Как я была Мэрилин Монро. Роман

Глеб Карпинский

Роман «Как я была Мэрилин Монро» – эта история об одной провинциальной девушке, которая, как две капли воды, была похожа на секс-символ 50-х Мэрилин Монро. И во многом благодаря этому сходству судьба ее оказалась яркой, насыщенной и не менее драматичной, чем у известной американской киноактрисы. Действия происходят в России в конце 90-х, начале 2000-х. Читается на одном дыхании.

Глава 2

За забором недовольно загоготали гуси. Я оторвалась от дел и прислушалась.

— Эльвира, иди ворота открывай, там твой Леня Голубков приехал! — закричал мне отец.

Он был в своей мастерской, когда помытая до блеска черная «бэха», приятно поскрипывая новой резиной о щебенку и распугивая гусей, вальяжно подъезжала к нашим воротам.

У Леши был явно талант нравиться людям, производить впечатление некоего фраера, жизнь которого удалась. Даже мой отец, всегда прохладно относившийся к моим ухажерам, радовался этому двадцатилетнему парню. И это неудивительно. Леша Мультик был обаятелен. Почему его в нашем городе звали «Мультиком» никто толком не знал, может быть, он был похож на одного из сказочных персонажей диснеевской эпопеи, в то время популярной среди мальчишек. Как все начинающие бандиты, мой парень носил кожаную потертую куртку и короткую стрижку. До нашего знакомства он занимался скромно коммерцией, ездил на своей раздолбанной «девятке», закупал в Греции довольно вкусные оливки и торговал с другом на городском рынке. Амбиции росли, как на дрожжах, успехи своих друзей-коммерсантов омрачали его, и вскоре он переключился на другой промысел.

Внешность у Леши была то, что надо, как у актера Дольфа Лунгрена в самые золотые его годы на пике славы. Высокий блондин с голубыми глазами, истинный ариец, накаченные мышцы, модный прикид. Когда он улыбался симпатичной, доброй улыбкой, а в его руках была бейсбольная бита, отказать ему было невозможно. Коммерсы предпочитали делиться.

На любовном фронте Леша тоже имел успех. Ему достаточно было появиться на горизонте на новой тачке, и местные Ассоли уже прыгали кубарем в машину к своему принцу. Я тоже была не исключением, восхищалась Мультиком, хотя понимала, что это легкое увлечение быстро закончится, и я не смогу, как честная девушка, выдержать его похождений. А пока мы наслаждались беззаботной молодостью, и многое нам прощалось.

Времена тогда были лихие. Страна встала на капиталистические рельсы. Дефицит, инфляция, ваучер, дефолт, коррупция, Гайдар, Чубайс, Мавроди. Каких только иноземных слов-паразитов не выучил бывший советский гражданин! Мы все были словно в замешательстве, в черном омуте безысходности, не знали, куда идти. Все перемешалось. Профессора пошли торговать на базар рыбой, библиотекарши на трассу телом, но те и другие смотрели мыльные оперы и рыдали в три ручья. В магазинах стояли очереди за хлебом, народ, чтобы забыться, глушил водку и пробовал диковинные бананы, завидуя неграм, что у них они растут на каждом дереве. Разгул бандитизма достиг таких масштабов, что киллеры средь бела дня на лавочках грызли семечки, спокойно ожидая свою жертву, с «калашами» на коленках. Но самое страшное было безденежье и безработица.

Моей семье еще повезло. Мама работала в магазине продавцом в молочном отделе. Отец только бросил пить и организовал в гараже и во дворе автомастерскую. Помню, весь двор был завален старыми запчастями и пропах бензином и машинным маслом. Ради меня отец снова сошелся с нами, хотя, возможно, и никогда не любил мать за ее природную, доходящую до нелепости подозрительность. Она во всем видела недоброе, подозревала всех в каких-то выгодах и корыстях. И даже этот героический поступок своего бывшего мужа, когда он вернулся в семью и обещал больше не пить ради дочери, воспринимался ей, в лучшем случае, как должное.

