Эрелинги
Жестокость и куртуазность, королевские замки и грязные трущобы, поэты и наемники, прекрасные дамы и не идеальные рыцари. Воспетый в балладах и романах мир Средневековья, где честь и благородство идут рука об руку с предательством и интригами. Королевством Мезеркиль несколько столетий правит династия Эрелингов, в своё время узурпировавшая власть. Преследуя далеко идущие цели, представители этого семейства поднимают «из грязи в князи» подростка по имени Лертэно Эртер. У мальчишки нет за душой ничего, кроме отчаянной смелости. Он – всего лишь пятый сын обнищавшего аристократа и, к тому же, внебрачный. В кровопролитной битве Лертэно проявляет немыслимую отвагу. За это король Мезеркиля возвращает юноше земли предков – герцогство Гвернское. Слава о Лертэно быстро разносится по королевству. Одни считают его героем, другие – отъявленным негодяем. «Чтобы стать живой легендой, нужны смелость, свобода, быть может, капля удачи… И очень короткая жизнь», – так думает о Лертэно хитроумный брат короля. Прав ли он, предсказывая герою недолгую жизнь? Сумеет ли Лертэно противостоять дворцовым козням? Вы узнаете об этом, прочитав захватывающий роман Дарьи Панфиловой «Эрелинги».
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Эрелинги предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Глава 1
Шел 665 год от Милости Господни. Год, о котором потом долго говорили, вспоминая знамения и пророчества. Так же говорили и о лете 665-го, что выдалось на удивление холодным и мокрым. Беспрестанно моросил дождь, временами превращаясь в ливень, который любители красивых словес сравнивали с водяной стеной, низвергающейся с небес на грешную землю. На проезжих дорогах стояла хлябь, и случалось, что лошадь с всадником проваливалась по брюхо в жидкую грязь. В пограничных баронских городках, переходящих из рук в руки, улицы превратились в каналы, где смачно хлюпала густая липкая жижа. Поля были затоплены вышедшими из берегов реками, и поговаривали о надвигающемся голоде. Такого не бывало даже весной, во время таянья снегов. Впрочем, при армалонском дворе, разумеется, далеком от пахот, этому обстоятельству не особо огорчались, поскольку в Рользате, в кафедральном соборе Мартолинса, вода поднялась аж на два человеческих роста! Жаль, в тот день проклятый Хэрдок Лис не отправился на обедню! Правда, некоторые члены Малого королевского совета даже если и сокрушались этому обстоятельству вместе со всеми, все же начали испытывать смутную тревогу о судьбах урожая и забеспокоились о запасах зерна.
Дожди прекратились так же внезапно, как и начались. И ко дню Св. Эрвика из-за двух солнечных недель наконец-то появилась возможность ездить по древним, мощеным дорогам, соединяющим старейшие графства Мезеркиля. Путешествия, правда, навевали тоску: кому захочется целыми днями видеть грязь да слушать унылый скрип колес, сдобренный совсем не бодрым цокотом копыт. Именно так думали послы его величества Эрвика V, в этом году прозванного Мучеником, когда ехали за невестой герцога Артехейского, шестнадцатилетней Анной Бенна, графиней Эсельдейм и Гравентьер.
Намеченное бракосочетание вызвало тайные нарекания двора. А как иначе, если невеста принадлежала роду Бенна. С одной стороны, ничего плохого в том не было, но одна Бенна уже восседала на престоле, и появление при дворе ее сестры указывало на неприятное для многих усиление партии королевы и ее дяди. Сантары ратовали за военный союз с Арзентией, где тоже были принцессы на выданье. Такой брак сулил ослабление Рользата, который традиционно объединялся с «Серебряным королевством»[4] против Мезеркиля. К тому же герцог Сантарский, дядя короля, недолюбливал герцога Бенна, тот, в свою очередь, отвечал родственнику полной взаимностью. На некоторое время двор разбился на сторонников всевозможных брачных союзов, что привело к оскорблениям, ссорам, дуэлям. Что до простого народа, не понимавшего терзаний аристократов Армакера[5], то ему, разоренному ливнями и потопами, оставалось только радоваться, что их любимец, герой Сьера, берет в жены не очередную иноземку.
За юной Бенна было отправлено пышное посольство: епископ Ланоранский, герцог Гвернский, граф Вользуанский и старый граф Лескуло, отец нынешнего хранителя королевской печати (читай: канцлера).
Епископ ехал отдельно от остальных послов в двухколесной повозке, запряженной белыми тонконогими лошадками, в окружении собственной гвардии, и лишь изредка приглашал разделить трапезу графа Лескуло. Вользуана и Гверна он недолюбливал и поэтому старался общаться с ними как можно реже, сохраняя, правда, неизменно вежливую улыбку.
Святой отец, будучи человеком сурового нрава, с горечью и гневом взирал на попрание Божеских и человеческих законов в королевстве, на что было богато теперешнее время. Некогда епископ настаивал на своей поездке в Гверн, вместо безмозглого Ласэра, о чьем уме шутили даже прелаты. Что мог противопоставить недалекий духовник мощному тлетворному влиянию графа Вользуанского, безусловно, талантливого государственного мужа, но погрязшего в безумии греха?! Что впитал юный герой Сьера рядом с таким человеком, не призванным на церковный суд лишь за отсутствием доносов, благодаря защите инквизиции и родственному покровительству Первосвященника Запада? С того момента, как епископ отправился в Бенна, ему всюду мерещились доказательства преступной связи между Лертэно Гвернским и Ноарионом Вользуанским.
Молодой герцог откровенно не нравился его преосвященству. Все началось с герцогской повозки, чей остов был покрыт черным златотканым полотном, с гербами дома Эртеров. Уже одно это вызвало возмущение епископа, ведь, по его мнению, посланник короля был обязан к своему родовому гербу присоединить герб сюзерена. Еще больше епископа возмутило то обстоятельство, что герцог никоим образом не отреагировал на его верное замечание, а только пожал плечами. Дальнейшее общение между святым отцом и принцем вызывало лишь взаимное раздражение, гнев — с одной стороны, и насмешки — с другой.
Епископ, к слову, не был одинок в своей неприязни к дерзкому Эртеру. Король, выслушав предложение Рэссимонда (отправить за Анной Бенна лучшего друга и кровного брата), с издевкой посоветовал за компанию послать и братьев Форльдок, чтобы будущая герцогиня Артехейская потеряла невинность по дороге в Армалон, на радость злопыхателям. Но принц Рэссимонд настаивал, проявлял необыкновенное красноречие о необходимости Лертэно в данном мероприятии, и Эрвик, видимо, в один из болезненных приступов, сдался, хотя и не забыл последней выходки Эртера.
Еще в самом начале пути было решено для более приятного времяпровождения ехать вместе, в одной повозке, и потому графы Вользуанский и Лескуло перебрались к герцогу Гвернскому, о чем тот неоднократно пожалел. Оказалось, что старый граф Лескуло почти выжил из ума. И если при дворе его многоумное молчание или редкие тяжеловесные фразы создавали ему репутацию человека мудрого, то в поездке выяснилось, что старик-то заговаривается, ведет себя порой странно и страдает ото всех напастей, которыми природа наделяет человека к исходу его бытия. Уж насколько был некрасив Ноарион Вользуанский, и тот непроизвольно вздрагивал, когда, отходя от дремоты, видел, как Лескуло, снявший головной убор с приклеенными локонами, поглаживает пигментные пятна на голове, украшенной легким старческим пушком, и разевает беззубый сморщенный рот в приветственной улыбке. Собеседник из старика был не из лучших. Когда он не спал, то полоумно улыбался, подозрительно поглядывая на попутчиков, либо навязывал бредовые разговоры, нить которых терялась в самом начале. Лертэно иногда задавал вопрос другу, о чем же могут беседовать старый граф и епископ наедине, особенно так долго?
Складки покрывала на эртеровской повозке дрогнули, и показалась холеная рука в перстнях. Следом за ней появилось красивое, будто бы выбеленное лицо в обрамлении черных спиралевидных локонов. Герцог Гвернский обладал редкой красотой, которая восхищала женщин и раздражала мужчин. Лертэно вошел в тот возраст, когда люди легко расточают дары природы, особенно если щедро ими наделены. Он еще не избавился от легкомыслия юности, и потому единственной его печалью была постоянная нехватка денег.
