Без пощады-2

Дем Михайлов, 2019

Нортис Вертинский, жестоко искалеченный семнадцатилетний парень, продолжает начатое дело – поиск двуногих тварей убивших всю его семью и оставшихся безнаказанными. С каждым днем Нортис становится все сильнее, все злее и все безумней. Он не остановится до тех пор, пока на завершит свою вендетту или пока его кто-нибудь не остановит. Но горе тому, кто встанет у него на пути – безжалостный мститель не знает пощады.

23

Эти двери никогда не должны были находиться в закрытом положении. Официально имелась лишь одна причина, по которой тяжелые шлюзовые створки в стене разделяющей два сектора, могли быть закрыты — аварийное состояние, бедствие, великая беда, одним словом. То есть, если в одном из секторов произошла массовая разгерметизация, большой пожар, отравление воздуха, обнаружился очаг заразной болезни и требуется жесткий карантин. В таком случае вполне оправданы действия по обеспечению безопасности другого сектора. Но это официально. Ибо в Астероид-сити стихийным бедствием и постоянной угрозой считался крайний двенадцатый сектор, находящийся на постоянном карантинном положении. Глупо держать двери нараспашку, если твоими соседями являются вечно голодные изгои, преступники, уродливые мутанты, наркоманы, сумасшедшие и прочие никчемные существа представляющие опасность.

Но все же двойные двери между двумя секторами открывались довольно часто, не меньше пары раз в неделю, хотя делалось все, чтобы дверные механизмы работали как можно реже. Твердая и полностью негласная политика Астероид-сити гласила следующее — пусть «внешники» варятся в своем собственном соку. Пусть грызутся и умирают на своей территории, в темных грязных коридорах. Им нечего делать в более безопасном и защищенном от радиации одиннадцатом секторе. Им там не место.

Даже если они просто хотят прогуляться в другом секторе им этого не позволят. Ни к чему. Стоит разрешить — и прокатится волна воровства и убийства, милые детки тут же испортятся, начнут пить и принимать наркотики. Школы превратятся в рассадник преступности. Этому не бывать. «Внешники» должны оставаться на своей территории.

И, несмотря на всю чудовищность подобной политики, несмотря на всю ее безжалостность, все прочие сектора — кроме двенадцатого — тихо приветствовали ее. Внешнее кольцевое гетто всегда представляло угрозу для остальных. В сознании многих крайний сектор представлял собой этакую корку из грязи и гноя, налипшую на в целом крепкий и свежий фруктовый плод. Соответственным было и отношение к «внешникам».

Более того — существовал в корне безумный план, яро поддерживаемый особо фанатично настроенными жителями, заключающийся в том, чтобы полностью изолироваться от двенадцатого сектора, наглухо и навсегда перекрыть двери, отключить даже связь. Но исправно поставлять им «вслепую» достаточное количество кислорода и питьевой воды. И лет на пять полностью забыть про сектор № 12. Или на еще больший срок. За это время, если верить плану, чей текст легко можно найти во внутренней инфо-сети, двенадцатый сектор либо самоочистится от переполняющей его скверны, либо же вымрет полностью, лишенный подпитки лекарствами и продовольствием. Итог плана будет следующим — либо уцелеют достойные, хотящие и умеющие работать, не принимающие наркотиков, при этом вымрут все прочие бесполезные и опасные трутни, либо же сектор полностью превратится в могильник, который надо будет капитально вычистить, а затем на освободившемся пространстве начать все с нуля.

