Смысл ищет Марию

Дарья Солодилова, 2020

Этот безумный, безумный мир, в котором мы живём. XXI век, где мыслящий человек может самореализоваться. И вот уже почти все получилось, долгожданный успех в твоих руках, но внезапно приходит некто, чтобы уничтожить все, что ты создал. Где спрятался смысл в этой игре в жизнь? Смысл – где-то между миллионами долларов, нирваной и психиатрической больницей, в темном подвале, где не было входа и точно нет выхода. Там, где сидит Мария и понимает, что очень хочет жить.

Посвящается тем, кто меня любит

Глава 1. Что я здесь делаю?

Привет!

Как я рада, что здесь есть хоть кто-то, кроме меня! Я думала, с ума сойду тут одна. Меня зовут Маша. А тебя как? Молчишь… Э-э-э… м-м-м… почему ты молчишь? Пожалуйста, ответь. Я не опасна, я подозреваю, что мы оказались здесь одним и тем же образом. И, похоже, здесь больше никого нет, кроме нас. Как тебя зовут?

Все равно молчишь. Ты живой? Я начинаю сомневаться даже в этом. Живой???

Не злись, но я… я дотронусь до тебя, чтобы понять, жив ты или нет. Пожалуйста, не сочти это за грубость. Здесь почти ничего не видно, а ты не разговариваешь… Я просто должна быть уверена, жив ты или нет. Черт, как-то неудобно ощупывать тебя. Знаешь, если бы не такие обстоятельства, я не вела бы себя так нагло. Воздержалась бы от ощупываний, это точно.

Ага! Вот твоя рука. Ладонь теплая и мягкая. Слава богу! Ты жив. Ты жив, и ты есть — мне не показалось все это в полутьме. Ты не мираж. Ты однозначно человек из плоти и крови, который сидит на полу в этой темной комнате напротив меня. Почему же ты не разговариваешь? Ты, возможно… немой? Прости за прямоту вопроса, я просто пытаюсь понять. Но если ты немой, то тогда, наверное, говоришь на языке жестов? Но нет… не похоже… ты даже не пытаешься двигаться, вернее, ты совсем не двигаешься. Даже, когда я тебя ощупывала, не дернулся. Что же это такое!

Черт, да пошевелись ты!!!

Никакой реакции. Ты… глухой? Глухонемой? Парализован?

Ты слышишь меня? Пожалуйста, пошевелись. Подай хоть какой-нибудь признак жизни….

Ничего.

Та-ак, мне нужно немного подумать.

Значит, давай так. Я пришла к следующему заключению: ты все-таки жив, потому что теплый. Я не знаю, слышишь ты меня или нет. И с рациональной точки зрения лучше верить в то, что ты меня слышишь. В моем случае лучше не пробовать на прочность свои нервы и не задавать лишних вопросов, не докапываться до правды — буду действовать по обстоятельствам. Буду считать, что ты слышишь меня.

Интересно, как ты здесь оказался… Так же, как и я? А может, как-то по-другому? Знаешь ли ты больше меня, например: что это за место и кто нас сюда посадил? Если бы ты говорил, то поделился бы, наверное… хм, наверное…

А я… ничего не помню. Я очнулась, было темно. Сначала я подумала, что ослепла. Пыталась разглядеть хотя бы свою руку. Бесполезно. И знаешь — это отличалось от темноты ночи или темноты подвала. То, что называется темнотой, — это когда пространство вокруг тебя заполнено, но ты не можешь полноценно рассмотреть очертания предметов, чтобы составить картину того, что тебя окружает. Это — темнота. То, где я очнулась, и то, что я увидела, а вернее, не увидела, не было темнотой. Это была пустота. Тотальная пустота, когда НИЧЕГО нет, включая свет. Но чтобы это понять, мне понадобилось время, вначале я просто думала, что меня ослепили.

Я пыталась вспомнить, как я здесь оказалась, но бесполезно. Последние мои воспоминания, как я ехала на работу в своей сиреневой машине. Никаких зацепок, ничего не предвещало такого поворота событий. Связь отсутствует. Как будто я очнулась в другой реальности.