В свои двадцать три года владетель Гверна успел привыкнуть к восточной роскоши Кальярда, пришедшей из Лакрассарской империи. Немалых затрат требовала жизнь при армалонском дворе, как и книги, стоившие порой дороже, чем перстень искусного ювелира. Но главное — собор Св. Альранда, поглощавший не только все мысли герцога, но и огромные средства. Мечта шестилетней давности, завладевшая им, как требовательная любовница, как сладкий дурманящий напиток. Мечта, забиравшая для своего воплощения столько денег, что со временем Лертэно стал облагать новыми налогами гвернцев, рискуя вызвать их недовольство. Подобная мера отчасти помогла, но…
Помимо прочего, на содержании герцога находилась армия, восемь лет не видевшая настоящей военной добычи, которую необходимо было компенсировать золотом. В Кальярде и Тельсфоре Лертэно держал собственный двор. Отпрыски благородных семейств неотлучно находились при Эртере, кормились с его стола и могли гордо именовать себя герцогской свитой. Большинство наследников и «третьих сыновей» едва достигли рыцарского возраста, они жаждали битв и славы, обещанных принцем после истечения перемирия с Рользатом. И уж эти восторженные щенки обожали своего сюзерена не меньше, чем его закаленные псы войны. Однако кормить их приходилось также за эртеровские деньги.
Дабы поправить ситуацию, приближенные герцога нашли неверингских банкиров, обосновавшихся в Мезеркиле, которые посчитали за честь одолжить принцу крови небольшую, по их мнению, сумму. Прибегнув однажды к помощи ростовщиков, Эртер уже не мог остановиться. Лакрассарские и оркальские купцы его боготворили, ювелиры пели осанну утонченному вкусу настоящего вельможи, оружейники Гверна из года в год становились все богаче.
В воздухе разливался запах полевых цветов и свежей травы. Молодой герцог зажмурился от удовольствия. В такие моменты принято вспоминать детство, но память Лертэно почти ничего не сохранила. Да, были страшные сказки, ласковые руки Анны, синие глаза Марии. Потом он стал взрослым в полумраке Св. Альранда над могильной плитой. Шум кальярдской таверны и его первая женщина. И сразу Артехей, к которому он научился убивать. Конечно, битву за Сьер он помнил ясно! А лица братьев стерлись со временем, как и та жизнь, что принадлежала ему восемь лет назад. Воспоминания окрасились где-то пафосом, где-то трагедией, как и полагается жизни героя, каким он себя представлял в шестнадцать лет. Вот только приходилось гнать неотступную мысль о том, что он был все-таки ублюдком Артори Эртера, а не его законным сыном.
Лертэно поморщился и выглянул из повозки с криком:
— Туларо!
Щегольски одетый юноша, гарцуя на вороном жеребце, подъехал к повозке и поклонился, отчего белое перо на его маленькой красной шапочке кокетливо качнулось.
— Туларо, что говорят, мы скоро приедем?
— Говорят, что скоро, ваша светлость. Оруженосец его сиятельства едет второй раз, так он сказал, что к обедне доберемся.
Герцог удовлетворенно кивнул и откинулся на подушки. Какое-то время он задумчиво смотрел перед собой, а затем его взор упал на графа Вользуанского. Безобразно большой тонкий рот, очень светлые, почти белые локоны, брови, ресницы. Руки крепкие и грубые. Непомерно сильное тело. Еще одно воспоминание, которое необходимо стереть из памяти. Настроение и без того тоскливое, стало еще хуже.
Можно было снова погрузиться в бездумную дрему, но мешали пажи, затеявшие игру в карты. Игра эта была запрещена эдиктом Эрвика V, однако на указ откровенно плевали. Герцог Артехейский оплачивал карточные долги своих придворных. Гьюрт Форльдок обращался к ростовщикам, проиграв свой рыцарский лен одному из Арисилей. Королева со слезами умоляла герцога Милертского втайне от Эрвика выкупить рубиновую розу, которую она отдала в залог. Самому Лертэно пришлось выручать Эльжена Туларо, проигравшего не только доспехи, коня, фамильный перстень, но и самого себя.
Паж герцога залился тоненьким смехом, выиграв у товарищей. Тут же начались тычки, шлепки, возня, кто-то кого-то пнул… Принц щелкнул пальцами. Мальчишки, уловившие недовольство Лертэно, разом на него воззрились, послушно сложив руки на коленях. Эртер слегка кивнул в сторону старого Лескуло и покачал головой. Пажи тихо прыснули в кулачки и принялись снова тасовать колоду.
Герцог со вздохом снова выглянул в окошко. Раскрывавшийся пейзаж продолжал навевать не самые приятные мысли. Перед глазами стояла Орталь с твердо сжатыми губами и укором во взгляде. Его герцогиня… За все время их брака ему не в чем было ее упрекнуть. Не любил уже, но кто любит жен? Быть может, лишь Эрвик свою Гамиру. И то вряд ли. Что же до Ортали… Его выбор предопределила любовь к другой женщине.
В 660 году Ноарион, вернувшись ко двору после положенного траура, обнаружил Лертэно слегка обезумевшим от переполнявших его чувств. Граф выслушал десятки стихов, воспевающих Прекрасную Даму, пламенные речи, посвященные всё той же особе. Кто стал избранницей герцога, было известно всему двору. В кого мог влюбиться юноша с первого взгляда, прибыв в Армалон? Разумеется, в королеву, прекрасную Гамиру. Было достаточно одного взгляда, заставившего одновременно дрогнуть два сердца. Ему едва минуло восемнадцать, ей шел двадцать шестой год, и они, никогда ранее не любившие, начали с упоением играть в возвышенные чувства. Он был верным и преданным рыцарем, бросившим свое сердце на алтарь служения далекой возлюбленной; она была недоступной Дамой, принимавшей как должное пылкость его полудетского увлечения. Их любовь была чиста, к тому же обставлена как полагается, и посему Армакер принял ее благосклонно. Однако со временем столь прекрасные и возвышенные чувства, словно сошедшие со страниц рыцарского романа, претерпели изменения. Последуй они за этой чудесной метаморфозой, триумфальное начало придворной жизни герцога Гвернского очень быстро стало бы концом. Через год после первого «решающего» взгляда Гамира почувствовала вожделение, от которого стало невозможно дышать. То, что в королеве вызвало смущение, удивление, тайную радость, Лертэно привело в ужас. Поначалу он смело предавался мечтам, представляя далеко не целомудренные картины. С удивлением он заметил в глазах платонической возлюбленной нечто новое, пугающее, явно указывающее на возможность воплощения его грез в жизнь. Несмотря на юный возраст, герцогу не пришлось долго размышлять, чем для него закончится подобная страсть. Богатое воображение предоставило несколько эффектных сцен на эшафоте, и любовь пошла на убыль.
Привязанность к Гамире глубоко засела в сердце Лертэно, и, чтобы от нее избавиться, герцог Гвернский решился жениться. Однако подыскать жену оказалось делом непростым.
Статус Лертэно в династической иерархии был несколько странным. Формально он считался принцем крови, принимал участие в Малых королевских советах наравне с ближайшими родственниками его величества, мог также представлять дом Эрелингов как посол, но официально святость его крови вызывала сомнение, и герцог практически приравнивался к бастардам королевского происхождения, что задевало его самолюбие и осложняло выбор невесты.
Рэссимонд, страдающий от невозможности соединиться с возлюбленной, предлагал наплевать на титулы, земли и деньги, намекая на свой брак с принцессой Лакрассара, которая, будучи старше мужа лет на десять, не могла привнести в семейные отношения хоть какую-нибудь радость и за несколько месяцев супружеской жизни так и не забеременела. Гьюрт Форльдок соглашался с принцем, напоминая о том, что за три года он, Гьюрт, успел похоронить двух жен, выбранных строгим родителем, оставивших его без наследника и без выплаченного приданого. Граф Вользуанский, человек более разумный, предложил поискать жену по графствам, прилегающим к Гверну, и требовать в качестве приданого не столько земли, сколько деньги, в коих Эртер начал отчаянно нуждаться.
Неожиданно для всех сам Лертэно начал робко рассматривать младших дочерей королевских семейств, посылая доверенных людей к иностранным дворам. Опешившие Эрелинги быстро пресекли эти попытки, завершив поиски невесты приятным для Эртера образом.
Весной 661 года Эрвик созвал на армалонский турнир рыцарей со всего Мезеркиля. Из гвернского Норлока приехал граф Варлис, привезя с собой жену и пять дочерей. Графа считали человеком упрямым, злым и заносчивым. Но все считались с его деньгами, а некоторые отдавали должное его уму.
За день до начала турнира Лертэно, проходя по одной из галерей Армакера, почувствовал едва уловимый запах мускуса и увидел бледное узкое лицо с огромными фиалковыми глазами. Герцог сделал все, чтобы стать победителем первого дня поединков. Ему предложили выбрать Прекрасную Даму праздника. К удивлению двора, Эртер проехал мимо царственной Гамиры, мимо обольстительной Арисиль, мимо Шарлики Форльдок, чья красота пышно расцвела в тот год. Он остановился перед старшей дочерью Варлиса, которая сделалась бледнее обычного и дрожащей рукой протянула юноше снятую с головного убора вуаль.
