Ключ от солнца

Дарья Прокопьева, 2022

14-летняя Ника подбирает во дворе школы раненого соловья – и обнаруживает, что держит в руках судьбу мира. Теперь ей предстоит выступить против богини зимы и смерти и найти ключ, который откроет дверь к лету.

Прозвенел звонок и двери кабинетов синхронно распахнулись. Орава галдящих школьников заполонила коридор. Следом спешили учителя, которые пытались напомнить о поведении, перекричать ребят — но толку-то. Шумящая, верещащая, болтающая волна прокатилась по школе, сметая всё на своём пути, и выплеснулась на улицу.

Снаружи было ясно и солнечно. Высокое голубое небо куполом накрыло сияющий мир: школу из бело-рыжего кирпича, редкие островки зелёной травы среди прошлогодней жёлтой листвы. Хотя погода ещё оставалась обманчивой, а на открытых улицах прохожих поджидали ледяные порывы ветра, было ясно — понемногу возвращается лето. Правда, радовало это не всех.

Одна девочка остановилась на школьном крыльце, запрокинула голову, щурясь на солнце. Поморщилась недовольно:

— Вот же ж блин!

Её подруга замерла, сделав два лишних шага. Обернулась, посмотрела удивлённо: как можно не радоваться чему-то в такой ясный, тёплый день, когда до каникул осталась всего пара недель!

— Ты чего? — спросила, дёрнув подбородком.

— Да, лето… — протянула первая, наконец опуская взгляд. — У меня летом сразу веснушки появляются, как прыщи по всему носу, и ещё вот тут, и здесь…

Она ткнула поочерёдно в скулы, а потом в переносицу.

— Ну и что? — не поняла подружка. — Это ж красиво!

— Да что ты понимаешь! — та махнула рукой, смешно надула губы.

И действительно, что могла понимать в веснушках та, у которой была белая, почти фарфоровая кожа — как у Белоснежки. Уж она-то не мучилась все 14 лет от этих дурацких пятен, и её никто не дразнил, не называл «конопатой», не шутил про лопату и дедушку!.. Нет, чтобы посочувствовать!

— Эй, Ника… — девочка посмотрела на подругу: та как раз подошла ближе. — Я ж не в обиду. Ты правда хорошенькая. И эта… уникальная! Чёрненьких, как я, много, а таких рыжих и веснушчатых — по пальцам пересчитать! Ты удивительная, ясно?

Ника осторожно улыбнулась. Слова были приятные, и она чувствовала, что подруга и впрямь хочет приободрить и утешить. Врёт, конечно, но что там говорила мама про «ложь во благо»?

— Спасибо, — пробормотала она тихо, слегка смущённо. — Ты домой?

— Неее. Вторник же, у меня «музыкалка». Но можем вечером выйти, погулять. Девчонок ещё позовём, в волейбол поиграем!..

Ника снова поморщилась. Ира — так звали её подругу — заливисто рассмеялась: она-то знала, что Ника со спортом не дружит. И никогда не упускала возможность подколоть, но так легко и по-доброму, что обижаться на неё не было никакого смысла.

— Ладно, пока! Вечером что-нибудь придумаем!

Ира махнула рукой и побежала прочь со школьного двора. Тот почти опустел: дети поспешили уйти как можно дальше от унылых кабинетов, серьёзных учительниц и зубодробительно скучных заданий. Остались лишь старшеклассники — они ждали то ли какую-то тренировку, то ли подготовку к ЕГЭ — да несколько мальчишек помладше, наверняка замысливших какую-то шалость. Ника недовольно покосилась на них: наверняка же опять ерунду на торце школы напишут!

— Чего уставилась? — один из них заметил, ощерился.

— Куда хочу, туда и смотрю! — Ника не осталась в долгу, но всё-таки отвернулась. Ввязываться в спор не хотелось: на словах она ещё могла выиграть, но эти-то не побоятся и за волосы дёрнуть, и за рюкзак потянуть.

— Ой-ой-ой, — мальчишка не отставал. — Слышь, а ты чего такая дерзкая?

