Вы дозвонились до Сэма

Дастин Тао, 2021

Семнадцатилетняя Джули Кларк давно распланировала свое будущее: она хочет выбраться из маленького городка и переехать в мегаполис, поступить в университет, провести лето в Японии – и все это вместе со своим парнем Сэмом. Но всё меняется, когда он внезапно умирает. Джули не находит в себе сил прийти на похороны, выбрасывает вещи Сэма и пытается его забыть. Но однажды она натыкается на его пожелание в школьном ежегоднике, и воспоминания затапливают ее с головой. Набирая его номер, она ожидает услышать автоответчик. Но вместо этого раздается голос самого Сэма. С каждым звонком Джули влюбляется в Сэма снова, и с каждым звонком ей все сложнее его отпустить…

Глава первая

Сейчас

7 марта, 23:09

Можешь не забирать меня.

Сама домой доберусь.

И я так и сделала.

Посреди ночи пять миль от автобусной станции тащила за собой огромный чемодан со сломанным колёсиком.

Сэм пытался до меня достучаться. Двенадцать сообщений, семь пропущенных и одно голосовое. Но я проигнорировала их все и упрямо продолжила путь. Оглядываясь на всё это сейчас, я не думаю, что стоило на него так злиться. И лучше бы я ответила на звонок. Может, тогда всё было бы иначе.

Сквозь занавески в комнату льётся утренний свет. Я лежу на кровати, свернувшись клубком, и в который раз уже слушаю голосовое сообщение от Сэма.

— Джули… ты там? — На фоне кто-то смеётся и трещит костёр. — Прости! Я совсем забыл. Но я уже выезжаю, хорошо? Дождись меня! Через час буду. И да, да, я дурак. Не злись, пожалуйста. И перезвони, идёт?

Если бы он послушался меня и остался с друзьями. Если бы не забыл забрать меня в первую очередь. Если бы дал мне повариться в обиде, а не ринулся всё исправлять, как всегда, никто бы не винил меня в случившемся. Включая меня саму.

Слушаю сообщение ещё, ещё и ещё раз — а потом удаляю. Выбираюсь из постели, открываю ящики, собираю вещи Сэма и всё, что о нём напоминает: фотографии, открытки на дни рождения, билеты в кино, оригами, дурацкие подарки, вроде той плюшевой ящерицы, которую он выиграл для меня на городской ярмарке прошлой осенью, все музыкальные диски, записанные за прошедшие годы (кто вообще так делает в наше время?). Наконец, засовываю всё это в коробку.

С каждым днём смотреть на эти маленькие воспоминания всё труднее. Говорят, время лечит, но я даже фотографию его не могу в руках удержать без дрожи. Я думаю о Сэме постоянно. Как думала всегда.

Я не могу оставить у себя твои вещи, Сэм. Потому что тогда мне кажется, что и ты сам всё ещё здесь. Что ты вернёшься. Что я снова тебя увижу.

Коробка уложена, и я обвожу комнату взглядом… Не думала, что у меня осталось так много Сэмовых вещей. Без них здесь почти пусто, словно в воздухе разверзлась бездна. Словно чего-то не хватает.

Я делаю пару глубоких вдохов, поднимаю коробку и выхожу в коридор. Мне впервые за неделю удалось выбраться из постели до полудня.

Но не успеваю я добраться до двери, как тут же останавливаюсь. Кое о чём я таки забыла.

Опускаю коробку и разворачиваюсь. В шкафу всё ещё висит джинсовая куртка Сэма — с шерстяным воротником и цветастыми нашивками (логотипами музыкальных групп и флагами тех стран, где он успел побывать) на рукавах. Сэм их сам нашивал.

Куртка эта у меня уже давно, я даже забыла, что на самом деле она вовсе не моя.

Стягиваю её с вешалки. На ощупь джинса холодная, даже какая-то сырая, словно впитала весь дождь с того раза, когда я надевала её в последний раз.

Мы с Сэмом бежим наперегонки по лужам после концерта Screaming Trees. Дождь стеной, над нами сверкают молнии. Я растягиваю куртку над головой, Сэм прижимает к груди подписанную гитару, стараясь спрятать её от дождя. Мы три часа ждали у клуба, пока на улицу не вышел солист группы, Марк Ланеган, и не тормознул такси.

— Я так рад, что мы дождались! — кричит Сэм. — Но промокли, жуть!

— Не позволяй какому-то дождичку испортить тебе настроение!

— Это ты называешь «дождичком»?

Из всех вещей, которые я собираюсь выкинуть, куртка напоминает о Сэме больше всего. Он каждый день её носил. И, может, мне кажется, но она всё ещё пахнет им. Я так и не отдала её обратно, как обещала.

Прижимаю куртку к груди, думаю, не оставить ли её себе… ведь необязательно выкидывать вообще всё, так? Можно затолкать её подальше в шкаф, спрятать за пальто, например.

Куртка-то совсем не изношенная… а разбрасываться вещами не стоит. И неважно даже, кому они там раньше принадлежали.

