Серебряные осколки

Дейзи Вэнити, 2024

Англия, 1857 год. Лучшая шпионка во всем Лондоне Уинифред Бейл и ее возлюбленный, аристократ Теодор Дарлинг, вынуждены… скрываться. Ходят слухи, что они убили мистера Уоррена – самого влиятельного человека в преступном мире Лондона! – и не только унаследовали его империю, но и намереваются прибрать к рукам всю криминальную власть. Чтобы выманить Уинифред и Теодора, кто-то похищает их бывшего приятеля. Но похитители не знают, что он предал своих друзей и не рассчитывает на спасение. Тем не менее Уинифред и Теодор готовы прийти на помощь, даже если это приключение будет стоить им жизни. «Существует ли “долго и счастливо”, после того как “зло” повержено? Или все не так просто и у любого поступка есть последствия? Именно это и предстоит выяснить нашим, уже горячо любимым, героям! Вторая часть романа вернет нас в прекрасный Лондон, который в этот раз приготовил для Уинифред и ее друзей более суровые испытания, и пройти их смогут не все…» – Марина (@from_neverwhere)

Глава 4

Падения и кольца

Нет, она ни за что на свете не полезет на это чудовище.

Огромный конь с прелестным и оттого совсем ему не подходящим именем Барвинок возвышался над Уинифред горой животных мускулов. Издалека его можно было назвать красивым — когда он пасся в загоне, время от времени вскидывая голову, или когда Дарлинг, сидя на нем верхом, проносился под ее окнами. Но вблизи Уинифред могла рассмотреть его огромные желтые с черным налетом зубы и копыта, которыми он в мгновение ока мог разрыть грунт на лужайке.

Словно учуяв ее ужас, Барвинок повернулся к Уинифред, меланхолично прядая ушами. Она попятилась, но тут же ощутила у себя на талии теплые руки. Теодор склонился, дыханием щекоча ей ухо:

— Струсила?

— Нет, — тонким голосом соврала Уинифред. — Просто от него дурно пахнет. Не хочу садиться на такое грязное животное.

Конь взмахнул хвостом, разгоняя мух, и в этом движении Уинифред почудилась угроза. Она сглотнула и расправила амазонку, одолженную ей Кэтрин.

— Это Барвинок-то грязное животное? — удивился Дарлинг и вдруг обеими руками обхватил ее за талию и потащил к коню. — Ха! Я знал, что ты так скажешь, поэтому вчера лично его вычистил!

Уинифред не было дела до того, насколько хорошо вымыт Барвинок. Все, что она видела, — неумолимо приближающуюся лошадиную морду с толстыми губами, скрывающими ряды зубов. Эта тварь точно собиралась оттяпать ее пальцы.

— Пусти! — завизжала Уинифред и забилась в руках Теодора.

Смеясь, юноша подтащил ее к стремени, но она пнула его ногой, не желая взбираться на коня.

— Отпусти меня, кому говорю!

— Если будешь лягаться, Барвинок испугается и забьет нас обоих копытами, — предупредил Дарлинг, и Уинифред в ужасе замерла. — Забьет насмерть. Поэтому скорее забирайся в седло.

Присмирев, она позволила Теодору подсадить себя и кое-как устроилась на спине коня, свесив ноги на одну сторону. Кэтрин настояла на том, чтобы в свою первую поездку Уинифред воспользовалась дамским седлом, хотя Теодор возражал («Но ведь тогда она не сможет пустить его в галоп!»).

— Я пошутил, — самодовольно сообщил ей Теодор, беря коня под уздцы.

Лошадиная спина под Уинифред задрожала и задвигалась, и она дрожащими руками вцепилась в седло.

— Не стал бы он нас забивать насмерть. Барвинок вообще до жути смирный.

— Мне все равно! — отрезала она и пискнула, когда Дарлинг повел коня вперед.

На каждом шаге ее легонько подбрасывало, и, хотя ткань амазонки тормозила скольжение по седлу, Уинифред все равно вцепилась в луку так, что у нее побелели ногти.

— Спусти меня, иначе тебе не поздоровится, Теодор!

— Главное — доверять лошади, — наставительно сказал юноша, пропуская мимо ушей ее угрозы. — Тогда и она тебе доверится.

Сейчас Уинифред с гораздо большей охотой пустила бы Барвинка на мясо, нежели доверилась ему. Убедившись, что Дарлинг не собирается спускать ее на землю, она поудобнее устроилась в седле и попыталась выпрямиться. Но ее тут же качнуло вперед.

— Что это за идиотская выдумка? — сквозь зубы произнесла Уинифред. — Кто сказал, что мне непременно нужно выучиться ездить верхом?

Ей казалось, что если ее хоть раз тряхнет во время того, как она будет говорить, то она непременно откусит себе язык.

— Так ведь это каждый дурак умеет, — легкомысленно заметил Теодор.

Уинифред насупилась. Вспоминая наставления Кэтрин, она выпрямила левую ногу, балансируя на правом бедре, и с удивлением обнаружила, что может опираться на боковые луки седла. Уинифред зажала их бедрами и выпрямилась, несмотря на мерное покачивание лошадиной спины.

— Получилось, — недоверчиво пробормотала она.

Теодор обернулся к ней, улыбаясь.

— Ты умница, — похвалил он ее.

Уинифред поджала губы, чтобы не рассмеяться от удовольствия. Мысль о том, что кто-то сейчас может увидеть ее, элегантно восседающую на коне, заставила ее горделиво расправить плечи.