Совместными усилиями родители устроили меня в техникум пищевой промышленности, надеясь, что их любимая дочка станет в будущем директором масложиркомбината или консервного завода. Мне же ужасно хотелось вырваться из плена провинциальной жизни. Я, как одна из «Трех сестер» Чехова, с надеждой повторяла про себя:

— В Москву, в Москву! — и с тоской смотрела проезжающим вслед машинам с московскими номерами.

Странно, но я была убеждена, что стану знаменитой актрисой в столице. Не помню, кто это вбил мне в голову, может быть, приснилось, но я часто представляла себя порхающей на сцене под вспышки фотокамер, и как полный зал рукоплещет мне овациями, вскакивает с мест, и, с криками «Браво, Эльвира! Браво!», бросает под ноги цветы.

Поначалу в этих призрачных грезах я не мыслила себя без Леши. Он всегда сидел в первых рядах, с золотой цепью на груди, жевал чипсы и пил пиво из бутылки. Видя его накаченные бицепсы, окружающие не решались делать ему замечания, но он и без их замечаний посылал всех куда подальше. Поначалу мне это сильно нравилось. Я чувствовала себя защищенной и любимой. Подруги, не скрывая своих чувств, завидовали мне, и я даже была не прочь выйти замуж за этого местного принца, чтобы он не достался никому. Но со временем я стала убеждаться, что парень мой ограниченный и точно не моего полета. Я представила, как буду жить с этим человеком, для которого единственным аргументом является сила или бейсбольная бита. И мне стало в эту минуту сомнений жутко страшно.

Поэтому я несколько раз порывала расстаться с ним, но он, словно чувствовал это, умолял не спешить, обещал золотые горы. Но мне не нужны были эти сокровища, нажитые нечестным путем на крови и насилии. Я верила в карму, что все возвращается и воздается, и несколько раз пыталась отговорить его от рэкета, предлагая заняться каким-нибудь честным делом, но он смотрел на меня как на полоумную.

— Ты не понимаешь, Эля, — говорил он мне, словно дуре. — Сейчас время такое. Этого никогда не повторится. Лови момент! Все лежит на земле бесхозное. Нужно только подбирать и складывать, а уж потом, когда все соберется и сложится, вот тогда можно будет стать человеком. И главное, заруби себе на носу. Мой бизнес — это мой бизнес. Твое дело — любить меня и терпеть.

И я любила и терпела, часто идеализируя Лешу, наполняя его какими-то благородными и человеческими качествами, упиваясь надеждами, что человек может измениться, что время сейчас действительно другое и надо заниматься тем, чем умеешь. Но жизнь расставила все на свои места, и доказала мне правду поговорки, что если сомневаешься, воздержись.

Сначала я стала замечать, что мой парень стал сильно занят. Он объяснял это сложной работой и кормил обещаниями. Мы практически не виделись неделями. И я не находила себе места. Помню, как долгими и бессонными ночами сидела я на подоконнике, поджав под себя ноги, и с грустью смотрела в окно на спящий город. Мое сердце тосковало. Я молила Бога, чтобы мой любимый поскорее пришел ко мне, живым и невредимым. После приворота экстрасенса в моих мыслях был только Леша, и, признаться, я даже хотела забеременеть, родить ему такого же маленького Дольфа Лундгрена, чтобы окончательно связать нашу судьбу.

Но грубая, жестокая среда, в которой он общался, лепила из него героя не моего романа. Часто от него пахло другими женщинами, что, несомненно, выводило меня из себя. Я устраивала сцены ревности, но он целовал меня, успокаивал, и я, как дуреха, верила, что все рано или поздно образуется. К тому же у меня не было сил расстаться с ним. Магия Экара действовала без отказа. Учеба шла побоку. На занятия я уже ходила, чтобы «повыпендриваться», вызывая зависть у подруг и слюни у мальчишек. Последние часто писали мне любовные письма, но я издевалась над их светлыми чувствами. Однажды один мальчик, ожидая меня на свидании, всю ночь простоял под дождем с букетом цветов и бутылкой вина. Подруги донесли, что вино он в горести одиночества выпил, заснул на лавке и простудился. Мне было неловко, но я ничего не могла с этим поделать. По молодости я не понимала, что если плохое настроение, это не значит, что нужно портить его другим. Я прощала себя, прекрасно осознавая, что расцвела в местную красавицу, которой якобы все позволено. Прощали и меня, хотя некоторые, наверно, до сих пор затаили на меня обиду.

