Еврейская кухня

Григорий Дубовис, 2020

Григорий Дубовис, историк и кулинар, написавший более 20 кулинарных книг, в этом издании собрал для любителей и знатоков кулинарии тысячи рецептов одной из древнейших кухонь – еврейской, которая благодаря повсеместному расселению евреев по всему миру вобрала в себя все лучшее из кулинарного искусства других народов, в то же время подарив им свои самобытные блюда. Евреи знают, что такое вкус жизни и вкус настоящей еды, а названия их блюд – манделах и гефилте, тейглаф и фарфелах, хазерет и чолнт – звучат как поэзия. По мнению автора, понять историю народа без кулинарии кое-как можно, но национальную кухню без истории и культуры изучать бессмысленно. А потому на страницах книги он приглашает в собеседники Довлатова и Бабеля, Шолом-Алейхема и Жванецкого, Дину Рубину и Губермана. Обширные знания в области кулинарии, ирония и юмор Григория Дубовиса помогут истинным гурманам получить удовольствие как от приготовления блюд еврейской кухни, так и от интеллектуального чтения. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Посвящается Ефиму Эрлиху

© Г. А. Дубовис, 2005

© М. Мендор, художественное оформление, 2020

Почти кошерно

Харьков 2005 (5765)

Вышел я из больницы. Вроде бы поправился. Но врачи запретили мне пить и курить. А настоятельно рекомендовали ограничивать себя в пище. Я пожаловался на все это одному знакомому. В конце и говорю: — Что мне в жизни еще остается? Только книжки читать?! Знакомый отвечает: — Ну, это пока зрение хорошее…

Сергей Довлатов.Соло на IBM

Милостивые дамы и господа, замечательные возможности вашего зрения подтверждаются тем замечательным фактом, что вы читаете эти строки. Увы, это не единственное требование, которое наша книга предъявляет своим читателям. Милостивые дамы и господа, вы должны под присягой подтвердить, что ни при каких обстоятельствах, даже описанных в эпиграфе, исключая разве что тяжелое похмелье, не поддерживаете безответственный лозунг, запечатленный в записных книжках Ильи Ильфа:

— Как ты относишься к еде?

— Презрительно.

— Почему?

— Это лишняя работа. Утруждает меня.

Милостивые дамы и господа, вашему просвещенному вниманию предлагается литературно-кулинарная постановка еврейского вопроса. Автор убедительно просит не предлагать вариантов его решения, включая окончательный. Литературную часть книги, сами того не сознавая, создали классики досоветской, советской и так далее литературы. Рецепты создали досоветские и так далее евреи. Авторское присутствие минимально и предназначено только для взывания к милости и снисхождению читателей.

Свод рецептов нашей книги, некая система кулинарных знаний, как и все стройные научные системы современной цивилизации, опирается на Пятикнижие (Тору).

Наше Пятикнижие представлено следующим образом:

1) Ароматы еврейской кухни. 900 рецептов. Гешарим. Москва; Иерусалим. 1996. 416 с.

2) Кулинария. Министерство торговли СССР. М., 1955. Очень много с.

3) Поваренная книга для евреекъ. Более четырехъ сотъ блюдъ, приготовляемыхъ по обрядамъ еврейской веры. Кiевъ, 1899 г. 192 с.

4) Молоховец Е. Подарок молодым хозяйкам или средство к уменьшению расходов в домашнем хозяйстве. С.-Петербург. 1892 г. 846 с.

5) Сборник рецептур блюд и кулинарных изделий. М.: Министерство торговли СССР, 1992. 656 с.

Еще 32 книги, посвященные еврейской кухне, а также десятки тысяч рецептов из сотен других источников и оригинальный Кулинарный словарь с этимологическими справками на 10 000 статей (см. приложения) можно рассматривать в качестве апокрифов.

Другой важной частью нашей книги являются Протоколы сионских мудрецов.

Незначительная часть рецептов Пятикнижия опущена из-за невозможности практического их воспроизведения в современных условиях. Зато от себя автор добавил рецепт салата классического из рыжиков по-старосалтовски (см. 17.2.1).

Милостивые дамы и господа, на этом предисловие можно бы закончить, но автор подозревает, что у вас возникло, как минимум, два вопроса: зачем нужна книга, повторяющая Пятикнижие, и каким образом на фундаменте нееврейских книг можно построить здание еврейской кулинарии? Самые же подозрительные читатели могут подумать, а не водит ли их автор за нос, притом самым оскорбительным образом? Утверждается, что опущена незначительная часть рецептов, но в Пятикнижии их никак не менее 10 000, против 2500 в Алфавитном указателе, и при чем тут салат из рыжиков по-старосалтовски?