Была, конечно, версия, что меня кто-то украл, сильно ударил по голове — так, что память пропала, — выжег мои глаза, долго держал в бессознательном состоянии, кормил внутривенно, регулярно опаивал какими-то наркотиками, чтобы я ничего не помнила. А потом поместил в подвал какого-то гигантского заброшенного здания. Возможно, кругом расставлены камеры, которые видят перемещения в темноте. И некий злодей… следит за тем, как я буду медленно умирать без еды и воды.

Этой версии я придерживалась вначале. Но никакой боли я не чувствовала. А ведь должна была быть боль, ну, или хотя бы дискомфорт, если со мной делали такое… Не знаю…

В самом начале я просто лежала на полу и не двигалась. Думала обо всем этом. У меня не хватало мужества начать действовать, мне хотелось составить картину происходящего. Но чем больше я думала о том, что могло произойти со мной, тем меньше ясности оставалось.

Не знаю, сколько я пролежала в оцепенении. Вдруг я начала замечать, что не ощущаю своего тела. Обычно, даже если ты лежишь в спокойном состоянии, ты чувствуешь свои руки, ноги, лицо, каждый свой палец чувствуешь. У тебя есть уверенность, что, если ты захочешь пошевелиться, это получится. Так вот, у меня эта уверенность начала пропадать, я не чувствовала тела, как будто оно растворилось. Меня накрыла навязчивая мысль: а вдруг его… то есть тела… больше нет?

Забавная такая мысль… Я… без тела… Надо признаться, это сводило меня с ума. Ха-ха… сводило с ума… Вроде как я хотела пошевелиться, но забыла как это делается. Ты понимаешь меня? Ты вообще можешь такое представить? Странное ощущение, уж поверь.

Возможно, ты догадался, что, продолжая рассуждать обо всем этом, я пришла к выводу, что очень вероятно, что я умерла. Логичный вывод, не правда ли? Тела вроде как нет, по крайней мере, я разучилась им шевелить, темнота, пустота, никаких ощущений…

Думала я об этом долго. И даже, в общем, приняла эту идею — о том, что я мертва. Ну ладно… ну умерла… все умирают. А что дальше-то? Ничего не происходит. Где загробный свет? Тоннель там… ну, рай или ад, уж не знаю, что я заслужила за свою жизнь. Я была бы рада любому варианту. Черти, ангелы, призраки, монстры, ну, или хоть круги какие-нибудь. Где муки буддистского Бардо? НИ-ЧЕ-ГО. А я при этом продолжаю думать… понимаешь? Думать! Почему я думаю? Почему я могу думать, если я умерла? И все-таки, умерла ли?

И тут мне вспомнился Декарт: «Я мыслю, следовательно, существую». «Спасибо тебе, Декарт», — подумала я. Мне подходит такая отправная точка. Будем считать, что я существую, потому что думаю. А если я существую, значит, где-то тут есть мое тело. Плевать, что я забыла, как им шевелить. Напряги мозги, Маша! Возьми себя в руки, тряпка! Найди свое тело!

Да, не буду описывать как, но я его нашла. Своей правой рукой я ощупывала себя в темноте. Никаких повреждений не обнаружила, тело как тело вроде. Одежда та же, в которой я ехала на работу, на ощупь не рваная, не мятая, чистая даже.

Это был успех. Это был прогресс. Маша, молодец! Следующим шагом было для меня забыть о версии, что я умерла, притвориться, что все в норме. Продуктивнее вернуться к версии с маньяком, который запер меня в подвале.

Я сказала себе: «Маша, а теперь ты уже почти веришь, что злой, очень злой дядька, посадил тебя в подвал. И ты, Маша, будешь действовать, как нормальные люди действовали бы в этой ситуации. Оставь весь этот шизофренический бред о смерти на потом. Давай, действуй, Машенька, как положено».