Ника промолчала, только поджала губы. Подумала, и на всякий случай поправила рюкзачок на плечах — а то вдруг убегать придётся. Но парнишка лезть не спешил, а всё болтал, задирался:

— А не, уже всё, струхнула!

— И ничего не струхнула, — пробормотала Ника негромко, себе под нос.

— Чего-чего болтаешь?!

Она старательно не обращала внимания. Чувствовала себя при этом ужасно глупо: и слова против не скажешь — нарвёшься, и уйти не уйдёшь — тогда уж точно трусихой себя покажешь. Приходилось упрямо стоять, разглядывая небо, макушки деревьев и порхающих между ними птиц.

Одна из птиц вдруг запела. Над школой пронеслось звонкое, чуть причмокивающее чириканье — Ника такого никогда не слышала. Она аж замерла, приглядываясь: почему-то казалось, что такой звук может издавать только очень красивое, удивительное создание. Но оно было столь маленьким, что рассмотреть толком никак не удавалось — оставалось лишь в неведении заслушиваться пением незнакомой птицы.

Вдруг оно оборвалось.

— Э-гей! Попал! — завопил мальчишка, до того достававший Нику.

Она резко повернулась: тот прыгал на одной ноге на крыльце, победно вскинув вверх руку с… рогаткой.

Сердце у Ники ёкнуло. Не обращая внимания на мальчика, который теперь кричал что-то ей вслед, она сбежала со ступенек к деревьям, от которых совсем недавно доносилось чириканье. Долго искать не пришлось: у подножия ближайшей берёзы лежал невзрачный серый птенец, беспомощно открывавший и закрывавший клюв.

— Ты дурак, что ли? — Ника через плечо посмотрела на мальчишку.

— Ой, а ты у нас что, «зоошиза»?! — скривился тот. — Птичку ей жалко!

Ника покрутила пальцем у виска и склонилась над птенцом. Протянула было к нему руку, но замерла: вдруг что-нибудь ещё повредит. Вместо этого полезла в карман за телефоном, быстро вбила в поиске «как помочь раненой птице». Ответ нашёлся по первой же ссылке, где советовали накинуть на птенца покрывало или толстовку и прямо в них донести до дома.

Толстовки и уж тем более покрывала у Ники не было — но был шарф, который она решительно стянула с шеи. Аккуратно завернув птенца в тонкую ткань, Ника подняла его на руки, постаралась рассмотреть. Крови не увидела, но крыло показалось ей странно вывернутым — наверняка сломано. Да и если б всё было в порядке, птенец давно уже вырвался и улетел!

Успокоив себя таким образом и удостоверившись, что делает доброе дело, Ника поудобнее перехватила шарф с птенчиком и побрела прочь от школы. И только сейчас заметила: злосчастный мальчишка с рогаткой как-то уж очень долго ничего не кричит ей вслед. Подозревая неладное, она обернулась, готовая к чему угодно — вплоть до того, что следующий выстрел достанется ей самой. И выдохнула с облегчением.

Мальчик вместе с друзьями шёл вдоль здания в противоположную сторону. Видимо, её молчание успело ему надоесть, и он переключился на что-то более интересное. «Наверняка петардами сейчас кого-нибудь пугать будут», — почему-то подумала Ника, а затем отвернулась и пошла в сторону дома. Через десять минут она и думать о мальчишке забыла.

Дома Ника, не разуваясь, протопала в свою комнату. Шторы там с утра были задёрнуты, внутри царил приятный полумрак — как раз такой нужен раненной птице, говорили в статье. Поэтому Ника спокойно водрузила шарф со своим пациентом на письменный стол, а сама пошла обратно в прихожую: надо было снять ботинки и замести разнесённую по квартире грязь.

Убиралась Ника не очень внимательно: в одной руке держала веник, а во второй — телефон, читала всё о птичьей скорой помощи.

В интернете писали, что нужно положить птицу в коробку на что-то вроде одеяла, а рядом обязательно поместить что-нибудь тёплое. Ника остановилась, поджала губы — никак не могла вспомнить, где мама хранит старую советскую грелку. Звонить и спрашивать было нельзя, а то ей живо прилетит за подобранную «невесть чем больную» птицу. Может, тёплую воду просто в бутылку налить?