Начнем по порядку. Ни одна из книг Кулинарной Торы не является священной сама по себе, священно именно Пятикнижие. Чудесное (мистическое) свойство Пятикнижия проявляется в том, что число рецептов сокращается по мере их увеличения. Сокращение числа рецептов, в свою очередь, ведет к значительному их увеличению. Например, в одном рецепте рыбу варят в молоке, во втором — к ней добавляют изюм, а варку ведут в бульоне, в третьем — к рыбе добавляют грибы или овощи. Перед нами три разных рецепта, но как только сходных рецептов набирается десять, двадцать, пятьдесят, то они иррационально преображаются в один-единственный базовый рецепт и примеры к нему. Информация, занимавшая прежде многие страницы, сводится к нескольким строчкам. Но самое удивительное, что при этом количество возможных вариантов, каждый из которых равен рецепту, не уменьшается, а, наоборот, стремительно возрастает (см. 1.1.10).

В то же время, милостивые дамы и господа, никакое, даже самое большое число рецептов несопоставимо с возможным числом вариантов приготовления, ибо менять параметры технологии можно бесконечно малыми приращениями. Следовательно, число вариантов бесконечно велико. Наша книга оперирует бесконечно большими величинами легко и изящно, как уравнения Ньютона и Эйнштейна, значительно превосходя названных авторов в доступности изложения. Это не похвальба, но лишь несколько опоэтизированное описание производственной методики.

Милостивые дамы и господа, автору понятно ваше волнение. Да, вам выпал жребий стать свидетелями величайшей революции написания поваренных книг. Но, милостивые дамы и господа, тут нет ничего удивительного, ведь этот катаклизм произошел в Харькове — колыбели всех революций. Автору известно, что колыбелью революции считается Петербург, но ведь и сами коренные жители Питера признают, что по сравнению с революционным Харьковом их город является оплотом консерватизма. Вот что пишет в записных книжках («Соло на ундервуде») Сергей Довлатов: «Некто гулял с еврейской теткой по Ленинграду. Тетка приехала из Харькова. Погуляли и вышли к реке.

— Как называется эта река? — спросила тетка.

— Нева.

— Нева? Что вдруг?!»

Общая революционная колыбельность нашего города не могла не найти своего отражения в такой частности, как революционность (колыбельность) кулинарная. Свидетельством тому служат записные книжки уже не жителя Нью-Йорка из Ленинграда, а москвича из Одессы Ильи Ильфа: «Внезапно, на станции Харьков, в купе ворвалась продавщица в белом халате, надетом на бобриковое пальто, и хрипло заорала: «А кому ириски? Кому еще ириски? Есть малярийные капли!» Капли — это был коньяк».

Надеюсь, милостивые дамы и господа, ответ на первый вопрос вас полностью удовлетворил. Остается объяснить, какое отношение к еврейской кухне имеют нееврейские (гойские) книги (см. 1.5.5. § 6). Перед коротким и ясным ответом на этот вопрос следует разобраться, а что мы имеем в виду под еврейской кухней? Являются ли еврейскими блюдами яичница-глазунья, рассыпчатая гречневая каша и весенний салат из огурцов и редиса? Заодно нужно определить, что служит мерилом принадлежности к еврейскому народу? Ведь евреи и антисемиты отвечают на этот вопрос по-разному, но и у евреев при этом нет единого мнения, что, впрочем, неудивительно (см. 3.1.1).

Милостивые дамы и господа, чтобы сразу расставить акценты, автор сообщает, что в качестве единственного критерия взят израильский Закон о возвращении, распространяющий право на гражданство в Эрец-Исраэль на тех лиц старше 18 лет, у кого хотя бы один из дедушек или одна из бабушек были евреями, а также на их несовершеннолетних детей. У этого закона есть много противников, но он незыблем, потому что приведенного критерия было вполне достаточно для отправки в гитлеровский лагерь смерти. Таким образом, милостивые дамы и господа, перед нами еврейская кухня с правом на репатриацию. Как сказал Игорь Губерман: «Евреи были, евреи есть, евреи будут есть!» И едят евреи зачастую что попало. Ведь среди них много философов и ученых, которые, по свидетельству Антона Павловича Чехова, «насчет еды самые последние люди, и хуже их, извините, не едят даже свиньи».

