Дань памяти

Григорий Николаевич Казазаев, 2023

Книга повествует о тяжелом боевом пути одного из миллионов советских солдат и офицеров, защищавших в 1941-1945 годах рубежи и подступы нашей Родины от наглого, мощного, подлого, смертельного натиска, и гнавшим врага до самого его логова. Переплетение судеб, отражение общего героизма в каждом бойце заставляет погрузится в быт и тяготы боевой военной службы. Книга составлена на основании государственных архивов, личных писем, рассказов доблестных участников тех событий.

КАК НАЧИНАЛАСЬ ВОЙНА.

22 июня 1941года. Долгожданный воскресный день в гарнизоне начался как обычно, — более поздний подъем, физзарядка на спортгородке, вкусный завтрак в армейской столовой. Солдатский рацион в выходные дни и по праздникам предусматривал более разнообразный ассортимент в обычном ежедневном питании. Кроме каш и пюре из сушеной картошки, в обед повара готовили плов, к ужину на столах появлялись салат, винегрет, с неизменным куском порционной селедки, или жареной рыбы. В достатке имелся дополнительный, так называемый «подножный корм», — как в шутку прозвали между собой местные бахчевые овощи, фрукты, которыми изобиловал щедрый летний период.

Минувший субботний день — один из самых длинных в году — день летнего долгого солнцестояния, был плодотворным, насыщенным. Размеренный распорядок в воинской части шел по обычному своему расписанию. До обеда проведены занятия по боевой части, обслуживанию единиц штатной техники. Наведен идеальный порядок в техническом парке, в казарме, на территории. Во внутренний наряд, в караульную службу назначены военнослужащие. Личному составу, не задействованному в нарядах, вечер предвещал долгожданный активный, насыщенный отдых. В личное время стирали, гладили, приводили в порядок обмундирование, начищали до блеска ременные пряжки и пуговицы, подшивали свежие воротнички. Читали газеты и книги, слушали радио, писали письма. Великим праздником для каждого было событие получить из дома письмо, узнать подробности о жизни своих близких, родных, и тут же, в ответном письме, описать свою личную жизнь, сообщить об успехах в ответном послании. Вершиной счастья считалось вложить в конверт свою фотографию, в полной армейской форме, а что, как не форма, могла подчеркнуть идеальную выправку уже настоящих, бывалых солдат!

Когда еще, как не в личное время, можно было вне строя пообщаться и между собой, завести разговоры не только о службе.

Многие из старших товарищей, отслужив положенный срок, готовились к предстоящей демобилизации. Ждать до нее оставалось не долго, всего лишь, каких — то несколько считанных месяцев. Задушевно велись разговоры о доме, вспоминали невест и родных, делились мечтами и планами о долгожданной гражданской жизни…

Длинный день, нескончаемый! В предвыходной полагался более поздний отбой. Перед отбоем в гарнизонном клубе шел новый фильм «Истребители», о неразлучных друзьях — военлетах, охраняющих мирное небо, их службе, учебе, их жизни. И хотя это был совершенно другой, не похожий на танковый, род и вид войск, что — то вместе с тем незримо объединяло героев картины со всеми, кто сейчас находился в переполненном зале. С экрана проникновенно звучала лирическая песня в исполнении Марка Бернеса, главного героя картины, отважного летчика лейтенанта Кожухарова:

«…Пройдет товарищ сквозь огни и войны,

Не зная сна, не зная тишины.

Любимый город может спать спокойно,

И видеть сны, и зеленеть среди весны!»

В казармы возвращались в приподнятом настроении, оживленно обсуждая только-что просмотренный фильм. Кто-то напевал про себя мотив полюбившейся песни. И, вот, наконец, долгожданный отбой, молодой крепкий сон в ожидании нового летнего дня и воскресного отдыха!

В казарме царил безмятежный покой. В раскрытые створки окон струилась ночная прохлада. Личный состав отдыхал. Бодрствовал, не спал лишь наряд из дневальных, выполняя обязанности по несению внутренней службы.

Все были молоды, все были счастливы, все были живы!