Вся эта романтическая пора промчалась вместе с упавшими листьями и зимними холодами, когда первые солнечные лучи протопили снег. На улицах нашего городка потеплело, а в лужах радостно купались воробьи. Дворники еще не успели вымести прошлогодний мусор, а девушки нашего славного городка уже щеголяли в коротких юбках. Пришла долгожданная весна. Помню, в тот вечер я стояла перед зеркалом, и наводила make up. На мне была ангоровая кофточка, лаковые туфли на лодочке и юбка с разрезами. Красилась я тогда в черный цвет и была похожа на ворону. Кассетник крутил песню Линды, скрипя и слегка зажевывая пленку.

— Я ворона, я ворона, на-на, на-на, на, — подпевала я, красив ногти черным лаком.

Настроение было просто волшебное. Я порхала словно бабочка. Леша после зимней спячки подарил мне сережки с черным агатом, под тон моего маникюра, и пригласил отдохнуть вечером в гостинице Элит, развалины которой до сих можно увидеть на трассе Ростов-Баку. Там часто собирались друзья Леши, чтобы отпраздновать удачную работу. Я так обрадовалась, что совсем потеряла чувство реальности.

По крыльцу барабанила капель, и в каждой ее капле отражалась моя любовь. Помню, как я шла такая счастливая по улице, вся в этих ярких, солнечных брызгах. Прохожие оборачивались мне вслед, и мне казалось, что весь мир у моих ног.

Лешка при встрече нежно обнял меня и так просто и искренно сказал, что любит. Я тогда расплакалась, и мне пришлось повторно делать make up. Оказалось, что на праздновании должны были быть уважаемые люди, местные воры, авторитеты. Леша был у них вроде вышибалой или каким-то нештатным телохранителем. Своим ростом и физической формой он сильно выделялся среди их низких фигур. Я чувствовала себя не в своей тарелке, но во всем полагалась на своего парня. Кругом звучала восточная речь, на меня смотрели холодно и с подозрением, и мне даже казалось, что я нахожусь в таборе некой невольницей. Казалось, в этих сердцах не осталось ни капли жалости. Эти волчьи взгляды прожигали насквозь каленым железом, когда кто-то осмеливался встать им на пути. Я видела, как раскачиваются на их мощных шеях тяжелые кресты, переливаясь золотом и потом, и мне невольно хотелось молиться. Воры сидели на диванах, часто говорили на своем языке, курили кальян и пили водку. Рубашки были расстегнуты, движения вольны и размашисты, на волосатой груди у каждого были наколоты иконы православных святых.

Мне хотелось уйти, и я невольно прижималась к Леше, показывая всем своим видом, что я честная девушка и люблю своего парня. Но это были люди с животной интуицией, которых сложно было обмануть. Они не верили в нашу любовь. Для них все русские девушки были доступны. Главный из бандитов, Калиф, находясь в нирване, как тибетский монах, равнодушно брякал четками. Стол ломился восточными яствами. Богатый ассортимент сыров, овощи, фрукты, суп из жирной бараньей грудинки с разнообразными овощами и фруктами, бесподобная долма в виноградных листьях и форель в вине.

