В начале было больно

Георгий Рат

Откуда в человеке берётся недовольство, раздражение, радость, грусть? Что такое скука? Почему полюбившаяся мелодия надоедает от долгого её прослушивания? Почему мы во сне меняем позу? Почему приятное поглаживание может превратиться в болезненное ощущение? И, вообще, откуда все ощущения? А чем диктуется поведение человека в обществе и поведение самого общества? И что движет Историей? Ответы на эти вопросы и даёт эссе «В начале было больно». Опыт онтологического бодрствования, или Рецепт изготовления человека

Глава 2

В СОСЕДНЮЮ КОМНАТУ — ЧЕРЕЗ САН-ПАУЛУ

Первую встречу с профессором пришлось выклянчивать. Состоялась она зимой 2005-го в киевском кафе и длилась меньше десяти минут, сопровождаясь быстрым распитием эспрессо и представлением моего шедевра изящной словесности. Вторая случилась через неделю. И шёл я на неё уже по приглашению. Шёл, не касаясь земли, смакуя восторженную профессорскую рецензию. Лавровые венки, один другого краше, скопом отвергались в ожидании того единственного — с золотым отблеском.

На этот раз кофе дополнился коньяком, а рукопись — взъерошенностью и масляным пятном, наличие которого Мацих объяснил любовью одной своей студентки к заварным пирожным: «…но весьма хороша собой. И умна. Согласись, такая комбинация, применительно к барышням, многое извиняет! Тем более, що написав ти гiвно!» Профессор иногда переходил на украинский или французский, когда требовалось без привлечения тяжёлого вооружения придать беседе миролюбие и шутливость. Меня это не спасло. Венки осыпались все разом, сплетаясь в один огромный — терновый. Сердце зашлось, по лицу разлился жарок. Я снял куртку и, умащивая её на соседний стул, думал, что нужно бы делать всё наоборот — одеваться и валить отсюда; и что вид у меня сейчас жалкий; и что недовольно оглядываться по сторонам, демонстрируя поиск виновного в некомфортной температуре, глупо.

«Я тоже стал паршиво жару переносить, — сказал Мацих, помогая мне прятать обиду. — Предлагают цикл лекций в Сан-Паулу. Но в июле, в такое пекло! Мабуть, вiдмовлюсь!» Украинский продолжал не работать, но спасение пришло! Июль! Щёки вмиг перестали пылать, исчез стук в висках, и я уверенно разлил по стаканам. Жара ему в июле в Бразилии! Да тебе ли, не отличающему лета в Латинской Америке от зимы, судить — говно ли я написал? Щас я тебя твоим Сан-Паулу уделаю! Подпущу ближе и уделаю!

«А коньяк — это типа утешения? Или из уважения ко всему живому?» — спросил я для затравки. «Годная версия. Но точнее будет — ко всему, источающему жизнь. Написал ты действительно говно. Взяться это напечатать может только потерявший приличие, или отродясь такового не имевший. Тема липовая. Сюжет вторичен. Но! Говно говном, а запаха нет. Не смотря на полную бредятину в аргументации сторон, диалоги не разваливаются. Персонажи на удивление органичны. Ты их писал с живых людей или с психиатрических эпикризов?» «С живых» — сказал я и обрадовался, как если бы позолотили весь лавр в округе.

Конец ознакомительного фрагмента.