— Так и быть. Сделаем круг по дорожке — и довольно!

— Я хотел показать тебе мое любимое место. Позволишь отвести тебя туда? — кротко спросил Теодор.

Уинифред начинала думать, что он делает это нарочно — как будто она может отказать, когда он так просит!

— Пожалуй, — мрачно согласилась она.

Ей удалось довольно удобно устроиться в седле, и она была почти уверена, что не свалится, если Теодор ненароком дернет поводья или все-таки вздумает пустить коня рысью.

Они описали круг вокруг Хэзервуд-хауса. Почувствовав осень, деревья подпустили в листву желтого и красного. Кое-где трава пожухла, но даже таким сад был прекрасен: шиповник доцветал, густо оплетя ограды, продолжали зеленеть самшит и плющ. Подходил к концу самый жаркий месяц года — сентябрь.

Терпкий, мягкий сельский воздух пошел Лауре на пользу. Осмотрев ее, Кэтрин не обнаружила явных следов болезни. В Хэзервуде Лауре стало гораздо лучше: на посвежевшее лицо вновь вернулся темный румянец, окрепли руки, заблестели глаза. Девочка настояла на том, что станет помогать в кухне и по дому, но сердобольная экономка Нив, которая не могла надышаться на «бедное, бедное дитя», давала ей плевые задания — вымыть овощи или смахнуть пыль в жилых комнатах. Свободное время Лаура проводила за рисованием или на пару с Уинифред исследовала дом — большая его часть пустовала за ненадобностью.

Висевшие в спальне Уинифред картинки с лондонскими пейзажами настолько ей осточертели, что девушка как-то даже решила их снять, но повесила обратно, увидев на оборотной стороне подпись Кэтрин. Что бы мисс Дарлинг ни говорила, она тоже скучала по родному городу и, похоже, этими рисунками надеялась унять тоску.

Отведенная Уинифред гостевая комната была милой, обставленной со вкусом и вниманием к деталям, но все-таки она предпочитала библиотеку. Книги Уинифред не интересовали, но в огромной библиотеке Дарлингов было тихо и уютно, пахло пылью и старой бумагой. От каминов из каррарского мрамора веяло прохладой. В нише у окна можно было присесть на диванчик с подушками из парчи и просто глядеть на улицу. Когда безделье ей наскучивало, она принималась ходить меж шкафов и разглядывать томики в красивых обложках. Ряды книжных полок уходили высоко вверх, под самый потолок с тяжелыми пыльными люстрами.

Впрочем, в библиотеке Уинифред никогда не задерживалась — Теодор не любил надолго оставаться предоставленным самому себе, поэтому обычно тащил ее возиться в конюшне или осматривать угодья. Сейчас ему взбрело в голову научить Уинифред ездить верхом. К ее удивлению, затею с жаром поддержала мисс Дарлинг. Ее глаза заговорщически сверкали, когда она примеряла на Уинифред одну из своих старых амазонок.

Говоря начистоту, Уинифред предпочла бы покататься верхом вместе с Кэтрин — это ведь она, а не Теодор умеет сидеть в дамском седле. Но сегодня мисс Дарлинг не было дома — они с Лаурой отправились навестить арендаторов, снова одолжив у Редфилдов лошадь, чтобы запрячь двуколку. Кэтрин старалась помогать жителям своего прихода, а иногда даже врачевала их в силу своих способностей.

Уинифред с неудовольствием выслушала от Теодора историю о дочке приходского священника Эми, которая четыре недели провела в Хэзервуд-хаусе, пока Кэтрин лечила ее от скарлатины и выхаживала после болезни.

— Мы с ней очень подружились за то время, — рассказывал Дарлинг. Он прервался только тогда, когда заметил недобрый взгляд Уинифред. — Хотя… — поспешно добавил он, — если подумать, не так уж мы были и близки. Да и давно это было. Я даже не помню, как она выглядит.

— Тедди.

— Да?

— Не хочу слышать больше ни слова про Эми.

— Да, мэм.

Теодор завел коня наверх, на холм, и углубился в лес. Сухие ветки и опавшая листва трещали под копытами Барвинка. Уинифред казалось, что он непременно оступится, и сильнее стискивала бедрами луки седла. Но конь шел ровно, высоко поднимая ноги, и мало-помалу Уинифред успокоилась.

Отодвинув ветку, Теодор вывел коня на небольшую полянку. Здесь начиналась полоса густого леса, через который не пройти ни верхом, ни пешком — деревья плотно обступили лужайку со всех сторон. Солнечный свет, проникавший сквозь раскидистые кроны, ложился на землю тонкими золотыми полосами. Нетронутые солнцем стволы деревьев были покрыты густым мхом. В низкой траве мешались синие и желтые цветы.

Остановив Барвинка на краю лужайки, Теодор перебросил поводья через его голову и подал руку Уинифред.

— Сначала перенеси правое бедро через луку, — посоветовал он.

Уинифред так нервничала, что не стала возражать — приподняла дрожащую от напряжения ногу и замерла, едва дыша.

— Отлично. Теперь упрись в стремя и крепко хватайся за меня.

Уинифред отпустила одну руку и протянула ее Дарлингу, но тут нога выскользнула из стремени, и она, не успев ни за что ухватиться, рухнула на землю. Она прикрыла голову и зажмурилась — плечо тяжело врезалось в почву.

Поморщившись и приоткрыв один глаз, Уинифред попыталась было приподняться на локтях, но тут различила рядом с собой движение. Ей понадобилась секунда, чтобы осознать, что она упала прямо под ноги коню.

