Мона Ли. Часть первая

Дарья Гребенщикова

Почему же Нонна стала Моной Ли? В чем тайна этой девочки, появившейся на свет у проводницы Маши Куницкой и корейца Захара Ли? Почему она попадает в такие ситуации, из которых сложно выбраться даже взрослому человеку? Мона Ли побеждает и завоевывает сердца, как завоюет, я надеюсь, и ваше сердце, читатель.

Глава 7

Так и рухнуло все — в одночасье. Пал Палыч уж давно ощущал, что ночная супруга его дышит алкогольным выхлопом, но списывал все на сердечные капли — жаловалась Маша часто, а он, по сердечности своей, все к врачу ее направлял — ну как же, молодая, едва за тридцать перешла, а опухшая, бледненькая, и вся — то какая — то потерянная, а то, наоборот — веселая. То в уголочке сядет, и говорит, — Пашенька, сердце щемит, не могу прям. А он, делами замороченный, погладит ее по голове, сам капелек накапает, поднесет в рюмочке. Да в той же, из которой она полчаса назад водку пила. Он и с работы ей сам насоветовал уйти, денег хватало. Хватало. А потом — перестало хватать. Не переизбрали его. Все припомнили. И приговоры мягкие, тут уж и прокурор свое слово сказал, а потом еще и Машу добавили — мол, чуть не сговор был — он ее на условный срок, а сам женился, да еще на ком? Тогда с транспортными судами очень строго было — а он наперекор пошел.

— Ну, списали подчистую, — сказал он, придя домой, шляпу на рогульки вешалки сбросил, портфель в угол, и прошел, не снимая ботинок — в парадную, с эркером, залу, сел за огромный овальный стол на страшных ногах с грифонами, попросил водки. Маша тут же забегала: — Паша, откуда? — Мол, отродясь, кроме вина «Кокур» ничего дома не было, где взять?

Вздохнул, в кабинет пошел, Маша из-за плеча подглядывала — а у него! Ох! В секретаре потайной шкафчик — он ключик повернул, а там — Маша зажмурилась — чего хочешь! Коньяки-ликеры, наливки, водка — за всю жизнь не выпить.

— Тебе, — сказал, — не предлагаю, ты насчет этого сама знаешь, слаба. Тебе, вон — и коробку конфет вытащил, будто не знал, что Маша сладкого не любила. Сели они, Инга Львовна тут как раз с вечернего променада приковыляла, ну, ей для здоровья коньячку, понятно. А Мона Ли, приоткрыв дверь детской, вышла, нянча на руках куклу, прижалась к материной ноге, постояла, помолчала, спросила конфетку, фольгу развернула, соорудила для куклы ловкий бантик — и ушла.

— Мама, как жить, не знаю, всю жизнь суду отдал, сколько судей толковых выучил, а никто даже слова не сказал в защиту.

— Ах, Павлик, — Инга Львовна еще рюмочку пригубила, — будто бы не знаешь, как люди неблагодарны! Не переживай, проживем. Туго будет, так дом мой продадим, не из таких переделок выходили. Главное — здоровье. — Они опять выпили, прямо назло Маше. У нее аж глаза заслезились. Тут уж и вечер настал — окончательный, Пал Палыч мамашу под руку — проводить до дому, Маша еще им вдогонку весело:

— Вы оба выпивши, до дому дойдете? — И все. И больше Паша — Машу — не видел. Домой вернулся скоро, туда ползком, назад — бегом, хотел сказать Маше, что теперь придется немного скромнее жить, и в Ялту, вот — не выйдет. В дверь позвонил — тихо. Ключ в замок, а дверь сама открылась.