Но потом я ловлю своё отражение в зеркале и прихожу в себя.

Волосы у меня спутанные, кожа бледнее обычного, футболка вчерашняя… и я держусь за эту куртку так, словно она — всё ещё часть Сэма. Вздрагиваю в замешательстве и отвожу взгляд. Нельзя оставлять её себе. Я должна избавиться от всех его вещей, иначе так и не смогу жить своей жизнью.

Захлопываю дверцу шкафа и спешу прочь из комнаты, пока не передумала.

На кухне меня встречает мама: она склонилась над раковиной и смотрит в окно. Сегодня воскресенье, и она работает из дома.

Под ногами предательски скрипит последняя ступенька.

— Джули… это ты? — Мама не поворачивает головы.

— Ага, не волнуйся.

Я надеялась проскочить мимо неё незамеченной. Вместе с коробкой. Не хотелось изливать перед ней свои чувства.

— Что там такое?

— Да Дэйв, — шепчет она, заглядывая меж жалюзи. — Устанавливает камеры наблюдения на дом.

— Да?

— Как я и думала.

Дэйв переехал в соседний дом полгода назад, и мама почему-то решила, что его послали за нами следить. Она превратилась в параноика с тех пор, как несколько лет назад получила правительственное письмо, содержанием которого со мной делиться отказалась.

— Лучше тебе не знать, — сообщила она мне тогда.

Полагаю, это касается её небольшой лекции на старой работе, которая стала причиной протестов. Студенты, у которых она преподавала, разбили все часы на территории университета. Против чего они выступали? Против концепта времени. Мама утверждала, что её просто не поняли, но университетский совет назвал её стиль преподавания слишком уж радикальным и заставил написать заявление об увольнении. Она убеждена, что университет и натравил на неё правительство.

— То же случилось с Хемингуэем, — объяснила она. — Но ему не поверили. Увлекательная история, погугли, почитай.

— Говорят, кто-то вскрыл соседский гараж на прошлой неделе. — Я пытаюсь её успокоить. — Вот ему и понадобились камеры.

— Как вовремя, — отвечает мама. — Мы здесь уже сколько… три года живём? И никто ни у кого даже садового гнома не украл.

Держать коробку тяжело, и я перехватываю её поудобнее.

— Мам… мы ведь не держим садовых гномов, — говорю я.

К счастью.

А потом продолжаю:

— Да и винтажные автомобили не коллекционируем.

— Ты на чьей вообще стороне?

— На нашей, — уверяю её я. — Так что поделись планами: как мы собираемся избавиться от соседа?

Мама убирает руку от жалюзи и вздыхает.

— Понимаю, да… я опять слишком параною.

Она делает глубокий вдох — как учил её инструктор по йоге — и переводит на меня взгляд.

— Я рада, что ты вылезла из комнаты. — Она стреляет глазами в сторону часов над холодильником. — Я уже собиралась уходить, но могу и приготовить тебе что-нибудь, если хочешь. Яичницу, может?

Мама подходит к плите. Электрический чайник закипает. Рядом с раковиной лежат пачка кофе и чайная ложка.

— Нет… спасибо.

— Точно? — Мама почти дотянулась до ручки чистой сковородки. — Могу и что-нибудь другое сделать. Дай-ка подумать…

Кажется, она в самом деле торопится: на стойке пачка непроверенных студенческих работ. В городском университете как раз недавно прошли экзамены. Мама работает ассистентом профессора на кафедре философии: после того случая с часами только там ей не отказали в собеседовании. К счастью, один из её старых коллег замолвил за неё словечко — рискуя головой. И теперь, если что-нибудь случится, они оба потеряют работу.

— Вообще-то, я тоже ухожу. — Перевожу взгляд на часы, делая вид, что очень спешу. Чем дольше я здесь пробуду, тем больше вопросов на меня посыплется.

— Из дома? — Мама выключает чайник и вытирает руки кухонным полотенцем.

— Прогуляюсь немного.

— Оу… Хорошо. То есть это здорово.

Всю последнюю неделю маме приходилось оставлять еду у двери моей комнаты. И она постоянно проверяла, как я там. Неудивительно, что в её голосе сквозит беспокойство.

— У меня встреча. С другом.

— Потрясающе. — Мама кивает. — Свежий воздух тебе на пользу пойдёт. Может, ещё и хорошего кофе выпьешь.

И с друзьями увидеться — тоже отличная идея. Кстати, ты не говорила с мистером Ли? Из книжного?

— Ещё нет…

В последнее время я толком ни с кем не разговаривала.

— Зайди, проверь, как он, если сможешь. Пусть знает, что ты в порядке. А то он уже несколько раз звонил.

— Я знаю…

— И учителя тоже.

Я стягиваю с крючка сумку.

— Не волнуйся, мам. Поговорю с ними завтра.

— То есть ты и в школу собираешься?

— Я должна, — отвечаю. — Если пропущу ещё неделю, то мне не выдадут аттестат.

И домашки у меня накопилось немало… нужно сосредоточиться на работе. Собраться. Что ещё мне остаётся? Мир не стоит на месте, и неважно, что с тобой происходит.

