По линии взлёта

Даша Art, 2020

Она понравилась ему с первого взгляда, а со второго он её возненавидел. Но как бы он ни старался выбросить из головы образ кудрявой девчонки, забыть её голос не смог. Да и у судьбы свои планы. Их конфликт раздулся до скандала. Карьера, ради которой он многим пожертвовал, грозится рухнуть. Публика готова растерзать зазвездившегося певца, а она не хочет оставаться в тени скандала. Выхода нет. Им нужно убедить всех, что конфликт исчерпан и они подружились. А может, не только подружились? Ведь бороться взаимному влечению становится всё сложнее. Откровенные клипы, совместный альбом, гастроли… Смогут ли они найти общий язык? Преодолеют ли предубеждение, возникшее после первой встречи? Перерастёт ли страсть в любовь, которой обоим так не хватает? Содержит нецензурную брань.

Глава 3

8 месяцев спустя

POV Вили

В груди жжётся, а тело то и дело бросает в жар. Я пошевелилась, понимая, что проснулась, но желая снова провалиться в сон. Мне необходимо убежать от реальности, чтобы забыться. Не хочу верить и осознавать, что уже ничего не вернуть.

В дверь тихонечко заскреблись. Я лишь шумно выдохнула. Малейшее движение вызывает покалывание. Чуть двигаю головой, чтобы посмотреть, кто приоткрыл дверь. В неё просовывается темная чёлка.

— Долго ты ещё будешь тут лежать? — спрашивает мой братик, аккуратно, словно боясь, что я его выгоню, входит в комнату мамы, в которой я поселилась месяц назад.

— Вечно, — буркнула я, уткнувшись носом в подушку.

— Ну же, Вили, — брат плюхается на кровать с помятой простынёй и сбившимся одеялом. — Давай сходим куда-нибудь? На улице очень тепло, и солнце вон как ярко светит, погляди. Пойдем, а?

— Не хочу. Ничего не хочу.

— А я хочу! — упрямится братик. — И ты ведь должна обо мне заботиться, разве нет? Я хочу мороженое из «Пингвинчика».

Губа дергается при упоминании маминого любимого детского кафе. Она часто водила нас с Захаром поесть шоколадного мороженого, вплоть до того момента пока болезнь не уложила её в эту самую кровать, а затем и в место гораздо ужаснее. По коже прокатывает дрожь, когда страшная картинка вновь всплывает перед глазами.

— Вили? — Брат касается моего плеча, слегка встряхивает. — Давай сходим?

— Иди с папой, — отмахиваюсь, но уже понимаю, что мне не отвертеться.

— Он не пойдет. — Захар грустно вздыхает. — Папа заперся у себя в кабинете. — Кто бы сомневался? — Он там пьет уже месяц, а ты лежишь здесь. Приехала тетя Оля и дядя Фил. — Жмурюсь. Эта новость меня не радует. — Настроение у неё как у Гошика.

Усмехаюсь. Захар всегда попадает в точку. Очень точное сравнение тетки и соседской овчарки, которая каждый раз взрывается отчаянным лаем, когда мы проходим около забора.

— Хорошо, — обречённо выдыхаю. — Дай мне пять минут.

Брат радостно подпрыгивает, соскакивает с кровати и пулей вылетает из комнаты. Мне ничего не остается, кроме как тоже встать с постели, чтобы побрести в свою комнату.

На голове воронье гнездо, под глазами фиолетовые мешки, а на коже следы от помятой подушки. В груди печёт, когда я пытаюсь придать себе менее убогий вид. Волосы закатываю в высокую култышку, принимаю душ, чтобы хоть чуть-чуть освежиться, и чтобы люди в кафе не шарахались от меня словно от прокаженной.

Надеваю на себя первое попавшееся — черные джинсы и тонкий невзрачный свитер. Какая разница, как я выгляжу?

