Феноменология зла и метафизика свободы

Григорий Львович Тульчинский, 2018

От рождения человек обречен на самоопределение и выбор, на поиск осмысленности мира и своего места в нем. Утверждаясь во всюду плотном без меня мире, я неизбежно и постоянно делаю выбор между самозванством, самоутверждением за счет других, путем зла, и – путем конструктивного творчества, самоограничения и ответственности, утверждением добра. Беру ли я на себя ответственность за собственное не-алиби-в-бытии, или моя свобода воли оказывается волей к неволе – главный нерв и сюжет самоопределения. Перед кем эта изначальная ответственность? Чье лицо мы мучительно пытаемся разглядеть, вглядываясь до черных дыр в мир? Или это наше же обличье отражается-искажается в зазеркалье зеркал бытия-под-взглядом? Как отличать от самозванца любящего, честного, творца, святого? Каковы возможности позиционирования личности и ее самопродвижения в современном социуме? Книга рассчитана на всех интересующихся философией и смыслом жизни, проблемой добра и зла.

Примечания

Если вам подают кофе, то не пытайтесь искать в нем пива.

А. П. Чехов

К чему? — примечания в самом начале? Ко всему тексту книги, к каждому разделу и параграфу. Зачем? — рано или поздно пришлось бы объясняться. Лучше — раньше. К чему откладывать и разыгрывать с читателем «сюжеты». И поэтому раскрываю карты и с самого начала оговариваю главные причины и следствия книги.

¹ В книге преимущественно речь идет о самозванстве не в историческом смысле (например — «самозванцы в смутное время российской истории»), а в смысле внеисторическом — о вечном феномене человеческого сознания и судьбы, об оборотной стороне свободы, творчества и разума. О готовности использовать других во имя самочинно провозглашаемых целей. Присвоение права решать за других, безличность «под именем», самоназванство, насилие «во имя», нетерпимость, невменяемость, безответственность — далеко не полный перечень смысловых коннотаций самозванчества.

Оно заложено в самом факте человеческого существования и потому вполне естественно. Самозванство — не эгоизм и не эготизм, в которых иногда ошибочно видят корень зла века. Эгоизм может быть основан и на сознании собственных интересов, их главенстве, но не обязательно связан с их навязыванием другим, вплоть до насилия над ними. Предприимчивость, кооперативное сотрудничество — от эгоизма, и дай Бог его побольше. Самозванство же может быть (и чаще всего) самозабвенным представительством «от имени» идеи, общности и т. д. Оно невменяемо, есть утрата себя, часто — бегство от себя вменяемого и ответственного в коллективизм, альтруизм и справедливость, оборачивающееся кошмаром для других. Выступая от коллектива, самозванец растаптывает любой коллектив в обыденной жизни, в политике, в менеджменте, в истории.

Самозванство — примат воли, космической уверенности в правоте, в праве решать за других — как им жить, в праве на переделку общественного строя исключительно по собственному разумению, на «все или ничего», на агрессию, на решение судьбы чужого правительства, на переселение целых народов, на конституционное закрепление собственного превосходства — как нации, как класса, как партии, как личности.

Самозванство не совпадает с мессианством. В мессианстве все-таки преобладает при-званность, посланничество. А здесь именно — самозванство.

Оно антиэкологично, оно насилует природу, уничтожает среду собственного обитания ради самоутверждения и сиюминутной выгоды — плана ли, прибыли ли — какая разница. Это даже не хищничество — хищник так себя не ведет, как самозванец — насильник, временщик, оккупант, но не хозяин и творец.

Самозванство неизбывно, как собственная тень, на борьбу с которой обречен человек, как тень души, тень сердца, отбрасываемая на реальность, которая уничтожит эту реальность, превращая в фантомы и призраки. Если человеческое бытие есть бытие-с-другими, бытие-подвзглядом, то самозванство есть бытие-не-под-взглядом, а при-зрачное. Самозванство, как и любое зло, — неустранимо полностью, оно — энтропия бытия. Надеяться на полное изживание самозванства — дело пустое и бессмысленное. Но борьба с ним, то есть — с самим собой, — единственно достойное человека занятие в работе души. Без утверждения бытия в сердце возьмет свое ничто, и в мире призраков не останется места человеку.

Невозможно в одном примечании сказать о самозванстве все — примечание разрастется до размеров книги. Да, собственно, и сама-то книга о нем — родимом, о том, обречен ли человек на него, возможна ли переплавка минусов на плюсы. Симптоматика и механизмы самозванства — содержание первого и второго разделов книги; его концептуальное содержание и рациональное объяснение — третьего; альтернативы и критерии — в четвертом и пятом разделах; кошмар овладения самозванством целым этносом — в шестом; итоги и возможности самоопределения — в седьмом.

² Книга написана философом. С позиций какой философии? Никакой. Внекатегорийной. Я всегда относил себя к философам, а не к преподавателям философии, к философствующим, а не делящимся радостью узнавания философствования других, к ведущим диалог с другими, а не классифицирующим и вешающим на других инвентарные бирки.

³ Пусть читателя не смутит слово «феноменология» в названии. Оно используется не терминологически в гуссерлианском смысле. Читатель не найдет чистого описания, феноменологической редукции, эпохе и т. д. Феноменология понимается как осмысление феноменов человеческого сознания и бытия, связанных с самозванством.

⁴ Может удивить малое для философского текста цитирование философских работ — по сравнению, например, с публицистическими материалами. Предпочтение отдается ткани живого осмысления современности и спору с великими философами. Стоит заглянуть в философскую классику — она полна спорами со своими современниками. В тексте книги даются ссылки только на издания и работы не очень известные. Автор апеллирует к интуиции и культуре читателя. Я не гнался за расширением привлекаемых литературных и научных источников, предпочитая опираться на и спорить с работами, авторы которых высекли больше искр мысли из собственных проблем, высвечивая, попутно, проблему самозванства.