Так и поступила. Коробку взяла мамину из-под обуви, по бокам ножницами проделала дырочки, чтобы было светлей и спокойнее. На самое дно постелила старую наволочку, которые в их семье обычно нарезали на тряпки, рядом бросила пол-литровую бутылочку тёплой воды. Подхватила всё это сооружение под дно и, гордясь собой, понесла в спальню. А сама себе думала: «Птенец там, наверное, уже уснул, и переложить его будет»…

— Уыыыы! — взвыла Ника, когда коробка, выскользнув у неё из рук, больно ударила по ноге.

На самом деле, впору было орать «Аааа», что она и собиралась проделать до инцидента со птичьей больничной койкой. Теперь же вопить было как-то неловко, так что Ника замерла в дверях, стоя на одной ноге, а другую жалостливо потирая рукой. Сидевший за её столом абсолютно, совершенно точно не знакомый парень не впечатлился.

— Ты кто такой? — хмуро спросила Ника после целой минуты молчания.

Он, кажется, и сам был не рад происходящему. Смотрел мрачно, исподлобья, говорить не спешил, руки ещё на груди скрестил так, как Елена Петровна, когда выбирала, кому отвечать у доски… Хотя нет, не со всем так: он будто правой рукой придерживал левую, как если бы она сильно болела.

Ника резко отпустила ногу. Выпрямилась, не сводя взгляда с его левой руки. Что бы там ни говорили учителя, а она была неглупой девочкой — да, имелись проблемы с математикой, но логически мыслить Ника умела и могла сложить «два» и «два». Правда, сейчас получались какие-то неправдоподобные «сорок восемь».

— Да ты гонишь, — пробормотала она, но достаточно громко, чтобы парень напротив нахмурился ещё больше.

— Заметила-таки, — цокнул он языком. — Зря.

— И чего ты меня за это, убьёшь? — огрызнулась Ника.

На самом деле, ей было очень страшно. А кому бы не было страшно, найди он у себя в комнате незнакомого человека! Особенно если полчаса назад почти на том же месте находился раненный в левое крыло птенец, которого сейчас и след простыл.

— Не убью, — откликнулся парень.

Нике послышались в его голосе нотки разочарования, и она внутренне подобралась, готовая в любую минуту драпануть в прихожую. Мысленно Ника прикидывала, как быстро успеет отпереть дверной замок, когда парень тяжело вздохнул и снова заговорил:

— Мне, в общем-то, твоя помощь нужна.

Она аж рот открыла. Уставилась на парня, ожидая, что тот сейчас засмеётся неудачной шутке и всё-таки достанет из-за пазухи какое-нибудь грозного вида оружия. Но тот не двигался с места и выглядел таким серьёзным, что Нике ничего не оставалось, кроме как выпалить:

— Сдурел?! А ну иди отсюдова!

— Я бы и рад, но не могу. Видишь? — он приподнял левую руку

У Ники ёкнуло сердце: плечо у парня неестественно распухло, сбоку красовался наливающийся цветом синяк — всё как при переломе. Сравнение напрашивалось само собой, однако было настолько невероятным, что она поспешила отогнать прочь всякие мысли:

— И что с того? Ноги-то целы! Вот и иди до травмпункта, тут недалеко!

Он снова цокнул языком, то ли раздражённо, то ли разочарованно. Ника аж покраснела от злости — припёрся тут, да ещё и смотрит на неё с пренебрежением, будто на глупую малолетку! А сам, между прочим, максимум года на два старше выглядит!

— Слушай, ты…

— Тихо! — вдруг вскинулся он, и что-то в его голосе заставило Нику послушаться.

В квартире стало тихо. Она услышала, как в прихожей мерно гудит холодильник, как где-то внизу пиликает домофон и хлопает дверь подъезда. Потом донеслись смутные голоса, но разобрать, что именно говорят, Ника не успела: парень вдруг вскочил так, что стул упал и перевернулся.

