Непреднамеренность

Дарья Рагулина

У главного героя, бизнесмена Александра, есть все атрибуты успешного мужчины. Но это не приносит ему счастья, ведь красавица жена, ради которой он «сделал себя сам», так и остаётся к нему холодна. Распутав клубок болезненных отношений, герой теряет смысл жизни. Цепь случайных событий становится началом нового пути, в котором есть место мужской дружбе, родительской ответственности и… настоящей любви. Значит ли это, что всё, что с нами происходит, — не случайно и обязательно принесёт радость?

Глава 2

Иван с самого детства мечтал работать в полиции, а я мечтал стать богатым. Поразительно, но мы свои мечты исполнили. Исполнить-то исполнили, но в детстве думалось, что исполнение мечты равно обретению счастья. Ошиблись. Причём оба. Ванька работает как проклятый, ни семьи, ни жизни, говорит, что во сне снятся только трупы, кипы бумаг и что денег не хватило, чтобы погасить ипотеку.

— Какого хрена я вообще решил покупать эту квартиру? Я же в неё хожу только коммуналку оплатить, ну иногда поспать!

Звучит невесело, но он хохочет, подливает нам коньяка в одноразовые стаканчики, нарезку колбасы, которую он купил на закуску, мы уже съели, но и в бутылке уже меньше половины, так что теперь можно и не закусывать. Выпиваем, не чокаясь, морщимся; я позволяю себе алкоголь настолько редко, что почувствовал опьянение ещё после первого глотка, поэтому сейчас мне уже и жарко, и тошно, и соображается с трудом, но это же не повод прекратить глотать низкопробный коньяк.

— Вань, пошли работать ко мне начальником системы безопасности?

— У тебя ж был какой-то?

Пару лет назад я уже предлагал ему эту должность, но тогда он ещё был полон амбиций и не так уставал на работе; тогда он сказал, что дождётся пенсии, а потом, если что, пойдёт ко мне в подчинение.

— Он и есть, но его давно пора менять, он уже изучил всю систему от и до и узнал все варианты, которые помогают ему меня обворовывать.

— Прям реально ворует? — недоверчиво спрашивает Ваня.

— Да, реально ворует, — заплетающимся языком говорю я, — по мелочи в основном, иногда покрупнее урывает что-то.

— Например? — Дух полиции сразу просыпается в моём друге.

Устало взмахиваю рукой, даже этот жест вызывает головокружение. Ваня понимающе кивает:

— Ща, я быстро.

Он выходит из машины и куда-то уходит; покорно жду, глаза сами закрываются, но стоит их закрыть, мир вокруг начинает кружиться, поэтому спешу открыть веки. Ваня возвращается быстро, с большим стаканом горячего чая.

— Я сахара попросил побольше, пей, должно помочь.

Пью, обжигаю рот и горло, но пью. Ванька выпивает ещё коньяка. В течение получаса начинаю чувствовать, что и правда становится легче.

— Дрянной у тебя коньяк.

— В сейфе нашёл какой-то, думаю, зачем деньги тратить, если уже всё есть.

Ванька наливает себе ещё, мне уже не предлагает, я вдруг вспоминаю, на чём мы остановились.

— Дак ты пойдёшь ко мне в систему безопасности или как?

— Пойду, Санька, надоело мне всё. Или у тебя там тоже сутками?

— Нет, конечно, следить, чтоб охрана вовремя менялась на смену, чтоб из складов не воровали фурами, чтоб конкуренты не украли базы данных, чтоб дом мой не ограбили.

— О, дом к той же системе подключён?

— Да, дом тоже.

— Как, кстати, дома-то?

Спрашивает будто между прочим, знает, что терпеть не могу говорить про Софи. А я вдруг чувствую, что, обходя эту тему стороной, я всё равно её не улучшаю, ведь оно всё равно уже так, как есть. Хуже некуда у меня дома, но в этом никто не виноват. Ванька тем более.

— Хреново, Ванька, дома. Из кожи вон лезу, а ей как было на меня наплевать, так и осталось. Последний месяц, чтоб не видеть, насколько я ей противен, стараюсь приходить домой, когда она спит уже, и ухожу, пока не проснулась.

