DREAM

Дарья Архипова, 2013

История о том, как исполняются мечты, даже когда никто в тебя не верит. Это рассказ девушки из небольшого города, которая впервые попадает в США по программе Work&Travel USA. Она борется не только за возможность самореализации, за дружбу и любовь, за приключения, но и против себя – против тех правил, с которыми она жила всю жизнь. Это рассказ о том, что все мы совершаем ошибки, но они учат нас видеть себя со стороны, понимать, когда "Я" – антигерой истории. Книга посвящена событиям 2010х в России, США и Европы, через которые показано становление тех ценностей, которые сегодня ведут к кризису средних лет. Психологическая драма с оптимистичным концом и кучей пикантных, иногда уморительных, подробностей.

Всем, кто верит,

И всем, кто нет.

Посвящается моим друзьям,

друзьям, которые навсегда, даже когда я их не заслуживаю.

Нашим ошибкам, приключениям, удачам и любви.

Данная книга основана по мотивам путешествий нескольких групп студентов в США в 2011 году, ВСЕ ПЕРСОНАЖИ И СИТУАЦИИ ДАННОГО ПОВЕСТВОВАНИЯ ЯВЛЯЮТСЯ ПЛОДОМ ВООБРАЖЕНИЯ АВТОРА. Любое совпадение с реальными людьми является чистой случайностью.

Цель данного рассказа понять, как люди живут и чувствуют себя сегодня, какие проблемы беспокоят их сердца и души, и что они из этого выносят.

Описанные действия главного героя должны быть восприняты читателем с большой долей критицизма и призваны лишь показать всю запутанность существования 20-летнего молодого человека из Восточной Европы в большом мире 2010х.

Необходимое предисловие

Все нижеследующее является примером быстротечности нашей жизни. Того, что все, даже самое лучшее или самое ужасное, может уходить, слегка коснувшись вашего сознания. Или подсознания. Эти короткие заметки представляют собой объединенные единой мыслью и идеей яркие впечатления. Они намеренно не перетекают одно в другое и не объединены жестким скелетом, потому что наша жизнь становится все более фрагментарной. И пытаясь не упустить чего-то яркого, мы часто теряем что-то фундаментальное. Но и эти яркие события постепенно уходят из нашей памяти, просачиваясь, как через решето. Остаются какие-то воспоминания, эмоции; но стоит вновь затронуть что-то знакомое, как ты отправляешься в прошлое на необъяснимой машине времени.

Сегодня человеку многое доступно. И не обязательно куда-то ехать, чтобы увидеть какое-либо чудо света. Картинка, звук, иногда запах, атмосфера — все это можно попробовать воссоздать. Если у вас, конечно, есть определенные на то условия. Но те чувства, что вы испытываете, находясь непосредственно рядом с чудом света, особенно если вы всю жизнь мечтали его увидеть, и есть та искра, которую при всем желании не зажжешь картинками, звуками, видеозаписями.

И в нашем мире, где ничего уже не ценят, точнее все оценивают деньгами, есть немного настоящего — это чувства. Или нет?

***

Почему?

— Зачем тебе ехать в Америку? — ехидно спросил меня папа, давая понять, что и без этого живут обычные крестьянские дети (кем я, собственно, исходя из его идеальной картины мира, и должна была являться).

Но я все же задумывалась над этим вопросом долгие месяцы до. Долгие месяцы после. Когда ты намереваешься что-то сделать, все же полезно бы знать — к чему весь сыр-бор.

И я размышляла, ища аргументы для папы (мама, слава богу, часто поддерживает меня без суровых армейских объяснительных), для тех, кто будет давать мне визу и — главное — для себя.

Демократия — основа великого Древнего Рима? Может, там она настоящая — вертелось в голове. Свобода? Журналист должен иметь широкий кругозор — это и даст свободу. Деньги? Да, в Америке много денег, их можно там заработать. Еще бы! Восемь долларов в час — не каждому за квалифицированный труд у нас так платят. И счастливые американские люди из голливудских фильмов так жизнерадостно всегда манили одноэтажным белым домом, зеленой лужайкой, барбекю и детским праздником.

Весь октябрь и ноябрь я только и засыпала с той мыслью, как окажусь в Америке. И, конечно, встречу там мечту своего детства — исполнителя главной роли фильмов о Гарри Поттере. (И если вы не знаете, кто это такой — вам или меньше десяти или больше пятидесяти лет). Хотя Дэниел и англичанин, но, видимо, мне так хотелось его встретить в своей жизни, что я мечтала и об этом. (Сумасшедшая фанатка!) Голливуд. Океан. Калифорния. Мечты… Но потом я поняла, что попасть в Калифорнию окажется куда затратнее, чем на восточное побережье. Да и с рабочими местами, как утверждали наши агенты, там были большие проблемы.

Уже через два месяца я мечтала о работе. Официанткой в кафе. Как и мои две однокурсницы-соседки по общежитию. Чтобы дособирать денег на программу Work & Travel USA. Как оказалось в январе, денег, предоставленных мне родителями, было совсем недостаточно. И я пошла работать. Весна пролетела в одно мгновенье: университет, работа, редкие занятия английским и еще более редкие встречи с родителями.

Но вот настал день «Х». Это день, когда мы отправились из Воронежа в Москву, где нужно было всеми правдами и неправдами получить визу.

***

Я приехала из Америки.

Я приехала из Европы.

Я все еще не приехала из Америки и Европы в Россию.

Я устала. Лучшая жизнь — это путешествие. Худшая — путешествие на месте. Когда твоя задница прикована к стулу, а ты, черт возьми, находишься в бесконечном путешествии в своей голове и никак не прибудешь в точку назначения. Нравится?

Понимаете? Верные друзья-попутчики?

***

Знаете, я придумала: а не сходить ли вам всем на…?! Да, я серьезно. Это бывает очень полезно. Не только сходить, но и указать кому-нибудь дорогу. Потому что, иногда вам кажется, что все хорошо, мир прекрасен и вы живете с ним в гармонии. Не забывайте — это временно. Поэтому пошли вы все!

Это не моя светлая мысль. Это Евы. Ева знает, как жить в условиях России; я, в отличие от нее, постоянно теряюсь…

Еще не отпало желание почитать? Что ж, почитайте. Мир ведь такой многогранный, что человеческий мозг его просто не в силах понять. Да что — понять! Могу поспорить, что какими бы гениальными вы ни были, вы даже его весь представить не сможете! С его противоречиями между реальностью и идеалом, в сущности являющимся полным дерьмом. К черту, но, кажется, я законченный оптимист. И это полное дерьмо. Потому что я даже опечалиться по сути не могу. Всегда найдется хоть что-то, чему просто не можешь не радоваться. Да, мир находится в гармонии. Только это не «инь и янь». Это слизкая зловонная куча дерьма, находящаяся в гармонии с самой собой. Скажете, я преувеличиваю?

А не сходить ли вам? Это моя реальность. И — да прибудет с вами счастье — если у вас она другая!

Не радуйтесь так быстро. Вы все равно вернетесь. Может, не сюда. Но вернетесь. Если, конечно, вы не потерялись в абсолютно мертвой точке. Никто нигде еще слишком долго не задерживался. И вам не удастся. Ну, если только не решите умереть. Да, оттуда еще никто не возвращался. Хотя, тоже вопрос относительный. Только, знаете ли, это слишком просто. Умереть — это слишком просто. А вы попробуйте жить…

***

Подвох №1 — на самом деле два предыдущих отрывка в жизни имели хронологически обратную последовательность с перерывом больше года, а оба отрывка с предыдущим связаны разницей в полтора года (эволюция мысли). Это пазлы, которые надо составить так, чтобы мысли достучались до ВАШЕГО сердца/сознания/идеалов.

***

Здравствуйте, дорогой психолог!

Меня зовут… Хотя, знаете, это, наверное, не так важно. У вас это и так там, в блокноте, написано. Важно то, что я все же здесь. Потому что то, что творится у меня внутри, присуще почти большей части моего поколения. Это не моя больная фантазия, я говорила об этом с друзьями, и с врагами, и с теми, с кем вообще разговаривала раза три в жизни. Поколение глобализации, которое понимает, насколько мир огромен, насколько в нем все возможно, но которое ничего не может сделать с этим миром. Или может? Я не знаю, поэтому я сейчас здесь, на вашей противно скрипящей кушетке. Боже! Неужели за те деньги, что я, ну и другие, платим вам за сеансы, невозможно купить нормальный диван?!

Ваша кушетка очень неудобная. Она твердая, и эта скрипящая ножка — она меня раздражает. Я видела такую в каком-то фильме. И пациенты того специалиста постоянно засыпали. Так с чего начать?

— А как хотите?

— Вы когда-нибудь слышали о программах обмена? Так называемых exchange programs? Интересная вещь на самом деле.