— Джули, не волнуйся ты об этом. Они понимают, что тебе нужно время. Вообще, — она выставляет вверх палец, — дай-ка я кое-кому звякну.

Она разворачивается и начинает искать телефон.

— Да где же эта штуковина…

Её мобильник лежит на кухонной стойке. Она протягивает к нему руку, и я тут же встаю у неё на пути.

— Мам, слушай, я в порядке.

— Но, Джули…

— Прошу тебя.

— Ты уверена?

— Клянусь, правда. Не надо никому звонить.

Не хочу, чтобы она обо мне беспокоилась. Я и сама смогу со всем этим справиться.

— Ну ладно, — вздыхает мама. — Как скажешь.

Она берёт моё лицо в свои ладони, проводит большими пальцами по щекам и пытается улыбнуться. Седина в её волосах блестит в свете солнца. Иногда я забываю, что когда-то она была блондинкой.

Мы молча смотрим друг на друга, а потом мама опускает взгляд.

— Так что в коробке?

Я надеялась, что она не спросит.

— Да ничего. Просто прибираюсь в комнате.

Она поднимает куртку и заглядывает внутрь. И тут же всё понимает.

— Ох, Джули… ты уверена?

— Да ничего в этом такого…

— Необязательно избавляться от всего. — Она копается в вещах. — То есть можно ведь просто убрать что-нибудь подальше и…

— Нет, — твёрдо отвечаю я. — Мне ничего отсюда не понадобится.

Мама прикрывает коробку джинсовой курткой, словно крышкой, и делает шаг назад.

— Хорошо. Не буду тебя отговаривать.

— Мне пора. Увидимся!

Выхожу из дома через гараж. Оставляю коробку с вещами Сэма у бордюра, недалеко от почтового ящика и мусорного контейнера: она звучно ударяется о землю, словно в ней полно костей и мелочи. Качающийся рукав куртки похож на руку привидения. Я поправляю футболку и направляюсь в сторону города — впервые за много дней меня греет солнце.

Через полквартала меня останавливает внезапная мысль: если я обернусь, то увижу у почтового ящика Сэма с курткой в руках, растерянно смотрящего на коробку с вещами? Какое у него будет лицо? Что он скажет?

Ветер гоняет по асфальту листья, и я перехожу дорогу и продолжаю идти вперёд, так и не оглянувшись.

В городе прохладно: Элленсбург расположился в тени Каскадов, и иногда с гор приходит холодный ветер. Большинство строений здесь из красного кирпича, своеобразная историческая ценность. А ещё — много простора.

В Элленсбурге никогда и ничего не происходит. Мы с родителями переехали сюда из Сиэтла три года назад, когда маме предложили работу в Центральном университете Вашингтона, но отец вскоре вернулся обратно на свою старую работу. И, кажется, ни о чём не сожалел. Как я могу его в этом винить? Она так и не нашёл себе места в этом сонном городе. Иногда я чувствую то же самое.

Мама иногда называет Элленсбург старым городком, который всё ещё ищет себя — даже в век, когда все стремятся перебраться в места побольше и помноголюднее. Мне не терпится уехать отсюда, но готова признать: есть в Элленсбурге своё очарование.

Скрещиваю руки на груди: центр города встречает меня признаками весны — цветочными корзинами на фонарях и рядами белых палаток для еженедельной ярмарки. Перехожу улицу, чтобы избежать толпы — не хватало ещё встретить кого-нибудь знакомого. Весной и летом в центре Элленсбурга особенно хорошо, но сейчас эти улицы лишь напоминают мне о нём.

Сэм дожидается меня с работы, мы перехватываем по фалафелю и идём в кино — на воскресный дешёвый сеанс, — а после бесцельно бродим по городу.

Мне и сейчас кажется: если обернусь, то Сэм будет ждать на углу. Сердце колотится как бешеное… но там никого нет, кроме женщины, которая потеряла свой телефон. Когда я прохожу мимо, она даже не поднимает взгляда.

С Микой Обаяши мы договорились встретиться в кофейне на другом конце города. В центре тоже полно кафешек, но я написала Мике, что не хочу натолкнуться на знакомых, и получила в ответ: «Я тоже».

Занимаю столик у окна: за соседним расположилась престарелая пара, уткнувшаяся в одно меню. Заказываю чёрный кофе без сахара. Вообще-то обычно я пью кофе со сливками, но недавно прочла где-то, что чёрный кофе тренирует вкус. Как вино.

Не успеваю я сделать и пары глотков, как над дверью звенит колокольчик и в кафе заходит Мика. На ней чёрный кардиган поверх тёмного платья, в котором я её раньше никогда не видела. Выглядит она лучше, чем я ожидала в силу обстоятельств. Мика находит меня взглядом, опускается на красный диванчик напротив, кладёт телефон и скидывает сумку под стол. Появляется официантка и наливает ещё одну чашечку кофе.

— И побольше сахара и молока, если можно, — просит Мика. — Пожалуйста.