Уинифред торопливо засучила ногами по земле, отползая как можно дальше от огромных подкованных копыт Барвинка. Сердце ее бешено колотилось от страха, но она боялась издать хоть звук — вдруг конь и впрямь испугается и затопчет ее? Но Барвинок, казалось, даже не заметил, что наездница исчезла. Поводя ушами, он преспокойно стоял на месте, даже когда Дарлинг отпустил поводья.

— Винни! Прости, я не успел тебя поймать. Ты не ушиблась?

Рядом с ней на траву бухнулся Теодор. Уинифред почувствовала, как шляпка-цилиндр, больше не удерживаемая заколкой, сползает на затылок, и сердито сдернула ее с головы. Светлые волосы тяжелым узлом упали на спину и, расправившись под собственным весом, рассыпались по плечам. Чуть раскрыв рот, Теодор замер.

— Все в порядке, — буркнула Уинифред и заправила локоны за уши. Ее щеки горели — то ли от натуги, то ли от смущения. — Этот жуткий конь сбросил меня.

Дарлинг вполне мог возразить ей, что в ее падении Барвинок не виноват — Уинифред и сама понимала, что нога попросту соскользнула. Но юноша только улыбнулся и прикоснулся к ее лицу, стирая со щеки грязный след.

— Ты отлично приземлилась, — похвалил он ее и, поймав ее гневный взгляд, добавил: — Я не шучу! Падать с лошади тоже надо уметь. Не представляешь, сколько раз я ломал себе руки в детстве! Бедная моя матушка!

Уинифред фыркнула и села, подобрав под себя ноги. В амазонке она могла делать это с гораздо большей легкостью, нежели в кринолине. Рукав из пурпурного батиста был измазан травяным соком. Отстегнувшийся от пояса хлыстик с серебряной ручкой упал в траву.

Дарлинг, согнув в коленях длинные ноги, уселся рядом. Он был в светло-бежевом костюме, и на нем отчетливо виднелись зеленые пятна.

— Вообще-то я взял с собой покрывало, — извиняющимся тоном сказал он. — Знаю, что ты не любишь грязь. Хочешь, расстелем?

— Оставь, — буркнула она. — Я все равно с ног до головы испачкана землей.

Барвинок принялся пастись неподалеку, тихо звеня уздечкой. Уинифред огляделась. Они сидели на самой середине лужайки. Из-за того, что солнечные лучи сюда почти не проникали, трава не пожухла. Тут и там из блестящего зеленого ковра выглядывали белые головки маков.

— Это было одним из моих любимых мест в детстве, — поделился Теодор. — Весной, едва распустятся цветы, здесь просто волшебно. Когда я читаю истории про фей, мне всегда представляется именно эта лужайка.

Уинифред вскинула голову. Освобожденные от шпилек локоны защекотали ей щеки. Сквозь кроны деревьев проглядывала мозаика чистого голубого неба.

— И правда, очень красиво, — задумчиво пробормотала она.

Ее окутало тяжелое, сонное умиротворение, все тревоги отступили на задний план. Здесь, в Хэзервуде, подобное настроение накатывало на нее часто. Спокойствие, подобное штилю.

Затишье перед бурей.

Теодор зашевелился.

— Винни, ты еще сердишься?

— Я и не сердилась, — возразила Уинифред, улыбаясь.

Если она и была на кого-то зла, то только на себя — за неловкость и глупый страх перед животным.

— Знаешь, я… написал для тебя кое-что, — выдавил Теодор, отчаянно краснея. — Бабуля Мисси говорит, что те, кто любит книги, не должны писать свои собственные, но… это ведь не совсем книга? Так, глупость… Набросал за пару минут…

— Ну же, не томи! — припечатала Уинифред. — Показывай!

Дарлинг, пряча глаза, протянул ей сложенный втрое лист бумаги, сквозь которую просвечивали чернила.

— Я прочел сотни книг, но ни в одной из них не нашел слов, которые говорили бы о моих чувствах, — сказал он. — Мне пришлось написать о них самому.

Уинифред развернула замусоленный лист. Это было стихотворение, написанное вычурным, с завитушками почерком Теодора. Чистовик — ни единой помарки. Названия не было, но сбоку красовалась приписка «Уинифред». Она почувствовала, как перехватывает дыхание от накатившей нежности, и опустила глаза на первую строчку.

Луна, что видит день,

Тем краше ночью.

Ей Открыты тайны и подвластна тьма.

Так и твои прелестные черты!

В лице хотя б и сумрак, ты

Сиянием полна.

Чем заслужил и как могу

Смотреть в оконные картины?

Луна иль ты?

Я не усну.

Любуюсь ликом ослепительным

и милым

В нем вижу я прелестные черты

Богини наяву.

Упасть боюсь, парю насилу.

Ослепнуть — страх, но не смотреть,

на милость, как, скажи,

В глаза — полны огней?

И пусть на крылах ночи смерть,

Но даже звезды будут петь

Любви моей.

Стихотворение было слишком слащавым на ее вкус, но это совершенно не имело значения, ведь его написал Теодор, и написал для нее. Тронутая, Уинифред подняла от листка голову, чтобы поблагодарить его, и обнаружила, что он не отрывает от нее взгляд. Выражение его лица было странным — одновременно бесконечно взволнованным и бесконечно радостным.

