Дочь любимой женщины (сборник)

Денис Драгунский, 2019

Мастер короткой прозы Денис Драгунский в своем новом сборнике снова преподносит читателю новеллы с крутыми сюжетами и внезапными развязками, меткие юмористические зарисовки, а также три маленькие повести, в которых действуют неожиданные герои в непростых обстоятельствах.

Красная линия

мне в моем метро никогда не тесно

На станции «Парк культуры» в вагон вошла девушка и уселась рядом с ним. Вытащила из рюкзака большую тетрадь, раскрыла ее и стала что-то записывать. Он скосил глаза. У девушки был крупный отчетливый почерк. Вот это да! Это были наброски лекции или семинара. С ума сойти. Что-то про Александра Македонского. С обзором литературы. Вот она написала: Фридрих Шахермайер.

— Фриц, а не Фридрих, — негромко сказал он. — Шахермайр. Не «майер», а просто «майр».

Она кивнула и исправила, даже не взглянув на него. А он стал на нее смотреть. Она была совсем молодая, не более двадцати пяти. Наверное, аспирантка, и вот уже читает лекции или ведет семинары. То есть уже взрослая дама. Но все-таки очень юная. У нее были совсем детские руки, такие бывают у девочек в двенадцать лет, с бледными пальцами и прозрачными ноготками. Но она крепко держала авторучку и уверенно заполняла лист, соединяя стрелками имена и даты, рисуя квадратики, нумеруя параграфы. Ишь ты! Неужели она на том же факультете, который он окончил сто лет назад? Он давно бросил науку ради так называемого реального дела. То есть ради больших и быстрых денег, если честно. Ну и каков результат? Где эти деньги? Где вообще что-нибудь? Заработал на безбедную старость, вот и весь итог жизни. Господи, тоска-то какая.

Он не удержался от громкого вздоха.

Она подняла лицо, посмотрела на него, как будто возвращаясь из античности в наше время.

— Небось, на кафедре у Аминат Магомедовны? — спросил он.

— Да, — она кивнула. — Хотя Аминат Магомедовна уже не зав. Но иногда читает лекции. Зав теперь Бевзенко, знаете?

— Нет, — сказал он, вглядываясь в нее.

Выпуклые скулы, широкие брови, крупный, чуть вздернутый нос, тонкие русые волосы пушатся на висках. Она была на кого-то похожа, убийственно похожа, мучительно похожа, но на кого? Черт. Это уже старческое, когда не можешь вспомнить знакомого лица. Или, наоборот, дежавю? Тоже какой-то свих. Не легче. Он вздохнул еще раз.

— Нет, — повторил он. — Бевзенко не знаю. Я очень давно бросил профессию. Но учился как раз у Аминат Магомедовны, великая женщина…

— Моя мама тоже у нее училась, — сказала девушка. — И бабушка тоже была на нашем факультете, но на другой кафедре.

Его как будто жаром обдало.

Он снова вгляделся в ее простое, чудесное, милое, курносое личико и вспомнил: Галя!

* * *

Такие же брови, такой же нос, такие же чуть азиатские скулы.

Галя была в него покорно влюблена. Но в него тогда были многие влюблены, а он капризничал и выпендривался, дурак. Однажды он ее попросил остаться, когда все ребята расходились. Помочь убрать посуду и все такое. По тогдашним манерам это было чуть ли не предложение руки и сердца. Но потом, в самый долгожданный момент, сказал загадочным тоном: «Пожалуй, тебе лучше уйти». Галя опустила руки — они обнимались, стоя около дивана, — опустила глаза и пошла к двери. Но позвонила с дороги, из телефона-автомата, и сказала: «Ты все равно очень хороший». Она заблуждалась. Потому что он был не просто плохой, а очень плохой.

Потому что через неделю он позвонил ей и сказал: «А вот теперь приезжай».

Она приехала. Было лето. Июль. Стояла страшная жара.

Она была одета во все новое-красивое-ни-разу-не-надеванное, он это сразу понял, когда она начала раздеваться. Он даже не сказал ей: раздевайся. Она тоже ничего не сказала. Было так жарко, что говорить невозможно. Она разделась. Она была невинна. Ей было больно. Она заплакала. Потом проглотила слезы и улыбнулась. Потом он молча стал глядеть в потолок. Она встала и оделась. Потом недолго посидела на краю дивана, ловя его рассеянный взгляд. Встретившись с ним глазами, она вопросительно подняла брови. Он прикрыл глаза. Она встала и тихонько вышла из комнаты. Он слышал, как она молча стоит в прихожей. Потом вышла из квартиры. Закрыла за собой дверь, осторожно прищелкнув замок. Сквозь все стены слышно было, как она вошла в лифт, как стукнула тяжелая решетчатая дверь, как лифт поехал вниз.

Они так и не сказали друг другу ни слова — ни в этот раз, ни потом. Потому что никакого «потом» не было. Июль, август, а в сентябре Галя не появилась на занятиях. Или, может быть, появилась, но он как-то упустил ее. Нет, точно, она совсем пропала.

* * *

А вот сейчас, буквально за секунду, он все понял. Понял, почему Галя исчезла. Недаром же эта девушка сказала: «Бабушка была на нашем факультете». Не «окончила», а именно «была»… А потом ушла, когда забеременела. А потом родила маму вот этой девочки. Вот этой молодой женщины, которая едет вести семинар по Александру Македонскому. Боже мой, какой ужас и какое счастье — внучка! Какое чудо!

Захотелось ее обнять, и во всем признаться, и отдать ей все книги, которые остались с тех пор, стояли в особом «историческом», как он называл, шкафу. Дарить подарки. Вообще заботиться и принимать участие. А может быть, она скоро выйдет замуж, и он станет прадедушкой. С ума сойти!

— А ваша бабушка…

— Она умерла год назад, — сказала девушка, закрывая тетрадь.

Уже проехали станцию «Воробьевы горы». Следующая станция «Университет».

— Господи боже мой, как жалко! — совершенно искренне воскликнул он и едва не прослезился. — Как ее звали? Понимаете, может быть, я ее знал тогда. На факультете.

— Екатерина Сергеевна, — сказала девушка. — Девичья фамилия Верещак. Она тогда была Катя Верещак, вот. Вы в каком году оканчивали?

— Катя Верещак? — нахмурился он. — М-м-м-м… Нет. Не помню. Точно не помню. Жаль. Извините.

— Что вы, что вы! — сказала девушка, вставая, надевая рюкзак и небрежно кивая ему.

Он недовольно взглянул на ее курносое и скуластое, некрасивое и неприятное лицо и даже не кивнул в ответ.