— М-да, а эти твои как? Твоя порочная семёрка?

Мне становится смешно, хохочу от души, даже слёзы выступают. Ваня смотрит на меня с лукавой улыбкой.

— Почему моя семёрка стала порочной вдруг?

— А как? По-другому и не назовёшь. Вот давай рассуждать. Есть семь пороков человеческих, так?

— Так, — соглашаюсь я.

— Ну вот из тех, про кого ты рассказывал, Ангелина, или как её там…

— Ага, Ангелина, она страдает завистью. — Мне вдруг становится так любопытна его теория «порочности», что остатки хмеля сами вылетают из головы.

— Причём сколько бы ты мне про неё ни говорил, вот это же богиня зависти просто: то хочет на море как соседка, то кольцо как у подруги, то туфли как у кого-то там.

— Как у Кайли Дженнер.

Я снова начинаю смеяться, но уже спокойно, легко.

— Так, согласен, смешно, но подожди, кто там ещё у тебя есть?

— Вероника была, расстались сегодня.

— Это которая всё фоткалась в тачке твоей?

— Ага.

— Ну, с этой совсем просто — гордыня.

— С Любой-чревоугодницей тоже сегодня закончил отношения.

Ванька удивлённо вскидывает брови, но ничего не уточняет.

— Ещё у тебя были какие-то Кэт и Мэри.

— Леность и скупость, — само срывается с моего языка, но выпивший уже достаточно Иван вдруг решает сменить тему:

— Что за имена басурманские! Где ты откапываешь вообще таких баб, Мэри и Кэт, тьфу! Машка и Катька! Да и Сонька твоя туда же.

Прикусываю губу и пожимаю плечами, почему-то желание смеяться пропало, но Ваня не унимается:

— Нет, ну скажи мне, почему Софи?

— Она просит её так называть.

— Не моё, конечно, дело, но жена у тебя, конечно, омерзительная особа. Вот если в твоих любовницах по одному пороку, то в Соньке все семь сразу, а может, и побольше.

— Их всего семь.

— Да какая разница — сколько их? — Иван повышает голос. — Она ж тебя не любит и унижает, как захочет, а ты…

Наши взгляды встречаются. Иван резко успокаивается, просто начинает доставать бутылку, которая упала ему под ноги. Продолжаю за него:

— А я терплю все унижения, как тупой олень. Зачем терплю — сам не знаю, надежду на её расположение уже давно потерял, да и уже не знаю, надо ли. Просто по привычке исполняю её прихоти, должна же быть какая-то мотивация в жизни.

— Так себе мотивация, но раз тебе подходит — мотивируйся сколько влезет.

— Да вот уже не лезет.

Разговор прерывается, время позднее, пора по домам. Вызываю нам по такси; пока ждём машины, договариваемся, когда он придёт устраиваться на новую работу. Благодаря его согласию работать со мной чувствую некоторое облегчение, хоть видеться будем чаще. Видеться чаще с единственным человеком, которого вообще хочется видеть, — это как обещание от мамы выдавать мороженку каждый день все каникулы напролёт, а может, даже лучше.

Домой захожу, еле волоча ночи. Уже не пьяный, но уставший, как пограничная собака. Одежду раскидываю на ходу, за что-то же я плачу штату сотрудников из пятнадцати человек, надеюсь, их не затруднит собрать мои ботинки и запонки. В спальню вхожу без носков и брюк, но в рубашке, пуговки слишком мелкие и крепко пришиты, не расстегнуть и не оторвать. Софи на своём месте, спокойно спит в шёлковых простынях. Сажусь рядом с ней, трясу за плечо.

— Сонь, Соня, ты давно уснула?

— Не называй меня так, — сонно, но всё-таки раздражённо бормочет она, — я же тысячу раз просила.

— Сонь, да какая разница, — резко говорю ей, видимо, не только резко, но и громко; раскрывает глаза, приподнимается на локте.

— Ты что, напился?

— Напился, но я не сильно.

— Фу, от тебя так пахнет неприятно. Может, в другой комнате ляжешь?

— Ещё чего.