Брат уже ждёт меня внизу. На улице и правда тепло. Май только начался, а солнце уже диктует свои правила. Хорошо, что я додумалась взять солнцезащитные очки, чтобы скрыть огромные синие мешки под глазами. Они еще и от солнца защитят.

Мороженое приятно охладило внутренности, но пожар, находящийся глубоко внутри, так просто не потушить. Боль поселилась внутри навечно, глубоко запустив длинные корни. До неё не добраться и не выковырять. Да я и не хочу. И пусть со временем я научусь с ней сосуществовать, она всегда будет влиять на мою жизнь.

Я медленно двигалась по небольшому скверу, ведущему к нашему дому. Брат тоже не спешил. Чем ближе мы подходили к дому, тем медленнее становился шаг.

— Знаешь, — вдруг говорит младший братик, и слова его звучат вовсе не по-детски, — мама бы очень расстроилась, если бы увидела, что происходит в доме после её ухода.

Коленки дрогнули. Я остановилась, повернулась к брату.

— Она очень боялась, что папа вновь начнёт пить, а ты замкнёшься в себе.

Захар нахмурил свои не по годам густые брови. Мой братик всегда вёл себя словно взрослый.

— А о тебе она не переживала? — Мой голос тихий и такой же слабый, как я сама.

— Нет. — Он поджимается губы. — Мама говорила, что я сильный и со всем легко справлюсь.

Улыбаюсь против воли. Мама была права всегда и во всем.

— Она сказала мне, что я должен позаботиться о тебе.

— Обо мне? — опешила я, прибавив голос от неожиданности.

— Да. — Захар опустил голову, уставившись в свои ботинки. — Я, правда, пока не очень знаю, как о тебе заботиться, но скоро я вырасту и научусь. И тогда ни тетя Оля, ни дядя Фил не смогут тебя обидеть.

В груди разлилось тепло. Я закусываю нижнюю губу, задерживаю дыхание, чтобы сдержать всхлип. Брат поднимает на меня свои шоколадные глаза, обрамленные пушистыми ресницами.

— Только не реви, — простонал он, увидев мои заблестевшие глаза, наполнившиеся солёной влагой.

Улыбаюсь, оголив зубы, шмыгаю носом, затем качаю головой.

— Не буду.

Я провожу рукой по прическе Захара, зачёсывая его волосы вбок, оголяя выстриженный узор — такой он у меня модник.

— Ты поэтому потащил меня с собой в кафе? — спрашиваю, а брат усмехается в ответ. — Не потому что сам хотел?

— Не-а, — улыбается, довольный собой. — Я хотел вытащить тебя из дома, чтобы ты немного погуляла. И накормить тебя мороженым. Мама ведь говорила, что сладкое прогоняет тоску.

Да, она так говорила. Надо же, этот двенадцатилетний мальчуган оказался гораздо мудрее и ответственнее меня. Это ведь я должна была позаботиться о нём, а вместо этого заточила себя в маминой комнате, словно монахиня в келье, утопая в слезах и своей боли, думая, что мне одной плохо. В то время как мой братик ходил кругами, не зная, как вытянуть меня из болота.

— Прости, — выдыхаю я, прижимаясь к братику, рост которого уже почти поравнялся с моим. — Я больше не буду закрываться. — Его руки крепко сжали мою спину. — Хочешь, посмотрим какой-нибудь фильм? Можно пересмотреть твоих любимых Звездных войн. Потом сможем заказать пиццу и поужинать ею.

— Вера будет в ужасе! — Захару это явно понравилось.

— Ага, — соглашаюсь. — А потом можем поиграть в Playstation и…

— Круто! — обрадовался брат. — Я как раз не могу пройти уровень…

Мы вернулись домой в полной боевой готовности. Настроение у брата заметно поднялось. И его радостный голос словно бальзам на мое сердце. Но нас уже ждали. Тётя Оля и дядя Филип застыли на месте около лестницы, будто пойманные на месте преступления, стоило нам открыть дверь и войти в дом. Я резко затормозила, поймав на себе мерзкий взгляд полного мужчины с рыжими усами.