Свадьба не заставила себя ждать. Через месяц герцог Гвернский давал клятвы верности в кальярдском соборе Архангелов. Молодая жена принесла хорошее приданое, на время поправившее положение супруга. Опьяненный новым чувством и деньгами, Лертэно уверовал в любовь, не выпуская Орталь из спальни. После недоступной, величественной Гамиры, скромная жена с чудными глазами казалась воплотившейся мечтой.
Все, конечно, прошло, и довольно быстро. После трех месяцев вполне счастливой семейной жизни герцог оставил беременную Орталь в Тельсфоре и под надуманным предлогом вернулся в Армалон. А там Армакер преподнес ему подарок в виде рыжеволосой женщины с земляничными губами.
В Тельсфор Лертэно вернулся таким, что лучше бы и вовсе не возвращался. Герцогиня, наслушавшаяся от добрых людей слухов и небылиц, вопросов не задавала. Истории о вскрытых трупах и сплетни о связи с графом Вользуанским настолько ее потрясли, что она старалась не попадаться лишний раз на глаза супругу. Когда же Лертэно с любопытством рассматривал ее растущий живот и клал ладони на ее лоно, несчастная Орталь сжималась от ужаса и отвращения. Впрочем, ее чувств Эртер не замечал, его мысли были заняты другим. Жена превратилась в сосуд, который временами нужно наполнять. За четыре года она родила трех сыновей, из которых выжили двое. Да, она никогда и ничем его не огорчала. Но ее взгляд порой…
В этом году герцог собирался посетить Гверн осенью. Однако приехал раньше назначенного срока, в конце мая, чем удивил домочадцев. Прямо в Тельсфор герцог не отправился, остановившись в Кальярде, и неделю до герцогини доходили слухи о веселом времяпровождении супруга. Когда он наконец-то объявился в замке, с ее губ не сорвалось ни слова упрека. Она равнодушно смотрела, как он играется со своим первенцем, объезжает лошадей, весело посматривает на служанок. Орталь сохранила спокойствие, даже узнав, почему Лертэно так рано приехал в Гверн. Но Эртеру было достаточно одного ее взгляда, который даже теперь портил ему настроение.
Герцог машинально поднял руку, чтобы почесать голову, но вовремя остановился. Воск так обильно покрывал локоны, что до кожи было не добраться. Вшей весь обоз подцепил на одном из постоялых дворов. Уберегся лишь граф Лескуло, так как был лыс. Остальные же нещадно запускали пальцы в волосы и старательно карябали зудевшую кожу. Правда, граф Вользуанский почему-то не чесался. Лертэно решил, что причиной тому выдержка и все та же невозможность разлепить воск. Сам же принц, проклиная все на свете, осторожно почесывался ароматическими палочками, которые повсюду таскал за собой, найдя им новое необычное применение.
Голос Ноариона прозвучал тихо, но герцог все равно вздрогнул:
— Мой принц, смею заверить, ближайшее время вы не увидите ничего нового. Дорога к замку маркизы крайне неживописна и неинтересна.
Лертэно откинулся на подушки и с улыбкой взглянул на графа. Как же Господь может создавать настолько некрасивых людей? Вользуан, словно прочитав его мысли, чуть усмехнулся и промолвил:
— Я слышал, ты едешь в Артехей.
Брови герцога поднялись.
— Откуда такая осведомленность?
Ноарион расправил складки упелянда[6] и ответил:
— Мне полагается знать обо всем, что происходит в Мезеркиле.
— А что об этом известно его величеству?
— Пока ничего. Как только мне пришло донесение о мятеже в Артехее, я сначала обратился к Его Высочеству. И, памятуя о нашей прежней дружбе, решил пока ничего не докладывать Эрвику. Как и о том, что рота «свободных сынов» двигается в сторону взбунтовавшегося города… Только зря вы это затеяли. Король все равно узнает, причем без меня. Славные гвернцы, бодро марширующие через весь Мезеркиль с востока на запад, не останутся незамеченными.
— Я могу надеяться, до ушей Эрвика весть о бодром марше дойдет после усмирения мятежа…
Граф улыбнулся.
— Всё в руках Господа, мой принц… Я бы на твоем месте не стал вмешиваться в раздоры братьев. Рэссимонд поступает необдуманно, усугубляя и без того не самые лучшие отношения с королем. А в случае провала вашей авантюры, вам не поможет даже герцог Милертский.
Лертэно раздраженно отмахнулся. Эта привычка Эртера бесила Вользуана ещё с Тельсфора, правда, вида он не показывал, лишь иногда кривил тонкие губы. Герцог повертел в пальцах ароматическую палочку. Пажи были так увлечены игрой, что вряд ли прислушивались к их разговору. А старый Лескуло похрапывал, усиленно пуская слюни во сне.
— Почему Рэссимонд сам не поехал усмирять Артехей? Это могли сделать и его вассалы, — этот вопрос уже несколько дней занимал герцога.
— Тому помешал ряд событий. Еще до того, как ты покинул Армалон, умер последний граф Морксар, не оставив после себя наследников. Наследника нет вообще — ни по прямой линии, ни по боковым. Отважные артехейские бароны, чьи земли граничат с графством, тут же бросились в Армалон, желая получить от своего сюзерена если не графский титул, то хотя бы часть земель покойного графа. Его высочество слишком долго размышлял, кого же осчастливить.
— Это я помню.
— Ты уехал, а он еще размышлял. Всё это время его верные вассалы оставались в Армалоне, шатаясь по королевскому дворцу. К ним уже настолько привыкли, что, исчезни хоть один из них, — это стало бы заметно. К тому же уезжать обратно в Артехей не имело смысла, так как свадьба Рэссимонда не за горами, а вассалы должны присутствовать на бракосочетании сюзерена. И тут пришло послание от наместника. Через день еще одно — от рыцаря Нормара. Наместник сообщил о мятеже, а Нормар пояснил, почему посмел поднять восстание. Выехать в свои владения принц не мог, так как пришлось бы объяснять старшему брату, по какой причине он бросает двор, предсвадебные приготовления, страдания по прекрасной Шарлике. Отсылать артехейских баронов тоже нельзя. Они должны присутствовать на свадьбе, и им необязательно знать о мятеже, поскольку тут же пойдут слухи при дворе. Самое смешное — на свадьбу должны приехать из Артехея и другие вассалы Рэссимонда. Следовательно, что делать?
— Обратиться к друзьям.
— Идея глупая, хотя вполне логичная для Рэссимонда. Ко мне принц не обратился по понятным причинам. Ты же волен поступать, как тебе угодно, твой отъезд будет вполне понятен — в Армакере тебя никто не желает видеть, да и герцогиня вот-вот подарит тебе еще одного отпрыска. Его величество только обрадуется, если ты снова покинешь столицу. Отсутствие при дворе Армондэ никого не удивит — ему разрешено появиться на свадьбе Рэссимонда, но после он обязан вернуться в свой лен[7]. Для полноты счастья не хватает Гьюрта. Но, увы, теперь он не совсем друг его высочеству, благодаря красоте своей сестры.
Герцог рассмеялся и покачал головой. Ноарион с волнением заметил мочку уха и качнувшуюся серьгу в виде головы леопарда, держащего в пасти васильковый сапфир.
— Не идея глупая, а сложившееся положение, — произнес Лертэно. Граф проследил за взмахом изогнутых ресниц. Говорить не хотелось, только бы смотреть на него бесконечно долго не отводить глаз, как когда-то давно в Тельсфоре. Однако приходилось продолжать разговор:
— Но все можно было предотвратить. Его высочество ничего не сообщает королю не только потому, что Эрвик ущемляет его право сюзерена, не только потому, что король и близко не подпустит Рэссимонда к Артехею. Дело в том, что сам мятеж можно было предотвратить. Необходимость самому принцу мчаться в Артехей отсутствовала — его бы и не отпустили…
— Изумительная осведомленность!
— Начиная с зимы Рэссимонд получал письма от Нормара с жалобами на наместника. Принц, что ему свойственно, не обращал на них никакого внимания, поскольку был весьма увлечен распрей с Крестоландом Лавуром.
— О да!
— Здесь уж не до жалоб какого-то рыцаря на Арисиля, он обоих и в лицо-то подзабыл…
Лертэно щелкнул пальцами, что-то припоминая:
— Нормар приезжал в Армалон.
Ноарион кивнул и продолжил:
— Следом за ним появился и Арисиль. Когда король спросил брата, для чего они приезжали, Рэссимонд…
— Рэссимонд ответил, что им тоже хочется урвать кусок от графства Морксар. Нам почему-то так казалось.
— Увы.