И я начала кричать: «Помогите, помогите! Здесь есть кто-нибудь? Кто-нибудь слышит меня? Где я? Что вы со мной сделали? За что это мне? Пощадите меня! Выпустите меня! Включите свет. Кто вы? Ответьте мне? Вы хотите меня убить? Зачем это вам? Что вы собираетесь со мной сделать? Кто-нибудь слышит меня? Кто-нибудь! Ну, хоть кто-нибудь???!!!»

Никто не отозвался. Если честно, я и не ждала, что кто-то отзовется. Так… для приличия кричала, в общем-то. А вот то, что пугало меня, так это то, что я слышала только свой голос. Эха не было, ни малейшего отзвука. Звук распадался. Сложно объяснить, что я имею в виду. То есть звук был, я его издавала, он резонировал в моем горле, вырывался наружу, а потом резко обрывался. Как будто пространство проглатывало его. Да… пространство… ха-ха.

Потом я устала кричать и просто лежала в абсолютной тишине. И чего-то болезненно не хватало. Не могло быть абсолютной тишины. Ошибка. Я долго вспоминала, чего именно не хватало. И вспомнила. А потом — тук! Тук… ту-у-ук… тук… и… вдох… выдох… тук… вдох… выдох… тук. Эйфория… Вот они, мои любимые звуки. Все на месте.

Но потом это стало угнетать. Лежишь, слушаешь свое сердце, а оно: тук-тук-тук, а потом раз — и тууук, вместо тук. И в такой момент думаешь, что это явный признак — оно, мое сердце, должно остановиться. Когда прислушиваешься так неопределенно долго, начинает закрадываться мысль, что ты можешь влиять на свое сердцебиение, например, остановить его. Зацикливаешься на этом, и в этот момент слышишь туу-ук вместо тук. И да, думаешь: вот сейчас точно нечаянно остановлю.

Думаю, я лежала в этом бреду очень долго, на боку, подтянув ноги к груди, опустив голову к коленям, как эмбрион. Возможно, так они, эмбрионы, себя и ощущают: без света, без движения, без звука. Комок в тепле, и резиновое, бесконечное время. Как будто застрял в одном мгновении, и оно, это мгновение, никак не проходит. Ничего не происходит, а когда ничего не происходит, время не идет, оно стоит. Мы измеряем время движением. Нет движения, нет времени. Да… время… ха-ха…

Как бы плохо мне ни было, это ничего не меняло. Хотелось заплакать, но не получалось, я забыла, как это делается. Кажется, вот он — момент, когда страх должен наполнить меня и терзать, рвать душу. Я должна быть в отчаянии, меня должна колотить дрожь, судороги, мой мозг должен быть в тумане, и эмоции должны бушевать. И я бы даже хотела впасть в такое состояние, укрыться в нем, наполниться им, чтобы только не думать. Но взамен этого была полная ясность, прозрачная, объективная, несокрушимая ясность. Маша, конец. То есть само твое существование закончится сейчас, и при этом никаких эмоций, сопровождающих это. Как будто уже не имеешь права на эмоции, хотя вроде жив. И становится так нерационально жалеть себя, чувствовать.

А что я такое вообще? Неплохо бы определиться с этим прежде, чем жалеть себя. Но этот вопрос точно отложим на потом…

Смотришь на себя, как на законченную уже историю, которая еще в какой-то странной форме продолжается. Стоит ли принимать свое существование серьезно и на что-то надеяться, позволять себе чувствовать? Ты ведь уже прошлое, отпавший лист. Где-то там есть мир красивый, вернее, надеюсь, что он есть… Дерево жизни. Ветвистый дуб, и одна из веток — моя семья, на которой я как листочек росла, а потом отвалилась, и ветер меня унес куда-то далеко в неизвестном направлении. Желтый лист. И ничто уже меня обратно к ветке не присоединит. Моя семья будет горевать, искать меня, но с течением времени боль утихнет, они забудут. Они ничего не смогут сделать, им просто надо продолжать жить. Уже без меня. А мне надо понять, что весь этот красивый мир и это Дерево жизни прекрасно будут существовать и без меня. Меня скоро не станет, или не стало. А Дерево жизни останется. Будет расти и ветвиться. Красиво…

