как на излучине реки вода наносит в россыпь множество разноцветных камешков, так и Геннадий Конюков собрал в пригоршню свои самобытные рассказы. Своеобразные персонажи уже почившей эпохи в рассказах Геннадия Конюкова оживают в воображении читателя, открывая ему незатейливый быт аборигенов Забайкалья. Забавные и отходчивые, доверчивые и наивные, хвастливые и бравирующие – герои его рассказов так сильно отличаются от современных, столь похожих друг на друга, людей. Есть место в россыпи и камешкам-очеркам, в которых автор от первого лица описывает незамысловатый, но тяжёлый труд таёжника-промысловика. Особняком в россыпи выделяется этюд «Под завесой дождя» как дань ностальгии по прибалтийской молодости. Ну и как небольшие самородки в пригоршне блестят взгляды Геннадия Конюкова – обобщение накопленного жизненного опыта в устойчивые аксиомы. Красной нитью через все произведения проходит любовь автора к родной Природе. Без всяких сомнений, «Россыпь» – достойное продолжение жанра деревенской прозы.

Визитёр

В дверь постучали.

— Да-да! — откликнулся Прокопий, сидевший на уголке дивана и чинивший подвешенную на шнуре сеть.

Стук повторился.

— Войдите! — сняв очки, добавил громкости Прокопий.

Дверь медленно отворилась, и через порог грузно переступил Уханов, сосед из дома напротив.

Они никогда не захаживали друг к другу, и потому Прокопий молча и настороженно взирал на вошедшего. Строгий и желчный, он не жаловал Уханова, особенно после того случая на совместной рыбалке прошлой осенью. Рыбачили в общий котёл, то есть солили рыбу в один бочонок. В первые дни попадало неплохо, ленки все были добрые, килограммовые. Но дня через три как отрезало — скудно, все средненькие, да светляки́.

Через день Уханов запросился домой. У Прокопия было в плане ещё съездить на покос, посмотреть, не пробило ли недавним ненастьем зароды, и он, седлая коня, сказал Уханову:

— Ты там раскидай рыбу, бери половину и поезжай. А я уж завтра ворочусь.

Уханов так и сделал. Взял половину по количеству, выбрав крупных ленков, а всю мелочь оставил Прокопию.

— Ну, ты жукан! — сказал тогда ему Прокопий, — Ловко ты разделил рыбу, бесстыжий!

Уханов отхохотался. Отдать должное, он никогда не обижался, видно, и впрямь был до того бесстыж, что любое, даже резкое, обидное для кого другого слово, проходило мимо него; и когда, припёртый к стенке, не находил ответа, то либо крякал, либо, морща нос, хохотал.

Поздоровавшись и переминаясь с ноги на ногу, Уханов продолжал стоять у двери, точно перед ним был паркет, а он — в грязных резиновых сапогах.

— Что стоишь? Проходи, гостем будешь, — ответно поздоровавшись, сказал Прокопий, кивком указал на табурет.

Уханов сел. Сдвинутые к переносице «кустики» бровей придавали его крупному, не знающему бритвы, лицу насупленное выражение. Казалось, он был чем-то существенно озабочен. Прокопию оставалось только гадать, с чем же это пожаловал к нему Уханов. Потом вспомнил, что тот тоже сейчас дома один. Только старуха у него не в гостях у сына, как у Прокопия, а в больнице. Выходит, что он просто зашёл от скуки, за солидарность.

— Один домовничаешь… — не то вопрошая, не то просто что-то сказать, произнёс Уханов.

— Оди-ин, — нараспев отвечал Прокопий, подтверждая факт. — На днях заявится. У тебя когда?

— Телеграмму отбила, выписалась. Машину попутную ждёт.

— Не слыхал, свет будет сегодня?

Электричество давали в посёлке от дизеля, по вечерам, но все вот уже неделю жили без света, что-то там с генератором стряслось.

— В обед видел Фимку, электрика, говорит, может сегодня дадут, а может нет. Худо без света, — посетовал Уханов. — Так вечером, глядишь, чего-нибудь поделал бы, а при лампе, ничего не видать. У меня и стекла-то лампового нету… Это, как его… Я вот чего хотел тебя спросить, у тебя нет лишнего стекла?

«Если ты стекло занять пришёл, то издалека заехал», — подумал Прокопий.

— Одно, последнее, — указал он на кухонный стол, где стояла подготовленная им заранее на вечер керосиновая лампа — заправленная, с подрезанным фитилём, протёртым стеклом.

Начинало смеркаться, уже плохо было видно даже в очках, и Прокопий, положив деревянную насадочную иглу на диван, пошёл к печке, где на плите закипал чайник.

— Чай пить будем. Садись сюда. — Он поставил на стол вазочку с вареньем, хлеб, масло.

Уханов пил чай чинно и очень культурно, осторожно тянулся к вазочке с вареньем, точно боялся, что его шлёпнут по руке.

— Вроде свет дали, счётчик скрипит, — прислушиваясь, сказал Прокопий. — Включи-ка, выключатель у тебя над головой.

Сидя на стуле спиной к простенку, Уханов глянул через одно плечо, потом через другое, краем глаза заметил проводку — надо было встать и повернуться, чтобы дотянуться до выключателя. Он встал и, неуклюже повернувшись, локтём зацепил лампу, стоявшую на краю стола. Она упала на пол, тренькнуло стекло.

Прокопий, наливая в то время по третьей чашке чая, повернулся.

— В рот компот! — На скулах у него играли желваки.

— Я — невзначай…

— «Невзначай»! Последнюю дудку, коряга, разбил!

Кряхтя, Уханов полез под стол за лампой.