Граф развел руками и печально вздохнул. Лертэно не понял, почему «увы» и что особенного в ссоре одного из вассалов герцога Артехейского с наместником. «Увы» будет, если Эрвик раньше времени узнает об открытом мятеже и не даст принцам разобраться самим. Ноарион явно печалился о другом, иначе не стал бы демонстрировать озабоченность и тревогу, да и говорить бы об Артехее не начал. Эртер всегда был уверен, что советниками королей не бывают люди глупые, потому разговор следовало продолжить, хотя упоминание об этом городе заставляло волноваться и вызывало досаду.
— Раз тебе известно все — продолжай. Каков Нормар, чем ему насолил Арисиль…
— Рыцарь Эрк Нормар — глава рода, от которого помимо него самого остались его сын и дочь. Он не просто богат — он сказочно богат. Состояние сделал на торговле шерстью.
— На торговле? Рыцарь?
— Именно. Стремительное обогащение.
— Какой стыд!
— Стыд — проиграть в карты самого себя. Для дворянина, конечно. По крайней мере, заняться торговлей — разумное решение. Нормары никогда не владели богатыми землями. Войны не было уже восемь лет, не было добычи и выкупов. Но если из пахотных полей сделать пастбища, а крестьян заменить на овец, то без всякой алхимии получится золото… Собственно, с этого и началась ссора Эрка с Арисилем. Наместник попытался получить часть денег от торговли шерстью, причем такую часть, что Нормар воспротивился. Арисиль настаивал, Эрк свирепел. И, наконец, совершил ошибку, решив искать защиты у Рэссимонда. Поначалу все письма к принцу указывали только на несправедливости, касающиеся самого Нормара. Но поздние послания обвиняли Арисиля в куда более страшных грехах. Думается, в их раздоре произошло что-то, превратившее обычную грызню в мятеж. Но что именно — даже мне неизвестно.
— Почему Нормар живет в городе?
— Через Артехей проходит торговый путь, а рыцарь привык сам следить за своими делами. Действительно, как купец. В городе живет и вся его семья… Вызвать обе стороны в Армалон уже невозможно. Нормар осаждает замок наместника. В то же самое время бароны Эльм и Барса ходят кругами вокруг Артехея, не зная, что им предпринять, так как Рэссимонд приказал им только стоять под стенами города.
Герцог пожал плечами и сказал:
— Рэссимонд, несомненно, примет справедливое решение.
Усмешка графа Лертэно совсем не понравилась. Вользуан прикусил губу, словно раздумывая — доверить ли Эртеру то, что ему еще известно. Наконец, после некоторого молчания Ноарион произнес:
— Неуверенность Рэссимонда не означает отсутствия решения. Нормар изначально ошибся с покровителем. Ему бы писать Эрвику. Это сохранило бы его жизнь, его честь, честь его семьи. Нет, Лертэно, справедливости не будет. Через тебя его высочество отправит своего верного рыцаря на эшафот, как предателя. Нормару не повезло — он владеет золотом. И золота у него много.
Герцог хотел было возразить, но проснулся Лескуло, беззубый рот прошамкал нечто невразумительное. Молодые люди дружно улыбнулись старику. Пажи засуетились и попрятали карты. Вользуан начал речь о погоде, налогах, Бенна. Старый граф рассеянно кивал в ответ, вглядываясь подслеповатыми глазками в лицо Эртера, будто позабыв, как тот выглядит.
По мере приближения к замку маркизы Бенна стали появляться люди. Это были крестьяне — бородатые, с обветренными темными лицами. Они взглядами провожали кавалькаду «длинноволосых» дворян, дивясь пышному эскорту послов. В их усталых глазах мелькала искра интереса, которая тут же гасла, когда разряженные господа исчезали из вида.
Эльжен Туларо, гордо подбоченясь, искоса поглядывал на вилланов. Все они были крепкими мужиками, наверное, молодыми, да как разберешь, сколько им лет! Эльжену приходилось видеть таких и в Гверне, и в Штадри, и в Мезерле. Ширококостных, угрюмых, сделанных из одного теста. В них не было любезной покорности горожан и слуг. Оттого становилось немного жутко. И неприятный холодок проходил между лопатками, когда оруженосец встречался с кем-нибудь из этих людей взглядами. Да возможно ли считать их людьми?
Юный гвернец поежился. Уж лучше смотреть на небо, где по чистейшей золотящейся лазури изредка проплывают тонкие завитки прозрачных облачков. А ежели совсем хорошо присмотреться, то можно увидеть высоко-высоко птиц. Быть может, тех самых, что и в Гверне. Птицам все равно где летать. Им что Тельсфор, что Бенна — все едино. Или нет? Задумавшись, он не услышал предостерегающего возгласа. Только когда что-то зеленое отлетело от копыт его коня, Эльжен осмотрелся по сторонам.
В грязи, испуганно озираясь под хохот кортежа, сидела миловидная девушка в бледно-зеленом платье. Не крестьянка, но не из благородных. У знатных девиц таких рук не бывает. Правда, чистенькая. Передник, косынка — кипельно-белые. Сама пригожая. Туларо непроизвольно улыбнулся. А ведь хороша! Рука сама потянулась к кошельку, и он бросил девушке монетку, которую та поймала на лету. Больше Эльжен на нее не смотрел. Ведь наконец-то показался замок маркизы Эльсейды.
Ветвь Бенна восходила к Эрвику I Эрелингу. Главой рода считался герцог Ишар. Его младший брат Альранд, владевший маркизатом, граничившим с неверингскими землями, женился на принцессе Неверинга Эльсейде Летольян, обеспечив себе и Мезеркилю мир с соседями. Молодая жена, в свою очередь, дала роду достойное продолжение. За годы супружества она родила шесть детей. Бездетный герцог Бенна мог надеяться, что ему удастся передать власть одному из племянников. Однако Господь распорядился иначе. Оспа забрала двух мальчиков. В живых остались четыре дочери Альранда и Эльсейды: Гамира, ставшая королевой Мезеркиля, Анна, Эларта и Эрна. Старшая дочь принесла короне маркизат Бенна, который отходил правителям Мезеркиля после смерти Эльсейды. Анна присоединяла к владениям мужа графства Эсельдейм и Гравентьер, свадебный подарок дяди.
Эльсейда Летольян, овдовев десять лет назад, старалась не покидать своего замка. Она окружила себя хорошенькими пажами, сладкоголосыми миннезингерами и неверингскими молоденькими живописцами, чей талант уступал их красоте. Ходили слухи о веселом вдовстве и расточительстве. Однако всему Мезеркилю было известно, что дочерей маркиза воспитывает в строгости, и до двенадцати лет каждая из них жила в монастыре. Говорили, будто это и сыграло решающую роль в выборе невесты для Рэссимонда Артехейского. Графства графствами, а на брачное ложе принца должна взойти благочестивая девушка, а не какая-нибудь вертихвостка вроде Эрны Мезеркильской.
Камергер замка маркизы Бенна, Шальдо Брейя, выполнявший также функции секретаря Эльсейды, вышел встречать армалонских гостей, выстроив почетную стражу от третьих замковых ворот до дверей дворца. Стража состояла сплошь из высоченных молодцов, как на подбор румяных и благообразных — маркиза ценила красоту. Сам Шальдо, привезенный еще совсем молоденькой Эльсейдой из Неверинга, был вполне хорош для своих лет, и помимо секретарских обязанностей он выполнял и другие, о чем в замке предпочитали не говорить.
В этот день Брейя отчего-то чувствовал некоторое беспокойство, коему не находил объяснения. Он то и дело, потирая руки и шею, оборачивался к дверям, над которыми был выбит в мраморе герб Бенна — золотые солнца и кабанья голова. Безумно хотелось выпить вина, но маркиза строго-настрого запретила прикасаться к живительной влаге, утверждая, будто от вина у него проявляются красные прожилки на носу. А стаканчик сейчас пришелся бы кстати. Позади щебетали младшие придворные дамы, делая ожидание совсем невыносимым. Беспокойство появилось с известием, что за принцессой Анной, помимо епископа и учтивого графа Вользуанского, едет герцог Гвернский. Каков этот самый герцог — в Бенна были наслышаны. Даже любопытно было взглянуть на легенду Сьера, разрушителя Арктера и самого веселого соседнего правителя, о чьих кальярдских развлечениях и полумифической роскоши ходили слухи. За семь лет соседства герцог так и не посетил Бенна, и потому все с интересом и волнением ожидали его приезда.
Стражник на башне крикнул, что посольство проехало вторые ворота. Шальдо почему-то задрожал. С чего бы? Всяких же гостей видел в замке. Он еще раз обернулся, окинув взглядом дворец — свою гордость. Ведь именно он подыскивал красивейший разноцветный мрамор для его отделки, лучших скульпторов и художников. Именно он занимался его обустройством, заказывая мебель, шпалеры, драгоценную утварь.