— Участвовали?

— Да. В двух. Кстати, один мой друг сказал, что у тех, кто вернулся из подобных программ по обмену, есть real mental disease. Психические отклонения, если быть точнее. Но эти отклонения, как мне кажется, немного не похожи на те, что бывают у обычных психованных людей. Хотя… Это судить вам. Знаете, сложно поверить, что уже больше года прошло с тех пор, как мы вернулись из Америки…

— Как долго вы жили в Америке?

— Знаете, не сказать, что жили. Если можно назвать четыре месяца, проведенные в штатах, полные работы, новых открытий себя и других людей, новой культуры, жизнью… Для многих четыре месяца — это ничего, но для меня — это просто полжизни. Эти полжизни изменили меня, мой внутренний мир и отношение ко всему вовне. Также как и другие полгода в Европе.

— Вы сказали мы?

— Ага… — я ухмыльнулась; надо же, так быстро раскусил, что нас двое: я и второе я. — «Заткнись, bitch!» — ух, краткая перепалка. — Да, я была с компанией ребят в Америке. А потом с девочками из моего университета в Европе. Мне так много хочется вам рассказать, что я даже не знаю, с чего начать. Эмоции до сих пор бурлят внутри меня. Когда я о них вспоминаю или натыкаюсь на фотографии или какую-то вещь. Хотя время делает свое дело. Все события понемногу забываются. Даже самые хорошие. Хотя это лучше, чем затирать их в памяти до дыр, прокручивая снова и снова, когда реального от них остается — ничего. А большая часть — фантазии.

Ты пытаешься вернуться назад, снова почувствовать ту радость, но понимание того, что все закончилось, а отношения с большинством «друзей того времени» медленно и верно разваливаются, дают всему новый облик, с новыми красками, превращая их в нечто темное и грязное.

В сознании по-хорошему сумасшедшие, фееричные поступки начинают выглядеть очень глупыми, развратными, как в королевстве кривых зеркал. Ты думаешь, что вел себя как абсолютный идиот и начинаешь сожалеть. В итоге я стараюсь о них не думать. Когда я о них не думаю, я их забываю.

Мне просто кажется, что так пройдет вся моя жизнь. А в итоге — я даже не смогу открыть шкатулку с воспоминаниями своими трясущимися от старости и Альцгеймера руками.

— Давайте начнем с того, с чего все началось.

«Началось…» Моя левая бровь пошла вверх, на лоб. Кажется, более странный вопрос сложно было задать, учитывая, что я сейчас говорила о вечном и о том, что будет в конце.

— Начиналось? Я родилась…

— О чем ваше самое раннее воспоминание? Которое могло бы относиться к вопросу, который мы обсуждаем.

— Думаю, мечта…

— Нам нужно воспоминание, — этот мужчина в модных очках абсолютно не старался понять меня!

— Послушайте, а у вас что, никогда не переплетаются мечта, сон и реальность? И никогда вдруг случайно не всплывают воспоминания, которых быть может и нет?

Абсолютно незаинтересованный, непонимающий, но готовый поставить диагноз взгляд. Отлично!

— Ладно, дослушайте. Воспоминание. У меня были мечты. Мне всегда было о чем помечтать. В основном о чем-то нереальном. Когда мне было шесть, я гуляла у маленького трехэтажного дома, где мы жили с родителями, в маленьком городе, и мечтала. Вокруг меня была зима, чернозем замерз колеями, а лужи покрылись льдом, по которому можно было скользить или даже кататься, представляя, что у тебя есть коньки. С одной стороны был тот трехэтажный дом с детской площадкой, а с другой — пятиэтажное общежитие. Но на самом деле я гуляла по Нью-Йорку, среди огромных небоскребов, как в кино. Я изо всех сил напрягала глаза и мозги, чтобы увидеть все это! Мечтала, что меня все знают и поехать куда угодно не составляет большого труда. И, блуждая по улочкам Нью-Йорка, я старалась не слишком-то разглядывать здания. Ведь это некрасиво, да и все бы поняли, что я очень удивлена и впечатлена. А тем, кто видит такое каждый день, такие глупости не присущи.

Разделите мне воспоминание?

Знаете, это как моя собственная машина времени.

Только с недавних пор она работает и в обратном направлении.

***

Мне уже так надоело путешествовать в прошлое. Путешествия в будущее гораздо приятнее, потому что я точно знаю, что это еще не произошло, это еще может произойти. И если это не будет приносить мне достаточно удовольствия, я могу приложить все силы, чтобы изменить это будущее. Но вот с прошлым все гораздо сложнее. Его не изменишь. Это как какое-то дежавю, день сурка, повторяющийся снова и снова в твоей голове. Иногда по твоей собственной воле, иногда без нее. Просто это как волна. Волна прошлого накатывает и ты «закидываешься» в него с головой, со всеми мыслями и эмоциями. И это не всегда приятно. Скорее сказать, чаще неприятно. Чем дальше от этого прошлого.

Моя машина времени редко отправляет меня дальше, чем начало той весны, когда я работала официанткой в кафе здесь, в России, чтобы заработать на программу студенческого обмена. Исключительность этого факта, наверное, заключается именно в том, что в те минуты я переступала через свою гордость, достоинство и все хорошее, что во мне было, чтобы улыбаться. Ради денег. Улыбаться людям, как щенок, просящий кусочек косточки. Все же не мяса. Но жалостно просящий. И в большинстве случаев, надо сказать, моя улыбка нравилась людям. Мне хотелось, чтобы она была искренней. И она была. Но не всегда.

У всех людей бывает плохое настроение. Это нормально. Испытывать негативные эмоции — это нормально для обычного человека. Испытывать весь спектр эмоций — это нормально. И я его испытывала на работе. Это место было новым для меня во всех смыслах. Новый вид отношений с людьми. Когда ты их обслуживаешь.

Отчего-то многие люди считают, что если человек их обслуживает, он практически их собственность. У нас, в России. Как будто за их деньги я должна была делать что-то экстраординарное и выполнять все их желания.

Пойти работать официанткой было необходимым шагом моей подготовки к путешествию в Америку. Как в материальном смысле, так и в моральном. Можно сказать, что до моего первого рабочего дня в кафе продолжалось мое детство. Беззаботное и полное детского максимализма. Но этот максимализм разбился.

Он разбился не только о тех, кто мне хамил в мой первый рабочий день, не только тех, кто толкал или подшучивал. И даже не то, что я пролила на себя кувшин с соком, было моим разочарованием. Перед самым закрытием кафе, мне нужно было обслужить столик. Когда я к нему подошла, то увидела свою бывшую одноклассницу, сидящую вместе с уже довольно зрелым мужчиной. Они сделали заказ и довольно мило улыбались. А я в это время испытывала шок. От того, что они сидят, а я обслуживаю их. Словно я слуга. Я служу…

Я еле дошла до кухни. И разрыдалась. Мне было стыдно за саму себя. За то, что я чувствовала себя ниже статусом, чем моя одноклассница. Когда-то мы сидели за одной партой, участвовали в одних и тех же конкурсах. Мы равно хорошо учились в школе. Но теперь она была за столом, а я — у стола.

Я чувствовала себя очень унизительно. И я знала, что единственный человек, который мне это все устроил — это я. Я сама выбрала себе такой унизительный труд. Труд за деньги.

Я стояла на кухне, грязная и самоуниженная, и плакала от… жалости к себе. Иногда мы плачем от жалости к себе. И это ужасно. Я ненавижу людей, которые испытывают жалость к себе, и тем более плачут от этих чувств. Я считаю их самыми что ни на есть слабаками. Самыми слабыми из всех ослабевших. Потому что они слабы даже не телом, а душой. С таким человеком ничего не сделаешь. Он сдается раньше, чем все начинается. Потому что он жалок. Такие люди редко добиваются того, чего желают. Им приятнее жалеть себя и свои упущенные возможности.

Но иногда, думаю, нам всем хочется побыть слабаками. Чтобы понять, что это такое. И не быть ими по жизни.

Слабаком быть просто. Потому что можно винить всех вокруг в своих неудачах. У меня не получается. Я твердо знаю, что в своих неудачах виновата лишь я сама. Кроме того, обида на окружающих разрушает. Не надо обижаться, надо отдавать по заслугам. Это я шучу, конечно.

Да бить их всех надо. Так становится легче. Правда. Хотя я поступаю проще: я улыбаюсь человеку, но в душе думаю: «А иди ты! Я знаю, что ты меня не лучше, мерзкий ты человек, хотя бы потому, что сейчас намеренно делаешь все, чтобы меня обидеть».