— Конечно. — Официантка кивает и собирается уходить, но Мика её останавливает.

— Извините, а соевого молока не найдётся?

— Соевого? Нет.

— Оу. — Мика хмурится. — Тогда обычного, пожалуйста.

Официантка отворачивается, и Мика переводит взгляд на меня.

— Ты не ответила на мои сообщения. Я даже не знала, придёшь ли ты сюда.

— Прости. Я вообще в последнее время мало кому отвечаю.

Другой отговорки у меня нет. Да и телефон у меня обычно стоит на беззвучном. К тому же на этой неделе меня почти не было в Сети.

— Да я понимаю. — Мика хмурится ещё сильнее. — Просто подумала, что ты решила не приходить и меня не предупредила. Ты же знаешь, не люблю, когда так получается.

— Поэтому я и пришла пораньше.

Мы обмениваемся улыбками, и я делаю глоток. Мика накрывает мою свободную руку своей.

— Я скучала, — шепчет она, сжимая мои пальцы.

— И я по тебе тоже.

Сколько бы я ни убеждала себя, что мне нравится одиночество, я рада увидеть знакомое лицо. Рада встретиться с Микой.

Возвращается официантка с небольшим кувшином молока и несколькими пакетиками сахара. Мика высыпает три из них в свою чашку, а потом дотягивается до кувшинчика.

— Молока? — предлагает она мне.

Качаю головой.

— Потому что это не соевое?

— Нет… я просто решила пить чёрный кофе.

— Ого. Впечатляет. — Мика кивает. — Очень по-сиэтловски.

Не успевает она договорить, как загорается экран её мобильника и он начинает вибрировать. Мика чиркает по нему взглядом, а потом смотрит на меня.

— Уберу-ка я его. — Она прячет телефон в сумку и утыкается в меню. — Хочешь что-нибудь заказать?

— Я, вообще-то, не голодна.

— Оу, ладно.

Мика убирает меню в сторону и складывает пальцы в замочек, пока я делаю ещё один глоток. Музыкальный автомат на другом конце комнаты мигает оранжевым и синим, но не играет. Между нами повисает тишина, а потом Мика наконец задаёт вопрос:

— Так… хочешь об этом поговорить?

— Да не особо.

— Уверена? Я думала, ты поэтому встречу назначила.

— Мне просто нужно было выбраться из дома.

Мика кивает.

— Хорошо. Как ты вообще?

— Да вроде ничего.

Мика молча глядит на меня, словно ждёт продолжения.

— А ты как? — спрашиваю я у неё. — Вообще.

Взгляд Мики скользит по столу, пока она обдумывает ответ.

— Не знаю. На службах тяжело, но тут нет храма как такового, так что… обходимся чем можем. Я о стольких традициях и обычаях даже и не знала. Понимаешь?

— И представить не могу… — отвечаю я.

У Мики и Сэма была настоящая связь с их культурой, не то что у меня. Оба моих родителя родом откуда-то из Северной Европы, но обычно я об этом даже не вспоминаю.

Мы снова затихаем. Мика долго помешивает свой кофе, а потом замирает, будто о чём-то вспомнила.

— Мы устроили по нему бдение. — Она не поднимает глаз. — Через день после… Я всю ночь с ним провела. Смогла снова его увидеть…

Что-то внутри меня холодеет и обрывается.

Увидеть Сэма ещё раз после того, как он… Я снова отпиваю кофе из чашки и стараюсь унять своё воображение. У меня плохо получается. Лучше бы Мика об этом не упоминала.

— Знаю, не каждый готов увидеть его таким, — продолжает она, всё ещё не поднимая взгляда. — Я тоже думала, что не смогу. Но это ведь был мой последний шанс. Поэтому я и вызвалась.

Я молчу. И просто пью свой кофе.

— А вот на похоронах народа было много. Нам не хватило стульев. Пришли люди из школы, которых я вообще впервые в жизни видела. И так много цветов…

— Это хорошо.

— Кое-кто справлялся и о тебе, — замечает Мика. — Я всем говорила, что ты себя плохо чувствуешь. Что навестишь его потом. Одна.

— Не стоило придумывать за меня отговорки, — говорю я.

— Знаю. Но они просто не затыкались…

— Кто?

— Неважно. — Мика качает головой.

Допиваю давно остывший и от того ещё более горький кофе.

Мика наконец поднимает на меня взгляд.

— Так ты ходила к нему?

Выдерживаю паузу.

— Пока… нет.

— А хочешь? — Мика снова берёт меня за руку. — Можем сходить прямо сейчас. Вместе.

Высвобождаю руку из её цепких пальцев.

— Я… прямо сейчас не могу….

— Почему?

— Мне нужно кое-что сделать, — пространно отвечаю я.

— Типа чего?

Не знаю, что ей сказать. И почему я вообще обязана объясняться?

Мика склоняется над столом и понижает голос.

— Джули. Знаю, всё это просто ужасно. Для тебя, для меня… для всех. Но ты не можешь избегать его. Сходи, прояви уважение. Пора.