Морщится, переворачивается на другой бок, чтобы не видеть меня.

— Софи, поговори со мной.

— Я устала и хочу спать, — зевает, беззаботно зевает.

— Что же ты делала целый день, что так устала?

Пытаюсь припомнить, бывают ли у неё дела, в доме у неё точно нет дел, всё делает прислуга, никаких хобби у неё тоже не замечалось, спорт ей не интересен.

— Ко мне приезжала подруга, мы с ней занимались расхламлением моего гардероба.

— Весь день?

— Вот что ты ко мне пристал? Какая тебе разница, чем я занималась! Иди спать в другую комнату, от тебя воняет!

Пока разговариваем, всё пытаюсь расстегнуть пуговки, но они никак не поддаются, после этих её слов меня взрывает яростью, и руки сами разрывают ткань рубашки на груди, срываю её, бросаю на пол.

— Я с тобой буду спать.

— Тогда я уйду.

Она пытается вытянуть из-под меня одеяло, чтобы завернуться в него и уйти, я не встаю, она фыркает и начинает вставать из постели. Я со злостью толкаю её обратно.

— Ты никуда не пойдёшь. Будешь спать со мной.

— Почему? — спокойно спрашивает она, но я вижу, как высоко вздымается её грудь и как дрожат руки.

Понимаю, что напугал её, или разозлил, или просто раздражил, или что-то в этом роде, чувствую нечто похожее на стыд, но упрямо продолжаю стоять на своём.

— Потому что я твой муж, ты будешь спать со мной. И ещё, — неуверенно добавляю следом, — я хочу тебя.

Сам слышу, как жалко это звучит, поэтому её злой смех меня даже не удивляет.

— Зато я не хочу тебя, пошёл вон из моей спальни.

Хватаю её за ногу и рывком тащу к себе, на край кровати; она визжит, но реагирует моментально: удар её ладони о мою щёку обжигает; хватаю обе руки, завожу ей за спину, падаю на неё сверху и со злостью пытаюсь задрать её ночнушку; она кричит так, будто я её убиваю, и впивается зубами мне в плечо. Впивается с такой злостью, что я рычу и отталкиваю её от себя.

— Ты что делаешь? — в ужасе кричу я и боковым зрением вижу, что на плече кровь. Тяжело дышит, но молчит. Смотрит в упор, готовая отразить любое моё действие.

— Зачем мы с тобой живём вместе?

Она не отвечает.

Вся эта ситуация кажется мне каким-то кошмарным сном. Откуда в этой женщине столько ненависти ко мне? Ведь я только и делал, что пытался исполнить каждый её каприз, с самого дня знакомства, когда она была ещё совсем юной девочкой двадцати пяти лет, ещё тогда, когда она в своём розовом платьице нечаянно уронила сумочку рядом с моей машиной, я предложил ей не расстраиваться, что от удара у её сумочки отлетела какая-то декоративная деталь, и купил ей новую. А потом каждый день я старался исполнить каждую её мечту, и мы даже играли в игру под названием «Сто одна мечта», и её мечты закончились на третий год замужества.

— Соня, зачем мы с тобой?

Вместо ответа она повторяет ранее сказанные слова:

— Пошёл вон из моей спальни, я не хочу с тобой разговаривать.

Её слова клокочут яростью внутри меня. Мне хочется ударить её, задушить, сделать ей больно, очень больно. Я любил её так сильно, что теперь это непринятое ею чувство разрывает меня изнутри, съедает, уничтожает. Пока не сделал ничего ужасного, ухожу в гардероб и одеваюсь, надеваю что попало, главное, чтоб быстрее. Главное — уйти, пока она не успела сказать ещё что-то, что я не смогу вытерпеть.

Выхожу из дома в ночь, сажусь в свою старую машину, но тут же понимаю, что ехать пьяным опасно, документы остались в машине возле отделения полиции Ваньки. Достаю телефон из кармана, чтобы вызвать такси, но понимаю, что ехать мне некуда. Мама в другом городе, Ванька уже спит, в дом возвращаться не хочу, к любовницам ехать не вижу смысла. Откидываю сиденье и ложусь. Что ж, есть повод купить себе квартиру.