И мне захотелось, чтобы мой муж обнял меня. Чтобы прижал к своей родной груди. Провел рукой по волосам, прикоснулся губами, сделав еле слышный чмок, как он обычно это делает. Тихонько покачивал бы меня и шептал на ухо: «Маша, Машенька, хорошая моя девочка. Умная, сильная моя, Машенька. Я тобой так горжусь. Мой маленький комочек, давай я тебя убаюкаю». Покачиваться с ним в такт, прислонившись к его груди, чувствовать щекой его тепло и родной запах его кожи. Хоть бы еще разок… А еще захотелось услышать, как смеется мой сын. Чистый детский смех… Как я люблю его. Не важно, в каком я состоянии, — когда слышу, как смеется мой сын, мне хочется улыбаться. Становится светло. Вот бы он сейчас засмеялся, вот бы наполнил все здесь своим смехом. А еще сказал бы: «МАМА». Мама, мама, мама… а-а-а-х…

С этими мыслями что-то во мне перевернулось. Я встала на колени и поползла.

Никаких препятствий на пути не было, только пол и стены. Я щупала стены, они были гладкие, как только что построенные, не мокрые и не холодные. Дверей тоже нет, просто проемы в стенах. Ни одного окна, ни одного источника света, ни одного предмета на пути, даже камешка. Пустота. Можно здесь ползать бесконечно, комнаты не кончаются, и разницы между одной и другой нет. Это, наверное, гигантский лабиринт-подвал.

Я долго ползала и щупала, а потом села в углу. Я осознала, что больше всего в этих обстоятельствах мне бы хотелось хоть что-нибудь увидеть. Это, по крайней мере, означало бы, что я не ослепла.

Вот как кошки видят в темноте? Их зрачок расширяется до гигантских размеров, и когда человек ничего не видит, они видят. Интересно, а в такой темноте, как здесь, кошки что-нибудь рассмотрели бы?

А ведь еще есть факт привыкания к темноте. Когда долго в ней находишься, упражняешь свои глаза, пытаешься их сфокусировать и со временем начинаешь различать какие-то формы. Вот так вот я и пришла к выводу: стоит попытаться, вдруг получится. И я начала делать следующее упражнение: подносила руку к лицу, пыталась сфокусировать глаза, потом убирала руку и снова фокусировала глаза, пытаясь заметить разницу. Я так делала раз за разом, и мне в конце концов начало казаться, что какую-то разницу я все-таки вижу. Такое ощущение, что, когда рука перед моим лицом, от нее исходит слегка голубой отсвет, ну, чуть светлее, чем темнота вокруг.

Удостоверившись в этом, я начала переносить это упражнение в пространство. Подползла к ближайшему проходу, села напротив и попыталась различить разницу между стеной и проемом. Вначале, конечно, никакой разницы я не видела. Но опять же, раз за разом фокусируя глаза то на проходе, то на стене, я обнаружила, что проход выглядит чернее, а стена — серее.

Мне даже немного не верилось в такой успех, однако я решила воспользоваться своим новым умением различать проходы и стены, встала на ноги и пошла потихоньку. И действительно, это сработало. Проходы я видела, и я идти могла. А главное — я не слепая! Вернее, больше не слепая…

Шла я, шла по этому лабиринту — то влево, то вправо, а может быть, по кругу, кто знает, — но ничего не находила. Абсолютно ровный бетонный пол и стены. Но кое-что начало меняться. Стало светлее, чуть светлее, хотя никакого источника света я так и не обнаружила. Откуда это появилось, для меня загадка. Может быть, привыкание глаз?

И вот в одной из комнат был ты. Я тебя сразу заметила. И глазам не поверила. Думаю: «Неужели! Наконец! Хоть что-то». А вот то, что ты человек, я поняла, только когда приблизилась вплотную. И радости моей не было предела. Спасибо тебе, что ты есть. Могу сказать с уверенностью, что я в куда лучшем положении, чем до того, как встретила тебя.