Она замолкает, а потом шепчет ещё тише:

— Прошу тебя, это ведь Сэм…

Имя его спокойно произнести у неё не получается: я практически слышу, как из её груди рвутся рыдания, но она их сдерживает. Видеть её в таком состоянии… сложно. Внутри расцветает боль, отбирает у меня способность говорить. Поверить не могу, что она давит на жалость.

Мысли путаются. Нужно держаться.

Стискиваю пустую чашку.

— Я ведь сказала, не хочу об этом говорить, — повторяю я.

— Господи боже, Джули, — с нажимом произносит Мика. — Сэм хотел бы, чтобы ты пришла. Ты всю неделю его избегала. Тебя не было рядом даже тогда, когда его хоронили.

— Знаю. Наверняка об этом люди тоже сплетничали.

— Да кому какое дело до сплетен? — восклицает Мика, чуть приподнимаясь с места. — Важно, что сказал бы Сэм.

— Сэм мёртв.

Мы обе замолкаем.

Мика всматривается в меня, наверное, пытаясь найти следы вины или раскаяния. Будто ждёт, что я возьму свои слова обратно, извинюсь… Но я повторяю.

— Он мёртв, Мика. И даже если схожу на его могилу, это ничего не изменит.

Мы не отрываем друг от друга взгляды — пока Мика, наконец, не отводит глаза. Она молчит, и я знаю: она во мне разочарована. Я только теперь замечаю, что за соседними столиками тоже царит тишина. Официантка проходит мимо, делая вид, будто нас тут нет.

Чуть погодя в кафе снова поднимается шум, и я нахожу в себе силы произнести:

— В этом нет моей вины. Я просила его не приезжать, но он меня не послушал. Я умоляла его остаться. Так что не ждите от меня извинений. Я не виновата.

— Я тебя и не виню, — перебивает меня Мика.

— Ты — нет. А вот все остальные — скорее всего.

— Нет. Не все так думают, Джули. И прости, но мир ведь не вращается вокруг тебя… всё дело в Сэме. В том, что ты не пришла с ним проститься. В том, что самый близкий, знающий его лучше всех человек не смог произнести речь на похоронах. Сэм заслуживает лучшего, и ты это прекрасно понимаешь. Вот чего от тебя ожидали, Джули. Но ты не пришла. Ты ничего не сделала.

— Ты права. Может, я и знала его лучше многих. И думаю, что он не верил во всю эту мишуру. Церемонии? Бдение? Одноклассники? Я тебя умоляю. Сэму было бы на всё это плевать. Он бы возненавидел всё это. И он, скорее всего, обрадовался бы, что я не принимала в этом никакого участия!

— На самом деле ты в этом не веришь, — шепчет Мика.

— Не надо говорить мне, во что я верю. — Слова вываливаются из моего рта куда резче, чем я планировала. И я почти извиняюсь… но нет.

Из ниоткуда появляется наша официантка — видимо, чтобы принять заказ. Мика кидает взгляд на меня, потом на официантку, а потом снова на меня.

— Вообще-то, мне пора, — поспешно выпаливает она и начинает собирать вещи. Она поднимается, бросает на стол мелочь, и официантка пропускает её к выходу.

— Чуть не забыла. — Мика оборачивается и раскрывает свою сумку. — Я кое-что забрала для тебя из школы. Не знала, когда именно ты вернёшься. Ежегодник тоже захватила, наши последними сделали.

Она вываливает всё на стол.

— Оу… спасибо.

— Увидимся.

Я не прощаюсь: просто наблюдаю за тем, как Мика исчезает в дверях, звеня колокольчиком. И я вновь остаюсь одна.

Официантка предлагает новую порцию кофе, но я качаю головой. И вдруг понимаю, что больше не могу находиться здесь, внутри шумной, забитой людьми, залитой сиропом кафешки. Слишком тревожно. Мне срочно нужно выбраться отсюда.

Мой выход в город улетел в трубу: я снова болтаюсь по улицам, не зная, чем заняться. Стараюсь не думать о Мике и о том, что стоило придержать язык, но уже слишком поздно. Иду по городу и жду, когда на меня подействует кофеин. Хорошо хоть утренняя прохлада прошла: стёкла магазинов отражают полуденное солнце.

Прохожу мимо витрин… Вот антикварный. Мы с Сэмом, бывало, заходили сюда и обставляли свою воображаемую квартиру. Замираю у вывески. За стеклом на длинных полках пылятся картины и статуэтки, на полу — куча персидских ковров, старой мебели и всякого хлама. Я вспоминаю кое-что ещё…

Сэм протягивает мне подарок.

— Я тебе кое-что купил.

— В честь чего это?

— В честь окончания школы.

— Но мы ведь ещё не…

— Джули, открывай уже!

Я разрываю упаковку: внутри лежит серебряная подставка для книг в виде крыла.

— Разве их не должно быть две? Второй не хватает.

— Денег хватило только на одну, — объясняет Сэм. — Но я только что зарплату получил, так что можем зайти и за второй.

Но в антикварном магазине нам сообщают, что вторую подставку уже купили.