Был и еще более безумный план — попросту на пару дней отключить приток кислорода и воды. Пусть умрут все. К чему жалеть наркоманов, воров, убийц, мутов и калек, что ради выживания и глотка самогона продали собственные конечности и внутренние органы. Они не люди. Они безмозглые грязные твари недостойные называться людьми. Пусть умрут…

Хорошо, что все это оставалось лишь злобными фантазиями добропорядочных фанатиков, ратующих за полную изолированность от внешнего сектора. И потому смежные бронированные двери все же открывались пару раз за неделю, пропуская туда и обратно жидкий поток людей, большей частью облаченных в оранжевые комбинезоны — тех, кто работал по несколько дней в одиннадцатом секторе, выполняя там самую грязную и тяжелую работу, живя в тесных клетушках служебных помещений, а затем возвращающихся домой. Они считали себя счастливчиками. И по меркам двенадцатого сектора были ими — теми, кто имел постоянную оплачиваемую работу. Они настоящие счастливчики…

Этим днем серые створки не должны были открываться. Граница между двумя мирами не должна была быть нарушена. Но случилось неожиданное — желтым светом полыхнули забранные частой сеткой лампы у потолка, дернулись на сервоприводах камеры наблюдения, с воем включившихся механизмов створки начали тяжело расходиться в стороны. На полу были прочерчены четкие границы. Для пропуска людей двери приоткрывались на полтора метра — достаточно, чтобы пропустить одну группу туда и одну обратно. Для пропуска грузов — открывались на три метра, иногда четыре. Но уже очень долго створки не открывались во всю ширь коридора, на все шесть метров. А сейчас это произошло…

Надрывно гудящие двери расползались все шире, замерший посреди коридора грязный старик с тележкой, подслеповато щурился, в шоке взирая на невиданное зрелище. Послышался дробный шум тяжелых шагов. Опомнившийся старик вздрогнул, поспешил убраться с дороги, но левая нога, оканчивающаяся не работающим и навеки застывшим дешевым протезом подвела, бродяга рухнул на пол. Дребезжащая тележка откатилась, старик с перепуганным птичьим криком потянулся к ней, попытался встать. Шум ног приближался, коридор ярко осветился, донеслись резкие властные голоса. Над распростертым на полу человека нависла громадная широкоплечая тень. Инстинктивно скрутившись в клубок, старик сдавленно всхлипнул:

— Простите! Простите!

Он понимал, что невольно закрыл дорогу тем, кому дорогу закрывать нельзя. Сейчас последует жуткий по силе удар, что отбросит его к стене как грязную тряпку и попутно отобьет те органы, что еще кое-как работают. Вот и все…

Ведь это копы. С одиннадцатого сектора. И старик прекрасно знал с какой жестокостью и презрением они относятся к «внешникам». В прошлые годы ему случалось попадать под их удары, и он часто видел как то же самое происходило с другими. Они безжалостны. Вот и все, сейчас придет ослепляющая боль… на этот раз ему не выдержать…

На его плечо удивительно мягко опустилась синяя защитная перчатка, нависшее над ним лицо, скрытое за прозрачным щитком шлема, подплыло еще ближе, хриплый голос с неумелой заботливостью произнес:

— Вы упали, гражданин? Вставайте осторожней. Позвольте я помогу вам, сэр.

Старик, которого впервые в жизни назвали «сэр», снизу-вверх изумленно и неверяще взглянул на произнесшего эти слова, дернул безвольно отвисшей нижней челюстью, попытался что-то сказать. Сомкнувшиеся на его плечах чужие руки заботливо приподняли тощее дряхлое тело, утвердили на ногах. В его дрожащие пальцы втиснули ручку тележки, затем старика мягко оттеснили ближе к стене.

Поднесший ладонь к шлему полицейский улыбнулся старику — улыбнулся! — отдал ему честь — отдал ему честь! — после чего вся группа полицейский в защитном снаряжении продолжила свой путь дальше, наполняя коридоры грозным сильным эхом.

Привалившийся к стене старик проводил удаляющихся копов взглядом, медленно сполз на пол и умер.

Много испытавшее сердце не выдержало такого шока. Если бы старика ударили — он бы выдержал. Если бы оскорбили — он бы даже не заметил. Но улыбки и добрых слов его сердце не выдержало. Старик умер, в нелепой позе замерев на полу рядом с тележкой набитой грязным тряпьем.