Заглядевшись, она не сразу заметила, что Теодор держит в пальцах раскрытую коробочку из черного бархата. В ее углублении поблескивало синими камнями кольцо.

— Пожалуйста, выходи за меня, — просто сказал он.

У Уинифред закружилась голова, как если бы она резко поднялась с постели. Он сошел с ума? Или же это глупая шутка?

— Ты делаешь мне… предложение? Мне?

Слова застряли в горле, голос стал хриплым и жалким.

— Кому же еще! — рассмеялся Теодор. — Вообще-то ты любовь всей моей жизни.

Его черные глаза Уинифред в этот момент хотелось назвать лучистыми — так они сияли.

— Я знаю. Но… предложение?

Уинифред не могла отвести глаз от кольца. Пять камней в форме заостренных овалов были уложены в золоте маленьким веером, будто синий цветок лотоса.

— Я ведь… не из благородных. У меня нет семьи. Нет денег. Ничего нет.

Теодор продолжал держать коробочку обеими руками, словно уверился, что Уинифред откажет, если он хоть ненадолго опустит ее.

— Винни, неужели ты думаешь, мне есть до этого дело? — мягко спросил он.

— Но мисс Дарлинг наверняка будет против. И твоя бабушка…

— Матушка дала свое благословение в ту же ночь, когда вы познакомились. А бабуля Мисси — в день, когда мы приехали сюда. Их единственное условие — дождаться твоего совершеннолетия.

Теодор опустил руки на траву и смущенно улыбнулся, склонив голову. Уинифред заметила, как он тяжело сглотнул.

— Все это такие мелочи, Винни. Я сделал бы тебе предложение, даже если бы моя семья была против. Пожалуйста, только не говори, что эти расспросы — твой… деликатный способ отказать мне.

— Что за чушь! — вспыхнула Уинифред.

Она продолжала стискивать в пальцах листок со стихотворением, боясь выпустить его так же, как Дарлинг стискивал коробочку с кольцом. Должно быть, со стороны они выглядят как двое мямлящих недоумков!

— Черт. Сейчас ведь странно будет ответить «да»? Спроси меня еще раз!

Теодор просиял и вновь приподнял коробочку. Его глаза блестели. Уинифред и сама видела нечетко из-за подступавших слез.

— Винни, я люблю тебя, — дрожащим голосом сказал он. — Иногда мне кажется, что я глупец, раз так сильно тебя люблю, но мне все равно, если это и так. Прошу тебя, окажи мне честь и стань моей женой.

Уинифред была так смущена, взволнована и счастлива, что ей хотелось только одного — молча протянуть Теодору руку, чтобы он надел на нее кольцо. И в то же время она понимала, что сам Теодор взбудоражен не меньше ее. Ему наверняка понадобилась огромная смелость, чтобы решиться на предложение, да еще и дважды, и будь она проклята, если не скажет то, что он хочет услышать!

— Да! Конечно же, я выйду за тебя, идиот! — выпалила она и ощутила жжение в глазах. В этот раз оно показалось Уинифред приятным.

Из его глаз брызнули слезы. Зажав себе рот, Уинифред отвернулась от Теодора и протянула ему левую руку. Ее переполнял такой восторг, что она боялась не сдержаться и закричать во весь голос.

Она станет невестой Теодора. Настоящей невестой. Равной ему во всем.

Дарлинг подхватил ее руку и бережно надел на средний палец кольцо. Оно с трудом прошло через место, где сустав широкий и шишковатый, но в итоге подошло идеально.

— Мне никогда и в голову не приходило, что ты сделаешь мне предложение, — призналась Уинифред. — Все-таки, это… очень неравный брак.

— Это меньшее, чего ты заслуживаешь, — возразил Теодор.

Зажмурившись, он поцеловал ее пальцы. Казалось, даже дыхание давалось ему с трудом — так он был взволнован.

— Я очень счастлив.

— Я тоже, — тихо сказала Уинифред.

— Я все никак не решался, — со смущенной улыбкой добавил Дарлинг, по привычке почесав затылок. — Ты никогда не говорила о браке, и я думал, что… может быть, ты разделяешь взгляды Эви. Или решишь, что я слишком тороплюсь. Но матушка пригрозила, что ты найдешь себе партию получше, если буду затягивать с предложением.

Уинифред улыбнулась и подняла руку, гладя пальцем нагревшийся ободок кольца. Перед глазами у нее все плыло от восторга.

— Оно принадлежало мисс Дарлинг?

— Вообще-то это кольцо бабули Мисси. Маме, как ты понимаешь, из наследства ничего не досталось. Так что бабуля позволила мне выбрать что-нибудь из ее украшений. Я подумал, что сапфиры будут как нельзя кстати, правда? Символ вечной любви.

Не в силах больше сдерживаться, Уинифред вцепилась в лацканы сюртука Теодора и с жаром поцеловала его. Юноша от неожиданности потерял равновесие и упал на спину. Она рухнула сверху, прижимая его к земле. На мгновение оба застыли, ошеломленные внезапной близостью. Наконец Теодор поднял руки к плечам Уинифред, собираясь приподнять ее, но она решительно завела их ему за голову. Кольцо коротко блеснуло на солнце.

— Не двигайся, — прошептала она и снова поцеловала Дарлинга — медленно, нежно. Она не умела писать стихи, не умела ценить чужие — свои чувства она могла показать лишь так.