— Кому в голову пришло купить только половину подставки для книг? — спрашивает Сэм продавщицу.

Я поворачиваюсь к нему и сообщаю:

— Тебе.

Это была одна из наших особых шуток. Но сейчас в ней нет никакого смысла.

Я выбросила подставку вместе со всеми остальными его вещами.

Город наполнен воспоминаниями о нас. После работы я всегда могла найти Сэма в музыкальном магазине. Сейчас его красная дверь открыта и подпёрта стулом: внутри несколько человек ищут что-то в рядах записей, кто-то меняет струны на электрогитаре. Но в углу у кассы больше нет Сэма, который настраивает микрофон. Он ведь здесь даже не работал — просто всех знал.

Я спешу мимо, пока меня не заметили и не завели разговор, к которому я совершенно не готова.

Сколько я ещё продержусь тут, в Элленсбурге? Слишком уже тяжело переживать все эти воспоминания снова и снова. До церемонии окончания школы осталось всего ничего, не стоит об этом забывать. Всего пара месяцев, и я отсюда уеду. Не знаю куда, но это не так и важно.

Главное: мне никогда не придётся возвращаться.

Не помню, как оказалась у озера… до него ведь от центра довольно далеко. На самом деле, сюда и дороги-то нормальной нет, и указателей по пути тоже. Это похоже на поиски сокровищ: озеро ещё нужно найти. И это было последнее место, где я хотела сегодня оказаться.

Скидываю вещи на скамейку и сажусь следом: с дерева падает несколько листьев. Мы с Сэмом постоянно зависали здесь, когда было тепло. На озере мы прятались от всего остального мира. Когда мы хотели отдохнуть от города, то отправлялись сюда — ведь уехать из Элленсбурга мы пока не могли. Иногда я приносила с собой записную книжку и делала заметки, пока Сэм плавал.

Если закрыть глаза, можно представить, как он плещется в воде, как блестят капли на его плечах. Открываю глаза и вижу только спокойную поверхность озера. Я здесь одна.

Хватит о нём думать. Подумай о чём-нибудь другом.

Писательство помогает мне не зацикливаться на вещах… и блокнот у меня с собой. Но мне так сложно сосредоточиться… Может, если я посижу тут подольше, то что-нибудь придёт в голову?

Касаюсь ручкой чистой страницы и жду, когда из меня начнут литься слова. В школе занятий по творческому письму нет, так что я стараюсь научиться всему сама. На уроках ты всегда пишешь не о том, о чём на самом деле хочешь. И да, конечно, если собираешься нарушать правила, нужно их знать, но разве писательство не должно приносить тебе радость? Учителя об этом частенько забывают. Иногда даже я об этом забываю. Надеюсь, в университете всё будет по-другому.

Скоро мне должны прийти письма из колледжей. Я надеюсь поступить в Рид-колледж — туда же ходила моя мама. Думаете, это преимущество? Как же. Мама сразу предупредила, что репутация у неё там не самая хорошая, поэтому лучше мне её вообще не упоминать.

— Подрастёшь, и я тебе всё расскажу. А вообще в Портленде хорошо. Тебе понравится, — добавила она.

Ещё и на машине дотуда всего четыре часа, так что сможем с ней видеться почаще. Брошюру их я тоже изучила: предметов по писательству у них предостаточно. Есть из чего выбрать. Да и преподают не абы кто, а выдающиеся писатели со всего света. Может, в университете я смогу найти себя, понять, в чём я хороша. Может, в качестве диплома я даже напишу книгу… Но всё это будет потом. Сначала вышлю им парочку своих текстов: даже если поступлю в Рид, на некоторые курсы по письму могу всё равно не пройти. У меня есть парочка, но я не уверена, подойдут ли они для универа, — нужно написать что-нибудь новенькое. Я должна впечатлить совет. Но последняя неделя вытянула из меня всё вдохновение. Я не могу выбросить из головы Сэма, как бы ни старалась.

Его не будет рядом, когда я прочту письмо из колледжа. Он никогда не узнает, поступила ли я.

Проходит час. Страница перед мной всё ещё девственно чиста. Может, стоит немного почитать? Вдохновиться? И ежегодник как раз под рукой.

Я хотела оставить его в кафешке, но меня догнала официантка и чуть ли не бросила его мне в руки.

Обложка у ежегодника невзрачная, серо-синяя. Перелистываю несколько страниц: большую часть занимают фотографии со спортивных мероприятий и клубных занятий, но они мне неинтересны. Далее — любимчики школы, класса, лучшие друзья… Мне пофиг, кто выиграл в этих номинациях. Из нашего класса тоже кто-то подавался. Как по мне, всё это дико нелепо.

Портреты старшеклассников я тоже пролистываю — настроения их рассматривать нет никакого — и добираюсь до самого конца, до белых листов для записей. И вдруг понимаю, что кто-то успел расписаться в моём ежегоднике. На предпоследней странице. Наверное, Мика? Но потом я присматриваюсь: на её почерк совсем непохоже. Нет, это кто-то другой… Я не сразу его узнаю. Но когда узнаю… Быть этого не может.

