Солдатская доля. Роман о такой далекой, но такой близкой войне

Денис Кремнев

Военное лихолетье тяжким бременем легло на плечи сибиряка Емельяна Злотникова, он был на фронт в суровом декабре сорок первого, отгонял врага от Москвы, дрался в руинах Сталинграда, выдержал блокаду северной столицы, освобождал Белгород, дошел до Польши. Одна из многих миллионов солдатских судеб, вплетенных в одно могучее полотно суровой солдатской доли.

Глава шестая

Отступавших фрицы тут же принялись зажимать в тиски, с одной стороны оттесняя от школы, с другой стороны блокируя у площади.

Бойцов стиснули на заднем дворе школы. Плотный огонь из здания не позволял высунуть и носа из укрытия, путь к гвардейцам преградили бронетранспортёры.

Рожнов, стиснув зубы, лишь просил беречь патроны, именно просил, а не требовал. Рядом его подбадривал Кудрин:

— Не боись, Сергеич! Осадим фрица!

Опытный глаз сразу ринулся искать ходы отступления. Но немцы уже вплотную подступились к роте морской пехоты, фактически ставшей уже неполным взводом. Суровый тяжёлый взгляд Кузьмича тщетно осматривал все окрестности, уже было просто тупо уткнулся в землю, как вдруг упёрся в выпуклый предмет. Чугунная крышка обычного канализационного люка.

— Идея, командир, пробраться через канализацию, гляди, куда-нибудь то и выйдем. Не всё ж на заднем дворе погибать то… А немцы туда и не сунутся, побоятся.

Раздумывал комроты не более минуты.

— Отдраить люк, — последовала команда на флотский манер.

Старшина вместе с Мустафой вставили в пазы арматуру, подобранную неподалёку, поддели люк. Тот со скрипом поддался, откинули в сторону чугунку.

Снизу повеяло теплом, странно, но запаха канализации не чувствовалось.

— Пошли вниз, — скомандовал Рожнов. Все настолько были утомлены боем, что никто даже не выражал никаких эмоций по поводу канализации. Жить захочешь — и под землю зароешься, не то, что в люк…

Внутри канализации стоял сплошной сумрак, сочился тёплый воздух. Лестница оказалась короткой, ступенек в десять, она упиралась в лист железа. Старшина спрыгнул первым, достал фонарик. Луч света охватил небольшое пространство высотой метра в два. В ширину простирался один сплошной туннель. Посередине пролегала широкая канава, заполненная водой. Канализационная система города была вся обрушена, вода отсюда почти вся вытекла.

Замывающим шёл богатырь Зорин, он закрыл за собою крышку. Спрыгнул с лестницы и замер, выставив наверх дуло трофейного автомата.

— Алёшка, сукин сын, мать твою дери… Убежал под люка, немец огнём свалить тебя может! — оскалился на него Кудрин.

Зорин подчинился приказанию.

— Куда далее попрём, Кузьмич? — устало поинтересовался Рожнов, всегда прислушивающийся к мнению старшины. По выражению лица было понятно, что прогулки по подземным коммуникациям ему совсем не по душе. Но к своим выходить было просто необходимо…

Старшина внимательно осветил пространство фонариком по обе стороны. Безрезультатно, ни единой лазейки. Коридор пристально смотрел зияющими чёрными дырами.

Затем была обследована канава. Кудрин вздохнул, простодушно улыбнулся:

— Надо по течению воды в канаве идти. Разумею, что вся она прямиком к Волге и течёт. Там как раз и наши…

На что капитан-лейтенант лишь махнул рукой в сторону течения сточной воды и скомандовал:

— Вперёд.

Луч света освещал путь бойцам, видели дорогу хорошо лишь человек пять впереди идущих, остальные пробирались на ощупь.

Емельян шёл с Алексеем. Тот нерасторопно передвигал ногами и был чересчур напряжённым.

— Ты чего такой зажатый? — спросил у него напрямую Злотников.

— Да ничего не зажатый… Тут крысы есть, интересно? — рассеянно буркнул здоровяк.