На самом деле работа официантки дала мне не только вредную привычку курить, как способ убежать от проблем, преследовавших весь день и не убить никого. Эта работа подарила мне особую философию отношения к людям, которые появляются в моей жизни на несколько часов. Как-то раз, уже под конец моего последнего месяца работы, я приняла столик у семейки. Мама, сын, его жена и, как я поняла, мама жены. Дама, судя по всему являющаяся свекровью, досконально объяснила мне, что будет есть каждый из них, уточнила все ингредиенты блюд, попыталась внести свои коррективы. А когда я сказала, что большинство блюд уже приготовлены — для ускорения процесса — она выдала мне изрядную порцию поучений. В итоге даже пиво оказалось не таким, как они хотели. Эта женщина явно была «за главную» в их большой семье. И никто не имел права голоса. Я ушла от столика выполнять заказ изрядно опустошенной и расстроенной, что ко мне относились как к второсортной нерадивой прислуге. А эти трое мало того, что боялись сказать что-то против, так еще усиленно поддакивали и кивали головами.

«Но ведь официант не прислуга», — думала я. А потом мне в голову пришла гениальная мысль. Ладно я, никчемная официантка, проходящий элемент вашей жизни. Два часа я урывками потрачу на вас и вашу желчь. Пусть вы даже испортите мне настроение. Но ведь вам жить с этим человеком всю жизнь! Ведь вам жить с самими собой всю жизнь. И я подозреваю, что вы наверняка знаете, что вы неправы в тысяче моментов. Я пройду, я даже вас забуду. Но вот вам — всю жизнь терпеть эту несправедливость, гнет и самодержавие на местном уровне.

Поэтому, когда я отошла от столика, мне было даже не обидно. Мне было их жаль.

Работа в Америке была ничем не хуже, чем работа в кафе. Но приносила больше, чем двести долларов в неделю каждая. В отличие от работы в кафе, что давала мне в редких случаях около ста пятидесяти только за месяц.

Зачем я все это вам рассказываю?

Конечно, работа официантки не была работой моей мечты. Но она была средством её достижения — поехать в Америку, за настоящей американской мечтой.

***

Мы должны были ехать в посольство на собеседование 25 апреля. Как нам казалось, мы были к этому готовы. Оказалось, нет. В один из вечеров я пришла с работы, как всегда уставшая и разбитая. Ева смотрела на меня печальными глазами, сказала, что есть серьезный разговор.

Она подозвала меня к компьютеру.

А на экране было раскрыто письмо от ее шапочного знакомого — некого Григория, который тоже собирался ехать в Америку: «Предложения работы у вас нет, как и у многих других, и у меня в том числе. Без него в посольстве делать нечего — визу не дадут. В агентстве успокаивают, но до момента «Х» осталась всего неделя — не уверен, что что-то изменится».

Ступор. Ева и я попеременно смотрели то друг на друга, то на монитор.

Два часа ночи. Полгода и заработанные деньги — непонятно где. И что теперь говорить родителям?

Этой ночью мы не спали. Ева эмоциональная, она рыдала как настоящая девушка. А вот со мной что-то точно стало не так, я молча смотрела в темноту общажной стенки.

Первая пара в универе прошла как всегда монотонно. Политика, журналистика, еще что-то. И в этой аудитории я была абсолютно одна. Но не без своих мыслей. Внутри все разрывалось на кусочки, как прошлой ночью порвалась мечта, на которую был отпахан не один вечер в кафе, среди этих хамливых и жлобистых людей, которые никогда не слышали о правах человека или гуманном отношении к кому-либо, кто их слабее.

«Ага. Смысл жизни. И во что теперь верить? Если даже те, кто взяли столько денег за реализацию мечты, не нашли в себе мужества сообщить… Что мы узнали о крушении всех надежд от какого-то случайного парня».

Тогда все рухнуло, но это был единичный случай. И как жаль, что люди все же стараются не дать мне поверить в то, что все это произошло случайно. Потому что именно тогда я собрала все ключи, чтобы открыть дверь в современный мир с его ценностями.

***

«Смысл жизни… Да… И беда не в том, что люди тебя разочаровывают. Беда в том, что ты сам себя разочаровываешь. Когда, к примеру, доверяешь тому, кому совсем не стоило…»

— Ты ведь знала, что все так получится? — звучало в голове.

— Знала, — промолчала я. — Какие тебе еще нужны объяснения? Я не знаю, как дальше жить. Потому что все планы и мечты — все было выстроено в голове. А теперь — ничего. Пустота. И мое будущее — такое же ничего, как и мои идеальные планы.

— А что бы ты хотела? — эта мысль ехидно кружилась в голове.

— Хотела бы я? Нет! Но крови… Я хочу крови!»

И когда прозвенел звонок, я просто встала — как обычно, и пошла в свою комнату в общежитии. Идя по коридору — никогда не забуду это чувство — я смотрела на знакомые лица, но не прощалась. Но я ведь не собиралась покончить жизнь самоубийством. Но это чем-то напоминало дорогу в один конец. Туда, где заканчивались мои мечты, и начиналась неизвестность пустоты.

Просто зашла в ванную. Просто закрылась. И так же просто, взяв свою бритву, и стала полосовать вдоль левую руку. И с каждым надрезом становилось легче. Как будто какая-то свобода от всего наполняла меня вместе с этой щиплющей болью.

***

— Уже почти год прошел, как мы вернулись. Вы верите? — встревоженный голос…

— Кажется, так недавно все это было, а на самом деле так много событий, — я вспомнила последний год. С прошлого сентября до этого. И в этот период у меня уместилось ничуть не меньше, чем в предыдущий.

— А знаете, — Лиза, как всегда, была как книга — никаких эмоций: констатация великих фактов на деревянных желтых страницах, — я сейчас вспоминаю, и да — я помню все моменты нашего лета, но внутри — такое ощущение, как будто это не со мной. Будто я там присутствовала, как в кино, но все это не со мной.

— Но думаю, Америка определенно оказала на всех нас свое влияние. Ты вот устроилась во всемирно-известную компанию компьютерного программного обеспечения, — думаю, американский опыт сыграл в этом свою роль, — я хотела найти взаимосвязь, оправдать, что все не зря. Но, кажется, я сама уже все хуже и хуже помнила то, что перевернуло мою жизнь с ног на голову, как будто это был всего лишь долгий сон.

— Диан, а ты как?

Мы все не виделись уже долгое время. Я знала кое-что, что происходило в жизни Дианы и Лизы, но мы не встречались уже больше полугода.

— А что я? — у Дианы был потухший голос, и казалось, ей даже говорить сложно, — Ариэль выкладывает их новые совместные фотки с Робом. Роб так и не ответил на мое письмо, что я передавала в Миртл-Бич с Оксанкой. Я не знаю. Стоит ли мне туда еще ехать. Нужна ли я ему? Я просто ничего уже не знаю.

— Но уже около года прошло, как вы не виделись с Робом. Это очень много… А ты что чувствуешь? — не знаю, почему я это сказала… Хотя, конечно, знаю. И каждый знает, что стало с теми чувствами, что были год назад, если тридцатилетний Роб уже полгода живет с несовершеннолетней Ариэль. А Диана в России мечтает лишь о том, чтобы вернуться в Америку к тому, чувства к которому уже год… Год! И никак не пройдут. Без единого ответного письма.

***

Но вскоре после моего полного и абсолютного разочарования в жизни, жизнь начала меняться.

(Знаете, как жаль, что сейчас это не происходит. Наверное, мне все же слишком хорошо живется, как утверждает мой брат).

И мечты, кстати, тоже начали сбываться. Мне впервые оставили 500 рублей чаевых, ни за что! Я больше не чувствовала себя единственной, с кем такое чудо никогда не случалось. Но главное, что вскоре мы с Евой уже имели два замечательных предложения работы в штате Южная Каролина. Работа была в супермаркете, к тому же, нам обещали по четыреста долларов бонуса, при условии, что мы отработаем все лето.

Теперь оставалось только одно — получить визу.

В тот год получение американской визы для русских студентов было в крайне ужасном положении. Потому что ее очень мало кому давали. Объясняли все тем, что в прошлом году российским студентам удалось увести со счетов американских банков кругленькие суммы, естественно, отнюдь не легальным путем.

Из всех, заплативших за программу в этом году, визу получили менее, чем сорок процентов участников. Не получить визу значило не только крушение всех планов и надежд на незабываемое американское лето, но и крупные финансовые потери.

И поэтому мы решили готовиться. То есть Гриша решил, что мы должны готовиться. Да, это именно тот вездесущий парень, сообщивший нам новость о недействительности наших прежних предложений работы.

В общем, мы начали. Одним ясным весенним воскресным утром за столиком Макдональдса. Так символично.

Этому ловкачу удалось собрать всех, кто ехал от нашего агентства в один город. Честно признаться, я чуть-чуть опоздала на эту встречу, поэтому у меня была пара секунд, чтобы издалека рассмотреть тех, с кем мне, как оказалось, предстоит провести свое лето. Всех их я видела впервые.