Будто в насмешку появившийся было свет в лампочке начал меркнуть, отчётливо стало видно красную спираль, и — разом настали сумрак.

— Ещё не лучше! — Прокопий поставил чашки на стол, вынул остатки стекла из горелки, снял верхнюю часть её и чиркнул спичкой.

Убогий коптящий огонёк осветил стол. Прокопий убрал немного фитиль.

— Не ладится что-то у них со светом…

Уханов заверил, что как только Щипахин поедет в город, он закажет с ним стекло. У него самого нет стекла.

— Он, Пищахин…

— Щипахин! — поправил его Прокопий.

— Щипахин… Я всё время путаю его… Он, говорят, на днях собирался в город…Пищахин-то…Закажу с ним и сразу принесу. Своё бы отдал, да у меня нету.

— Ладно, будет — принесёшь. Вот только подкузьмил ты мне, как если свет не наладят.

— Не догадался старухе заказать. Хоть бы скорее приехала, — пожаловался Уханов. — Хозяйство, огород — всё в одни руки. Картошку вот надо начинать копать…

— А парень-то у тебя на что! — возразил ему Прокопий.

— Колька-то? Он опять с тем коммерсантом уехал в город.

— Невесту, поди, искать?

— Не знаю… Может подработать — тому какой-то груз надо перевозить. Говорел, заплотит…

Своих детей у Уханова не было. Был приёмный сын Колька — парень лет двадцати. Не парень, а, можно сказать, «сокровище». Может, в кого из своих неведомых родителей удался. В школе Колька учился плохо и после шестого класса окончил курс наук. Рано стал проявлять нездоровый интерес к девочкам, не отказывался от винца. Шустрый, но нерадивый, он хоть и не уклонялся от домашней работы, но делал всё на скорую руку, лишь бы отделаться. Чаще всего остальное гонял на мотоцикле с одного края деревни на другой или на моторной лодке по речке. Когда же был дома, во дворе у Уханова дубасил магнитофон. Словом, парень явно отбивался от рук.

И вот как-то Уханову пришла в голову мысль: если женить Кольку, может быть, остепенится? Эта мысль породила идею, и до того в неё уверовал Уханов, что она сделалась навязчивой. Идея сия в свою очередь трансформировалась в задачу.

Дело осложнялось тем, что невесту надо было искать где-то на стороне — немногие местные, попросту шарахались от Кольки. Прокопий заикнулся про невесту неспроста, а с ехидцей. В прошлый раз Колька всё с тем же упомянутым коммерсантом увязался в город, завёл там знакомство, а через некоторое время к Уханову нагрянули на «Волге» сваты. Без невесты. Сказывали, на сессии она, экзамены сдаёт. «Вместе с Николаем» приедет, дней через несколько.

Уханов, принявший на радостя́х добрую чарку, расхаживал гоголем по двору, похожий на краснощёкого бая и довольно покрякивал.

На другой день, когда Уханов ходил за бутылкой на посошок в дальний конец села, сваты внезапно отбыли. Какое-то время спустя обнаружилось, что у Уханова пропали роскошная рысья шапка, которую он надевал только по праздникам, да на выборы голосовать, а также парочка колькиных соболей; их они прочили невесте в подарок.

С тех пор Уханов щеголял в потёртой баранячьей шапке, уши которой никогда не завязывались и торчали в разные стороны. Позже, на прошлогодней рыбалке, Уханов признался Прокопию, что был дураком, подсунув тогда несостоявшимся сватам три кабарговые струи, чтобы они повыгоднее продали их, а деньги те молодым бы на свадьбу.

— Это, круть-верть… Я вот чего хотел у тебя спросить. Может, на рыбалку нынче напа́ру?

— Ты бы позвал меня куда-нибудь на другое, — сладенько отозвался Прокопий.

Уханов, враз понял, в чей огород прилетел камень, крякнул, как от берёзового веника в бане.

«Так вот ты зачем пришёл?» — подумал Прокопий, догадываясь истинной причине визита соседа.

Если кони были у обоих, то у Прокопия к тому же имелась двуколка на резиновом ходу, на которой удобно было возить и палатку, и печку, и сеть, и прочее. За ним также за долгие годы негласно закрепилось рыбное зимовальное плёсо. Прокопию было ясно, зачем он нужен Уханову.

Не получив утвердительного ответа, Уханов подошёл к сети, потрогал дель, похвалил:

— Хорошая нитка, цопкая. У меня такая же сеть была, да Колька об камни всю изорвал.

— Варнак твой Колька, — только и сказал ему Прокопий.

В этом замечании Уханову почудилась поддержка его заветным выстраданным помыслам.

— Вот я и говорю, трали-вали, женить бы его, — откликнулся он. — Может, поумнел бы!

Он с маху плюхнулся на продавленный диван, в потёмках не соизмерив его высоту. При этом под ним что-то хрустнуло. Уханов в недоумении приподнялся.

— Ты… ты иголку сломал! — обомлев, едва выдохнул Прокопий. — Ты что мне натворил, асмодей?!

— Я нечаянно… — молвил Уханов, в недоумении приподнимаясь, не на шутку струхнув. — Темно, трали-вали, я не заметил иголку…

И тут неожиданно вспыхнул свет — выключатель оставался включённым.

Ошарашенный случившимся, Уханов держал в сломанную насадочную иглу в руке:

— Я это, круть-верть, тебе свою принесу.

— Да уж принеси, принеси, — ласково попросил Прокопий и сурово добавил: — Сейчас же! Мне надо сеть сегодня закончить!

— Хорошо, — Уханов, сутулясь, пошёл к двери…

— Сроду не ходил, а тут приволок его чёрт с визитом, — бормотал сам себе Прокопий поджатыми губами. — Боров, чума ходячая.., визитёр!