Из записок господина N. Для тех, кто верит в любовь

Глеб Карпинский

«Из записок господина N» — это заключительная, мистическая часть романа «Иди как можно дальше». По просьбам читателей здесь приведена полная версия дневника с «колымскими рассказами». Данная версия имеет право на самостоятельную книгу. В ней описываются события и личные переживания неприкаянной души погибшего в Чечне солдата, так и не вкусившего радость любви к женщине. Создатель дает ему время, чтобы он полюбил Тишину, немую алтайскую девушку, которая видит больше, чем простые смертные…

Как из меня однажды сделали морального выродка

Лысый негр в красном камзоле и генеральских штанах потянул на себя вертушку. Я вошел в фойе, счищая с воротника снег. Роскошь и убранство отеля поразили меня. Я чувствовал себя чужим здесь, идя босиком по красной ковровой дорожке мимо колонн и мраморных статуй. Казалось, что сейчас метрдотель подойдет ко мне и попросит удалиться. Я остановился у витрины, где продавались украшения итальянских дизайнеров и товары народного промысла. Продавщица бросила на меня беглый безучастный взгляд и уткнулась в журнал «Форбс».

— Можно одну конфетку? — спросил я и взял из вазы на ее столе «коровку».

Времени еще было предостаточно, и я присел на кушетку из узорного велюра под старину, положив небрежно ногу на резной дубовый столик. Мне захотелось внимания, так как всеобщее равнодушие к моей скромной персоне в этом экстравагантном месте вызывало во мне неприятные чувства. Напротив меня сидел солидный господин в рубашке от «Версачи» с расстегнутым воротником и покуривал сигару. Как назло, клубы сигарного дыма скрыли мое бесцеремонное поведение от взора метрдотеля. И скандал не удался.

Мимо нас неторопливо проходили посетители. Это были в основном иностранцы с VIP-проститутками, но попадались и русские. Один из них, пропуская даму в лифт, выронил стодолларовую бумажку и не заметил этого. Купюра так и лежала на ковре, пока ее не поднял метрдотель. Его холеное, лоснящееся от жира лицо было невозмутимо. Казалось, что поднимать стодолларовые бумажки для него обычное дело. И мне вдруг стало обидно за тех мальчишек, которые отдали свои жизни в окопах Чечни. Там была беспощадная, никому не нужная война, а здесь текли деньги рекой. Казалось, что тысячи гневных мертвецов шевелятся в своих могилах от несправедливости. Я даже слышал, как хрустят их хрупкие кости.

Кинув взгляд на внутренний балкон, возвышающийся над фойе, я заметил, как какая-то женщина посылает мне воздушные поцелуи, держа в руках бокал с шампанским. Сначала я подумал, что ее внимание адресовано курящему господину, но все же кивнул и поднялся по мраморной лестнице. Скорее всего, женщина была пьяна и обозналась. Оказавшись на втором этаже, я потерял ее из вида. По-видимому, здесь проходила какая-то презентация. Ухоженные женщины бальзаковского возраста, сверкая дорогими украшениями, за столиками пили чай с пирожными. Они чувствовали себя богинями, выдавливая из себя улыбки фальши. Над всей этой суетой возвышался плакат какой-то девочки. Мне объяснили, что девочка пропала без вести несколько лет назад, и попросили принять участие в сборе средств на поиск несчастной и других пропавших детей. Но что-то было не так в этом общем благородном порыве. Я бродил между столиками, все еще не решаясь избавиться от последней монеты, и заглядывал во рты этих «матерей-Терез», которые аппетитно жевали свои булочки. Тут же на столиках лежали фотографии пропавших, заляпанные жирными пальцами их ищущих. Слегка пошатываясь от мерзости данного мероприятия, я решил было уйти, но аппетитное чавканье окружающих меня «спасительниц» обострило во мне чувство голода. Когда я подошел к шведскому столику, чтобы подкрепиться, то заметил ту женщину, которая недавно посылала мне воздушные поцелуи.

— Здравствуйте, — улыбнулась она и подала мне свою руку, но я проигнорировал этот привольный жест, жадно уплетая за обе щеки сэндвич с красной рыбой.

Женщина вовсе не обиделась.

— Меня зовут Вера, — представилась она. — Это я Вас звала…

— Надо же! — равнодушно сказал я и пошел к бару, где официант разливал соки и шампанское.

Вера была в элегантном вечернем платье, и на ее пышной груди сиял крупный изумруд. Было странно наблюдать, что эта обеспеченная женщина следует, не отставая, словно банный лист, за босоногим солдатиком. Мы взяли по бокалу шампанского и отошли в тень колонны.

— У меня к Вам одно предложение… — сказала Вера, сделав скромный глоток, пока я дожевывал бутерброд. — Мне не с кем пойти сегодня в ночной клуб, а муж уехал в Лондон.

— Здесь еще есть мужчины, — указал я на парнишку с модной прической, который только что вошел, щеголяя узкими, подчеркивающими бедра, брюками.