Это почерк Сэма. Я точно знаю. Но как он?.. Как он умудрился добраться до ежегодника? Когда успел?

Возможно, мне не стоит читать это прямо сейчас. Или вообще. Но любопытство сильнее меня.

У меня дрожат руки. Я слышу его голос словно наяву.

Привет.

Я решил всех опередить и оставить тебе послание. Надеюсь, это станет ещё одним доказательством того, как сильно я тебя люблю. Поверить не могу, уже три года пролетело… А кажется, будто только вчера я сидел позади тебя в автобусе и набирался храбрости, собираясь заговорить. Страшно даже представить, что было время, когда мы друг друга не знали. Время до «Сэма и Джули». Или лучше «Джули и Сэма»? Сама решай.

Знаю, тебе не терпится скорее убраться из Элленсбурга, но я буду по нему скучать. Твои планы, конечно, слишком велики для маленького города, и все об этом знают. Но я рад, что твоя дорога привела тебя именно сюда и мы смогли узнать друг друга. Может, это было неизбежно? Мне кажется, до встречи с тобой я толком и не жил, Джули. Ты — лучшее, что случалось с этим сонным городком. И со мной. И неважно, куда мы отправимся дальше… главное, мы будем вместе.

Признаться… раньше мне даже думать было страшно о том, чтобы уехать отсюда. Но теперь я с нетерпением жду, когда мы отправимся навстречу новым приключениям и новым впечатлениям. Главное, не забывай и о тех, что мы получили здесь.

Особенно когда ты станешь знаменитой. И что бы ни случилось, обещай не забывать меня. Идёт?

В общем. Я люблю тебя, Джули. И всегда буду любить.

Навеки твой, Сэм

Навеки…

Закрываю ежегодник и смотрю на озеро, пытаясь переварить прочитанное. У другого берега плещется семья уток, и я наблюдаю за тем, как они кружатся по воде, и слушаю шум листьев на ветру… И пропускаю через себя слова Сэма.

С тех пор, как он умер, прошла неделя. И я пытаюсь стереть его из своей жизни, как ужасное воспоминание, — чтобы я смогла двигаться дальше. После всего пережитого… я выкинула его вещи. Не пришла на его похороны. Даже не попрощалась. Сэм попросил меня лишь об одном — помнить о нем. А я только и делаю, что стараюсь его забыть.

На горизонте появляются тучи, и я поёживаюсь: утренняя прохлада возвращается. Я сижу на пляже и наблюдаю за тенями на поверхности озера. Меня затапливает вина. Сколько я тут уже сижу?

Я вдруг вскакиваю с места и бегу обратно в город.

Рынок уже сворачивается, когда я проношусь мимо рядов с дарами осени, буханками хлеба и гремящими клетками с курами. Меня не волнует, в кого я врезалась и что сбила по пути, — я спешу домой. Судя по солнцу и количеству машин на дорогах, ещё не вечер. Мусоровоз наверняка проехал по нашей улице пару часов назад. Но расписание ведь часто меняется, люди опаздывают, и коробка с вещами Сэма всё ещё может стоять у почтового ящика, недалеко от бордюра.

Я поворачиваю за угол, ищу глазами наш почтовый ящик и понимаю, что коробки нет. Ничего нет. Всех вещей Сэма больше… нет.

Меня накрывает странным чувством: я будто тону прямо посреди улицы, вода заполняет мои лёгкие, и я забываю, как дышать.

Забегаю в кухню. На столешнице пусто. Обыскиваю зал — вдруг мама принесла коробку с вещами Сэма обратно и спасла меня. Но там тоже ничего нет.

Достаю телефон и набираю мамин номер: она всё ещё в офисе, но после четвёртого гудка отвечает.

— Мам… ты где?

— А что такое? Джули, что-то случилось?

Я понимаю, что дышу так, словно пробежала марафон. И никак не могу отдышаться.

— Коробка с вещами Сэма, которую я вынесла утром. Ты не заносила её обратно?

— Джули, ты что! Конечно, нет.

— И ты не знаешь, куда она делась? — отчаянно выпаливаю я.

— Прости, милая, не знаю, — отвечает она. — Ты в порядке? Что там у тебя происходит?

— Я в порядке. Я просто… я… мне нужно идти…

Скидываю звонок, пока мама не успела спросить что-нибудь ещё. Внутри всё холодеет. Поздно.

Всё, что было у меня от Сэма… ничего не осталось.

Я вдруг понимаю, что пропустила похороны и поминки, которые проводили в память о нём. В память, от которой я решила избавиться. Я даже на могилу к нему не сходила.

Понимаю, что не могу больше стоять на месте. Мне нужно двигаться. Нужно что-то делать.

Начинаю ходить туда-сюда по пустому дому. Внутри бурлит столько эмоций — эмоций, которые я подавляла и задвигала в долгий ящик. Они ледяной водой прокатываются по моим жилам. Руки трясутся. Мика была права. Что бы подумал Сэм, если бы узнал, как я с ним обошлась?