*******

…Воскресное жаркое утро наступившего нового дня до предела заполнило Красный Уголок Ленинской комнаты. Относительно было прохладно, благодатную тень здесь давала зеленая крона густых низкорослых деревьев. Работало радио. Свободного места в это время не найти за столом, каждый, кто присутствовал здесь, отдавал свой досуг полезным занятиям, личным делам, увлечениям.

Григорий, присев за столом у окна, писал письма домой, делился новостями армейских будней, справляясь о делах и здоровье родителей, младшей сестренки. Вместе со всеми поднялся из — за стола, приветствуя, как того требует Устав, вошедшего майора Харлова: — В кои веки у Вас выходной, товарищ майор, а Вы, ни с того-ни с сего, вместо законного отдыха, спозаранку на службу!

— С вами отдохнешь, разгильдяями! Вы на глазах — мне спокойнее…! Излишнюю строгость серьезного тона майор, поставив все на места, смягчил неизменной в такие моменты, едва уловимой улыбкой.

Часы судьбы беспристрастно отсчитывали свое время.

Пройдет короткий срок и Григорию придется пережить расставание с братом, с друзьями по службе, с привычными местами города Кушка, которые стали впоследствии, как оказалось, родными по воспоминаниям о многих проведенных здесь месяцах службы. Изменится и сама служба, а с нею — и жизнь, потребовавшая в силу сложившихся чрезвычайных причин, обстоятельств, ношения чужой формы, под чужим именем, при пребывании на территории чужого сопредельного государства. Семнадцатый Семеновский белогвардейский полк под командованием незнакомого еще генерала Усенко, фактически особое диверсионное подразделение. Личное оружие в оперативной тайной кобуре, универсальный нож, изысканная цивильная форма, — кожаная куртка, элегантная шляпа, идеально отутюженная рубашка с накрахмаленным воротником и зашитой в нем ампулой с цианистым калием. Всему этому будет предшествовать серьезная, жесточайшая комиссия по отбору в спецгруппу на основании личных моральных, физических данных и качеств, где единственной помехой, ограничением для него явится сделанная еще в юности татуировка на левой руке-обнаженная женщина, — от локтя до запястья, — на которую, не сумев вывести, вытравить даже змеиным ядом, командование махнет рукой: — «Сейчас во многих странах, не только у нас, делают татуировки!»

Будет прощание с братом на железнодорожной станции города Кушка, крепкие напоследок объятия под пронзительные перед отправкой свистки готового вот — вот тронуться в путь паровоза, обоюдные обещания писать, где бы сам не находился, ежедневные подробные письма. И — щемящее чувство в душе неизвестности и тревоги…

Все это будет потом, а пока, оторвав взгляд от письма, Григорий со стороны наблюдал, как за соседним столом Артынский Михаил и Костылев Дмитрий, с которыми вместе когда — то призывались на службу, разыгрывали шахматную партию, и майор Харлов, с интересом склонившись над игроками, оценив ход «баталии», предлагал спасительный вариант, помогая одному из них избежать «критической» ситуации на игральной доске.

Все трое окажутся в первом бою в двадцатых числах ноября 1941года недалеко от деревни Завидово, у разъезда станции Решетниково, ведущего на Спас-Заулок, преградив дорогу немецким танкам, рвавшимся в направлении города Клин. Погибнет под гусеницами машин Костылев Дмитрий. Майор Харлов, прибыв на занимаемые позиции проверить состояние и боевой дух своих бойцов, к наступлению сумерек, незадолго до начала трагедии, так же погибнет в этом бою.

Артынский Михаил еще до начала боя будет ранен осколком мины в ногу и эвакуирован в госпиталь. Погибнет в 1943-м…

В Красном Уголке Ленинской комнаты царила непринужденная обстановка общения «вне строя», допускаемая субординацией, не нарушаемая в данный момент присутствием командира, старшего по званию. Азартно резался в шашки, в «поддавки» со своим сослуживцем Георгий Венедиктович Доманов, — сосед, друг детства и юности, одногодок и одноклассник Григория. Георик Денин, по далекому школьному прозвищу.

Будет дальнейшая служба, и Георгия «спишут» из бронетанковой части во время Иранского похода через пески Кара — Кум, в кавалерию. Укачивало в боевом отсеке, — не выдерживал в данных условиях организм, находясь за броней раскаленной на солнце до невозможности техники.