Очевидно, милостивые дамы и господа, что при такой кулинарной анархии стройную систему еврейской кулинарии не возвести. Разве что кулинарию безродных космополитов, беспощадно освистанную в книге «Наши» уже неоднократно цитированного Сергея Довлатова: «Потом задумался и добавил: — Как странно! Я — наполовину русский. Ты — наполовину еврей. Но оба любим водку с пивом…»

В нашей книге смеси водки и пива говорится нерешительное «нет»! Более того, в ней нет некошерных рецептов. Это значит, что рецепты сами по себе не противоречат кашруту (см. Словарь), но, конечно же, для соблюдения Иоре Деа (см. Словарь) их недостаточно, необходимо полностью соблюдать все 613 запретов и предписаний иудаизма, хотя этого тоже недостаточно (см. главы 20, 21).

Вот теперь мы можем прямо и кратко ответить на вопрос — какие рецепты мы отнесли к еврейской кухне? Еврейскими рецептами, то есть рецептами нашей книги, являются рецепты блюд, которые входили и входят в повседневный и праздничный рацион евреев на европейской части бывшей царской империи и несколько менее бывшего СССР, приготовленные с соблюдением принципов кашрута.

По этому поводу можно привести цитату из книги «Заповедник» вновь цитируемого нами Сергея Довлатова, обладающего неоспоримыми правами не только на репатриацию, но и на бессмертие:

— Можно задать один вопрос? Какие экспонаты музея — подлинные?

— Разве это важно?

— Мне кажется — да. Ведь музей — не театр.

— Здесь все подлинное. Река, холмы, деревья — сверстники Пушкина. Его собеседники и друзья. Вся удивительная природа здешних мест…

Если же говорить серьезно, то получить информацию о рационе досоветских, советских, постсоветских и антисоветских евреев было очень непросто. А потому, милостивые дамы и господа, автор выражает свою искреннюю признательность организациям, предоставившим ему необходимую информацию:

— Комитету государственной безопасности СССР,

— Службе безопасности Украины,

— Федеральной службе безопасности России,

— Израильским разведывательным службам Аман, Лакам, Моссад и Шин Бет,

— Центральному разведывательному управлению США,

— теще.

Особую благодарность автор выражает сионским мудрецам за выкраденные у них Протоколы.

Одновременно искреннюю признательность, особую благодарность и сентиментальные воспоминания автор безуспешно пытается выразить частным лицам, преломлявшим с ним хлеб и разделявшим трапезу.

Наконец, важнейшим свидетельством права того или иного блюда на репатриацию является огнестойкая в рукописях литература. Многочисленные эпиграфы и цитаты, разбросанные по книге самым причудливым образом, предназначены не для того, чтобы показать великолепную эрудицию автора — она не нуждается в доказательствах, — а чтобы развеять сомнения читателей в том, все ли экспонаты музея подлинные.

Многие рецепты нашей книги помечены шестиконечной звездой. Эти узники гетто употребляются в еврейской кухне чаще, чем в других. Исключительно еврейских блюд нет на свете. К ним нельзя отнести даже мацу. Особенно мацу. Специально для тех, кто сомневается в достоверности наших тезисов, приведем слова героя рассказа «Один интеллигент уселся на дороге» Дины Рубиной:

«Три мешка приобрел один писатель-почвенник, очень известный, я даже фамилии не привожу. Насчет мацы я не злорадствую: почвенник был язвенник, а маца при подобных заболеваниях гораздо, гораздо полезнее хлеба. Почвенник приехал на своем «вольво» и долго торговался, характерно окая.

И вот — надо же, какие совпадения бывают в жизни: в этот день в который раз повторяли многосерийный фильм по роману этого писателя. Так что он торговался, одним глазом посматривая на экран, где ведущие советские актеры окали точь-в-точь, как автор романа.

— ПОчему этО у вас маца пО шесть рублей, а в БОльшой ХОральной синагоге пО пять пятьдесят? Печати не видать.

— Какой еще печати? — темнея персидскими глазами, спрашивает мой папа.

— ЭтО как же вы не знаете? — говорит укоризненно писатель-почвенник на фоне грудной протяжной песни из фильма. — Печать главнОго раввина, О тОм, чтО сия маца кошерна.

А папа к тому времени так приноровился торговаться, что ему палец в рот не клади.

— Знаете что, — говорит он, — тут уж либо — либо. У них кошер, у нас качество.

Даже соседка, Изабелла Федоровна, на что уж женщина непреклонная — и та крепилась-крепилась, да не выдержала, купила мешок.