Мы рвали лаваши руками, облизывали в нескрываемом удовольствии свои жирные пальцы, пили за успешную сделку, за братву. Нервное напряжение после бокала вина заметно спало. В какой-то момент я утомилась и пошла отдохнуть в соседнюю комнату. От балконной двери шел свежий ночной воздух. Я легла на кровать и задремала. Мне приснился чудный сон. В сиянии софитов на сцену вышла незнакомая мне актриса с золотистыми локонами и лицом ангела. Она посылала воздушные поцелуи восторженным зрителям, но было видно, что ее сердце не любит их. Она слушала блюз, который творил за роялем слепой, седой негр. Ее движения были грациозны, таинственны и полны женственности. Когда девушка кокетливо задирала юбку, показывая свои клетчатые чулочки, зал ахал. Я спрашивала у зрителей, кто эта девушка, но они молчали, открыв от изумления рты, словно завороженные, и пепел на их гаснущих сигарах бесшумно падал снегом вниз. Актриса делала изящные па на двеннадцати сантиметровых шпильках, подзадоривала слепого музыканта «Бобби, девочки хотят погорячее!», и он стучал по черно-белым клавишам, как бог. Зал трепетал, следил за игрой складок развивающегося на ветру плиссированного платья. Кто-то из зрителей бросил к ее очаровательным ножкам свою ковбойскую шляпу, и девушка примерила ее под радостный свист и рев толпы. Она улыбалась, словно младенец, чистой улыбкой ангела, а ветер бесстыдно задирал края ее платья, и она, смущаясь и одновременно смеясь, пыталась прикрыть свои обнаженные ноги. Зрители весело свистели и умоляли не покидать сцену.

Кто-то тронул меня за плечо.

— Леша… — прошептала я, не отрываясь от сцены.

Мне не хотелось просыпаться. Замечательная актриса звала к себе, махая мне приветливо рукой. Я оглядывалась, думая, что она обозналась, но зрители подняли меня и передавали на руках вперед, прямо на сцену. Прожектор был направлен мне в лицо, и я жмурилась, ощущая в себе прилив великого счастья.

— Давай раздевайся, — услышала я вдруг хриплый голос Калифа.

Я в испуге открыла глаза. Волшебный сон мой прервался, и я так и не успела попасть на сцену. В темноте хищная тень нависла надо мной, дыша перегаром, табаком и луком.

— Что Вы делаете? — отдернула я от себя бесцеремонные руки. — Я с парнем, Вы что…

— Знаю я, с каким парнем…

Его восточные глаза смотрели на меня, как на дешевую шлюху, алчно и брезгливо. Я попыталась вырваться, но бандит грубо отбросил меня на кровать и дал пощечину.

— Да ты знаешь, кто я такой? — захрипел он угрожающе. — Молчи и не рыпайся!

Его чревоугодная улыбка сменилась хищным оскалом и, наслаждаясь своей властью и безнаказанностью, он навалился на меня своим волосатым, пахнущим едким потом телом. Мне стало противно и страшно, я задыхалась от этого запаха, все еще сопротивляясь. Ему это вдруг стало нравиться. Он дал мне еще пощечину, и в этот момент я вырвалась, оскорбленная такой наглостью. Калиф удержал меня, схватив за платье, и еще секунду и он бы овладел мной, но я успела ухватиться за ручку двери.

— Куда, сука!? — крикнул он и рванул к себе.

Платье треснуло, и осталось в руках авторитета. Одновременно дверь открылась, и я по инерции влетела в гостиную, где застолье было в самом разгаре. В клубах табачного дыма бандиты смотрели на меня, как на нечто мерзкое и противное, продолжая пить и закусывать. Леша тоже был среди них. Я стояла одна, в одном нижнем белье, униженная и оскорбленная, с испуганными глазами.

— Ты чего, зая? — виновато улыбнулся он. — Тут все свои.

Я не отдавала себе отчет. Гнев овладел мною. Магия Экара разрушилась от этой внезапной вспышки. Я ненавидела Лешу за то, что он смалодушничал и побоялся противоречить авторитету. Жалкий и ничтожный, не понимающий, что уважать его за это низкое предательство никто не будет, он сидел за столом и виновато улыбался! Еще немного и из комнаты вышел бы Калиф, и на его глазах затащил бы меня обратно, а он продолжал бы пить водку и беседовать со своими новыми восточными друзьями.

Первое, что попалось мне под руку, была бутылку советского шампанского.

— Леша, сука, ты меня подставил! — закричала я в исступлении и обрушила ему ее на голову.

Молодой Дольф Лундгрен сник. Кровь залила ему щеки, и легкая пьяная улыбка поползла по его бледному лицу, как тень затмения покрывает землю. Бандиты встрепенулись, вскочили с мест. Один из них инстинктивно схватился за нож, торчащий в жареном поросенке.

Положение мое было незавидное. Я не знала куда бежать, окруженная волчьей сворой. В этот момент из спальни вышел разъяренный Калиф.