Его грудь вздымалась от частого дыхания, Уинифред ощущала это всем своим телом. Она чувствовала, как напряжены его руки, как сильно колотится сердце. Разорвав поцелуй, она увидела, как лихорадочно блестят его глаза. В его взгляде обожание мешалось с покорностью, и на мгновение Уинифред показалось, что он позволит ей все что угодно.

Эта мысль ее оглушила. Она уставилась на Теодора: тонколицый, румяный, с бездонными черными глазами — красивый, словно ангел. И он был в ее власти.

— Я люблю тебя, — прошептала она.

Теодор подался вперед, и Уинифред снова поцеловала его, чувствуя нарастающее покалывание в губах. Ее тело горело. Там, где их с Теодором руки соприкасались, она чувствовала самое настоящее жжение, будто кончики пальцев отсекли острым горячим ножом. Уинифред проложила цепочку маленьких коротких поцелуев от его губ к шее, над самым воротником. Юноша застонал и выгнулся, а затем высвободил руки из ее хватки и дотронулся до ее пылающего лица. По спине Уинифред прокатилась томительная дрожь.

— Даже звезды будут петь любви моей, — еле слышно прошептал он, осторожно проводя пальцем по линии ее скулы, и Уинифред узнала последнюю строчку стихотворения, написанного для нее.

Возвращались домой они пешком — снова забираться на коня Уинифред наотрез отказалась. Теодор шел едва ли не вприпрыжку, да и Уинифред ощущала в теле такую восхитительную легкость, что ей казалось, она и сама сейчас подпрыгнет и взлетит. Время от времени она вскидывала руку, чтобы увидеть кольцо, и пускай грязные переломанные пальцы выглядели совсем не изящно, она не могла налюбоваться.

— Жду не дождусь услышать поздравления! — заявил Теодор, когда они вышли из конюшни, оставив там Барвинка. — В конце концов, я надел кольцо на палец самой прекрасной девушке на свете.

— Не торопи события, — буркнула Уинифред, — помолвка будет долгой.

Он рассмеялся.

— Зайдем в салон к бабуле Мисси? — предложил он. — Хотя она, наверное, прилегла подремать после обеда… Но зато скоро вернутся матушка и Лаура!

— Если так жаждешь поскорее услышать поздравления, можешь обойти прислугу.

— Точно, зайдем к Нив! И к Джейни на кухню. Жаль, Мэттью тоже уехал…

— Я пошутила, Тедди.

Теодор ухмыльнулся:

— А я нет. Хочу, чтобы Нив пригрозила тебе расправой, если вдруг станешь дурно со мной обращаться.

Уинифред презрительно сощурилась и заметила на дорожке у дома женскую фигуру. Кэтрин? Нет, не похожа.

— Там не Кэтрин стоит? — спросила Уинифред.

Присмотревшись, Теодор припустил вперед.

— Нив! — завопил он и замахал экономке рукой. — Нив, я помолвлен!

Едва поспевая за юношей, Уинифред приблизилась к женщине. Нив выглядела встревоженной: округлив прозрачные голубые глаза, она без конца вытирала руки о фартук.

— Нив, мы помолвлены! — гордо произнес Теодор, подхватывая Уинифред под локоть. — Винни, она, кажется, не совсем верит. Покажи ей кольцо!

— Поздравляю вас, мастер Теодор, мисс Бейл, — произнесла сбитая с толку женщина.

Ее ирландский акцент был сильнее обычного, некоторые слова Уинифред разобрала с трудом.

— В гостиной…

— Ты что-то хочешь сказать? — совершенно ее не слушая, перебил Теодор. — Что такое, Нив?

— В гостиной вас ожидают. Вас и мисс Бейл.

— Кто? — насторожилась Уинифред.

Экономка перевела взволнованный взгляд на нее.

— Она не представилась. Сказала, что она близкая подруга мистера Теодора.

Уинифред и Дарлинг переглянулись, и юноша поспешно произнес:

— Клянусь, у меня никого нет, кроме тебя.

— Идиот, — фыркнула она. — Как будто у тебя может быть кто-то, кроме меня!

Они прошли в дом. Уинифред с неудовольствием оглядела испачканную травой и землей амазонку. Времени переодеваться не было, пришлось встречать гостью в таком виде.

Что это за «близкая подруга»? Насколько она знала, у Теодора нет подруг, помимо Лауры, Эвелин и пресловутой Эми. Но Эвелин сейчас готовится к свадьбе в Гэмпшире за много миль отсюда, Лауру Нив знает, а дочь приходского священника вряд ли стала бы представлять с такой патетикой.

Уинифред приказала Теодору наклонить голову и стряхнула с его волос несколько приставших сухих травинок.

— Если это твоя тайная жена, я в жизни с тобой больше не заговорю, — предупредила она, надеясь успокоить себя улыбкой Дарлинга.

— Если это моя тайная жена, тебе придется вернуть кольцо, — тихо смеясь, ответил он.

Уинифред ахнула в притворном ужасе и прижала руку к груди.

— Ни за что!

Перешептываясь и торопливо приводя себя в порядок, они вошли в гостиную — большую комнату, в которой обыкновенно принимали с визитами — и застыли, едва увидев гостью.

С дивана поднялась Эвелин Саттон.