Дочь богатых родителей, живчик, лысый парень «ни о чем», большая девушка с копной волос, чем-то отдаленно напоминающей мою, но короче, и Ева. Первое впечатление повергло меня в состояние ступора; меня, но не мою фантазию.

«О Боже! И с ними я буду еще долго!»

Знаете, так и хочется вставить комментарий, о том, что «я даже не представляла, насколько долго и как близко».

Но оно того стоило…

Мы все перезнакомились, и мое первое впечатление оказалось очень обманчивым. Относительно всех, кроме Григория. Он пытался надо мной пошутить, все время играл роль посла и задавал мне странные вопросы. А когда я, наконец, запнулась и стала улыбаться во все тридцать четыре, дабы сгладить гнетущее изнутри смущение и обиду, Гриша заявил: «Смотрите! Даша не знает ответа на вопрос, но мило улыбается. С такой улыбкой мне тяжело будет отказать ей в визе».

Похвалил… Но Гриша не знал, что в это время я так зла на него, что держу под столом ему что ни на есть настоящий кукиш!

***

День получения визы — это были самые напряженные пять часов ожидания своей очереди к окошку консула. Но пройдя через зеленые листочки ребят, кому отказали, через слезы, духоту и отсканировав все пальцы, мы получили визы!

***

Что я чувствовала, перед тем как покинуть город и отправиться в Америку? Было немного грустно и страшно. А еще все казалось, что я что-то забыла положить в рюкзак. Каждый из нас шестерых отправлялся в Америку всего с одним рюкзаком. На четыре месяца.

Не знаю почему, но в некоторые моменты я бываю очень странно-сентиментальной. Так вот и тогда на глаза накатывались слезы. В голове проносились образы. Мама, мой брат, кафе, в котором я зарабатывала деньги на программу. Но внутри был все же этот маленький комочек воодушевления, если не сказать восторга победителя. Новая жизнь, новые возможности. Наша Америка. «Наше американское лето», — как любил повторять наш агент Стас.

Через полчаса мы стояли на вокзале. Нас провожали две подружки. Не люблю долгих прощаний. Да и Ева тоже. Вот мы обнялись на прощанье. Ровно в шестнадцать часов по Москве наш автобус должен был отходить с ЖД вокзала города Воронежа. Мы расселись. Ребята стучали в окна, махали родным и друзьям. Всех, кроме нас с Евой, провожали родители. Я набрала мамин номер телефона.

— Мам, ну мы в автобусе. Сейчас уже поедем. У меня все хорошо, — эта последняя фраза была уже коронной. Я повторяла ее в трубку уже неоднократно, с того момента, как последний раз видела ее — первого мая. — Как приедем в Москву, я позвоню, или напишу.

— Хорошо, удачного пути. Люблю тебя…

— И я тебя очень люблю…

Разговор был напряженным. Я отвернулась к окну. Ева тоже разговаривала с мамой.

Было и грустно, и весело. Мы тронулись.

В Москве мы были уже ночью. Водитель высадил нас. Куда идти дальше, я не знала. Потому что была полностью уверена в Грише. Он был нашим главнокомандующим. Просмотрел наш путь, все выверил: где, как и за сколько мы должны доехать до аэропорта. Метро, потом полчаса на маршрутке — и мы в Домодедово.

— Я чувствую себя, как из деревни. Мне кажется, все смотрят на меня и думают: он из деревни, — повторял нам Коля, пока мы ехали в маршрутке. Правда, и потом в Америке он это тоже повторял… Но тогда уже мне казалось, что это камень в мой огород. Потому что, в отличие от всех остальных, я прожила большую часть своей жизни именно там, в деревне.

Уже в аэропорту я еще раз позвонила маме. Хотелось поговорить с ней как можно дольше. Но ее отсутствие эмоций меня просто убивало. Мне лететь на самолете, я ее четыре месяца не увижу. Она больше эмоций проявляет, когда провожает меня в университет.

Пока все деньги на счету не закончились, я рассказывала, что у нас все хорошо, что самолет у нас до Лондона в пять утра, мы будем сейчас ждать и, как только я смогу, сразу сообщу, как у меня дела, все ли хорошо.

Все шестеро мы расположились у стойки с надписью нашей авиакомпании. Надо было чем-то себя занять, потому что ждать еще долго, а есть было уже нечего. А хотелось. И мы принялись играть в «Американского студента», или в «Крокодила» — как ни назови, правила те же. За нами очень внимательно наблюдали постепенно подходившие к стойке регистрации люди.

Наше «немое кино», кажется, нравилось людям в очереди, но присоединиться никто не хотел.

Несмотря на то, что правила для всех одинаковы, каждый из моей пятерки показывал слова в своей особой манере.

Коля — высокий, очень худой парень — всегда очень быстро и мелко жестикулировал и при этом беззвучно шевелил губами, причем так же быстро, что было невозможно что-то разобрать.

Гриша показывал все с таинственностью фокусника, который вот-вот вытащит из-за пазухи кролика. При этом он делал такое странное лицо, что можно было точно сказать — это выражение лица человека, просто преисполненного гордостью за себя.

Лизины жесты были такими же, как она: высокие, стройные и четкие.

Диана, когда показывала что-то, делала много лишних движений и постоянно смеялась.

— Диан, это индюк, да? — пошутила Ева.

Дианка залилась смехом и отмахнулась.

— Ну, а что это? — возмутилась я. — Ты показала нам колбы, мысли, записи, очки и язык. Причем тут он… Что это?

Диана еще раз продемонстрировала нам свой язык, показала мнимое совершение какого-то опыта и что-то вокруг головы.

— Это ученый? — спросила Лиза.

Диана одобрительно замахала головой.

— Эйнштейн! — завершил Гриша.

— Ну, наконец-то!

У Евы был большой опыт игры в «Американского студента», поэтому она не делала ни одного лишнего движения и ее слова было очень легко отгадать.

Когда пришла моя очередь показывать, Гриша загадал мне слово.

— Ну, давай это будет — «чудливые килогерцы».

Мои глаза увеличились в три раза от такого.

— И как я должна это показать? — я была просто в ступоре.

— А ты показывай слова по частям, — улыбнувшись, посоветовал он и пошел на свое место у весов для багажа.

Полчаса я потратила на то, чтобы превратить «чудо», «чудака», «live», «дороги», «колебания волны» в это замечательное выражение. В итоге отгадал Коля. Он казался хорошим, добрым парнем. Да, не очень в моем вкусе, но я видела в его глазах друга.

Мы прошли регистрацию и отправились в зону дьюти-фри. Не знаю почему, но все русские приходят в неописуемый восторг, попадая в зону, свободную от налогов. Конечно, мы тут же за доллары купили пакет маленьких шоколадок. Это был наш импровизированный ранний завтрак.

— Давайте не спать в самолете, — предложила Ева, — мы же будем пролетать над Лондоном и Парижем. Хоть с высоты посмотрим на эти города.

— Давайте, — единогласно решили мы.

Через пять минут после посадки мы все спали.

Проснулась я от того, что Лиза толкала меня в бок.

— Завтрак носят. Просыпайся, а то не достанется.

Мы уже кружили над Лондоном. Я взглянула в овальное окошко. Вон ряд красных кирпичных домиков, какое-то поле, какой-то открытый стадион; вон мутная река течет — наверное, Темза.

Мы приземлились в Лондонском аэропорту Хитроу в семь утра по местному времени. Наш самолет должен был быть в одиннадцать. Так я думала. За нашу посадку, как самый организованный и продуманный, отвечал Гриша. Мы, сфотографировавшись со всеми достопримечательностями аэропорта, отправились искать выход на посадку.

— Пожалуйста, ваш билет…

Я протягиваю билет. Контролер подносит его к считывающей машинке и та издает истошный писк.

— Что такое?

У Евы с билетом то же самое.

А у ребят — все нормально. Их спокойно пропускают дальше.

Пока мы с Евой недоумевающее стоят в стороне от остальных пассажиров, наши друзья стоят напротив нас, вопрошая жестами: «Что? Что случилось?»

Через минуту к нам подошла женщина, работник аэропорта. Она говорила на английском, не очень быстро, так что мы почти понимали все ею сказанное.

— Вы опоздали на свой рейс, — сообщила она.

У нас все упало. По Евиному лицу я видела, что эта новость была для нее не просто шоком, а маленькой трагедией. А может, и большой.

И в эту секунду я подумала, между прочим, даже с улыбкой: «Эх, мне все равно не верилось, что я окажусь в Америке… Зато хорошо, хоть в Лондоне побывала».

— Мы понимаем вашу проблему, — продолжала она, — поэтому попытаемся ее решить. Сейчас проверяют, есть ли свободные места на этом самолете, чтобы вы смогли лететь вместе с друзьями. У вас есть багаж?