Повозки подъехали к дворцу, с ними конные. Двор заполнился чужими людьми, чужими голосами. Из эртеровской повозки выскочил паж, опустил складную лесенку и откинул полог. Оруженосцы и рыцари спешились подле нее, самый молоденький и смазливый на вид подал кому-то руку. Сперва Брейя увидел белый шаперон-буреле[8] с покачивающимися черными и красными перьями. Потом и всего молодого чернокудрого красавца в белом упелянде, вытканном серебром.
Красавец одним движением расправил широкие и длинные, чуть не до земли, рукава, которые тут же легли почти скульптурными складками. За спиной камергера послышались женские вздохи и приглушенные перешептывания. Шальдо даже злость взяла. Вот курицы, вот дуры! Будто мужчин не видали! Мало ли таких красавчиков в замке? Да полно! Песнопевцы с художниками толпами по дворцу слоняются. Но ведь этот — герцог, принц крови, и к тому же с синими глазами. Такого в рыцарский роман засунь — любая обрыдается, сразу начнет представлять себя плененной принцессой. Хорошо, его госпожа — не дура. Или дура? Как увидит, тоже начнет вздыхать, ахать и глаза закатывать? Не может такого случиться, никак не может. И еще не мог представить Брейя, каким образом этот павлин стал сьерским героем да ко всему прочему от целого города камня на камне не оставил.
Камергер-секретарь сложился в низком поклоне, попутно произнося витиеватую приветственную речь, на которую ему учтиво ответил лишь епископ, вставший рядом с Эртером. Лертэно Гвернский рассеянно смотрел за спину Шальдо, изучая герб Бенна, будто видя в его первый раз.
— Откуда сиреневый мрамор? — Голос герцога оказался ниже, чем предполагал неверинжец.
— Простите — что, ваша светлость? — с запинкой переспросил Брейя.
— Из какого карьера сиреневый мрамор?
Значит, смотрел не на герб, а весь фасад изучал.
— Из Эппанайи, ваша светлость. Только там сейчас можно встретить такой оттенок.
Взгляд синих глаз все-таки остановился на камергере. К удивлению Шальдо, в них даже промелькнул интерес.
— Вы знаете все карьеры Неверинга?
— Все, ваша светлость. И осмелюсь добавить, что в Гверне тоже есть карьер, где добывают мрамор удивительного розового цвета.
Герцог теперь улыбался. Он с одобрением посмотрел на Брейя и, обращаясь к епископу, сказал:
— Это единственный карьер во всем Гверне, ваше преосвященство. Мрамор, который из него извлекают, действительно, достоин восхищения. Маркизе повезло, что ей служит такой человек.
Шальдо вдруг смутился, порозовел, как тот самый гвернский мрамор. Дабы скрыть смущение, камергер еще раз поклонился, взмахнул широким рукавом, приглашая посланников короля следовать за собой.
Маркиза Бенна встречала гостей в церемониальном зале. Трон с очень высокой спинкой, на котором восседала Эльсейда, показался Лертэно крайне замысловатым. Такого узора молодой герцог еще не видел в Мезеркиле. С изумлением, подойдя ближе, он разглядел слонов и крылатых человекоподобных монстров, покрытых разноцветной эмалью. Обстановка самого зала никак не вязалась с восточной роскошью трона. Белоснежные пилястры с простыми изящными капителями, строгий орнамент, выложенный бледным разноцветным мрамором, вполне привычные гербы — и такое чудо!
Таким же чудом была и маркиза. Платье золотой парчой струилось к подножию трона. На темноволосой голове возлежала корона маркизата, переливаясь драгоценными камнями. Сияли перстнями тонкие пальцы, покоившиеся на подлокотниках трона. И правы были поэты, воспевавшие ее величественную красоту. Лертэно знал, что в этом году Эльсейде исполнилось сорок четыре, возраст вполне почтенный. Однако лицо маркизы поражало молодостью и свежестью, словно она принимала волшебный эликсир. Лертэно, похабно про себя усмехнувшись, предположил, чем могло являться зелье. Но всё же…
Подле Эльсейды на маленьких складных стульчиках расположились три девушки. Две темноглазые в голубых легких платьях, перехваченных золотыми поясами под грудью. Третья, зеленоглазая брюнетка, очевидно, и была Анной Бенна. Невесту Рэссимонда облачили в цвета маркизата. Нижнее бледно-зеленое платье целомудренно закрывало грудь по горло, верхнее, без рукавов, золотисто-желтое, с глубоким вырезом, было рельефно расшито вепрями, гербовой фигурой Бенна. Волосы просто заплели в косу, и единственным их украшением являлась спущенная на лоб нитка жемчуга с крупным изумрудом. По дороге в замок маркизы Ноарион Вользуанский с чувством рассказывал о неземной прелести Анны, о ее хрупкости и невинности. Лертэно же нашел девушку заурядной. Нежное, бледное от переживаний личико, безмерно испуганные, грустные глаза, белая тонкая шейка. Маленькая, тревожная, да и только.
Бесшумные слуги поставили гостям стулья. Эльсейда жестом пригласила посланников сесть. Слегка поддавшись вперед, маркиза низким, немного хриплым голосом спросила:
— Ваше преосвященство, герцог, как вы добрались?
Епископ собрался ответить, но Лертэно его опередил:
— Прекрасно, маркиза. Да и могло ли быть иначе, если мы ехали по вашим землям? Единственное, что несколько портило мое путешествие, — нетерпение. Я никак не мог дождаться, когда же, наконец, достигну вашего замка.
Красные, подкрашенные губы сложились в лукавую улыбку. Удивительный голос вкрадчиво произнес:
— Вам не терпелось увидеть невесту Рэссимонда Артехейского?
Герцог Гвернский улыбнулся в ответ:
— Безусловно, посетить Бенна, что дарит Армалону удивительных красавиц, было моим давним стремлением, и принцесса Анна, без сомнения, как солнце, затмит все звезды Армалона. Однако я томился желанием увидеть ту, которую называют розой Мезеркиля, драгоценнейшим рубином короны.
Эльсейда усмехнулась. Брейя, не сводивший глаз с госпожи, уловил в ней то, чего опасался с самого начала. Она, разумеется, не вспыхнула румянцем, не залилась смущенным смехом, не произнесла застенчивого «ах». Но на одно мгновение в ее взгляде блеснула радость, так многое ему объяснившая.
Маркиза медленно поднялась. Карбункул в центре короны вспыхнул, как язычок пламени. Золотые нити на платье заискрились в лучах солнца. «Как же у нее все продумано», — с восхищением подумал граф Вользуанский. Заметив такое же восхищение в глазах Лертэно, Ноарион снова согласился со своим королем: дурная это затея — отправить Эртера в Бенна.
Как и полагается гостеприимной хозяйке, Эльсейда произнесла вполне закономерную фразу:
— Полагаю, ваше преосвященство, герцог, вы разделите с нами трапезу?
Лертэно, всю дорогу от Гверна до Бенна томившийся скукой и периодически впадавший в уныние, вдруг ощутил душевный подъем. Он расточал улыбки и был не только любезен с епископом, но и всячески поддерживал его высказывания, казавшиеся удивительно верными. Святой отец, сидевший за трапезой по левую руку маркизы, даже начал с удивлением на него поглядывать. Эртер тем временем с интересом разглядывал принцесс. Герцог уловил едва заметную дрожь, охватившую Анну, иногда бросавшую на него взор. Невозмутимая Эларта могла бы соперничать красотой с Шарликой Форльдок, но в ней было так много холода, что кудри, обрамлявшие безукоризненное лицо, не могли придать жизни мраморному облику. Зато Эрна… Вот у кого жизнь била ключом! Самая младшая, почти девочка, она с непосредственностью и любопытством вертела головой. Улыбалась направо-налево не хуже самого герцога. Прелесть, а не девочка! Верно, так же считали и гвернские рыцари, все как на подбор молодые красавцы, с горящими глазами. Они перехватывали взгляды принцессы-девочки и скалили в улыбке крепкие белые зубы, явно не находя ее малышкой. Эрна с восторгом ловила их внимание и, что удивительно, совсем не краснела. Лертэно это вовсе не понравилось, он повертел в руках заячью кость и метнул ее в самого рьяного красавца, попав ему точно в лоб.
Епископ запнулся на полуслове. Эрна залилась звонким смехом и захлопала в ладошки, правда, тут же смолкла под суровым взглядом матери. Ноарион Вользуанский лишь приподнял одну бровь, а старый Лескуло ничего не заметил.
Лертэно улыбнулся младшей принцессе и обратился к Эльсейде:
— Дикость нравов, приписываемая гвернцам, не столь уж и преувеличена. К счастью, вы, маркиза, не видели моих «свободных сынов». Вот где величие порока и свободы.