— Ты крыс, стало быть опасаешься! Вот чудак-человек, пулям немецким не кланяется, а крыс испугался!

Зорин возмутился в душе:

— В детстве так одна в кровати прям за пятку хватанула, неделю потом нормально шагать не мог.

По мрачному туннелю бойцы шли минут сорок, впереди забрезжил тусклый свет и туннель перешёл в широкий рукав.

Сверху рукава ячейками зияли стоковые решётки. Через них то и струился свет. С правой стороны рукава лежали широкие трубы, из них сочилась вода.

Подойдя к другому краю рукава, бойцы увидели, что попали в тупик, — проход был перекрыт массивной кованой решёткой. Старшина аж крякнул:

— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!

Рожнов сразу же вспохватился:

— Без паники! Отправить наверх разведку, пусть вылезут, посмотрят!

Ни с того ни с сего Алексей дёрнулся и выставил автомат в сторону труб:

— Вот чёртовы крысы!

— Я не крысы! — раздался из-за трубы звонкий мальчишеский голос.

Бойцы удивлённо повернулись на возглас. Из-под трубы вылез маленький чёрный человечек в куцей фуфайке и кепке-восьмиклинке на голове. Ловко перелез через трубы и спрыгнул на железный лист.

— Дяденьки, а вы же наши будете? — робко спросил пухлыми губами. Из-за губ виднелись маленькие зубки, из-под кепки выбивался вихрь чёрных как уголь волос, маленькие юркие серые глаза смотрели недоверчиво.

— Малец, ты откуда будешь? — подойдя ближе спросил старшина.

— Я с домов, сверху, — показал пальцем малец на решётку водостока, — мамка за водой послала.

— Откуда здесь воде то взяться? Одна грязь кругом… Антисанитария! — удивился Алёшка.

— Вот с этой трубы чистая бежит, — показал пальцем мальчуган. — Здесь нашенский водопровод. Наверху воды то и нет.

— Много вас народу наверху? — спросил комроты. Ему раньше не доводилось видеть гражданских в городе. Хоть и ходили слухи, что эвакуации не было никакой.

— Семей пять, мужиков нет, одни старики, — серые глаза сверлили Рожнова насквозь.

— Немцы рядом?

— Были, да ушли недавно. Через квартал отсюда в здании суда сидят, знаю точно.

— Наших больше не видел? — продолжал спрашивать Рожнов.

— Месяц уже как, вас, почитай, первых то и увидел.

Капитан-лейтенант задумался. С одной стороны, под землёй делать было нечего, путь закрыт. С другой стороны, наших наверху не было, ещё одного серьёзного боя бойцы не выдержат, всех перебьют. Сидеть как мыши в подземелье, — это вообще выглядело абсурдом, люди ведь воюют. А так, может чем и населению помочь…

— Ну, мальчиш, веди к своим, — хлопнул по спине пацана комроты.

Тот метнулся к трубам, схватил ведро в руки, подбежал к лестнице и попытался вскарабкаться.

— Давай ведро, малой, — помог ему Зорин.

Мальчуган вёл бойцов дворами, из них можно было спокойно просматривать улицы, — настолько сильно были разрушены дома. Они сейчас представляли из себя каких-то каменных исполинских чудовищ, низвергнутых с небес за свои проступки. Город вымер, превратился в кучу развалин, битой техники и сборище непогребённых мертвецов. Они попадались бойцам на пути, — то серая красноармейская шинель торчала из-под обвалившейся кирпичной стены, то вражеский китель мышиного цвета свешивался из оконного проёма.

На одном из перекрёстков на краю воронки лежала фигура в женском пальто, правой рукой обхватив свёрток. В свёртке безмятежно спал младенец. Уснул насовсем, вечным сном. Совсем немного довелось ему побыть на белом свете, и он ушёл в небытие вместе с матерью.

Бойцы при виде таких ужасов лишь горестно вздыхали, — навидались уже всякого! На войне душа черствеет. Лишений и кошмаров насмотрелся и Стёпка, их проводник, тринадцатилетний подросток. От силы на вид ему можно было дать лишь лет десять.