— Он голубой, — засмеялась моя спутница, обнажив свои ровные керамические зубы.

Она вдруг заметила, что я кинул ревностный взгляд в сторону шведского стола, где дамочки активно наполняли свои тарелки.

— Вы проголодались?

Я кивнул, и ее глаза засветились материнской заботой.

— Вам что-нибудь принести?

— Да, блины с икрой и пирожное с кремом.

Когда Вера ушла, я быстро осушил бокал шампанского и отправился к выходу, но она вовремя заметила мое бегство и догнала меня на ступеньках.

— Вы уже уходите? — слегка расстроилась она, держа в руке полную тарелку деликатесов.

Я виновато кивнул.

— Вам не понравилось мое предложение?

— Мы совсем не знакомы…

— Порою живешь с одним человеком всю жизнь и совсем его не знаешь…

— А что мы будем делать?

— Скрашивать мое одиночество. Мы будем пить Хенесси XO, курить кальян, и я буду не против, если Вы увлечетесь там какой-нибудь девушкой.

Неожиданно в наш разговор вмешалась высокомерная старушка. Ее тяжелые серьги безобразно оттягивали мочки ее вялых ушей. По манере ее поведения видно было, что она организатор этого благотворительного вечера.

— Верочка, почему ты скрывала от нас свою страсть к убогим? — надменно улыбнулась она, окинув меня с ног до головы холодным взглядом.

Ее хищный крючковатый нос вдруг заострился, словно клюв коршуна, готовый проткнуть в меня в любой момент.

— В обществе красивых дам мужчины теряют головы, а этот потерял еще и туфли, — заметила она мои босые ноги и вдруг завопила, точно укушенная. — Какое неуважение к пропавшим детям!

Все замерло вдруг. Музыка оборвалась, официанты перестали разносить бокалы и разливать вина, и сотни негодующих глаз уставились на меня. По залу прошел неодобрительный шепот. Вера взяла меня под руку, пытаясь увести от скандала, но я отстранился.

— Уважаемые дамы! — сказал я, запрыгнув на один из столиков. — Цель подобных мероприятий одурачить вас, играя на вашем сочувствии. Если хотите реально кому-нибудь помочь, сходите на вокзал. Там очень много людей, которые реально потерялись. У настоящей помощи не бывает пиара. Как вы вообще можете помогать детям? Каждая из вас с радостью перегрызет горло другой только за то, что та позволила себе усомниться в ее высоких намерениях.

Женщины поднялись со стульев, медленно дожевывая пирожные, и окружали меня. Они растопырили пальцы, угрожающе шевеля ими, словно крабы на охоте. Враждебное кольцо из бриллиантов и роскоши сжималось вокруг меня. Знамя добродетели, вырванное у них внезапно из-под ног, было сейчас, как красная тряпка для разъяренного быка. Из улыбчивых и добродушных женщин они превращались в страшных и безобразных фурий, алчущих растерзать меня только за то, что я усомнился в их добродетели.

— Вот, мерзавец! — слышалось из толпы.

— У меня мозг взорвётся. Может, я чего не понимаю в жизни…

— Топтать его, бабоньки! Топтать! — призывала к бою организатор вечера, выдвигая вперед плакат пропавшей девочки, словно икону перед дьяволом.

Старушка схватилась за сердце, и ее верные подружки замахали вокруг нее разношерстными веерами. Ее ядовитая слюна забрызгала паркет.

— Наташа, да не обращай ты на него внимание, — сказала одна из них. — Если на каждого обращать внимание, то можно с ума сойти.

— Страшно, ведь он такой не один, — поражалась основательница фонда. — Лучше бы он молчал, как бывает в большинстве случаев. Просто он меня поразил своим пофигизмом. Такой человек пройдёт мимо гуляющего ночью ребёнка в трусиках.

— Ну, такой не то, что мимо пройдет, он еще и может что-то сделать нехорошее. Моральный выродок. Бороться с ним бесполезно, только себе дороже выйдет.

— А вдруг у него еще совесть осталась? — кто-то тихо шепнул за их спинами.

— Мужчинка от себя в полном упоении, — пробасила одна солидная дама.

— М-да, с головой человек явно не дружит. Ему б хорошего доктора, глядишь и помогло бы.

— Мы привлекаем внимание не к пропаже этой девочки, а к проблеме, что дети пропадают, а ищут их добровольцы. — Била себя в грудь другая оскорбленная особа.

— Мне это не интересно. — Возразил твердо я, ухмыльнувшись.

Я все еще стоял на столике и смотрел на все это убожество сверху вниз.

— А хмылится, как абсолютный эгоцентрист. Пуп вселенной. Это не лечится, — попыталась столкнуть меня со стола одна дама.

— Я Вас всех прощаю, — поклонился я этим женщинам и спрыгнул вниз, а они с криками и воплями набросились на меня, словно на случайно зашедшего в женскую баню мужика. Я выбрался из кучи-малы и сам схватил Веру за руку. Мы поспешили удалиться. Заварушка наверху еще долго не утихала.