Епископ скривил губы и произнес:
— Величие! Страшное это величие, ежели целый город да с землей сравнять, а всех его жителей вырезать! И не чужой город — свой. Мы ведь не в дикие времена живем, в наш век достаточно разрушить крепостные стены.
Герцог потеребил серьгу и нарочито тяжело вздохнул.
— Вот так, маркиза, — Лертэно якобы случайно накрыл руку Эльсейды своей ладонью. — Скоро мною начнут пугать детей. Хэрдоком уже пугают, причем небезосновательно…
Маркиза удивленно переспросила:
— Небезосновательно?
— О, маркиза, я не о том, что Рользатский Лис собирается вторгнуться на наши земли. К тому же вам можно не опасаться — Гверн и Бенна далеко от западных границ. Я говорю о слухах, которые ходят вокруг его семейной жизни…
Герцог выдержал паузу. Анна перестала дрожать и прямо на него посмотрела, а Эрна в предвкушении открыла рот.
— Так что же происходит в его семье? — спросила Эльсейда.
— Говорят, будто Хэрдок мало того, что сожительствует со своими невестками, так еще и собственноручно пытает своих жен…
Граф Вользуанский покачал головой и проговорил:
— Ваша светлость, позволю заметить, что это всего лишь слухи. Я не хочу защищать нашего врага, но приписывать ему возможно не существующие зверства не совсем справедливо.
«Вот гад», — подумал Лертэно и ответил:
— Однако эти слухи естественно проистекают из того факта, что король Рользата похоронил четырех жен. Одна из них умерла в заключении и вроде бы не своей смертью. Не везет что-то Хэрдоку с сужеными, а им с ним и подавно.
Епископ задумчиво погладил ножку кубка, инкрустированную аметистами, и сказал:
— Печально, если слухи имеют подтверждение. Но пока это лишь слухи. А действительность такова, что через два года нам придется столкнуться с Хэрдоком на поле боя. И смею заверить, что нам будет не до его воображаемых или же реальных грехов.
Маркиза чуть сдвинула брови и спросила:
— Разве будет война? Но ведь через два года только начнутся переговоры.
Эртер не замедлил ответить:
— Переговоры приведут лишь к одному — войне. В Мезеркиле не найдется ни одного честного человека, кто согласится отдать Сьер Рользату.
Единодушие между Лертэно и епископом испарилось. Святой отец нахмурился и мрачно произнес:
— А вам-то зачем эта война, герцог? Вы ратуете за нее так, как будто рользатцы собираются отобрать у вас Тельсфор. Вы же сами успокоили маркизу — до ваших земель Хэрдок не дойдет.
Лицо Эртера окаменело. Он с силой сжал золотой кубок, отчего на металле появились вмятины, и проговорил:
— Я и четверо моих братьев девять лет назад вышли из Кальярда и отправились на северо-запад, чтобы защищать Мезеркиль. Спустя год мы подошли к Сьеру втроем. После боя, который вы воспеваете, как героическую битву за Сьер, я собственноручно выкапывал могилы для двух братьев. И вы спрашиваете меня: зачем мне эта война? Достаточно того, что там мои могилы.
Эльсейда осторожно высвободила руку из-под ладони Лертэно и положила ее сверху, чуть сжав его пальцы.
— Я оплакиваю вместе с вами, герцог, наших рыцарей, отдавших свои жизни в той войне. Я оплакиваю ваших братьев, хоть и не знала их. И каждый в Бенна примет вашу боль от потери, как свою. Его преосвященство, как и вы, был под Сьером, как и вы, держал в руках меч. И он не забыл того боя… А еще я, как хозяйка этого замка, хотела бы напомнить вам, что вы прибыли в Бенна вовсе не затем, чтобы ссориться и прочить нам скорую войну.
Лертэно покорно склонил голову, епископ произнес что-то примиряющее, и трапеза продолжилась в легкой приятной беседе. Герцог, бросая ничего не значащие фразы, рассматривал профиль маркизы. Гамира была очень похожа на мать. Та же статность, величавость. И почему Эльсейда не стареет? В косы, конечно, вплелись серебряные нити. И морщинки вокруг глаз, около губ. От улыбки они становились более заметными. Но такая гладкая кожа. Нет, не врали поэты, в кои веки не врали.
Туларо на этот раз не прислуживал своему герцогу за столом. Ему поручили заняться обустройством принца в отведенных ему покоях. Собственно обустройством занимались слуги, перетаскивающие вещи из повозки в спальню, и паж, старательно расставляющий флакончики и безделушки по уступам горки в виде замка с башенками. Сам Эльжен стоял у окна, стучал пальцем по кованым замысловатым переплетам и выводил буковки по мутноватому зеленому стеклу. По-хорошему, ему следовало заняться порошком и бальзамом, которые могли бы избавить Лертэно от вшей. Но в голову лезли всякие мысли, не дававшие заняться делом. Вот, например, как было бы замечательно оказаться сейчас в трапезной зале. На принцесс посмотреть. Или поймать себе большого ежа, чтобы поить его молоком и проверить, правда ли он топает по ночам, как лошадь. И к нему поймать ежиху, так как очень интересно узнать, каким образом ежи сношаются, ведь у них почти везде колючки. Или…
— Господин рыцарь…
Нежный женский голос прозвучал так неожиданно, что оруженосец ойкнул. Он повернулся и с изумлением воззрился на девушку, которую по дороге к замку сбил конем. Платьице на ней было новое, передник беленький, из-под косынки выбивалось два русых завитка, забавно лежащих на смуглых щеках.
— Господин рыцарь, господин Брейя прислал меня, чтобы я помогла вам устроиться.
Зачарованно Эльжен наблюдал, как ее щеки покрываются пунцовым румянцем. Все интересные мысли о ежах и принцессах сразу вылетели из головы, потому что вырез платья был ну очень глубокий, и она неловко пыталась прикрыть грудь руками. Именно эта не показная стыдливость возбудила в нем желание. Слуги и паж очень вовремя куда-то подевались. Туларо перевел взгляд со служанки на кровать. Девушка поняла его намерения, отчего испуганно захлопала ресницами и что-то протестующе залепетала. Лепет не помешал юноше ее обнять и даже поцеловать в шею. Когда же она попыталась робко отстраниться, Эльжен потащил ее к кровати, на ходу задирая ей юбку. Девушка тихонько заплакала и все так же робко старалась высвободиться из его объятий.
Дальнейшему помешал не вовремя вернувшийся паж. Услышав за спиной громкое «ой» мальчишки, Туларо досадливо выругался и глянул за плечо, чтобы послать его подальше. Однако рядом с пажом, распахнувшим рот, стоял Эртер, невозмутимо наблюдающий за происходящим. Девушка, всхлипывая, отскочила от оруженосца и принялась поправлять платье, попутно вытирая льющиеся слезы.
— Ты кто? — спросил герцог, рассматривая служанку.
— Обэли, ваша милость. Меня прислал господин Брейя, чтобы я помогла вам обустроиться.
— Тогда сходи к Брейя и скажи: пусть распорядится подогреть два больших чана с водой.
— Мне прислуживать вам, ваша милость, когда вы будете мыться?
— Уж больно ты невеселая, чтобы мне прислуживать. И к тому же, без сомнения, невинная девица. Я прав?
Слезы уже не ручейком, а водопадом хлынули из глаз девушки.
— Я так понимаю, ваша милость, вы недовольны мною, я скажу господину Брейя, и он пришлет другую служанку…
Герцог досадливо поморщился.
— Мне не нужна другая служанка. Скажи своему Брейя, пусть только о воде распорядится. А что до тебя, он ничего не узнает. Ступай. И прислуживать при мытье не надо, своих слуг достаточно.
Эльжен никогда не видел, чтобы люди с такой скоростью передвигались. Девушка словно испарилась из покоев, оставив ему разочарование и непонятную злость на самого себя. Эртер устало опустился в кресло и, мрачно глядя на оруженосца, сказал:
— Еще раз увижу, как ты пытаешься кого-то трахнуть в моей спальне, — прикажу высечь и не посмотрю, что ты дворянин и глава рода.
Летние сумерки проникли в комнату, тени сплелись в причудливые узоры. Огоньки свечей, вздрагивая, отплясывали дикий танец. Обнаженный Лертэно полулежал на ложе, вдыхая резкий запах настойки, пропитавшей его влажные волосы, и прислушиваясь к звукам, проникавшим в полуоткрытое окно. Паж, подперев голову кулачком, вдумчиво, но монотонно читал вслух дурацкий роман о похождениях храброго, но немного туповатого рыцаря, по ходу всего повествования спасающего одну и ту же возлюбленную даму. Туларо сидел на скамеечке у кровати герцога, пытаясь понять не всегда логичные поступки благородного героя. Зачем, к примеру, ему понадобилось убивать принца, жениха красавицы, по ее же наущению? Или после похищения дамы злодеем, вместо того, чтобы сразу броситься на ее поиски, уходить в какую-то пустыню, там долго кручиниться и калечить всех, кто пытался узнать, в чем же его горе? Или…
— Туларо, мои вши уже все сдохли?
