Осенью. Пешком

Герман Гессе

Рассказы Германа Гессе, вошедшие в сборник «Осенью, пешком», яркий пример того, что по-настоящему талантливый автор легко может позволить себе отказаться от всего сенсационного, яркого или же наоборот мрачного и трагичного, потому что даже без искусственно созданного напряжения он сумеет увлечь читателя, сталкивая его в своих произведениях с самим собой, своей судьбой, своими переживаниями и эмоциями. Истории любви, судьбы людей, непревзойденное изображение детских, юношеских и подростковых переживаний, великолепное описание природы, городской и сельской жизни — всё это ждет вас в рассказах, представленных в данном сборнике.

Юлия

Тяжелая дверь медленно приоткрылась, и в щели показалось лицо молодой служанки. Я спросил хозяина, и она повела меня вверх по темной лестнице. Наверху горела лампочка, и когда я снимал свои затуманившиеся очки, Гершель вышел ко мне навстречу.

— Я знал, что вы придете, — сказал он вполголоса.

— Как же вы могли это знать?

— От моей жены. Я знаю, кто вы. Раздевайтесь, пожалуйста. Сюда вот… Я очень рад… Пожалуйста, сюда…

Он чувствовал себя, очевидно, неловко; да и я тоже.

Мы вошли в небольшую комнату. На столе с белой скатертью горела лампа, и накрыт был ужин.

— Вот… Мое утреннее знакомство, Юлия… Рекомендую…

— Я вас знаю, — сказала Юлия и ответила на мой поклон кивком головы, не протягивая мне руки.

— Садитесь.

Я сидел в камышовом кресле, она на диване, и смотрел на нее. Она пополнела, но казалась ростом меньше, чем прежде. Руки ее еще были молоды и тонки, лицо свежее, но крупнее и жестче, еще гордое, но грубее и без блеска. И все же еще было в ней отраженное сияние прежней красоты и нежной миловидности, в линиях лба, в движениях рук тихое сияние.

— Как вы попали в Ильгенберг?

— Пешком.

— У вас дела здесь?

— Нет. Я хотел только повидать еще раз город.

— Когда вы были здесь последний раз?

— Десять лет тому назад. Вы ведь знаете. Я не нашел в городе больших перемен.

— В самом деле? Вас я бы едва узнала.

— А я вас тотчас узнал бы.

Гершель кашлянул.

— Не хотите ли отужинать с нами? Чем богаты…

— Если я вас не стесню…

— Нисколько, помилуйте…

Было, однако, холодное жаркое с желе, салат из бобов, рис и вареные груши. Пили чай и молоко. Хозяин потчивал меня и занимал разговором. Юлия почти все время молчала, и только от времени до времени надменно и недоверчиво взглядывала на меня, словно хотела узнать, зачем собственно я пришел. Если бы я сам знал это!..

— Есть у вас дети? — спросил я.

Тогда она стала немного разговорчивее. Болезни, заботы по воспитанию, школа. Все в отменном обывательском стиле.

— А благодать эти школы, как хотите… — заметил Гершель.

— Вы думаете? Мне казалось всегда, что лучше как можно дольше воспитывать детей в семье.

— Видно у вас самих детей нет.

— Не осчастливила судьба.

— Но вы женаты?

— Нет, я живу один.

Бобы застревали у меня в горле, они были плохо очищены.

Когда убрали со стола, хозяин предложил распить с ним бутылку вина, на что я охотно согласился. Как я и рассчитывал, он сам пошел в погреб, и я остался на несколько минут один с его женой.

— Юлия… — начал я.

— Что угодно?

— Вы даже руки не подали мне…

— Я считала, что так лучше…

— Как хотите… Я рад видеть, что вам хорошо живется. Ведь вам хорошо живется?

— Да, нам жаловаться не на что.

— А тогда… скажите мне, Юлия, вы вспоминаете иногда…

— Чего вам от меня надо? Оставим в покое все эти старые истории. Все устроилось так, как должно было быть, и я думаю, что к лучшему для нас всех. Вы уже тогда не совсем подходили к Ильгенбергу, со всеми вашими идеями, и это было бы безрассудно…

— Конечно, Юлия… Я не смею и желать, чтобы было иначе. Я хотел только услышать одно слово прежнее, одно воспоминание. Вам не зачем думать обо мне, конечно, нет… Но обо всем остальном, что было в то время прекрасно и дорого… Ведь это была наша молодость, ее вот я и хотел разыскать и посмотреть ей в глаза.

— Пожалуйста, будем говорить о чем-нибудь другом. Не знаю, как вы, но я уже давно успела все это перезабыть.

Я взглянул на нее. От былой красоты не осталось следа. Это была жена Гершеля.

— Несомненно, — грубо ответил я, и даже рад был, когда в комнату вошел Гершель с двумя бутылками вина. Откупорили первую бутылку, и я даже не почувствовал себя задетым, когда Юлия отказалась выпить с нами.

Это было тяжелое бургундское вино, и Гершель, очевидно не привыкший пить, изменился уже за вторым стаканом. Он начал поддразнивать мною свою жену. Но она на его подшучивание не отвечала, и он рассмеялся и чокнулся со мною.

— Она сначала было и принять вас не хотела, — признался он мне.

Юлия встала.

— Простите, мне надо к детям. Девочка наша все прихварывает.

Она ушла, и я знал, что она больше не вернется. Гершель, подмигивая мне, откупорил вторую бутылку.

— Не надо было бы говорить этого, — заметил я.

Он рассмеялся.

— О, Господи… Не так уже она глупа, чтобы обижаться на это. Пейте! Или вам не нравится вино?

— Вино хорошее.

— Не правда ли? Вот что… вы скажите, что такое было тогда меж вами и моей женой? Ребячество, а?

— Ребячество, конечно. Но все-таки лучше бы об этом не говорить.

— Конечно, конечно… Я и не желаю быть нескромным. Десять лет уже прошло, да?

— Простите, теперь я должен уйти.

— Почему же так скоро?

— Так лучше, пожалуй, будет. Мы, быть может, еще увидимся завтра.

— Если вам непременно хочется уйти… подождите, я вам посвечу. А когда вы придете завтра?

— Вероятно, после обеда.

— Отлично, к черному кофе, стало быть. Я вас провожу в отель. Нет, нет, непременно. Мы еще там выпьем чего-нибудь…

— Спасибо, я сейчас лягу, я устал, передайте поклон мой вашей супруге, до завтра.

Уже внизу, у выхода я отделался от него и пошел один через широкую площадь и по тихим темным улицам. Долго еще бегал я по маленькому городу, и если бы с какой-нибудь старой крыши свалился кирпич и убил меня, это было бы для меня облегчением…

— Дурак! дурак! — с сердцем ругал я себя.