— Ой, — брат ударился лбом о мой затылок.

— Вернулись, наконец, — в свойственной ей манере прошипела тетя Оля. Никогда не испытывала к ней ничего кроме неприязни. И это несмотря на то, что она мать моего парня.

— Что-то случилось? — приподнимаю брови, подходя к этой злобной парочке.

Ольга Семеновна, как она предпочитала себя называть, была высокой и худощавый. Её русые волосы, которые унаследовал Никита, всегда собраны в строгий пучок на затылке. Да так туго, что временами казалось, будто её глаза вот-вот вылезут из орбит. Ну, или она слишком сильно их выпучивала, показывая свое неудовольствием всем и вся. Мной в первую очередь.

Тетя Оля никогда не разделяла влюбленность своего брата в мою мать, да и дружбу Леши с моим отцом воспринимала в штыки, ведь, по её мнению, они не подходили друг другу по статусу. Мой отец был одаренным музыкантом, выросшим в небогатой семье. Он все время перетягивал все внимание на себя, оставляя друга в своей тени. Не думаю, что он делал это нарочно, понимая, что обижает друга, заставляя чувствовать себя ненужным. Так и случилось с моей матерью. Лилия влюбилась в яркую звездочку, готовую взлететь на вершину. Но не сложилось. Автомобильная авария унесла его жизнь, навсегда погасив его свет, но оставив меня, как прощальный подарок.

Мама постоянно повторяла, что я его копия. Возможно, именно поэтому меня так недолюбливает человек, взваливший на себя наше с мамой будущее, и ненавидит тётя Оля.

Вот сейчас она смотрит на меня сверху вниз, поднявшись на пару ступенек, показывая свое превосходство.

— После смерти Лили я подождала месяц прежде, чем сделать то, что следовало сделать уже давно, — сухо выдает тётя Оля, но я готова поспорить, что внутри она ликует.

Сощуриваю глаза, не зная, к чему готовиться. Но ждать хороших новостей от этой желчной особы не приходится.

— Лиля умерла, и тебе здесь больше нечего делать! — громко провозглашает эта тварь, словно выносит приговор.

— Что? — В шоке открываю рот, поддавшись вперед, несколько раз моргнув.

— Это не твой дом, — торжество сочится из её рта, словно яд из гадюки. — И никогда не был твоим. Мой брат уже и так сделал для тебя слишком многое. Пора прекратить эту благотворительность, ведь от тебя благодарности не дождёшься. — Какая ещё к черту благодарность? Как я должна её выказывать? Пятки облизывать и скулить, прыгая вокруг? — Собирай свои пожитки и уходи.

Сердце замирает на долю секунды, затем разгоняется с новой силой, когда я силюсь понять, что делать дальше.

— Вы с ума сошли? — вскрикивает Захар, первым придя в себя. — Как вы можете выгнать Вили из дома? Вы не имеете права! Папа!

Поднимаю голову вверх, чтобы увидеть отчима, стоящего на площадке второго этажа. На мгновение мне кажется, что у него нет глаз. Лишь пустые глазницы. Но это лишь бесчувственность и холодное безразличие.

— Папа! — вновь позвал Захар. — Вили не уйдет! Ты ведь не позволишь? Она моя сестра и твоя дочь!

Нет. Мои губы презрительно кривятся, когда вижу, как он морщится от этого слова. Я не его дочь. Никогда не была. Для него я обуза, напоминающая о том, кого красавица Лилия предпочла из двух друзей.

Леша немного покачнулся. Он пьян, и ему все равно. Вот он поворачивается и удаляется в свой кабинет.

— Папа! — Захар бросается следом, словно порыв ветра, взлетая по ступенькам.