— Нет… — мы были в растерянности, но надежда уже загорелась и в сердце, и в глазах.

— Это хорошо, — подбодрила нас еще больше эта «леди», — значит, у вас не будет никаких проблем.

Через десять минут мы уже с новыми билетами в руках шли на посадку, рассуждая о том, какие все же милые люди эти англичане и как нам повезло с авиакомпанией.

Этот самолет был куда больше предыдущего. Мы летели эконом-классом. Рядом с нами сидела тощая американка, которая явно была недовольна появлению соседей. Вокруг были люди из Азии, Африки, Европы. Молодые люди, среднего возраста, пожилые, дети. Вот они — те, кто летят за своей «американской мечтой».

Почти восемь часов прошли незаметно. Мы ели, пили, болтали, смотрели фильмы на английском. За обледеневшими окнами были видны то облака, то какие-то горы, то бесконечный океан. Но вот в иллюминаторе, под дымкой облаков, показались бесконечные небоскребы Манхеттена. Вот она — Америка. Вот он — Нью-Йорк!

Мы вышли из самолета. Прошли регистрацию.

«Не ввозить фрукты!» — было написано на одном из листков, которые мы заполняли перед регистрацией.

Мы переглянулись. Лиза открыла рюкзак, вытащила оттуда припрятанное аппетитное российское яблоко и положила на пол. Мы шли в очереди для тех, кто не является гражданами США. А для местных жителей, возвращающихся из разъездов, все намного проще.

Мы поочередно подходили к окошкам регистрации. Моя очередь двигалась медленнее, чем остальные. Передо мной были две англичанки, которые, как я поняла из разговора, тоже приехали в США по программе «Work&Travel». Они что-то неправильно заполнили, поэтому пока одна развлекала мужчину в кабинке, другая переделывала документ. Но вот пришла и моя очередь.

— О, вы родились в Украине, — удивился офицер. — Моя подруга тоже из Украины, — с радостью сообщил он мне. Она очень красивая.

Я взглянула на этого парня чуть внимательнее. На вид ему было никак не меньше сорока пяти.

«Да… Его девушка, — подумала я. — У нас в этом возрасте пора быть давно женатым».

Я взглянула на ждавших меня ребят.

— Что так долго? — возмущался Гриша, когда я наконец к ним присоединилась.

— Офицер мне просто хотел рассказать о своей девушке, — стала оправдываться я, улыбаясь от счастья.

Счастье это было от того… Мы вышли из зала прилета, отворив зеркальные железные двери, и оказались в зале для встречающих. Но это был не просто зал. Там были стеклянные стены, через которые было уже видно улицу. Это был не просто зал. Это был уже Нью-Йорк. Мы были в Америке.

На часах было около двенадцати по местному времени. Следующий самолет был в шестнадцать, из другого аэропорта. Нашим планом по прибытию из точки А в точку Б руководил Гриша. И мы отправились за ним. Если честно — в неизвестность.

— Так, сначала нам надо сесть на эиртрейн и доехать до сабвея, а попросту говоря — до метро.

Мы вышли из стен аэропорта имени Джона Кеннеди. И пошли через дорогу — туда, куда указывала табличка с надписью «эиртрейн». Тут же откуда-то показались желтые такси. Они нам мило побибикали, мол, давайте, ребята, быстрее, это Нью-Йорк, здесь все куда-то торопятся. И мы поспешили дальше. Мы постоянно оглядывались по сторонам: так хотелось уже вкусить этой новой, незнакомой еще жизни. Но рассматривать особо было нечего: вокруг только бетонные конструкции с надписями авиакомпаний — «Юнайтед», «Спирит», «ЭирТрейн».

Мы поспешили дальше. Вот мы уже в воздушном метро. Мы заняли почетное место у лобового стекла.

— Прямо как на американских горках! — поспешила я поделиться эмоциями, когда мы в очередной раз сделали крутой поворот и спустились вниз. — Только посреди города. — Мимо нас мелькали домики в стиле построек Новой Англии, где-то вдалеке виднелись высокие здания с трубами, что походило на промышленный район.

— Вот она, Америка, — подытожила Диана, — а мы-то думали здесь везде одни небоскребы!

— Одноэтажная Америка… — добавил кто-то.

Мы засмеялись.

Через десять минут мы были у станции метро. Но по Гришиному плану мы должны были сесть на электричку до Пэн Стейшн, а там и должен был быть заветный аэропорт Лагвардия.

Пока ждали, успели рассмотреть все краски нью-йоркского района Куинс. Мы там были как шесть маленьких белых пятнышек. Но таких чернокожих дам в таких старомодных шляпах в виде утиного гнезда с чучелом утки в придачу я, признаюсь честно, видела доселе только в кино. И то про каких-нибудь гангстеров, годов 60-х.

Не успели мы устроиться в вагоне и понять, на какой станции выходить, как к нам тут же подошел контролер.

— Оплата билета, — произнес он сухо. — Четырнадцать долларов.

— Сколько?

Мы все были несколько шокированы.

— Четырнадцать долларов.

Мы с некоторым недоумением посмотрели на Гришу. Он на нас. На контролера. В кошелек. На свой навигатор.

— Нам надо в аэропорт Лагвардия. Надо выйти на Пэн Стейшн, — пролепетал он контролеру.

— Нет, — категорически ответил тот.

— Что «нет»?

— Вы потерялись. Так вы никуда не попадете!

Мы были в шоке. У нас самолет через четыре часа, на регистрацию нужно успеть не позднее, чем через три. А мы потерялись. В Нью-Йорке. Внутри все опустилось.

Мы заплатили по четырнадцать баксов с каждого и стали судорожно думать. Так мы проехали еще две остановки. Так и не найдя выхода. Но вдруг наш контролер вернулся.

— Вы не местные? Я вам помогу! — заявил он. Тут же развернулся, достал из какого-то шкафчика рюкзак, надел его и при этом принял вид, весьма похожий на спасателя или даже супермена. — У меня сейчас обеденный перерыв…

— И поэтому я решил вас спасти! — закончила за него фразу Ева, но уже на русском. Так что наш герой ничего даже не понял.

Мы вышли из электрички и помчались. В метро. По метро. Встретили там какого-то полисмена, у которого наш супермен стал выспрашивать дорогу. В итоге мы обзавелись замечательной картой Нью-Йорка, на которой был прочерчен наш путь. Только как-то криво. Но главное — мы поняли, до какой станции нужно доехать, где сесть на автобус, который довезет нас до аэропорта. Убедившись, что мы все поняли, наш супермен покинул нас, получив в знак благодарности от Дианы шоколадку «Аленка».

— Это вам и вашей жене, — сказала Диана, вручая русский сувенир.

Надо добавить, что пока мы продвигались по метро, наш спаситель успел нам рассказать все про свою семью, собаку и ближайших родственников.

Вместившись в бесплатный автобус, что нас сильно порадовало, мы поехали к своему самолету. Рядом с нами оказался какой-то очень разговорчивый парень, лет тридцати, одетый как какой-нибудь чтец репа. Он тоже с удовольствием поведал нам свою биографию и стал расспрашивать о нашей. Меня это, если честно, насторожило. Мама же говорила в детстве: «Не разговаривай с незнакомцами». А тут раз — другая страна, другой язык и сразу такие вкрадчивые беседы. В автобусе.

Позже-то мы осознали, что это больше черта менталитета, чем гостеприимство, интерес или что-то еще.

Но нам было не до этого. Мы буквально прилипли к окнам автобуса. Красные кирпичные домики, деревья с круглыми стрижеными кронами, где-то вдали виднеющиеся сквозь дымку небоскребы.

Но вот мы в аэропорту. Здесь мы почти сразу встретили наших воронежских друзей, летевших тем же рейсом.

— А мы доехали на такси. Всего за двадцать пять долларов. И торчим здесь уже час, если не больше.

«Что?» — думаю, не только моему внутреннему удивлению не было предела. Эти молчаливые товарищи, которые и говорить по-английски толком не умели, обскакали нас, да еще так ловко.

Но вот мы рассаживаемся по местам в самолете Нью-Йорк — Миртл-Бич. Это уж точно не наша английская компания. Пассажирские кресла выглядят как в деревенском кинотеатре эпохи советской постройки — деревянные, обитые кожзамом. Самолет начинает взлетать: трясет так, будто это конец света. Уши закладывает так, что они начинают болеть внутри.

Закрываю глаза. Когда же закончится этот бесконечный день, начавшийся еще в Воронеже.

Опять трясет. Садимся. В окошко самолета виден серый пейзаж. Небо серое, земля серая, трава серая, здание аэропорта тоже серое.

— Нас должны встречать? — уточняю я у Гриши.

— Вроде — да. Надо позвонить.

— Я есть хочу, — с умирающим видом произнесла Диана.