Эльжен поднял глаза на герцога.
— Давно сдохли, ваша светлость, — ответил он. — Я их всех вычесал. Если запах не нравится, мы волосы мускусом обольем, он хорошо его перебивает.
— А может быть, розовым маслом?
— Нет, ваша светлость. Мускус лучше. Мне еще удалось раздобыть немного воска, так что вашу прическу не нужно будет закреплять жиром…
— Сходи к графу Вользуанскому, предложи ему мазь и воск.
— К графу?
Лицо Туларо вытянулось, демонстрируя недовольство.
— Он тебя не съест…
— Видите ли, ваша светлость, говорят, его сиятельство не только в военное время предпочитает мальчиков. И я знаю, что это действительно так… И вы знаете.
Герцог легонько пнул его ногой. Не больно, но очень обидно.
— Слушай, Туларо, зачем графу мой оруженосец, когда у него есть свой?
— Как это зачем, ваша светлость? Я красивый!
Лертэно удивленно посмотрел на него, будто впервые замечая неземную красоту оруженосца. Эльжен гордо повертел головой, демонстрируя вздернутый нос, редко встречающийся у гвернцев. Монотонное чтение пажа внезапно прервалось. Мальчик тихо посапывал, положив голову на раскрытую книгу.
Туларо быстро сообразил, как можно избежать покоев королевского советника.
— Ваша светлость, давайте, я почитаю. Я с выражением буду.
— Я сам себе почитаю. А ты иди сначала к графу Лескуло, у него наверняка все пажи вшивые вместе с оруженосцем. Они вместе с нами едут, и я не хочу, чтобы по мне опять что-нибудь ползало.
— Граф Лескуло сейчас, наверное, спит. К тому же он может отказаться. Они же все варвары, ваша светлость. Я недавно разговаривал с оруженосцем Форльдока, того, который старший сын. Так вот у них, оказывается, не принято жевать мятных палочек. И при этом у него так воняло изо рта!
— Где не принято? В Армалоне? Насколько я помню, при дворе уже несколько лет в моде мятные драже, с тех пор как лакрассарка стала женой его высочества.
— Нет, я Армалон не имею в виду. Я про весь Мезеркиль.
— Ах, это… Да, они, действительно, варвары.
Туларо с готовностью закивал:
— Да, ваша светлость, и моются они, дай бог, раз в месяц, вместо того, чтобы каждую неделю.
— Туларо, а почему ты еще здесь?
Эльжен терпеть не мог оруженосцев Вользуана и Лескуло. В принципе, те питали к нему похожие чувства, поэтому в полном молчании юноши посыпали порошком подушки дорожных повозок. Рядом стоял гвернский солдат в небольшой черной шапочке, плотно обтягивающей голову, и с интересом наблюдал за их действиями.
— Что, совсем господ вши зажрали?
Оруженосец Лескуло, толстячок с мучнистым лицом, что-то буркнул в ответ. Оруженосец Вользуана, длинноносый парень, засыпающий на ходу, даже не обратил на солдата внимания. Туларо бросил быстрый взгляд и с досадой подумал, что герцог наверняка помнит, как зовут этого человека.
— Да-а, — протянул солдат, не дождавшись ответа, — надо же чего выдумают. Что, помогает эта штука?
— Помогает, а герцог велел всем своим людям мазать голову настойкой и все вещи посыпать вот этим порошком.
— А зачем нам, маленький господинчик? Мы вопрос со вшами быстро и просто решаем.
— Это как?
Солдат снял шапочку, обнажив абсолютно лысую голову.
— Нам ведь красоваться не надо.
Когда Эльжен вернулся к герцогу, горела всего одна свеча. Паж спал на сундуке, покрытом ковром. Лертэно, прикрывшись златотканым покрывалом, читал книгу. Так, как Эртер, никто не делал. Где это видано — читать в постели?! Туларо присел на скамью, на которой ему предстояло провести ночь, и спросил:
— Вашей светлости требуется еще что-нибудь?
Принц поднял голову и осторожно закрыл книгу.
— Нет, Туларо. Ложись.
Оруженосец вытянулся на скамье и прикрыл глаза. А все-таки странный замок у маркизы. Какой-то ненастоящий. Все здесь казалось хрупким, истонченным. Может быть, дело в мраморе, из которого построен дворец? Шпалеры на стенах бледненькие, покрытые паутинками золотых и серебряных нитей, и вроде бы серебра больше.
В дверь тихонечко поскребли. Туларо бесшумно вскочил и рывком распахнул дверь. Перед ним стояла Обэли, смущенно теребившая передник. Эльжен с опаской оглянулся на своего сюзерена. Лертэно поднял голову, оторвавшись от книги, и с удивлением взглянул на гостью. Оруженосец неожиданно для себя покраснел и пробормотал:
— Ваша светлость, ко мне… Она не знала… То есть знала, но не думала.
— Нет-нет, — торопливо перебила его девушка. — Я к его светлости. Прошу, впустите меня, господин рыцарь.
Эртер кивнул. Обэли осторожно вошла и, стараясь не скрипеть, закрыла дверь. Неловко поклонившись, она робко произнесла:
— Ваша светлость, моя госпожа пожелала видеть вас… сейчас.
Лертэно присвистнул и улыбнулся:
— И кто твоя госпожа, я слышал только о господине Брейя?
— Ее сиятельство, маркиза Эльсейда.
Лертэно поднялся, отложив книгу. Паж проснулся и недовольно осмотрелся по сторонам. Принц почти шепотом бросил:
— Спи.
Мальчишка удовлетворенно закрыл глаза и засопел, подложив руки под щеку. Эльжен накинул на плечи герцога упелянд и протянул пояс. Эртер приблизился к служанке и приподнял ее голову за подбородок.
— Смотри, Туларо, какие глаза — серые звезды! Милая, если я правильно понимаю, из этой комнаты есть тайный ход к спальне твоей госпожи?
Обэли кивнула. Лертэно ласково потрепал ее по щеке.
— Веди.
Спальня маркизы напомнила герцогу его любимую комнату в Тельсфоре. Только вместо шествия волхвов на стенах развертывались бытовые сценки из жизни семейства Бенна. Вот — охота, а вот — игра в шахматы. На одной из стен были изображены все члены семьи, включая герцога Ишара. Младшие дочери Эльсейды, совсем малютки, облаченные во взрослые платья, старательно придавали торжественный вид своим личикам. Юная Гамира, расположившаяся рядом с отцом, казалась задумчивой и печальной, немного напоминая Анну. Фрески были выполнены в нежной розово-зеленой гамме, удивительной для Мезеркиля, предпочитавшего яркие краски. Лертэно поднял глаза к потолку и поразился увиденному. Вместо обычных кессонов, над ним застыло удивительной синевы небо с беленькими витиеватыми облачками. По четырем углам изящные ангелы с золотистыми крыльями играли кто на лютне, кто на флейте. Завороженный росписями герцог не сразу обратился к Эльсейде, которая сидела на небольшом стульчике около окна.
Маркиза поднялась, зашелестело простое платье цвета морской волны. Жестом она приказала Обэли удалиться. Очень медленно Эльсейда подошла к Лертэно и встала почти вплотную. Эртер уловил запах мускуса, исходивший от ее кос, собранных в тяжелый пучок. Одна прядь черной змейкой спускалась на щеку. Маркиза дотронулась до его волос, перехваченных лентой.
— А я думала, волосы у тебя сами вьются, — тихо сказала она.
— Совсем немного. А так это заслуга нагретых щипцов.
Эльсейда уверенно провела пальцем по его губам.
— Ну, красоты у тебя от этого не убавилось.
Ее рот едва изогнулся в полуулыбке. Морщинки на мгновение обрамили чуть сощурившиеся оценивающие глаза. И голос у нее был необыкновенный, женщины стараются говорить нежнее, выше.
— Я много о тебе слышала. И хотела узнать, правда ли то, что рассказывают.
Лертэно, поцеловав ее запястье, произнес:
— Главное, чтобы ты была готова узнать.
Аквамариновое платье соскользнуло с плеч. Маркиза тряхнула головой, шпильки бесшумно упали на пол, устланный оркальским шелковым ковром. Прежде чем поцеловать Эльсейду, герцог подумал, что у нее восхитительные плечи и что уезжать завтра совсем некстати.
Через три часа, когда мерцание свечей уступило место летнему сумраку, Лертэно гладил обнаженное тело Эльсейды, такое же молодое, как и лицо.
— Я могу часто приезжать, — сказал он.
Эльсейда лениво потянулась и ответила:
— Не нужно.