— Я, — говорит она папе, — верю вам, как брату, Василий Ибрагимович; вашу мацу я буду есть, а ихнюю — в рот не возьму. Всем известно — чего они в свою мацу добавляют…»

Вопрос пищевых добавок в мацу является краеугольным камнем еврейской кулинарии (см. 7.3.1). Автор всемирно признанной теории выращивания сельдерея на огородах Игорь Губерман анализирует связь этого кулинарного приема с коллективным сознанием масс:

«Порою удается уловить совсем случайно те штрихи, нюансы, отблески, что сопутствуют образу еврея в так называемом коллективном сознании. Как-то в Берлине моего приятеля попросили поговорить с некой женщиной, настырно утверждавшей, что она еврейка и поэтому община ей должна помочь. Он согласился с ней поговорить и, прежде всего, спросил, естественно, почему она уверена, что мать ее была еврейка. — Потому что мать моя на пасху всегда пекла мацу, — ответила женщина.

— И как же она ее пекла? — спросил приятель.

— По закону, как все, — ответила женщина, — замешивала тесто, клала дрожжи…

Мой приятель чуть подернулся неосторожно, и женщина с готовностью сказала:

— Добавляла чуточку крови…»

Милостивые дамы и господа, автор понимает, что предисловие нужно заканчивать хотя бы потому, что чтение предисловий к поваренным книгам исключается трезвым умом и ясной памятью читающих. Как, впрочем, и чтение кулинарных книг вообще, ибо предназначены они не для алкания из родника изящной словесности, но исключительно для тщетного поиска нужного рецепта. Отдельные нетипичные случаи чтения литературы подобного рода встречаются в коллективах с незамутненным сознанием, преимущественно в среде учащихся высших и средних учебных заведений. Но и просвещенной юности на средине главы, посвященной закускам, становится очевидным, что даже самые яркие кулинарные образы непригодны для утоления голода. Преодолеть блины с икрой могут только люди с явно выраженными психическими отклонениями.

Именно на этой философской ноте предисловие следовало бы завершить, но нельзя не упомянуть кулинарную (связанную с говядиной) мудрость, выбитую на скрижалях записных книжек («Соло на ундервуде») Сергея Довлатова: «Россия — единственная в мире страна, где литератору платят за объем написанного. Не за количество проданных экземпляров. И тем более — не за качество. А за объем. В этом тайная, бессознательная причина нашего катастрофического российского многословья.

Допустим, автор хочет вычеркнуть какую-нибудь фразу. А внутренний голос ему подсказывает:

“Ненормальный! Это же пять рублей! Кило говядины на рынке…”»

Милостивые господа, позвольте считать наше предисловие законченным. Два слова напоследок. Кулинарии сегодня нужны не портреты и памятники, ей нужны волонтеры. Наступление индустрии питания приобрело такие масштабы, что ее полная и окончательная победа кажется неотвратимой. К счастью, это не произойдет ни при каких обстоятельствах — любой глобализм вызывает активное противодействие, и если для сохранения редких видов фауны или флоры нужны огромные заповедники, то для возвращения кулинарии, для сохранения одной из самых важных частей культуры достаточно нескольких метров кухни, застенчиво облагороженных нашим желанием тратить время на ближних (см. 1.4).

Милостивые дамы и господа, позвольте, уже переступив порог, вернуться и сказать, что наряду с несомненными достоинствами предлагаемая вашему вниманию книга имеет ряд явных, но принципиальных недостатков. В ней приводятся нормы закладки продуктов, якобы рассчитанные на шесть человек. Но что это за люди? Какая у них конституция? Дома они едят или в гостях? Налицо явная приблизительность, весьма далекая от точности Сборника рецептур блюд и кулинарных изделий 1992 г. (последняя книга Пятикнижия), являющего собой замечательный пример возможности контроля компетентных органов за предприятиями общественного питания. Впрочем, основной недостаток книги — явное несоответствие величия темы и пигмейских размеров авторского дарования, ни в коей мере не искупаемых мнимым прилежанием и сомнительной тщательностью.

Дерзость автора отнюдь не оправдывается, но только объясняется верой, надеждой и любовью. Верой в разумность всего сущего. Надеждой на милость Провидения. Любовью к вам, милостивые дамы и господа. Только ради этого автор пренебрег словами великой мудрости. А сверх того, сын мой, остерегайся составлять много книг — конца не будет, а много читать — утомительно для плоти. (Екклесиаст, 12:12.)