В голове проносится вереница последних дней, и я начинаю кое-что понимать. Кое-что, чего не видела раньше. Копившийся во мне гнев просто был стеной, за которой я пыталась спрятать вину.

Это не Сэм бросил меня тем вечером. Это я оставила его. И как только я это осознаю…

Ноги несут меня прочь из дома.

Пока я была внутри, небо нахмурилось и накрыло тенями соседние дома.

Элленсбург — не самый маленький городок в Центральном Вашингтоне, но сквозь него проходит только одна главная дорога. Пройдёшь по ней — считай, увидел всё.

За пару кварталов до университета есть поворот на тропинку, которая пронизывает всю северную часть города. Я спешу по ней до холма — небо продолжает хмуриться. Скоро пойдёт дождь.

До кладбища примерно час ходьбы, но тропинка сильно экономит время. Так как я проделала весь путь бегом, то добралась до памятников буквально минут за десять.

Моросит, но дождь постепенно превращается в туман: я едва различаю перед собой хоть что-то. Одежда промокла от пота, но мне всё равно.

Где-то здесь похоронен Сэм. И я должна увидеть его, хоть раз. Отдать дань уважения, извиниться за то, что не пришла раньше, и за то, какой я ужасный, ужасный человек. Сэм должен знать: я его не забыла.

Представляю его сидящим на могильном камне в джинсовой куртке — он ждал меня всю неделю. Что я скажу ему? Как объясню, почему так долго не приходила?

Но недалеко от главных ворот я вдруг останавливаюсь. Висящий над ними фонарь, сейчас выключенный, скрипит на ветру.

Что я здесь делаю?

Холм просто огромный. Здесь сотни могил, ряды их убегают за горизонт. Как быстро я смогу его найти? С чего начать? Я словно примерзаю к мокрому асфальту.

Дальше мне хода нет. Я не могу этого сделать.

Сэма здесь нет.

На что тут смотреть? На свежий газон над его могилой? Не хочу, чтобы это было моим последним о нём воспоминанием. Не хочу думать о том, что ему предстоит провести целую вечность под землёй.

Я отхожу от ворот и снова задаюсь вопросом о том, зачем я сюда пришла. Это было ошибкой. Сэма здесь нет. Я не хочу, чтобы он тут был.

Едва осознав, что делаю, я разворачиваюсь и бегу прочь, чуть не поскользнувшись.

Вечерний туман превращается в дождь. Я оставляю позади кирпичные кладбищенские стены. Куда я бегу на этот раз? Кто знает.

Хочу убраться как можно дальше отсюда.

Дождь продолжает идти. Я оказываюсь в лесу и бегу до тех пор, пока дороги и дома не исчезают из вида.

Из-за дождя земля мягкая, и на ней полно луж. Я бегу и представляю, что пересекаю границу и оказываюсь в другом мире. Мире, где всё в порядке. Как бы мне хотелось уметь перепрыгивать время — тогда я бы изменила судьбу. Но как бы я ни старалась, я не смогу ничего переделать.

Я вдруг теряю опору — споткнулась обо что-то? — и со всего размаха ухаю на землю. Всё болит, а потом немеет, и я не чувствую ничего. Пытаюсь подняться, но не могу пошевелить и мускулом. Ну и ладно. Я могу остаться лежать здесь, среди камней и листьев, пока небо продолжает падать на землю.

Я скучаю по Сэму. По звуку его голоса. По тому, что он всегда отвечал на мои звонки.

Где я вообще? Кому могу позвонить? Храбриться у меня не особо получается. И завтра я буду сожалеть обо всём, что сделала сегодня. Но прямо сейчас я в отчаянии. Мне одиноко. И я достаю телефон. Свет от экрана на секунду ослепляет меня. Я и забыла, как утром удалила всё: фотографии, сообщения, приложения… ничего не осталось. Открываю список контактов и пытаюсь понять, кому могу позвонить. Выбор невелик.

Номера Сэма в книжке нет, и я вспоминаю, что удалила и его тоже. Помню ли я вообще его номер?

И зачем всё равно набираю его, нажимаю звонок и прикладываю телефон к уху?

Надеюсь услышать его автоответчик? И что я сделаю, оставлю ему сообщение? Скажу о том, как мне жаль?

Я подскакиваю от звука телефонных гудков: в лесу такое услышать не особо ожидаешь. Закрываю глаза и чувствую, как по телу пробегает дрожь. Телефон звонит очень долго, и вскоре я думаю только о том, что гудки эти будут длиться целую вечность… а потом они вдруг затихают.

Кто-то поднимает трубку.

Кто-то долго в неё молчит. А потом отвечает.

— Джули…

Я слышу, как разбиваются о телефон капли дождя. Слышу, как гулко бьётся моё сердце. Поднимаю взгляд в небо и вслушиваюсь.

–…ты там?

Этот голос. Неразборчивый и хриплый, словно шорох океана в ракушке. Он мне знаком. Я слушала его так долго, что он стал мне таким же родным, как и мой собственный. Не может быть. Не может быть, чтобы это был…

Сэм.