— Ага, — подбодрила ее Лиза, — смотри, — она кивнула в сторону магазина фастфуда, — четыре доллара маленькая бутылочка воды.

— Да, — вздохнули мы хором.

Действительно, эти цены были нам незнакомы. В России-то мы редко покупаем эту воду в бутылочках, да и можно вполне сыскать за доллар, а того поди — за наши российские тридцать рублей.

— Все в порядке, за нами приедут. Ждем, — сообщил, вернувшись, Гриша. — Пойдемте на улицу.

Взглянув за стеклянные стены аэропорта, мы не обрадовались. За окном было серо. И казалось, очень холодно.

— Не, мы лучше здесь.

— Ладно, я пойду осмотрюсь, — и Гриша ушел.

Коля побежал за ним.

Через две минуты они вернулись. Без курток.

— Идите, вы должны это ощутить.

В самом здании было несколько прохладно. Мы немного мерзли. Явно работал кондиционер. Они у американцев везде работают на полную мощность. Мы вышли. И тут же оказались в бане. На улице было не меньше двадцати пяти — тридцати градусов.

— Да…

Мы были еще раз удивлены. И не только теплым и влажным воздухом. Пальмы, чистейший асфальт, что и полежать можно. Запах моря. А точнее океана.

Вскоре за нами приехал некий парень Денис. Погрузил всех в огромный минивэн и повез. В итоге мы оказались в Студенческом центре. Здесь нам стали читать инструктаж. Предлагать купить то, да это. Рассказывать про абонемент в интернет.

«Так, Стас предупреждал, что в Америке каждый сам за себя, с русскими не связываться, а то все деньги отберут, и жалко не станет».

Кто-то из ребят успел тайком выйти через компьютер в центре в Интернет. Написать родителям, что добрались.

Я сделала то же самое. «Я в Америке. Все хорошо», — все, что я успела написать, прежде чем парень, привезший нас, начал отчитывать всех за несанкционированный вход в соцсети через его оборудование.

Ну и ладно.

В следующую минуту мы уже ехали на такси в забронированный для нас номер в отеле. Мимо мелькали разноцветными огоньками магазины, все светилось, переливалось. «Пасифик», «Бич Веар», «Вендис» — все это было таким… американским. «Неужели такая она — Америка», — пронеслось в голове.

На ресепшене (а попросту говоря, в приемной) нам назвали сумму за ночь. Шестьдесят девять. Решили, что сначала заплачу я, а потом разберемся. Я достала сто долларов с лицом президента Франклина. У мужчины, я так поняла, хозяина отеля, глаза округлились до размеров чайных блюдец.

— Вы, наверное, богатая девушка, — сказал он, — ваши друзья должны беречь вас.

Уже позже мы узнали, что стодолларовые купюры носят при себе или богачи, или сумасшедшие. Для американцев это очень большие деньги. Особенно когда они в наличном состоянии, а не на карте.

Мы поднялись в номер. Две комнаты, три двуспальные кровати, плита, холодильник. Сразу — очередь в ванную. Я оказалась последней. Да, в большой семье, как говорится…. Да, теперь мы были именно семьей — на эти четыре месяца нашего американского лета.

Забравшись в кровать, я закрыла глаза. Картинки этого бесконечного дня всплывали то Воронежем, то Москвой, то самолетами, то шляпой с чучелом, то лицом милой английской леди.

Сколько длился этот день? Мы легли спать в двадцать три по Нью-Йорку. В России уже было семь утра двадцать второго мая.

***

На третий день жизни в нашем замечательном отеле мы осознали, что надо искать квартиру или дом в аренду. Все ближе были Мемориал Дэйс, во время которых сотни байкеров со всех близлежащих территорий должны были съехаться в Миртл-Бич, и администрация отеля тактично намекнула нам, что наша комната давно забронирована. Было очевидно одно: пора съезжать. Но куда?

Мы сели на велосипеды и стали искать. Просто подъезжали к домам, стучались и объясняли, как я сейчас понимаю, на ломанном английском, что хотим арендовать дом или комнату.

Солнце жарило вовсю. Мы разбились на три группы и поехали по ближайшим окрестностям.

Наши поиски по группам напоминали игру, где выиграет та команда, которая найдет клад раньше всех. Я была в одной связке с Николя, Ева с Лизой, а Гриша с Дианой. Только в итоге мы-то держались по двое, а вот Гриша с Дианой разделились. Наверное, потому что нам-то было удобно передвигаться на велосипедах, а вот Дианка впервые в жизни этим летом села за руль этого двухколесного друга.

Мы начали с ближайших окрестностей. Ева с Лизой поехали вглубь города, подальше от океана. Но когда мы через час, уже загорелые и уставшие, встретились, было ясно, что никто ничего не нашел.

Николя и я подъезжали ко всем более или менее приличным домам, стучались и заводили свою шарманку: «We are looking for housing. Maybe you know who can rent us rooms?» Но, как ни странно, большинство открывших нам свои двери домохозяек пять раз нас переспрашивали, никак не понимали что значит «housing» и максимум, что могли для нас сделать — это дать совет. Одна женщина даже пообещала передать соседям, что мы к ней заезжали.

Каждый раз проезжая мимо домов, в которых очевидно никто не жил, я думала, что хорошо бы устроиться в таких апартаментах. Мы бы их обустроили. И платить не надо.

Прокатавшись таким образом часа три по городу, мы окончательно устали и потеряли надежду. Мы даже уже пробовали обратиться в агентство по недвижимости. Но нам объяснили, что мы как не граждане Соединенных Штатов Америки не имеем право арендовать жилье. Тем более, мы не могли его арендовать на длительный промежуток времени.

Мы увидели скамейку в тени какого-то многоквартирного дома и сели, чтобы отдохнуть. Такой маленький райский уголок с вьющимся плющом, подвешенными в горшочках цветами и маленькой клумбой, выложенной диким камнем. По клумбе между цветов бегала маленькая зеленая ящерица, что меня, если честно, тоже очень сильно удивило. Как будто природе абсолютно не мешало ни наше присутствие, ни чье либо еще.

— Коль, а почему девчонки — Лиза и Диана — зовут тебя иногда Николя?

— Просто мы вместе ходили на французский, и мне кажется, парни с французскими именами привлекают девушек…

— Ну, не знаю… — я отвернулась от худощавого «обаяшки» и стала рассматривать то, что было вокруг.

Взгляд упал на бумажки в коробке, что была прибита к двери неподалеку от лавки, где мы отдыхали от сорокаградусной жары. Моих знаний хватило, чтобы понять, что весь этот рай — тоже квартиры, которые сдаются в аренду, и что стоимость этих квартир за все лето, включая страховку и депозит, позволит нам арендовать жилье за 30 долларов в неделю с каждого. Что, откровенного говоря, было в два раза с небольшим меньше, чем средняя стоимость аренды жилья у всех, с кем нам приходилось общаться на эту тему.

Но нас интересовало — что внутри. В листке было написано, что квартиры есть однокомнатные и двухкомнатные. Но нас ведь было шестеро.

Тут внезапно из соседней двери вышел мужчина с внушительных размеров питбулем. Он был слегка неадекватного вида, словно под действием легких наркотиков, за нижней губой у него была какая-то коричневая гадость, очень напоминавшая или пластилин, или что-то еще хуже.

Конечно же, моя предприимчивость не могла оставаться в стороне. Почему-то мое сознание говорило: «Может, этот мужчина и сдает комнаты в аренду, раз его дверь в столь непосредственной близости от заветной коробки?»

Мужчина оказался не арендодателем. Но, видимо, мой напор привел его в такой ступор, что он, позабыв про то, что вышел выгулять собаку, пригласил нас с Николяем к себе домой, чтобы показать апартаменты. Это были две шикарные комнаты (при этом значилось, что его квартира однокомнатная), кухня, комната для стирки, две гардеробные; это была двухэтажная квартира, полы которой были застелены белым пушистым ковролином, в котором ноги просто утопали.

Я была вдохновлена. И Николя, кажется, тоже. Мне казалось, что лучше варианта и придумать нельзя. Жить как настоящие американцы, в таких шикарных апартаментах, с пушистым белым полом и огромными панорамными окнами.

Восторженные, мы поехали обратно в гостиницу, чтобы поделиться со всеми новостями.

***

— В студенческом центре я нашел объявление, что американка ищет пятерых соседей на лето, — заливал уставшим девчонкам Гриша, когда мы вернулись. — Я съездил к ней, она очень даже ничего…

— Старая или молодая? — стал уточнять Николя.

— Ну, это тяжело сказать, но грудь у нее — что надо.

— А ближе к нам по возрасту или старше намного? — он не унимался.

— Ну, скорее ближе к нам.

— Сколько? — меня интересовал только один вопрос.

— Лет?