Герцог приподнялся на локте и свободной рукой притянул маркизу за волосы к себе.
— Почему? Ведь я люблю тебя.
Она лишь пожала плечами и спокойно произнесла:
— Я не люблю тебя.
Лертэно усмехнулся и отпустил ее темные пряди. Какая же у нее белая кожа, словно мрамор! А глаза в темноте совсем черные, огромные, как у дьяволицы. Он поцеловал ее в лоб. От тела, как и от волос, пахло мускусом. Ночь скрывала черты лица, четко очерченные губы, красные настолько, что они казались подкрашенными. Какого черта нужно возвращатся в Армалон! Рэссимонд как-нибудь проживет лишний день без своей бледной принцессы. Жаль, в темноте не разглядеть выражения ее лица.
— А я влюбился. И буду приезжать. Ты же не станешь прогонять меня?
Эльсейда рассмеялась. Смех у нее, как и голос, был низкий, немного хриплый.
— Ты не думал, что с каждым годом я не буду становиться моложе?
— Ну, кое-что у тебя до конца жизни останется… А если вдруг решишь меня прогнать, я возьму в осаду твой игрушечный замок, где вместо защитников — одни мазилы и виршеплеты.
Лертэно показалось, что маркиза наконец-то с удивлением на него взглянула, и он продолжил:
— Ты, наверное, думаешь, что на помощь бросятся Неверинг, Армалон и твой деверь? Пока они опомнятся, я уже буду в твоем дворце, и тебе ничего не останется, как вручить мне свое сердце. А потом я отвезу тебя в Кальярд… нет, лучше — в Тельсфор.
Эльсейда снова рассмеялась.
— Разве устраивают войны из-за женщин?
— Когда-то очень и очень давно великая война, погубившая царство, случилась из-за одной красавицы.
— Но это было очень и очень давно. Теперь лишь в рыцарских романах прекрасный герой бросает вызов королевствам, чтобы спасти возлюбленную, да и то не в каждом. Кто сейчас разрушит хотя бы город ради любви?
Эртер задумался и ответил:
— Одного безумца точно я знаю. Армондэ Форльдоку не хватает только плененной дамы. Что до меня, то я похитил бы прекраснейший цветок Бенна и…
— Не нужно. Ярчайший рубин короны всегда тебя примет в своем игрушечном замке.
Солнечные лучи, пробиваясь сквозь мутные зеленоватые стекла, выкладывали на полу плетеный орнамент. Рисунок теней получался скучным, неинтересным, холодным. Почти серые шпалеры серебрились на стенах, и застывшие на них герои сказочного повествования казались призраками. Если распахнуть окно, то солнце вольется в комнату и своею жизнью напоит стены, ткани, мебель. Правда, оно разрушит все волшебство и удивительную прохладу покоев.
Туларо сидел на кровати, свесив ноги, и вертел в руках красную шапочку с длинным белоснежным пером. Белоснежным, конечно, оно быть давно перестало, но в таком освещении казалось прямо-таки удивительной белизны. Эльжен приложил шапочку к невысоким сапожкам и с удовольствием отметил, что цвет — один в один. Жаль, что при въезде в Армалон придется переодеться в цвета герцога. Черный оруженосец не жаловал, уж больно унылый в нем вид, будто все домашние переумирали. А когда Эртер со своими рыцарями принимал участие в особо торжественных, официальных приемах, получалась целая траурная процессия, оживляемая одним Лертэно, чей упелянд был выткан золотыми леопардами. В таких случаях самыми нарядными оказывались придворные короля Эрвика, облаченные в пурпурные одежды. Вассалы герцога Милертского, очевидно, отвечали за чистоту короны, ослепляя белизной своего облачения. Преданность и справедливость олицетворяли синие сантарцы. Бенна зелеными костюмами являли собой верность и галантность. Зато артехейцы в черном зачастую сливались с гвернцами. Исключением был граф Морксар, появлявшийся в золотом, несмотря на вассальную присягу Рэссимонду и свой синий гербовый цвет.
Размышления прервал паж герцога, который, подпрыгивая и напевая песенку, влетел в покои. Следом за мальчишкой вошла Обэли, покрасневшая при виде оруженосца. Зловредный паж вместо того, чтобы убраться, приплясывал возле ступенчатой горки и с нескрываемым интересом поглядывал то на оруженосца, то на служанку. Девушка принялась складывать в сундучок флакончики и статуэтки, мальчишка давал указания, кося глазом на Эльжена.
Туларо, не отрываясь, смотрел на смуглую шею служанки. «Если обернется, когда я досчитаю до десяти, тогда точно будет моей», — загадал юноша. Она обернулась раньше и улыбнулась.
— Меня зовут Эльженом Туларо. Запомнишь?
Девушка снова улыбнулась и кивнула.
— Запомню, господин рыцарь.
После ее слов стало гораздо веселее. Даже гримасы пажа, закатывающего глаза, хватающегося за сердце, не могли испортить настроения. Дождавшись, когда слуги вынесут оставшиеся сундуки и они с мальчишкой останутся наедине, Эльжен добродушно дал ему подзатыльник.
Посланники Эрвика V ожидали невесту Рэссимонда Артехейского перед замковой капеллой Бенна, поскольку маркиза изъявила желание помолиться наедине с дочерью. Шальдо Брейя, вышедший провожать гостей, пребывал в прекрасном расположении духа. Да, нелегкое это дело — быть тайным супругом такой женщины, как Эльсейда. Но красавчики приезжают, уезжают, а он остается. Ревнует, как без этого? — порой с ума сходит от ярости, однако муж-то — он. Вон — Лертэно Гвернский неотрывно наблюдает за дверью капеллы, нервно теребя перчатки, подлец. Как есть подлец! Спросить бы у Эльсейды, где синеглазый принц провел ночь, так не ответит. Взглянет недоуменно, пожмет плечами — и всё. Эртер коротко бросил смазливому оруженосцу, что поедет верхом. Подвели вороного жеребца. Герцог ловко вскочил в седло. Конь звонко перебирал копытами, фыркал. Переживает принц, ох как переживает, глаз с капеллы не сводит. Шальдо почувствовал, как тепло удовлетворения растекается по сердцу. Ведь как мало надо человеку, чтобы хоть на мгновение почувствовать себя счастливым!
Тем временем в капелле маркиза, молившаяся у алтаря, поднялась с колен.
— Пора, — промолвила она, и дочь послушно последовала за матерью.
Эльсейда с улыбкой погладила Анну по щеке и обняла. Девушка уткнулась носом в материнское плечо и судорожно вздохнула. Маркиза мягко оттолкнула дочь от себя и сказала:
— Иди.
Анна подняла на мать глаза, полные слез, и прошептала:
— Матушка, мой муж будет таким же, как…
— Как Лертэно Эртер? Нет, не будет, — Эльсейда отвечала сухо и устало. От этого стало горько, однако Анна все-таки сдержалась и не всхлипнула. Хотя так хотелось! Еще раз прижаться к материнскому плечу и просто помолчать, а Эльсейда, как когда-то в детстве, погладила бы ее по голове и ласково поцеловала бы в темечко.
Маркиза подтолкнула дочь к выходу и твердо сказала:
— Иди.
Анна, даже не посмев оглянуться, быстро вышла из капеллы. Оттого-то она и не видела, как Эльсейда, закрыв лицо руками, заплакала.
Черноволосый герцог, из-за которого невеста Рэссимонда не могла ночью уснуть, гарцуя на красивом жеребце, с удивлением спросил:
— Разве ваша матушка не будет провожать вас, графиня?
Анна покачала головой. Эртер с досадой передернул плечами и хлестнул себя перчатками по ноге. Любезный граф Вользуанский, стоявший ближе всего к капелле, подал девушке руку и подвел к повозке. Изящная придворная дама, следующая с Анной в Армалон, села рядом с госпожой и подала любимую левретку.
Герцог Гвернский отдал приказ отправляться.
Анна закрыла занавесь и обратилась к придворной даме:
— Анже, почитайте мне.
Молодая женщина достала небольшую книжечку. Ее голос зазвучал мелодично и напевно, под стать тем романсам, что слетали с ее губ. В воображении принцессы прекрасные слова любви сплетались с не менее прекрасными образами. Она положила головку на плечо придворной дамы и мечтательно вздохнула.
Маркиза Бенна наблюдала за удаляющейся процессией с одной из башен замка. Шальдо Брейя, все еще пребывая в прекрасном расположении духа, стоял позади Эльсейды, положив руку на ее плечо.
— Дорогая… — начал было он.
Но маркиза раздраженно сбросила его ладонь и резко сказала:
— Не сейчас, Шальдо.
— Что с тобой? — спросил Брейя, подозревая, что сегодня будет ночевать один.
— Дурные предчувствия, милый.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Эрелинги предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