Жаль, что я не могу разглядеть тебя. Интересно, какого ты пола… Только сейчас поняла, что не знаю, какого ты пола. А ведь с самого начала обращалась к тебе как к мужчине. Возможно, мне просто очень хочется, чтобы ты был… мужчиной. Всегда лучше ладила с мужским полом. Женщины — очень сложные создания для меня, хотя я и одна из них. Намного проще общаться с тем, у кого в мышлении преобладает рационализм и инстинкты, то есть с мужчиной.

Всегда восхищалась рациональными людьми. Для них весь мир — это уравнение, к которому необходимо подобрать нужный Икс для решения. Бывают, конечно, задачи сложнее, бывают легче, но суть от этого не меняется. Надо внимательно наблюдать, вычислить, из чего состоит уравнение, и подобрать Икс, хоть бы даже и методом перебора, если по-другому нельзя. Если ты рационален, то твой мир делится на эффективное и неэффективное, черное и белое, на единицу и ноль. В таком мире намного уютнее и безопаснее жить, чем в неизвестной, непознаваемой, бесконечной Вселенной, природы которой никто не знает и не узнает. Да… рацио — это не очень сложно понять. Надо взять алгебру и спроецировать на жизнь, вместить всю жизнь в алгебру. И вот оно — чистое рацио. Придерживаться этого всегда и везде — рецепт успеха.

Ну, а инстинкты, другая составляющая мужчин — это надо изучать опытным путем.

Сначала на примере животных. Посмотрев серию передач про дикую природу, надо вычленить основные инстинкты самцов, такие как: еда, защита территории, размножение, доминирование. После этого можно начинать полевые наблюдения и эксперименты с мужчинами. Только при этом нельзя забывать, что смотришь на них, исключительно исходя из обозначенных ранее инстинктов. Наблюдения и эксперименты желательно проводить в разнородной среде, меняя обстановку и контекст, с широкой выборкой участников — так они дают более достоверные результаты. А в эксперименте что главное? Правильно, его достоверность!

Я, например, брала блокнот на работе и во время собраний расчерчивала листок на колонки, и каждой присваивала имя мужчины, находящегося в комнате. (Да, вот такой вот я работник, что уж поделать.) У меня были свои условные изображения основных инстинктов, а также схемы взаимодействия мужчин в борьбе за лидерство. По ходу собрания я рисовала этакие фантастические паутины мужской борьбы за звание альфа-самца. Вот тут Саша пометил территорию и рычит на Сергея, защищая ее. Сергей же хочет варварски нарушить границу, навязывая свой дурацкий новый проект. Так… Саше приходится прогибаться из политических соображений, но звание альфа-самца все равно должно быть за ним. Он поддерживает этот образ, громко причмокивая и тяжело дыша, и после каждого предложения Сережи делает многозначительные паузы, контролируя коллег, которые должны терпеливо ждать следующего его слова. Другие самцы, которые посмели вставить слово в нависшей паузе, жестко наказываются. Саша громко вздыхает и косо смотрит на них, они замолкают, признавая за ним лидерство. Ну, а тут вдруг Саша, ах, Саша… снова инстинкт размножения, ну зачем же так явно флиртовать на собрании? Подумай, я этим воспользуюсь, и если ты примешь мое предложение, я разнесу твое дело в пух и прах. Но нет, сейчас Саша смотрит на мои ноги, и только. Что ж, это твоя ошибка, сам напросился, дорогой.

Опытным путем я выяснила, как проявляются инстинкты у мужчин и как они при этом соседствуют с рациональностью. И, положа руку на сердце, надо признаться, что далеко не все мужчины обладают рациональностью, не все обладают четко выраженными инстинктами. Но все же, слава богу, большинство мужчин «нормальны», и их поведение вполне объяснимо, предсказуемо, а значит, контролируемо.