— Долларов в неделю…

— Она хочет по 75 в неделю. Но нас же будет шестеро, а у нее только одна комната. Мне кажется, удастся снизить цену.

Конечно, это было дорого. Даже очень. Учитывая, что фигурировала только одна комната. Меня, конечно, не устраивал этот вариант. А мое эго так и подстегивало похвастаться перед всеми, какое дешевое жилье мы нашли и какие мы молодцы. И я принялась взахлеб расписывать.

Но почему-то мой энтузиазм мало кого вдохновил. Вариант казался идеальным, поэтому я даже не понимала, почему этот огонек не загорается в глазах ребят.

— Подумайте! Здесь одна комната на шестерых, а там будет две! Можем даже соседей взять — и будет еще дешевле.

В итоге мы договорились, что следующим утром отправимся смотреть наши апартаменты, а потом, если ничего не выйдет, поедем договариваться с Кристин — американкой, сдающей комнату за 75 с каждого в неделю.

***

Утром мы: Гриша, Ева, Николя и я — прибыли к офису, заправляющему сдачей домов в аренду.

За столом босса мы обнаружили довольно преклонных лет женщину. По виду ей можно было дать от шестидесяти до восьмидесяти, она была вся в морщинах, но очень худая, подтянутая, загорелая, с весьма боевым макияжем и с милыми блондинистыми кучеряшками на голове. Она с кем-то выясняла отношения по телефону. А над головой у нее красовался плакат, на котором была надпись: «Мы не принимаем наличные». При этой фразе сразу вспомнилась русская мафия из Голливудских фильмов, которая постоянно «отмывает» деньги.

Когда мы объяснили ей, чего хотим, она сказала, что мы можем снимать квартиру не меньше, чем шесть месяцев. А мы хотели ее снимать только в течение трех. Тогда, понимая, что дело плохо, мы стали ей плести про наших друзей, которые приедут учиться в соседний город Конвей, в колледж, которые будут потом жить в этих апартаментах и платить аренду. Но дама была непреклонна. Качала головой. А потом сказала, что ей надо позвонить. Сказав, что если мы ее обманываем, у нее будут больше проблемы.

И вот настали напряженные минуты ее разговора с начальником. И когда мы услышали вырвавшиеся из трубки обрывки фразы «вызывай полицию, если будут проблемы», по ее еще более посерьезневшему взгляду мы поняли, что пора делать ноги. И жить так же, как все студенты на работе, а не пытаться перехитрить всех и сэкономить.

Мы уехали. Уже через три часа мы начали нашу совместную трехмесячную жизнь с Кристин. Под одной крышей. В этот вечер был наш первый рабочий день в супермаркете. А по возвращении домой мы поняли, что у нас в доме — американская вечеринка.

***

Мечта ребенка.

Когда мы приехали в США, то через какое-то время пришло осознание того, что если бы попасть сюда в детстве, когда мама заставляла есть суп и манную кашу, то нас отсюда ни под каким предлогом не выманить бы! Да, манной каши и супа здесь нет. Все едят только бутерброды, размером с вавилонскую башню, мороженое, чипсы, конфеты и запивают все это галлонами газировки. Не жизнь, а сказка.

***

Продуктовая работа.

По тому приглашению, а говоря деловым американским языком — джоб офферу, мы должны были работать в продуктовом супермаркете с говорящим названием «Фуд Лайон». Предложение нашего контракта было весьма заманчивым. Нам предложили 8 долларов в час, тридцать часов в неделю и 400 долларов бонусом, если мы проработаем там все лето. Мы были не против.

На второй день нашего пребывания в Миртл-Бич мы всей шестеркой направились в магазин. Несмотря на то что контракт с Фуд Лайоном был только у меня, Евы, Гриши и Коли, мы все вшестером уверенно зашагали от студенческого центра к месту работы. Чтобы обговорить детали с менеджером. Идти оказалось прилично. Очень прилично. Километров пять — семь.

Это был конец мая, 23-е число. На улице было жарко, солнце пекло нещадно. Мы шли по тротуару вдоль хайвея. По этой скоростной трассе то и дело проезжали машины с завидной для нас, движущихся с прытью черепах, скоростью. Но вот впереди вроде завиднелся какой-то магазин с надписью «Фуд Лайон». Мы уже было обрадовались.

— Мы на месте? — с надеждой спросила Диана. Она уже была вся красная от жары и бесконечно долгой дороги.

— Нет, это не наш, — с улыбкой разочаровал ее Гриша. — Навигатор показывает, что до нашего еще идти и идти. А здесь мы можем купить что-нибудь поесть.

Эта мысль обрадовала нас всех. Мы вошли. И сразу замерзли. Перед нами был огромный супермаркет. Мы, позавтракавшие несколько часов назад и уже совершившие путешествие почти через весь город, успели проголодаться.

— Что будем покупать?

— Может, бананы?

Это была отличная идея. Хотелось взять что-то еще, но мы никак не могли разобраться в товарах. Приблизительно мы понимали, что должно скрываться за упаковкой. Но в таком разнообразии вовсе не сложно потеряться. Я схватила жестяную баночку с полки, на которой было написано «Нестле. Коффи»

Из магазина мы все вышли счастливые, жуя бананы.

— Стая обезьян, — сказала Диана.

— Да, — Ева аж вся засветилась, — мы же все родились в год обезьяны. Значит мы — шесть обезьян.

На нас напал хохот. Который бывает у заскучавшей и перегревшейся на солнце молодежи.

Я огляделась. Перед магазином находилась парковка. Меня, конечно, с первого дня, с тех пор как мы оказались в Миртл-Бич, начало впечатлять обилие красивых и, как мне казалось, дорогих машин. Передо мной на парковке стоял новенький синий мустанг.

— Сфотографируйте меня, пожалуйста, с мустангом, — пропищала я с восторгом.

— Мустанг? — скептически покачал головой Грег. — Хочешь себе такой?

Я замялась, но, думаю, по лицу было видно, что в эту минуту я изменила вечной мечте о фольксвагене — жуке.

— Тогда давай сфотографируемся вместе, — завершил он свою мысль, вручил фотоаппарат Еве и пристроился рядом.

Глядя на то, как мы позируем около машины, Николя пролепетал:

— Красотка…

— Даша? — уточнил Гриша.

— Машина… — вздохнул Коля.

А мне стало даже как-то обидно. Я тоже ценю красивые машины, но оказаться в одной рейтинговой таблице с мустангом-кабриолетом и проиграть — никак не входило в мои планы.

Мы пошли дальше. Как оказалось, мы не зря перекусили, потому что путь был не близкий. Мы шли по тротуару хайвея еще блоков двадцать, потом шли по обочине, потом по гольф-полю, прошли мимо аэропорта, куда прилетели прошлой ночью, и еще мимо — то ли парка, то ли леса.

Вот он — на повороте, где был установлен на высоком шпиле американский флаг, мы увидели наш заветный «Фуд Лайон».

Внутри мы увидели двух продавщиц, стоящих за кассами и о чем-то болтающих. Это были две женщины среднего возраста, маленькая рыженькая и высокая седовласая — американки. Спросили менеджера.

Через несколько минут к нам вышла темнокожая женщина, в черных брюках, рубашке в полоску и с интересной прической на голове. Залитые лаком завитушки и локоны образовывали вычурную корзинку-ирокез, если это возможно представить. Ее звали Ванда, и она была нашим непосредственным руководителем.

Она тут же собрала всех, кто работал в магазине, и сказала: «Вот студенты из России. Они будут с нами работать». Все заулыбались и замахали нам. Это было очень дружелюбно.

— Вы знаете, какая у вас должна быть форма, — обратилась она к нам, — посмотрите на всех, это брюки цвета хаки и черная закрытая обувь. Наверх можете носить белые рубашки, пока вам не придут заказанные футболки с логотипом магазина.

Мы осмотрели наших новых коллег. Все были в практически идеально подобранных по цвету одинаковых брюках песочного цвета.

— Ок, это понятно. Тогда приходите послезавтра, в форме. И можете уже начинать работать.

Мы дружно закивали головами. В следующую секунду мы уже стояли на кассе и покупали ужин и завтрак.

Когда пришла моя очередь расплачиваться, седовласая Кэнди сказала мне те заветные слова, которых, наверное, ждет каждый, кто приходит в новый коллектив (естественно, по-английски): «Ты будешь здесь работать? Добро пожаловать на борт!» Ее милая улыбка меня подбодрила, но все что я тогда могла ответить — это «спасибо» и мило улыбнуться.

Когда мы вернулись в отель, то поняли — солнце пляжного городка нас просто испепелило. Мы были красные, как раки. Лицо, шея, руки и ноги пекли. К превеликой нашей радости у Дианы, человека запасенного, благодаря маме, лекарствами на всю жизнь, оказался и бальзам от ожогов.

В тот день мы ели самый вкусный ужин в своей жизни.