Когда Уинифред пыталась представить ее, помолвленную со Стелланом Акли, в голове всегда возникал один и тот же образ: осунувшееся, поблекшее лицо, темное платье, тусклые волосы, собранные в строгий шиньон. Но бледный призрак из ее воображения ничем не напоминал ту Эвелин, которую она увидела перед собой. Она была одета в ярко-красное шелковое платье с открытыми плечами и низкой линией декольте — такой наряд гораздо больше подошел бы для бала или суаре^[6], нежели для визита юной незамужней леди. Рыжие локоны были рассыпаны по обнаженным плечам в ее излюбленной девической манере, а на лице, хоть и хмуром, лежали все те же краски юности и легкий румянец, ореховые глаза по-прежнему блестели. Совсем не похоже было, что она убита горем. Неужели помолвка все-таки была расторгнута?

Рядом с Эвелин, разодетой в пух и прах, Уинифред в своей испачканной амазонке сильнее обыкновенного ощутила досаду. Она украдкой отряхнула ладони, с ужасом заметив, что под ногтями темнеет земля.

Увидев друзей, Эвелин просияла и поспешила к ним, протягивая руки. На среднем пальце ее красивой, полной, чистой кисти Уинифред заметила помолвочное кольцо — серебряный ободок, обрамляющий небольшую грушевидную жемчужину. Если ее сапфиры являлись залогом вечной привязанности, то жемчуг Эвелин был символом слез невесты.

— Тедди! Уинифред! — ласково воскликнула девушка, подавая им руки.

Не зная, как следует приветствовать Эвелин, Уинифред коротко пожала ее ладонь и вдруг заметила рядом с помолвочным еще одно кольцо, на безымянном пальце — простую золотую полоску. Значит, они со Стелланом все-таки обвенчались.

— Эвелин, — буркнула Уинифред в приветствие.

— Эви! — умиленно произнес Теодор. Он оставил поцелуй на руке подруги и задержал ее в своей, с радостью глядя ей в лицо. — Как ты здесь очутилась? Я не видел твоего экипажа!

— Я п-приехала на почтовых лошадях, — как всегда, заикаясь, ответила Эвелин. — Надеялась в‑вас здесь застать, но…

— Ты приехала одна? — недоверчиво уточнила Уинифред. — На перекладных? Но от Гэмпшира до Хэзервуда по меньшей мере сутки пути!

— Я останавливалась в Лондоне. И путешествовала п-практически налегке.

— И все-таки… одна? — поразился Дарлинг.

Видимо, он не обратил внимания на кольца подруги.

Эвелин помрачнела.

— П-поэтому я и приехала. Стеллан пропал.

Затаив дыхание, Уинифред взглянула на Дарлинга. В мгновение ока его лицо окаменело, уголки рта озадаченно опустились, но он ничего не сказал. Предательство Стеллана ударило по нему гораздо сильнее, чем он показывал. Как Эвелин вообще посмела приехать в его дом с такими словами?

— И что? — резко сказала Уинифред. — Какое нам до этого дело? Подбери его в ближайшем кабаке по дороге домой.

— Винни… — пробормотал побледневший Дарлинг. — Не нужно.

Краска поднялась по шее Эвелин, но лицо оставалось спокойным. Она уставилась на Уинифред, не моргая — похоже, изо все сил пыталась сдержать слезы.

— Нет, Уинифред п-права.

Ссутулившись, она опустилась на диван. Теодор, сев напротив, потянул Уинифред за собой.

— Он и раньше п-пропадал, но я хотя бы п-получала от него письма. А сейчас — ничего. Уже около т-трех недель. Он п-правда исчез.

— Напиши его родителям. Они ведь живут в Лондоне, — пожала плечами Уинифред. — Повторюсь: какое нам до этого дело? Какое тебе дело?

Чем дольше Теодор подавленно молчал, тем сильнее в ней разгоралась злость.

Эвелин отвернулась и коротко провела ладонью под глазом. Кончик ее кукольного носа покраснел.

— Они тоже не отвечают на мои письма. К т-тому же… это ведь Стеллан.

Она беспомощно пожала плечами, будто удивляясь собственной глупости, и Дарлинг едва слышно выдохнул.

— Я думала, ты его ненавидишь, — заметила Уинифред.

— А ты что, желаешь смерти всем, к-кого ненавидишь? — сощурилась Эвелин.

— Разумеется.

— Мне страшно было бы стать т-твоим врагом. Но я приехала к вам не п-поэтому. — Бросив пристыженный взгляд на поникшего Теодора, она вновь посмотрела на Уинифред. — Я знаю, он нас п-предал. У вас нет п-причин приходить ему на п-помощь, а у меня нет права о ней просить. Но если д-допустить мысль, что это не б-безумное турне по столичным п-пабам и притонам… вы представляете, что с ним могло п-произойти?

Ладони Уинифред взмокли. Изображая безразличие, она сложила руки на груди и откинулась на спинку дивана.

Она намекает на то, что Стеллана настигло его прошлое?

В Лондоне наверняка остались люди, заинтересованные в том, чтобы растащить по кускам владения покойного мистера Уоррена. Стеллан им без надобности, но вот слухи о Дарлинге к ним наверняка уже просочились, несмотря на все угрозы Уинифред. Теодор мог им помешать, и, что еще важнее, они могли им воспользоваться. И, как показывает опыт, Стеллан без особой охоты хранит секреты.

— И почему мы должны допустить эту мысль? — спокойно спросила Уинифред. — Конечно, я знакома с ним поменьше твоего, но не вижу в этом ничего особенного. Просто кутеж.

— Он п-перестал мне писать, я же сказала! — сердито повторила Эвелин. — Когда Стеллан раньше уезжал в Лондон, он п-писал мне каждый д-день.

— О чем он писал?

