Три секрета для Миллиардера

Даша Литовская

— Почему у твоих детей глаза, как у меня? Тройняшки тут же потупили взгляды, будто стыдясь. А я уперла руки в бока: — Можно подумать, это такая уж редкость! — Редкость, вообще-то. Его имеют всего полтора процента людей, — прищурившись, пытается заглянуть в самую душу. — Что ты этим хочешь сказать? — усмехнулась я нервно. — Устал играть глупые игры? — Игры? О чем ты? — А ты? Как долго ты будешь притворяться, что просто так взял меня на работу?! — Конечно, не просто так… — вкрадчиво отозвался он через паузу. Подошел ближе, остановившись от меня в миллиметре. Тихо, но твердо продолжил: — Потому что ты лучшая в своем деле. Неужели, неясно? Я смотрела на мужчину, от которого родила тройняшек три года назад. И не понимала — почему он делает вид, что не знает меня?

5

— Нет, нет, — я металась по комнате под встревоженным маминым взглядом. — Я зря согласилась. Сейчас позвоню и сообщу, что все отменяется, — даже схватила мобильник, но родительница меня перебила:

— Радочка, милая, не понимаю, чего ты боишься?

— Мам, ну как? Как я оставлю тебя тут одну? — это казалось блестящей отговоркой! Разве не так?

Но мама лишь обиженно фыркнула:

— Я что, по-твоему, немощеная старуха? Не могу сама о себе позаботиться?

— Нет! Конечно я не это имела в виду.

— А прозвучало именно так.

Я отложила телефон обратно на тумбочку и села на край кровати. Виновато заглянула маме в глаза:

— Все… сложнее. Я тебе не сказала, но… — взгляд не выдержал и трусливо спрятался в углу спальни.

— Говори уже. Я же вижу, тебя что-то тревожит.

— Человек, который хочет меня нанять, это… Вадим. — Выдохнула и ощутила, как на сердце стало чуточку легче. Рано обрадовалась. Имя Вадима было внашей семье под запретом. Я сама ввела мораторий три года назад. Так что сейчас мама просто не поняла о ком я вообще говорю:

— Вадим? Так. Хорошо. А что тебя беспокоит?

Я посмотрела на мать обреченно. И простонала:

— Мам, тот самый Вадим!

Глаза родительницы наполнились немым изумлением:

— Ты рассказала ему о тройняшках? — первое, что она спросила испуганным голосом после затянувшейся паузы.

Я скисла сильнее. Повесила плечи.

— Это было бы сложно. Учитывая, что он меня даже не узнал.

— Как не узнал?

— Ну вот так, — развела я руками. — «Добрый вечер. Вас зовут Рада?», — процитировала отца своих крошек, специально сделав тон голоса слишком противным. — А о том, что однажды он мое имя… И меня… — а дальше я хватала ртом воздух, не в силах вслух повторить слова о любви.

Мама положила руку мне на плечо. Легонько погладила. Через миг пришла к выводам:

— Может быть, просто вид сделал? У него дочка есть, если я правильно понимаю? Наверное, и жена тоже?

— Нет, мам. Вернее, дочка-то есть. Но мы достаточно были наедине. Там не перед кем было комедию изображать.

— Значит, и впрямь не узнал? Но ты все равно согласилась на эту вакансию?

— О! Было сложно не согласиться! Ты себе не представляешь до чего он бывает настырным! Да он буквально гипнотизирует! Если захочет чего — всё! Пиши, пропало! Добьется!

Я споткнулась на полуслове, поняв, что делаю из отца своих дочек какого-то хладнокровного монстра. Но, наверное, так мне было легче принять свое прошлое. И ошибку, которую я совершила, поверив не тому человеку.

— Но, раз так, — осторожно продолжила мама, — может, и правильно, что согласилась? Такие зарплаты на дороге не валяются. Я не хотела тебе говорить, но у меня трое учеников на той неделе от занятий отказались. Ничего не поделаешь, кризис в стране.

Мое сердце болезненно сжалось. Мама и так работает с утра до ночи, чтобы иметь возможность нам с дочками помогать. И тоже очень сильно переживает, когда денег катастрофически не хватает. Она у меня скрипачка. Много лет была преподавателем в педагогической филармонии. А потом ее скосила болезнь, с которой мы долго боролись, и от постоянной работы мама вынуждена была отказаться. Теперь, как и я, перебивается репетиторством. И это бы могло приносить хороший доход, если бы не было настолько непостоянным — сегодня ученики есть, и горят своим делом. А завтра потухают как догоревшие спички, навсегда зарывая в землю зачатки таланта. Тех, кто всерьез занимается — единицы из общей толпы.

— Мам, и все же. Переехать к нему вместе с девочками? Что, если он их узнает? Они ведь похожи. Ты просто не видела. Цвет глаз одинаковый. Или когда они хмурятся… Или смеются… У всех троих мимика их отца. Такое нельзя не заметить!

— Ну узнает, и что? — возмутилась родительница. — Разве, ты должна себя за что-то винить? Ты пыталась ему сообщить. И встречи искала, и звонила не раз. Это он виноват, что не шел на контакт после того, как свое получил. Знаешь, даже хорошо, если узнает. Пусть станет стыдно! Может, совесть проснется и он будет девочкам помогать? А ты не раздумывай даже. Соглашайся на должность. О тройняшках подумай.

Я, не выдержав распирающих мыслей, тяжко вздохнула и отбросилась на жесткий матрац. Раскинула в сторону руки, уставившись в потолок.

— О них и думаю в первую очередь. А что, если он захочет их у меня отобрать?

— Глупости не говори. Никто детей у матери не сможет забрать.

— Да, только если их отец не самодурный миллиардер. Я не знаю, что ему завтра в голову может взбрести.

— Нет, милая, — строго ответила мама, — я сильно сомневаюсь, что три года ему дети были не нужны, а сейчас он вдруг к ним воспылает любовью.

Сердце прострелила горечь обиды.

— Но он же не знал о них, — в защиту Вадима произнесла. — Вот к своей дочке он с таким трепетом относится. Ты бы видела.

Не сдержавшись, смахнула слезинку, предательски скатившуюся из уголка глаза.

Мама вздохнула. Посмотрела в окно. А потом тихо произнесла:

— Тебе ли не знать, как обманчива может быть видимость чувств. Ты ведь на себе его «любовь» испытала.

Ну всё. Добила. Я крепко зажмурилась, мысленно вспоминая его хриплый голос и горячее признанье в любви.

— Ты меня с ума сводишь, Рада, — шептал Вадим на ухо. А у меня от его голоса по телу рассыпались сладкие грозди мурашек. — Никогда… Никогда я не терял от девушки голову… Пока не встретил тебя. Ты особенная. Ни на кого не похожая.

Он склонился еще ниже и взял в плен мои губы. Они и так были распухшие и покрасневшие от неистовых поцелуев, но я вновь поддалась, с энтузиазмом ему отвечая.

— Подумать только, — шептал сквозь поцелуи, — всего неделю знаю тебя, а будто всю жизнь… Разве такое бывает? — он смотрел ошарашено, словно нашей любовью его хорошенько огрело по голове. Ради справедливости, надо заметить, что и у меня взгляд был точно таким.

— Рада… Радость моя… — продолжал отрывисто целовать, унося меня своими прикосновениями куда-то в другую реальность.

Мы были друг другом опьянены. С упоением целовались до исступления. Изнеможения. Купались в сладкой неге влюбленности. Наслаждались ласками и объятиями. И оба желали, чтобы это никогда не заканчивалось.

Но, увы — любой сказке приходит конец. Наш — был печальным.