— Ты пожалеешь, что родилась! — прохрипел он с кавказским акцентом.

Синие вены на его бычьей шее вздулись от гнева. Я, ловко увернувшись от его цепких объятий, и, кажется, укусив за ухо, свалила его с ног. Лихая вольная кровь моих предков взбурлила в час отчаяния. О, если бы у меня в этот час была славная казацкая сабля! Клянусь, я порубала бы всех к чертовой матери, кто попался мне под горячую руку! Нырнув в спальню, я вскочила на подоконник. Прыгать со второго этажа было опасно. Темнота нависла надо мной, как черная туча. Холодный ночной ветер прожег мою душу, играя с моими волосами, будто дьявол. Я увидела под ногами подъездный козырек, накрывавший крыльцо гостиницы узкой изогнутой балкой, и, зажмурившись, прыгнула вниз. Раздался оглушительный грохот от жестяного листа, будто взорвалась бомба. Окна верхних этажей гостинцы зажглись. Кто-то высунулся в окно. В этот момент бандиты уже ворвались в комнату и подбежали к окну. Они не ожидали, что я решусь спрыгнуть. Я стояла на каблуках, на самом краю подъездной крыши, дрожа от страха и холода, едва держа равновесие. Один каблук был сломан. Сильно ныла лодыжка.

— Помогите, насилуют! — закричала я на всю округу.

Мой дикий вопль разнесся эхом в ночной мгле. Единственный источник света на верхних этажах погас, и стало темно. Никто не хотел вмешиваться в чужие разборки. Изредка проносились по трассе автомобили, освещая мое бледное лицо тусклыми фарами. На мое счастье на крыльце появилась администратор гостиницы.

— Ты разве не знала, куда едешь и для чего? Бедное дитя… — покачала она головой.

В этот момент Калиф схватил меня за волосы, и, как тряпичную куклу, поволок обратно в комнату. Я завизжала от боли, беспомощно дрыгая ногами. Голос не слушался меня. И я зарыдала, как ненормальная. Дальше происходило все стремительно. Двое-трое свирепых мужчин били меня ногами и руками, словно бойцовскую грушу, упорно и методично, и если бы не настойчивый звонок в наш номер, несчастный труп мой нашли в ближайшем овраге.

— Перестаньте безобразничать! Милицию вызову! — услышала я спасительный голос администратора гостиницы.

Святая и смелая, я даже не знаю твоего имени! Ты не побоялась остановить мерзавцев, когда даже взрослые мужики, закаленные в бандитских разборках, забыли принципы чести и уважения к женщине, будущей матери, и прятали свою голову в песок, и мне никогда не забыть той спасительной минуты. Никогда!

Никогда я еще не забуду, как в синяках и царапинах, под лай бродячих собак, прихрамывая, в крови, в разорванном платье, я брела вдоль трассы Ростов-Баку и рыдала горькими слезами. Я шарахалась от проезжающих машин, таилась в тени деревьев и рытвин, словно проклятый призрак остерегалась лучей восходящего солнца. Мне было ужасно обидно, что меня приняли за шлюху, и что мой молодой человек испугался противоречить авторитетам.

Уже светало. Домой мне нужно было идти через весь город, и я вспомнила, что здесь в ближайших домах живет моя однокурсница.

— Твою мать! Эльвира, что с тобой? — ахнула она, открыв дверь.

На мое счастье Тонька оказалась дома одна, и меня больше никто не видел. Ее родители работали врачами в больнице, и в это время была их смена. Я еще ревела, вытирая раскрасневшиеся от слез глаза, а она уже копошилась в аптечке, ища нашатырь и спирт, бинты и йод. Приведя себя в порядок, я еще на пару дней оставалась здесь, залечивая раны души и тела. Мне не хотелось показываться дома перед родителями в таком подавленном состоянии.

— Я ждала тебя, — призналась Тонька, сочувствуя мне, — но не думала, что при таких обстоятельствах.

Вот уже целый семестр она обещала мне дать почитать книгу Игоря Беленького «Мэрилин Монро», в которой была описана биография самой красивой девушки на планете, пробивающейся сквозь тернии к волшебным софитам сцены.