Никто из них не знал тогда, что увидеться, встретиться вновь им придется спустя много лет, уже на родине, в 1946-м году, по демобилизации из армии Григория. С Николаем судьба пошлет еще одну встречу на дорогах войны во время зимнего контрнаступления наших войск под Москвой, во время освобождения города Клин. Неожиданной, радостной и до обиды короткой будет эта встреча: — Николай, пойдем ко мне, у меня сахар есть!

Время распоряжалось по-своему, и для такой радостной встречи отпущены были минуты недолгого счастья военного.

Будет приказ, будет бой. В наступление вместе с пехотой пойдет кавалерия. За минуту до боя Георгий скормит с ладони своему боевому коню кусочки пиленого сахара, а тот аккуратно и вежливо подберет их губами с вспотевшей ладони. Лавиной помчит по заснеженному полю конница, в белом вихре метели утопая по бабки в еще не слежавшемся, рыхлом снегу. Всадники-с шашками «на голо», мины то там, то там поднимают кустами по полю разрывами вздыбленный снег. Встречный удар — и в глазах опрокинулось небо, поменялось местами с землей. Красным окрасился снег. Последнее, что заметил Георгий, падая из седла и теряя сознание — его собственный конь в общей лаве коней, так же несется по снегу вперед, не чувствуя под собой седока, развевая по ветру свободные стремена и поводья…

Николай так же был в том бою, и вошел в город Клин «на плечах» передовых частей пехоты и конницы, гнавшей без остановки противника.

Военная фронтовая судьба повенчала его с артиллерией, и он выполнял боевые, иные обязанности, соответственно занимаемой нынешней должности — командира взвода наземной и противовоздушной обороны батареи реактивных установок «Катюш», не виданного доселе на фронте оружия.

Все это будет потом, в морозном заснеженном декабре, а пока листок отрывного календаря над тумбочкой у дневального показывал обычный воскресный день, 22 июня 1941года.

С началом нового дня, сразу — же после завтрака, Николай уйдет с водителем Падалка в технопарк проверить вверенную под его начало технику, при необходимости, провести, согласно регламента, мелкие дополнительные работы. В марте текущего года Николай закончил ускоренные курсы младших командиров артиллерии, и теперь, имея лейтенантские кубики в петлицах и должность командира взвода броневых автомобилей БА-20, был облечен повышенной ответственностью за находившуюся под его командованием бронетехнику и личный состав. Проходя спортгородок, невольно задержались у площадки с гимнастическими снарядами, где красноармеец Юртов, раздевшись до пояса, в свободное личное время занимался излюбленным делом, физической подготовкой «для здоровья духа и тела», легко подбрасывая над собой двухпудовые, в его руках казавшиеся невесомыми гири. На ходу перебросились парой приветственных фраз.

Юртов, богатырь двухметрового роста, выделялся среди сослуживцев спортивной, особенной выправкой, держал себя в форме. Не даром специальным распоряжением командования части в солдатской столовой всегда получал двойную усиленную норму питания, доппаек.

Всего лишь полгода спустя, ему одному суждено уцелеть в первом неравном бою под гусеницами вражеских танков, одному из пятидесяти шести человек, занявших оборону на танкоопасном направлении, прикрывая собою дорогу на Клин у деревни Завидово… Но сейчас был обычный воскресный, прожаренный солнцем безоблачный день, буграми перекатывались мышцы под кожей блестящего потом здорового тела…

Время в тех-парке прошло незаметно, солнце, перевалив за полдень, приближало дело к обеду.

Водитель Падалка, собрав инструмент, протерев руки ветошью, закрыл капот бронемашины, проведя ладонью, похлопал ее по борту, как треплет хозяин стоящего в стойле коня по спине, или гриве на холке. Николай еще пошутил, имея в виду броневик — Ты с ним, как с живым обращаешься…!

Менее, чем через пол — года, броневик комвзвода л-та Казазаева будет им подожжен собственноручно в ходе боя у дер. Завидово, чтобы в качестве трофея не достаться противнику.

В 1942-м году под Великими Луками на Северо — Западном фронте боевой друг-товарищ, прекрасный водитель бронемашины БА — 20 Падалка погибнет, — подорвется на вражеской мине — лягушке…