Особо приятно то, что, чем успешнее мужчина, тем более предсказуемо его поведение. Рацио и инстинкты в таких особо ценных для общества особях вытесняют все остальное в их характере как ненужный хлам. Также надо отметить, что, когда наступает критическая ситуация, самые-самые успешные самцы полагаются на рацио, а мужчины чуть послабее полагаются на инстинкты. Все остальные, не подходящие под описанные выше категории, просто дезертируют, пуская ситуацию на самотек. Стыд и печаль.

Итого, если приложить усилия к изучению природы рациональности и инстинктов, дальше можно прекрасно находить общий язык с мужчинами, предугадывать их дальнейшие действия, а главное, ты будешь знать, что им нужно. И тогда жизнь наполняется до краев приятным, комфортным и надежным взаимодействием с мужским полом.

Это я к чему? Ах, да… вывод… Возвращаясь к твоему полу, он мне не известен. Но я предпочту думать, что ты мужчина, — надеюсь, ты не против. Убеждаться опытным путем, ощупывая тебя, не буду, не волнуйся. Мне вполне достаточно просто думать, что ты мужчина. А так это или нет… по большому счету разницы не имеет, ты же у нас все равно немой и не шевелишься.

Черт подери, как же хочется выпить. Наверняка тебе тоже. Я люблю выпить. Сейчас мне хочется кальвадоса. Дома у меня есть отличная бутылка кальвадоса многолетней выдержки. Периодически по ночам, когда мой муж засыпает, я пробираюсь на кухню, открываю бар и достаю бутылку. Люблю ее обтекаемую форму — нет ни одной линии под углом. Бутылка открывается с легким, приглушенным хлопком. Слегка мокрая снизу ароматная пробка. У меня есть специальный бокал для кальвадоса с тяжелым стеклянным дном. На нем нарисованы белые яблони с красными крохотными яблочками, которые выращивают для кальвадоса. Я наливаю свою порцию — чуть больше стандартной, но недотягивает до двойной, — и начинаю вращать бокал в руке, создавая воронку из жидкости. Кальвадос медленно стекает по стенкам густыми золотистыми ручейками. Обожаю этот цвет — цвет солнца в стакане. Прежде чем сделать первый глоток, я обязательно вдыхаю аромат. Сначала в ноздри бьют терпкие пары спирта, но потом раскрывается нежный аромат яблок, собранных бережливыми руками французских фермеров; эти же руки приготовили из красных и желтых маленьких яблочек чудесный напиток. Ну а потом самое приятное — первый глоток. Обязательно медленно, чувствуя, как горячащая жидкость растекается по горлу, обволакивая его, и проникает внутрь. Терпкость, сладость, аромат и крепость. Второй глоток тоже хорош, но в нем я уже не чувствую сладости первого глотка. И с каждым последующим рецепторы начинают притупляться, а кальвадос из яблоневого сада под французским солнцем превращается уже просто в отличный крепкий напиток.

Обычно за этим занятием — медленным распитием кальвадоса — я думаю. Перебираю самые приятные моменты дня. Смакую их, как и кальвадос. И если в этом дне было недостаточно трогательных моментов, то я вспоминаю те, которые были раньше. Погружаюсь в них, снова переживаю. Пытаюсь вспомнить все в мельчайших деталях, не только само событие, но мои ощущения при этом… эмоции, оживить их снова и наполниться ими. Это так приятно, наедине с собой снова проживать лучшие моменты жизни. Не рутину, не обезличенные факты, а именно моменты, наполненные вкусом жизни, плотью и кровью ощущений, пропитанные счастьем. Моменты, в которых нет и признака внутренней пустоты, когда все имеет смысл и сливается в едином совершенном мгновенье. Знаешь, когда все дополняет друг друга, как произведение искусства, из которого нельзя выбросить ни одной детали, потому что все вместе эти маленькие на первый взгляд детали создают единый ансамбль. Эти моменты счастья… они — мое убежище от серых будней, от бессмысленности большинства наших действий, от неотвратимости старости и смерти, от боли, которой в жизни больше, чем радости.

Обычно после такого время препровождения мне снятся приятные сны, и я просыпаюсь в хорошем настроении. А-ах, кальвадос, как мне тебя не хватает.