⁵ Более того, стиль книги неоднороден: есть жанр и статьи, и эссе, и дневниковых записей, и проповеди… Иногда для развития аргументации, расширения осмысления предпочтение перед философскими аргументами и аргументами философов из профессиональных работ отдается материалам интервью, даже — радио — и телевизионным, жизненным наблюдениям. Пусть читатель простит, если сможет, мне эти примеры — явное проявление авторского самозванства — наверняка наблюдения и факты жизни читателей интереснее, глубже и ярче. Но у меня они таковы — прости читатель.

⁶ Трагедия духовных исканий нашего общества, драматизм духовного обновления не могли не войти в смысловую ткань книги. Причем не только и не столько в качестве исторического фона и контекста написания, сколько самим своим предметным и проблемным содержанием. Неизбежно сказались и выразились в книге личностные позиции, искания и самоопределение автора. Приношу в этой связи искреннюю благодарность своим близким, друзьям и коллегам — они не дают расслабиться в борьбе с моим собственным самозванством.

⁷ Естественно, что на отборе и компоновке материала неизбежно сказались и мои научные интересы. До этого было самозванчески написано и по разным причинам опубликовано свыше 140 работ по логической семантике, социальному управлению, методологии науки, нормам и ценностям культуры как механизму осмысления — тематика также вполне самозванческая. Ко второй редакции набралось уже более 600 публикаций. Но была эволюция: от природы осмысления и смыслообразования как нормативно-ценностной заданности («Проблема понимания в философии». М., 1985 — совместно с С. С. Гусевым) к самоценности неповторимого индивидуального духовного опыта личности («Проблема осмысления действительности». Л., 1987). От программно-целевого содержания духовного опыта, идей и рациональности как эффективности («Логика целевого управления». Новосибирск, 1988 — совместно с И. С. Ладенко) к вторичности рациональности по отношению к изначальной ответственности («Разум, воля, успех. О философии поступка». Л., 1990). Книги эти, включая — во многом переходную и переломную («Испытание именем, или свобода и самозванство». СПб., 1994), — полны ловушек самозванства. Я не отказываюсь от этих работ. Они не лгут. Но могут обмануть. В них описан механизм, но не ясно — чего, а главное — для чего. Теперь знаю чего и для чего — осмысления действительности и программирования деятельности как осознания меры и глубины ответственности, не-алиби-в-бытии. Поэтому я отказываю своим предыдущим работам в праве на их самостоятельное прочтение, без предварительного прочтения этой вот книги. Вне ее контекста они — самозванны. И в публикациях после 1996 года этот опыт был учтен. Во второй редакции снят большой фрагмент по особенностям смыслового содержания российской культуры — он позже был развит в ряде других более подробных публикаций. Зато добавлен большие фрагменты, связанные с пушкинским уроком самозванства и современными технологиями самоидентизванства.

⁸ Это вообще очень личная книга. Лично — к читателю и лично — для автора. Она может рассматриваться и как проявление самозванства и как (одновременно) путь борьбы с ним. Зачем люди пишут книги? Надо смотреть и слушать сначала — кто говорит или пишет, а потом уже — что. Без этого не понять — зачем. Речь, язык и письмо возникли отнюдь не только для того, чтобы люди лучше понимали друг друга. Скорее наоборот, — чтобы не очень раскрываясь, — добиться желаемого от ближнего. Когда человеку хорошо, — достаточно первой сигнальной системы. Потребность во второй сигнальной системе и слове возникает, когда чего-то не хватает. Вот и пишет раб о свободе, о капитале — его лишенный, о материализме — мечтатель и идеалист. Так и эта книга писана самозванцем, попытавшимся изжить его в себе таким способом. Но поможет ли она читателю?

⁹ Я не хочу учить добру. На это есть лучшие учителя. У человечества есть великие учителя. Я не хочу клеймить зло — есть более смелые и удачливые. У них глаза зорче, взгляд и речи пламенней. Я хотел оглянуться, разглядеть — где оно, зло, в человеческой душе. Утешает 63-я мудрость «Дхаммапады»: «Глупец, который знает свою глупость, тем самым уже мудр, а глупец, мнящий себя мудрым, — глупец». Правда, утешение слабое — только почувствуешь себя «мудрым», как вспоминаешь вторую часть дхаммы. Окончательно судить — читателю. Человеку самому не дано знать себе цену, все его бытие есть бытие-подвзглядом. Авторское бытие — тем более.

¹⁰ Все более и более привлекает убедительная осмысленность молчания.

¹¹ Ну и молчал бы. Зачем писать, да еще и публиковать? Эта книга и пролежала в столе почти 5 лет, и хорошо лежала. А после публикации первой редакции прошло более 20 лет. Не лучше ли оставить при себе свои мысли? Можно. Наверное, и нужно. Да я это и делаю. Оставляю при себе. Но мой способ моего существования включает в себя запись мыслей. У меня профессия, да и призвание такое — осмыслять. За это и деньги получаю: хожу, читаю, смотрю, живу, записываю, рассказываю другим, лекции читаю. Это мой способ бытия. Другим стараюсь этим не мешать: читают — кто хочет, слушают — кто приходит. Неинтересно — слава Богу. Значит, то ли человек дальше ушел, то ли еще не дошел — разминулись. Бог даст — свидимся. То ли меня настигнут, то ли я дойду. А пока подаю знак — вот я — здесь и сейчас. А где и когда Вы?