— П-понятия не имею, — отрезала она. — Все его п-письма я сразу же сжигала. И п-последнее-то уцелело чудом — потерялось на п-почте.

— И что там было?

— Похоже, он остановился в к-клубе, а не у родителей. И у него снова закончились д-деньги. Так что кутить ему б-было бы попросту не на что, если, конечно, ему не крупно п-повезло в карты.

— «Снова закончились»? — поразилась Уинифред. — Почему, черт возьми, ты позволяешь ему растрачивать собственные деньги?

Став еще угрюмее, Эвелин принялась тревожно крутить на пальцах свои кольца.

— Как б-будто бы меня кто-то спрашивает! — огрызнулась она. — П-полагаешь, женщина в браке имеет право хоть на что-то? Да он может хоть д-дом заложить — я и слова не смогу сказать п-поперек!

Теодор тихо переспросил:

— В браке?

Эвелин сухо улыбнулась и приподняла левую ладонь.

— Мы обвенчались еще в июле. На этом в‑все — ни намека на супружескую жизнь. Мы п-просто живем вместе в поместье моих родителей, в‑вместе трапезничаем, вместе принимаем гостей. Я не разговариваю с ним. Может, это и ж-жестоко, но в сложившихся обстоятельствах я имею п-право быть жестокой. Я не стала его удерживать, когда он впервые с-сказал, что на недельку заглянет в Лондон.

В тот день, когда Стеллан их предал, он рассказал Уинифред о помолвке с той же мрачной бравадой и с той же горечью, и его лицо столь же мало выражало безоговорочное счастье близкой женитьбы.

— Поздравляю, миссис Акли, — едко сказала Уинифред.

Эвелин смерила ее яростным взглядом.

Теодор поднялся с дивана. Уинифред с тревогой отметила, что у него дрожат ноги.

— Тедди?

— Я пойду…

Он сглотнул и посмотрел сквозь Уинифред. Ее пробрало от того, каким пустым был его взгляд.

— Что? А. Я пойду… заварю нам чай.

Он торопливо ушел, и грудь Уинифред сдавило от жалости. Юноша изо всех сил пытался сдержать слезы. Одно то, что он воспользовался уловкой, чтобы улизнуть и привести свои чувства в порядок, говорило о многом. Где та улыбка, которую он носил каких-то десять минут назад? Где ее беззаботный, дурашливый, счастливый жених?

Стоило ему скрыться, Уинифред набросилась на Эвелин:

— Что ты натворила? Зачем ты наговорила ему всей этой чуши о Стеллане? Ты хоть представляешь себе, как больно ему вспоминать о нем? Знаешь, как он винит себя в твоем чертовом замужестве?

Эвелин чуть побледнела, но продолжала решительно глядеть на Уинифред. Пальцы ее вновь принялись крутить ободки колец.

— П-послушай, мне самой очень стыдно, — созналась она. — Я даже не могла найти в себе силы отвечать на его п-письма. Но т-ты ведь прекрасно понимаешь, что проблема б-больше твоей или моей неприязни к Стеллану! Если его п-правда похитили…

— Или убили, — услужливо подсказала Уинифред.

Лицо Эвелин вытянулось.

— Или убили, — согласилась она. — Это ведь б-будет означать, что кто-то из вас двоих может оказаться следующим.

Уинифред с изумлением признала, что Эвелин права. Сама она совсем забыла о том, что у людей Уоррена столько же причин преследовать ее и Теодора, сколько и Стеллана. Наверное, некоторые видят в ней преемницу мистера Уоррена — а значит, угрозу. Избавиться от Уинифред и Дарлинга — означает проложить себе быстрый путь к вершине.

Но как бы Эвелин ни ценила Теодора, Уинифред чувствовала: здесь скрывается что-то еще. Эвелин, которая всей душой ненавидит своего супруга, так рьяно рвется ему помочь? Необходимо вытащить из нее что-нибудь еще, если не признание, то хоть намек на него.

— И что? — равнодушно возразила Уинифред. — Снова заляжем на дно. Нам удавалось неплохо скрываться в Брайтоне.

— П-правда? — съязвила Эвелин. — Если ты считаешь, что ежедневная рассылка к-корреспонденции — недостаточно очевидные сигналы о местоположении, то, п-пожалуй, ты права. Хотя эффективнее б-было бы только забраться на маяк.

Они сердито уставились друг на друга.

— Велю ему какое-то время не писать матери, — парировала Уинифред. — И уж точно не писать тебе.

— Так и б-будешь прятаться всю жизнь? И Т-теодора зароешь в свою нору? Не лучше ли выяснить, что п-происходит, и разобраться с этим раз и навсегда?

На миг сердце Уинифред сладко защемило — Эвелин знала, на что следует надавить. Поиски Стеллана могли послужить великолепным предлогом для того, чтобы вернуться в Лондон.

— У меня есть один вопрос, — помедлив, произнесла Уинифред. — Скажи, почему ты так рвешься помочь Стеллану? Тебе представился замечательный шанс овдоветь, а ты от него отказываешься?

— Я… — начала Эвелин.

Но тут же осеклась и повела плечами, как будто от холода, а на лице ее появилось загнанное выражение — своим вопросом Уинифред застала ее врасплох.

— О чем ты?

— Почему? Почему он все еще дорог тебе? — тихо спросила Уинифред.

Эвелин бессильно прикрыла глаза.

— Я его ненавижу, — прошептала она. — Но… я не могу его оставить. Я перед ним в неоплатном долгу.

— В каком долгу, Эвелин?