— Чего ждешь? — Злобная мегера скрещивает руки. — Иди, собирай вещи! Чтоб через час духу твоего здесь не было!

Я гордо задираю подбородок.

— Никита вам этого не простит.

— Даже имя его не произноси! — Её лицо краснеет. Не все она может контролировать. — Мой сын в Лондоне. Там он и останется! А ты, бездарное отродье, сгниёшь здесь!

— Он меня любит! — уверенно выплевываю, ещё больше распаляя её.

— Ты запудрила ему мозги! Он повелся на твою смазливую мордашку! Но скоро он поймет, что ты ему не ровня!

— Тешьте себя этой иллюзией, — говорю я, слыша, как заскрипели её зубы. Прохожу мимо, зло зыркнув на противного дядюшку Фила, который похотливо проводил меня взглядом, пялясь на мою пятую точку.

Комната встретила меня затхлым запахом, словно я не была здесь год, а не месяц. Грудь быстро опускается и поднимается, ярость внутри меня вот-вот выплеснется наружу.

Меня выгоняют из дома! Какого хрена?

Я прислоняюсь спиной к двери, откидываю голову назад, касаясь макушкой прохладной поверхности.

Выхода нет. Придется собрать вещи. Но куда идти? За всю свою жизнь я не ночевала нигде, кроме этих стен. Куда податься?

Достаю со шкафа чемодан, который подарила мне мама, надеясь, что я тоже поеду учиться за границу. Оказалось, что он пригодился по другому поводу. Знала бы мама, не дарила бы.

Я кидаю в чемодан все, что сейчас кажется мне важным. Все, что дарила мне мама, документы, книги, нотную грамоту для начинающих гитаристов — единственную памятку об отце, всякие побрякушки, шмотки, пару кроссовок, чтобы было в чем ходить, туфли на невысоком каблуке, которые приносят мне удачу.

— Знаешь, — захрипел неприятный голос за моей спиной, — а ведь у тебя есть шанс остаться здесь.

Резко оборачиваюсь, чтобы видеть его. Никогда не встречала человека, настолько некрасивого. И дело не только в его внешности. Нутро подстать.

— Какой еще шанс? — спрашиваю и отшатываюсь назад, когда биомасса, называющая себя Филипом, двинулась на меня.

Усики гадко зашевелились, когда он предвкушающе улыбнулся. Я сделала ещё шаг назад, пока не упёрлась в кровать. Фил не очень высокий, но внушительный в ширину. Замираю, когда он походит слишком близко. Страх окутывает каждую частичку моего тела, сменяясь рвотными позывами, когда я вижу, как он проводит толстым и красным языком по своей нижней губе, выглядывающей из-за усов.

— Ты ведь знаешь, насколько красива. — По коже словно жуки поползли. — Ты всегда мне нравилась. Я бы не отказался от такой куколки в своей постели.

Он смотрит на кровать позади меня, накрытую розовым пледом.

— Я встречаюсь с вашим племянником, — едва выдавливаю.

— Ты ведь слышала Олю. Она не даст бедняге прилететь. А если вспорхнёшь под мое крылышко, то я о тебе позабочусь. — Биомасса подняла руку и похлопала себя по подмышке. Вонь тухлого тела тут же ворвалась в нос. Я задержала дыхание, чтобы сдержать тошноту. — Я умею быть щедрым, если правильно попросить. Ты сможешь остаться здесь. Или я сниму тебе квартиру… и буду навещать…

— Гнусная мразь! — прошипела я, вовсе не собираясь терпеть подобные предложения, а тем более их принимать. Его глаза округлились. — Да я лучше в канаве подохну, чем лягу под тебя! — Сама не ожидала от себя подобных слов, но других не нашлось.

Я быстро поддаюсь в бок, чтобы отойти подальше, но, для толстяка, Фил слишком проворно хватает меня за руку. Он тянет меня на себя, пыхтя от злости.