Пройдя по дну широкой воронки, бойцы пробрались к основанию трёхэтажного здания. Малец юркнул вдоль фасада, забежал по лестнице в маленькую нишу, отводил хлипкую деревянную дверь и махнул рукой:

— Сюда, дяденьки.

Бойцы организованно просочились в подвал. Внутри было тесно, идти приходилось только по одному, пропустив вперёд Стёпку.

— Опять подземелье! Ёшкин кот! — в сердцах бросил Зорин.

— Скажи спасибо, что не могила, — урезонив его Емельян.

В подвальном помещении жило человек пятнадцать, дети и женщины. А самым старшим был высокий сухой старик, встретивший бойцов доброжелательно:

— Ну, наконец-то, соколики пришли немца проклятого гнать. Проходите, милости просим…

Рожнов со старшиной оглядели невысокое полутёмное помещение, бывшее когда-то хранилищем. Свет давала единственная лампочка, вдоль стены на матрацах сидели укутанные в тёплые вещи жители разрушенного города. Картина удручающе подействовала на бойцов, видя, как страдают бедные люди без крова над головой и без одежды. Вот во что превратила их война, в земляных червей!

Старик горестно взмахнул руками:

— Уж простите — угощать вас нечем, сами кое как перебиваемся!

И кивнул в сторону маленькой кучки котелков и кружек:

— Весь харч у фрицев на складе. Раньше речные хранилища были, как они этот берег заняли, так сразу склад устроили…

«Так, так, продсклад — это уже о насущном. Людям продукты достанем. Согнула их война! Не мешало бы и бойцов покормить.»

— Будет провиант, отец, достанем, — заверил старика комроты. Стёпке кивнул, — проведёшь к хранилищу.

Мальчуган молча кивнул и побежал к выходу.

С ним отправили двух бойцов, в их числе и Алексея. Остальных Рожнов отвёл в дом напротив. Размещаться в одном доме гражданских значило подвергать их опасности.

Разведка вернулась уже минут через сорок. Алексей доложил:

— Склад на ограждённой территории, колючая проволка вокруг. На воротах будка с пулемётом. Три хранилища всего, рядом маленькая караулка, часовых всего два. Народу охраняет мало.

Протянул Рожнову листок с зарисовками. Комроты вложил его в планшет. Затем закурил и молча поднял голову, уставил взгляд в потемневшее небо.

Уже поздно ночью территорию бывшего совхозного овощехранилища проникли два человека в форме немецкого вермахта. Быстрыми шагами они подошли к контрольно — пропускному пункту. Заспанный унтер что-то бурчал себе под нос, медленно подошёл к прибывшим. И тут же получил в тот же самый нос, благо он был настолько большим, что промахнуться по нему было просто невозможно. Уличный фонарь светил настолько светло, что попасть в следующий момент в стоявшего на пулемёте часового тоже не составило большого труда. Переодетый в немецкую форму Мустафа уселся за пулемёт, точно так же переоблаченный Зорин связал унтера, вытащил свою финку и зашёл в будку. После минутной паузы вышел:

— Ещё один.

Поправил автомат и уселся рядом с Мустафой. Тем временем бойцы на другом конце склада перерезали колючую проволку и кустами пробрались к ближайшему хранилищу.

Часового на посту сразу же снял старшина. Со вторым пришлось повозиться подольше.

Рожнов с тремя солдатами двинулся в караулку, а старшина с оставшимися принялись сбивать замки и открывать ворота. Внутри в тесном, душном хранилище лежали на коробки, вдоль стены стояли холодильники.

Бойцы подхватывали коробки и тащили их из складов через дырку в ограждении. Метрах в сорока от ограждения стоял остов сгоревшего автобуса, в него то и несли бойцы коробки.

Рожнов с тремя бойцами тем временем покончил с отдыхающими в караулке и стал руководить бойцами, требуя в первую очередь выносить консервы, галеты и воду в бочонках.

До рассвета осталось около часа, когда Емельян пробрался к Мустафе и Лёхе, сидевшими на КПП:

— Всё, уходим.