Маме я уже могла рассказать, что случилось со мной в гостинице Элит. Мы даже ходили в милицию, но там заявление не приняли и отправили к вольным казакам. Казаки приняли нас радушно, выслушали с сочувствием и посоветовали молиться. И как ни странно звучит, через год об этой братве в городе уже никто не вспоминал.

После происшествия в гостинице Элит прошла всего неделя, но городок у нас маленький, и порочащие слухи быстро распространялись. Я не хотела, чтобы на меня показывали пальцем. Скоро ко мне забежала Вика. Ей не терпелось узнать подробности той ночи. Она даже не спросила, как я себя чувствую. В этом была вся моя подруга. Простая и прямолинейная.

— Ну, чо? Поимели тебя? — спросила она, едва отдышавшись, прямо в коридоре.

— Спаслась.

— Эх, скукотища! — заметно расстроилась подруга.

Синяки и царапины быстро проходили. Я по-прежнему сидела на подоконнике, обнимая колени, и смотрела с тоскою в окно. Теперь мой родной город казался мне враждебным и злым. Люди, которые были близки мне, словно отвернулись по мановению колдовской палочки. Как назло, отец снова запил, а мама работала с утра до ночи без выходных, чтобы свести концы с концами, ей было не до меня.

Господи, как мне тогда хотелось перемен, уехать отсюда прочь, начать жизнь с чистого листа! И перемены я начала с самой себя, решительно и бесповоротно, купив перекись водорода. Для пущего эффекта я постриглась под каре, придала выцветшим волосам платиновый оттенок с помощью школьной копирки и накрутила мамины бигуди.

— Шик! — поднесла мне зеркало подруга.

Я посмотрела на себя и приятно удивилась.

— То, что надо!

Вместо черной вороны с потухшим, депрессивным взором на меня смотрела яркая, самодовольная, блистательная блондинка. Я сразу почувствовала в себе уверенность. Что-то встрепенулось в моей душе. Музыка далекого блюза донеслась мне из последнего сна.

— Вика, тащи шляпу отца из коридора!

Подруга посмотрела на меня, как на свихнувшуюся. Через минуту я уже примеряла на себя шляпу, поворачиваясь то в профиль, то в анфас, приподнимая ее за края двумя пальцами, и радостно улыбаясь.

— Ну, как? — крутанулась я на одном мыске.

— А чо? Ни чо! — одобрительно лопнула жвачный пузырь Вика. — На кого-то похожа… Только не помню.

И мне вдруг пришло озарение.

Я вдруг бросилась к книге, которую дала мне почитать в напутствие Тонька, открыла ее на нужной странице.

— Смотри! — показала я пальцем на черно-белую фотографию знаменитой голливудской актрисы.

На ней была запечатлена красивая молодая женщина. Ее слегка уставший взгляд больших выразительных глаз был направлен вглубь нашего пространства, но не на ничтожного зрителя. Будто позади нас было нечто необыкновенно волнующее, мудрое и величественное. Платиновые, вьющиеся волосы были уложены, но в то же время угадывалась в них та нежная, первозданная стихия, которая проявляется в необузданной женщине после хорошего секса и улавливается лишь художниками высокой масти. Чувственный, влажный рот был слегка открыт для страстного поцелуя. Родинка у его левого края подчеркивала утонченность и ранимость натуры. Элегантные тонкие кисти рук были приподняты к лицу и едва касались жемчуга бус, тень от которых ложилась печалью на белоснежную шею актрисы. Богемные серьги, подарок состоятельного мужчины, возможно, президента Америки, сверкали бриллиантами, отягощали ее купленную, но еще несломленную душу кротким дыханием надежды…

Вика с удивлением воскликнула.

— Офигеть! Как ты на нее похожа!

Я засмеялась и, схватив подругу, стала кружиться с ней в радостной эйфории. Мы так кружились, что вещи в комнате падали на пол вместе с нами, но мне было все равно. Вдохновение удачи парило над нами. Я была убеждена, что это совпадение с образом знаменитой голливудской актрисы неслучайно, что Бог поможет мне попасть в Москву и забыть все невзгоды провинциальной жизни.