— Это не…

— А вот и чай, — послышался голос Дарлинга из коридора, и Эвелин закрыла рот.

Значит, у нее и правда есть какая-то причина защищать Стеллана. Неудивительно — они ведь знакомы с самого детства. Но что это за причина такая, ради которой она поставила крест на собственной жизни?

Теодор поставил поднос на стол и подал Эвелин чашку. Она взяла ее и задержала в руках, не решаясь ни отпить, ни отставить ее. Уинифред отказалась от чая, ее уже начало подташнивать от одного только его запаха.

Она уставилась на Эвелин в упор и без обиняков заявила:

— Хорошо. Мы найдем его.

Эвелин округлила глаза, но не успела ничего сказать — Теодор с оглушительным дребезгом опустил блюдце обратно на серебряный поднос. Руки его дрожали.

— Нет, — твердо возразил он. — Мы никуда не поедем. И тебя я не пущу, Эви.

Уинифред замолчала, внимательно наблюдая за Дарлингом. Он скривил лицо в гримасе ненависти, совершенно чуждой ему и портившей его лицо, как капля чернил портит чистый лист. Но в густо-черных глазах плескалось болезненное, мучительное выражение.

— Но… п-почему? — выдавила растерянная Эвелин.

— После того, что он сделал с тобой и Уинифред… не думаешь ли ты, что с моей стороны будет неправильно помогать ему? — тихо спросил Теодор, сжимая руки в кулаки.

Уинифред нежно накрыла его ладонь своей. Блеснули на солнце камни. Взгляд Эвелин метнулся к их соединенным рукам.

— Вы обручены? — взвизгнула она, на мгновение забыв и про Стеллана, и про возникшую между ней и Теодором размолвку. Она потянулась вперед, схватила ладонь Уинифред и принялась разглядывать ее помолвочное кольцо. — О, я т-так рада за вас! П-поздравляю!

— Благодарю, — сдержанно ответила Уинифред.

Ее приятно удивило то, что Эвелин не произнесла ни слова о ее ужасных пальцах. Но что важнее — лицо Дарлинга тоже немного прояснилось.

— Спасибо, Эви, — поблагодарил он и переглянулся с Уинифред. — Это один из счастливейших дней в моей жизни.

— П-простите, что нагрянула… в такой д-день. Я не знала. — Эвелин села обратно в кресло и сложила руки на коленях. — Но от своей п-просьбы я не откажусь. Пожалуйста, п-помогите мне разыскать Стеллана, пока кто-нибудь вместо этого не разыскал в‑вас.

Теодор беспомощно поглядел на Уинифред.

— Я не хочу его искать, — прошептал он.

Дарлинг лгал и сам понимал, что лжет. В отличие от Уинифред он разочаровался в мести. Это он должен сейчас уговаривать ее прийти на помощь Стеллану, а не наоборот. Но в его сердце боролись любовь и ненависть к бывшему другу, и только от Уинифред зависело, что именно одержит вверх.

Попытавшись забыть, что Эвелин сидит рядом, Уинифред повернулась к Теодору всем телом и взяла его руки в свои.

— Я верю, что ты разбираешься в людях лучше, чем кто-либо другой, — мягко сказала она. — И если ты считаешь, что в нем осталось хоть что-то, достойное спасения…

— В каждом есть что-то, достойное спасения. Не в этом дело. Я его…

— Ты его не ненавидишь, как бы ни убеждал себя в этом. Он не твои бабка и дед. И не мистер Уоррен.

Теодор вздрогнул, Уинифред почувствовала, как непроизвольно согнулись его пальцы. В нем так редко поселялась злоба, что он даже не знал, какое ей дать название.

— А ты… ты его ненавидишь?

Ненавидеть Стеллана было сложно — как и любого, кто несчастнее тебя самого.

— Нет, Тедди. Я его презираю.

— Мне кажется, я тоже его презираю, — отозвался Дарлинг и в растерянности умолк.

— Так вы… п-поможете мне? — нерешительно спросила Эвелин.

Немногим ранее, когда они только встретились, Эвелин показалась Уинифред храброй и стойкой. Своим вызывающим нарядом и исполненными уверенности манерами она бросала вызов всем на свете. Но сейчас откровенное вечернее платье смотрелось на ней, словно нелепый, неуместный карнавальный костюм, а сама Эвелин выглядела испуганной и очень, очень юной.

Уинифред переплела свои пальцы с пальцами Теодора. Принять решение предстояло ему.

— Я знаю, что ради меня ты вышла за него замуж, — медленно произнес юноша. — И никогда не смогу тебе за это отплатить.

— Н-нет, не смей! — с жаром возразила Эвелин, сжимая кулаки. — Ты не в д-долгу передо мной и никогда не б-был. Это я купилась на ложь Стеллана, хотя знала, что он т-трус. Это я… оказалась недостаточно храброй, чтобы п-пойти против семьи.

— Эви, ты правда ненавидишь его? — спросил Теодор.

Ее глаза блеснули, а потом на красный шелк платья капнула слеза и расплылась по линии нити длинным темным пятном. Она ничего не сказала, лишь покачала головой.

— Мы ему поможем, — твердо произнес Теодор. — Мы найдем его, и он никогда больше не потревожит тебя.

Уинифред ощутила, как по всему телу проходит волна неприятного жара от предчувствия неизвестности. Она поняла, что Дарлинг на самом деле хотел сказать, что никогда больше не потревожит ее совесть.

Примечания

6

Званый вечер.