Продовольствие перетащили в автобус. Чего тут только не было: рыбные и мясные консервы, галеты, шоколад, варенье. Воды набралось литров на двадцать. Затем за две ходки всё переместили на пункт своей временной дислокации.

Старшина выделил шестерых, чтобы две трети добытого и всю воду перенесли в подвал.

Радости людской не было предела:

— Ох, родненькие!… Спасибо!… Уберегли от голодной смерти!

А Стёпка первым делом стал оприходовать шоколад. Он вообще быстро привязался к морпехам. Ему нравились их тёмные бушлаты, тельняшки, настоящие хромовые сапоги. Как и многие пацаны, он очень мечтал стать моряком. До войны он видел их очень много, гуляющих на морской набережной. Но те были весёлые, жизнерадостные, в белоснежной форме, а эти были мрачными, грязными и ходили в чёрной.

После добычи продовольствия он частенько забегал к морпехам, а конкретно к Лёхе, к котором привязался всей душой. Бойкий мальчуган излазил всё вдоль и поперёк, знал каждый переулок. О чём с гордостью и хвалился своему другу, здоровяка в чёрной флотской форме.

— А здесь рядом штаб немецкий есть, туда и Гитлер сам ездит, — любил иногда прихвастнуть Стёпка.

— Да иди ты, Гитлер в Берлине сидит, — Лёху на мякине не проведёшь.

— Ну тогда от Гитлера кто-то ездит, ну или к нему из того штаба. Раз в три дня офицер, может, и вовсе, полковник. Ни дня не пропускает — срок в срок, раз в три дня.

О чём было тут же доложено Рожнову. Он отмахнулся:

— Подумаешь, чего только пацан не наплетёт.

Все его мысли сейчас занимал вопрос возвращения к своим. Но потом подумал хорошо и согласился: вдруг и действительно какая-нибудь важная птица окажется.

Но полковник оказался всего-навсего капитаном. Так доложил выставленный у немецкого штаба дозор. Комроты в сердцах плюнул и хотел уже оставить в покое этого посыльного, как старшина тут же горячо убедил его не бросать начатого.

Офицер ездил на мотоцикле, в люльке вместе с одним охранником. По свидетельству Стёпки, так он передвигался всегда. Офицер заходил на час-полтора в штаб и ехал обратно. Ехать из штаба он мог только одной дорогой, остальные были либо разбиты, либо завалены.

Место для засады выбрали подходящее: поворот сглаживал угол улицы между двух полусгоревших остовов несущих стен. Воспользоваться решили старым дедовским способом: сразу же за поворотом поперёк дороги положили канатную верёвку, привязали один угол к уцелевшей опоре электролинии, засели за углом и принялись ждать. Исполнителями были старшина, Емельян и Алексей. Рядом в засаде расположилось усиление.

Мотоциклетный рокот раздался ещё раньше запланированного, минут на сорок. Из-за поворота показалась мотоциклетка полевого цвета, мотоциклист сидел важно в крагах и очках, сзади него разместился автоматчик. В коляске сидел высокий капитан, надменно осматривавший развалины улицы.

— Ишь ты, гусь! Сейчас мы тебя потрепаем! — бросил в сердцах Зорин.

Спустя минуту прозвучала команда:

— Тяни!

Втроём бойцы что есть сил дёрнули за верёвку. Тихо сработать не получилось, раздались выстрелы. Старшина с бойцами выскочили из-за дома и удостоверились, что стрельбу начал уцелевший автоматчик. Его тут же урезонили морпехи, сидевшие в засаде. Офицера с мотоциклистом добили сразу же, нужды в «языке» никакой не было. К тому же, немецкого никто не знал.

Важный гусь теперь смотрел тоскливым омертвевшие взглядом в безоблачное небо, от вальяжности не осталось и следа. Его холодные руки мгновенно покинула кожаная отпечатанная папка.

Через полчаса папка уже была вскрыта Рожновым. С десятков листов, отпечатанных на машинке, и топографическая карта, — всё её содержимое. Уложив содержимое обратно, Рожнов произнёс:

— Хрен его знает… Доставим к своим, там разберёмся.