— Принцессой себя возомнила? Думаешь, тебя ждёт что-то лучше моего любезного предложения? Тупых сук вроде тебя только трахают, а затем выбрасывают на помойку, когда дырка становится размером с ведро!

Я зарычала. Рука взлетела вверх, затем с хлёстким шлепком пустилась на его обвисшую щеку. Кожа завибрировала, он крякнул, затем заскулил.

— Что здесь происходит?

— Ничего! — Фил отбрасывает меня назад, отталкивая от себя. Зловонная тушка молча прошагала мимо моего братика, у которого глаза на мокром месте.

— Он не соглашается, — всхлипнул Захар, затем упрямо поджал губы. — Я пойду с тобой!

Я быстро подошла к нему, прижала к себе, чмокнув в темечко. Он всего лишь ребенок, который не должен так рано сталкиваться с реалиями жизни. Когда умирают твои родные, ты остаешься сам по себе.

— Нет, — уверенно произношу я, — ты останешься здесь.

— Но почему? — Братик вырывается из моих объятий.

— Я не знаю, куда идти, — честно признаюсь. — И у меня нет денег, чтобы что-то снять. Я не могу забрать тебя с собой в неизвестность. А здесь твой дом…

— Нет! — рыкает Захар. — Это не мой дом!

— И здесь твой отец!

— Он мне не отец, если не хочет признавать тебя!

Я вновь обнимаю братишку, жалея, что ничего не могу сделать. Мне страшно оставлять его здесь, но выбора нет. Не прощу себе, если вместо того, чтобы ночевать в теплом доме и постели, ему придется мыкаться со мной по лавочкам на вокзале. А это то, что меня, возможно, ждет. Но я точно знаю, что мегера не выгонит его и ничего ему не сделает. Все-таки он их кровь и плоть.

— Я не хочу оставаться здесь, когда ты уйдешь. Это нечестно!

— Тише, — глажу ладонью по его голове и спине, а сама едва сдерживаюсь, чтобы не разреветься. — Я заберу тебя при первой же возможности.

Возможно, я не имела права обещать то, в чем сама не уверена. Но я должна была дать ему надежду. И надо убедить в этом себя. Все наладится.

— Точно? — Захар поднимает голову, чтобы посмотреть мне в лицо.

— Обещаю, — киваю.

— Только не плачь, — просит братик, а сам всхлипывает.

— Со мной все будет в порядке, — улыбаюсь сквозь слёзы. — И ты пообещай, что будешь в порядке. — Получаю в ответ кивок. — Я ведь никуда не уезжаю. Мы сможем видеться и созваниваться. Я тебя не бросаю.

— Я знаю.

Целую его в лоб. Такой смышленый. Мой маленький мужчина. Треплю его волосы, заставляя заворчать.

Я подхватываю тяжелый чемодан, но брат забирает его у меня, помогает спустить его вниз. Я останавливаюсь в холле, возле входной двери, ещё раз крепче стискиваю брата, затем выхожу их дома, который я вплоть до последнего часа считала своим.

В кармане только сдача после покупки мороженого — чуть больше пятисот рублей. Достаю телефон, набираю знакомый номер, чтобы услышать слова поддержки и попросить о помощи. Но девушка-робот говорит мне, что номер не обслуживается. Я набираю заново, думая, что это какая-то ошибка, но голос уверенно повторяет информацию.

Нет сил и дальше сдерживаться, слёзы мощным потоком хлынули из открытых шлюзов. Я потащила чемодан за собой, проглатывая солёную смесь из слез, слюней и сопель, не зная, куда податься. Меня нигде не ждут. Добравшись до сквера, опускаюсь на скамейку, чувствуя, что ноги вот-вот подогнуться, и я повалюсь на асфальт.

Голова отчаянно перебирает возможности, а сердце так больно сжимается. Я разрываюсь. А помочь некому, потому что в этом мире я совсем одна.