— Окно открыто?! — требовательно спросил он.

Ника быстро кивнула, чувствуя, что на этот раз лучше смолчать.

— О, бес тебя разбери! — ругнулся он и, схватив здоровой рукой Нику за запястье, потащил прочь из комнаты, не обращая внимания на слабое сопротивление.

— Да подожди же ты! — вырваться Нике удалось только в прихожей. — Не хочешь объяснить, кто ты вообще такой и какого чёрта творишь?!

Он ответил, но она не услышала — в кухне загрохотало, будто что-то тяжёлое свалилось на пол. Ника почувствовала, как сердце на мгновение перестало биться: кроме них двоих в квартире никого не было. До сих пор.

— Чего стоишь?! Дверь открой! — накинулся на неё парень.

Дрожащей рукой она нащупала на столике ключ. Попасть в замочную скважину не получалось, по спине тонкой струйкой побежал пот, позади раздался какой-то странный, неестественный шум, будто к ним приближалось что-то тёмное, злое, невиданное…

В замочной скважине щёлкнуло. Ника вылетела за дверь и понеслась по лестнице, не оборачиваясь. Она не хотела знать, что гналось за ними, и только слышала: тяжёлый топот её странного спутника да жуткие хлопки чего-то, похожего на огромные крылья.

Наконец, она перепрыгнула через последнюю ступеньку и вдавила до упора кнопку от домофона. По подъезду пролилась благословенная трель, и Ника выскочила наружу, на улицу, под яркие лучи солнца. Дверь позади неё с грохотом захлопнулась, и всё стихло.

Медленно, Ника обернулась. Парень сидел прямо на земле, прислонившись спиной к подъездной двери, и тяжело дышал сквозь зубы. Лицо его исказила гримаса боли, и на мгновение Нике даже стало жаль его — но лишь на мгновение. Потом она выпрямилась и ткнула в него пальцем:

— Ты! Отвечай, что это было?

— А ты поверишь? — выдавил он между тяжёлыми вдохами.

— После того, как ты из птицы превратился в человека — поверю.

Та птица была соловьём. Нике стоило сообразить: кто ещё из пернатых мог бы так петь. Однако сейчас её мало волновала собственная недогадливость — были проблемы и посерьёзнее.

— То есть, ты — посланник бога солнца Даждьбога, который должен при помощи какого-то волшебного ключа открыть дверь и впустить в мир лето?

— Да.

— И ты должен был доставить ему этот самый волшебный ключ, когда тот пацан подстрелил тебя из рогатки?

— Да.

— Но он сделал это не потому, что дурак, а потому что его сердце уколола богиня зимы Марена, которая очень не хочет, чтобы лето наступило?

— Да.

— И так как я подобрала тебя, то она решила, что я на вашей стороне, и теперь будет охотиться ещё и за мной, подсылая своих слуг-воронов?

— Да.

— И чтобы спастись, я теперь на самом деле должна тебе помочь: найти тот ключ, притащить Даждьбогу и спасти мир от вечной зимы?

— Ага, — Соловей даже кивнул.

— А ещё это полная правда, каким бы бредом она мне ни казалась.

Они сидели на скамейке в парке неподалёку от её дома. Соловей привёл Нику сюда после того, как дал ей обуться — несмотря на спешный побег, он умудрился захватить стоявшие в прихожей кроссовки. Втайне Ника была ему за это благодарна — в одни носках по городу особенно не побегаешь, — однако вслух она «спасибо» так и не произнесла.

Теперь она мысками этих кроссовок рисовала на земле непонятные узоры. Несмотря на помрачневшее небо, на детской площадке вовсю резвились дошколята, по тропинкам сновали мамы с колясками, и на фоне этой обыденности слова Соловья казались ещё более странными и невероятными. Наверное, Ника бы не поверила — но она помнила то чувство леденящего ужаса, что преследовало её в подъезде. Оно было необъяснимым, неестественным, чрезмерным, и окончательно убедило её: невозможное — очень растяжимое понятие.

Конец ознакомительного фрагмента.