Ребята разожгли американское изобретение для приготовления барбекю и поджарили сосиски. Мы сварили на плите перловую кашу. Каждый навалил себе в тарелку еды, приправив все хорошенечко кетчупом, и мы уселись на веранде отеля, где стоял огромный сбитый из досок стол и лавки. Веранда находилась на втором этаже, и оттуда было видно Атлантический океан. Мы сидели, ели, рассуждали о самих себе…

— Вы представляете, мы в Америке, — начала Лиза. Чувствовалось, что она сама не верит своим словам.

— Я до сих пор не верю, — поддержала я.

— А ведь кто-то сейчас сдает зачеты, а мы сидим в Америке, на берегу Атлантического океана и едим кашу с сосисками… — Евины слова нас рассмешили.

— И пьем «Доктор Пеппер», — добавил Коля. — В России-то нет «Доктора Пеппера».

Когда я откупорила заветную жестяную баночку с надписью «Доктор Пеппер Даиэт», это оказалась обычная газировка, похожая на «Кока-Колу», только с вишневым привкусом.

После ужина мы переместились на крышу отеля. Оттуда лучше было видно город, дорогу и другие отели. Вечерний Миртл-Бич сиял, и нам все еще не верилось, что мы в США. По дороге то и дело проезжали байкеры. В основном это были черные ребята. Мотоциклы были самые разные. Позже мы узнали, что в так называемый Мемориал Дэй в Миртл-Бич проходит неделя байкеров. Приезжают ребята из разных штатов: белые на классических мотоциклах, черные — на спортивных. Это был только вторник. К воскресенью байкеров стало так много, что от подобного разнообразия мотоциклов стала кружиться голова. А выходить на улицу — несколько опасно.

В качестве пассажиров у большинства байкеров были девушки. Всякие разные. Толстые, тонкие, красивые и не очень. Но все они выглядели сексуально. Даже слишком. Так, как будто выглядеть возбуждающе — это их профессия. Короткие шорты, майка или топ на завязочках, а иногда и просто купальник. Все яркое. А из под этого яркого иногда вываливались пухлые ягодицы.

Мы с Дианой наблюдали все это великолепие, уже оставшись одни на крыше. Ребята пошли в магазин, Лиза с ними. Ева тоже ушла. В магазин. Но почему-то отдельно.

— Интересно, Миртл Бич всегда такой? Весь в огнях?

Восторг Дианы был мне знаком. Хоть я была и порядком уставшей, я тоже чувствовала этот дух праздника. И я уже хотела промямлить о том, как я взволнована, когда увидела… Нет, мне не показалось. На только что промчавшемся мимо нашего отеля байке сидела Ева. А за рулем был чернокожий парень.

— Что?.. — мой восторг от ночного города в секунду сменился на страх потерять Еву. — Диан, ты это видела? Это Ева? Как?!

— Да, похоже, что она… — голос моей кудрявой подруги тоже задрожал.

— Что нам делать? А если она не вернется? Кто это вообще? — меня охватила паника. Мне казалось, что я увидела, как мой дорогой человек только что прыгнул в пропасть, без всякой страховки. И даже не предупредив.

— Я, наверное, пойду выпью джина, который давали в самолете…

–Поддерживаю.

Нам больше нечего было ждать. И мы ничего не могли поделать. Мы видели, как незнакомый парень увез Еву на север. И она при этом счастливо улыбалась, а ее волосы развивались на ветру.

Через полчаса на пороге стояла растрепанная, но улыбающаяся во весь голливуд Ева.

–Это правда была ты? С тем байкером? Ты в порядке? Ты меня очень напугала…

— Да, норм. Я не подумала, что вы можете меня увидеть. Но, знаете, я и сама испугалась, когда мы выехали за черту города. Еле уговорила его вернуться.

–Как это произошло?

–Не знаю, я просто шла грустная по улице. А он остановился и спросил, хочу ли я прокатиться. И я согласилась. Мы же в Америке, детка!

***

Американцы — открытые люди. Поговорить о чем угодно с покупателем в супермаркете, где я работала кассиром — плевое дело. Почему бы и нет. Пока пробиваешь продуктов на четыреста долларов можно узнать о многом.

Первые недели меня удивляло все. Особенно покупатели. Наш супермаркет находился несколько за городом, недалеко от аэропорта. И постоянно приезжали отдыхающие, чтобы сделать закупку на неделю. Что едят американцы? В основном чипсы, печенье — чем больше видов, тем лучше; нарезанные колбаски, индейку, мороженное пачками, молоко галлонами, пиво и газировку; все, что можно разогреть в микроволновке. Честно говоря, я не помню в нашем магазине ни одного продукта, который готовился бы дольше семи минут.

Но еда — это ладно, главное — люди.

***

Мое кровавое сумасшествие обернулось мне шрамами. Такими длинными и багряно-розоватыми. Порезы были не глубокие. И я искренне верила, что шрамов не останется. Остались. Руки немного загорели, но ничто не могло перекрыть узкие продольные полоски на моей левой руке.

Мой покупатель — мальчик лет шестнадцати. Он был с друзьями и они закупали все для «детского праздника» — много содовой, много сладостей, много чипсов и прочих снеков.

Я уже привыкла всем улыбаться, потому что мне первую неделю покупатели часто повторяли «смайл, смайл». И это правильно.

Парень внимательно посмотрели на меня и сказал:

— You too? — (Ты тоже?)

Я сперва не поняла о чем он. Но он поднял вверх свою левую руку и показал мне глубокие продольные шрамы. Было похоже, будто ему разрезали руку пополам, а потом сшили.

— Да, — сказала я, и показала ему из-за кассы свою левую руку.

Но меня удивило даже не то, что он заговорил об этом, а то с каким спокойствием он задал следующий вопрос:

— Чем ты это сделала?

— Лезвием бритвы, — с недоумением ответила я. — А ты? — я не знала что еще сказать, и поэтому спросила в ответ.

— Бензопилой…

Еще секунд десять я смотрела на этого мальчика, а он смотрел на меня, пока я заканчивала пропикивать товар.

— Пока! — радостно улыбнулся он мне на прощание.

— Пока, — улыбнулась я ему в ответ и подумала о том, что пора открывать клуб неудавшихся самоубийц, которые спокойно обсуждают, как они пытались себя покалечить.

***

«“Я чувствую себя, как из деревни. Мне кажется, все смотрят на меня и думают: он из деревни”, — повторял нам Николя, когда мы первый раз приехали в Москву, в посольство. И когда уезжали из Москвы в Америку. И потом в Америке…

— Ну, знаешь, просто для какой-нибудь девочки из деревни, семьдесят тысяч в месяц — это огромные деньги. Особенно учитывая, что для этого ничего особенного делать не надо…

— Да, только душу продать… Ведь две тысячи долларов — это не такие большие деньги!

— Не большие, но где обычная студентка может заработать две тысячи долларов в месяц?

— Я зарабатывала. В Америке. И при этом мне не приходилось делать что-то, что хоть как-то ущемляло мое достоинство».

И самое удивительное, что обычная девочка из деревни — это я. Слышала я еще одну байку, как девочки «из деревни» любят раздеваться на студенческом конкурсе «А на что вы способны?». У нас на журфаке. Дабы впечатлить, как мне повествовала одна девочка из Питера. Ибо больше нечем…

Всегда меня поражало, с каким пренебрежением относятся городские ребята к своим «деревенским» ровесникам. Даже не оставляя им никаких шансов, пребывая в уверенности, что все, кто не из областного центра, просто глупая безвольная масса, только и способная на алкомарафоны с попеременными оргиями. А выходцы из нашей доблестной столицы и вовсе верят, что все, кто за МКАДом — это варвары, так и желающие захватить власть в белокаменной.

Я не люблю говорить о своем происхождении. О том, что мое детство прошло в деревне, из которой я мечтала поскорее уехать.

Может, конечно, в моем детстве не было уроков городского коварства, но я умею чинить велосипед, кран, и когда в семь лет я ходила одна по улице и стреляла из своего самодельного лука тонкими палками, меня это никак не смущало. Зато я знаю, что у меня было настоящее детство, со сказками. И сказки были такими, какими я их себе и представляла.

Морозным февральским утром я ходила по лужам между пятиэтажек, заборов, деревьев, мимо нашей котельной. И представляла, как я вырасту. Кем я стану, куда буду путешествовать. Мне виделось, что пятиэтажные дома превращаются в небоскребы Нью-Йорка. Что много людей вокруг. Что я часть этого большого мира, а не маленькой безлюдной улицы Дорожная. Такое совершенно обычное название для улицы. Такая, наверное, и в каждом городе есть. Почти как Набережная. Только для такой улицы хорошо бы, чтоб река была, или еще какой водоем. А здесь — даже особой причины не надо.

Конец ознакомительного фрагмента.