Чужая игра. Книга первая. Начало

Денис Степаненко

Чем старше становится человек, тем он чаще задумывается о том, для чего он живет на земле, существует ли бог, а есть ли жизнь после смерти?Андрей если и задавался этими вопросами, то точно не ради того, чтобы осмыслить свой жизненный путь. Ведь в тридцать лет парню, женатому на прекрасной девушке, имеющему хорошую работу, незачем всерьез задумываться над этим, жизнь пока прекрасна и без ответов на эти вопросы. Но это было пока….

Глава 10

Наконец уснув от подействовавших лекарств, тело Ивана Яковлевича будто продолжало сопротивляться насильственно введенному в его организм снотворному, то и дело, содрогаясь в небольших судорогах.

С того момента как умерла его жена, старик очнулся в новом мире, лишенном радости и благ. Уделяя много времени работе, супруги так и не успели обзавестись детьми, поэтому ощутив себя на этом свете по настоящему одиноким человеком, психика Ивана Яковлевича стала не выдерживать жесткого натиска тоски и горя. Словно все, что было в этом старичке позитивного, способного радоваться, и наслаждаться жизнью, вместе с женой отошло в мир иной. Первые дни он практически не выходил из квартиры, нахаживая по ней за день не один километр, погружаясь с головой в раздумья и воспоминания. Время надменной черепахой медленно ползло изо дня в день. Пасмурные дни меланхоличными пейзажами стучались в окна холодными весенними дождями, все в округ приобрело серый цвет печали и грусти. Хотелось просто напиться, но он всячески избегал употребления алкоголя, понимая, что может просто сорваться. Сорваться и не остановиться. Неприятные воспоминания о последствиях безрассудного пьянства двадцатилетней давности грызли до сих пор его совесть, сдерживая его от возвращения в пьяный мир. Ссоры, скандалы, предложенный супругой развод, все это удалось с трудом забыть, как страшный сон и, закодировавшись вернуться в прежнюю семейную жизнь. Но время шло, внезапная тревога и ночные кошмары все чаще заставляли бродить его в ночи, дожидаясь рассвета. Чувство одиночества свирепым волком выло у него внутри, все сильнее раздирая расшатывающиеся нервы и уставшее сердце на части. И вот, не выдержав душевных мытарств, однажды вечером поставив перед собой бутылку водки, он, пригубив ее горечь, впервые за последние дни спокойно заснул, погрузившись в приятные воспоминания. С того вечера расклад жизни вдовца изменился. Сбережения, которые супруги копили несколько лет, теперь тратились на закуску и выпивку. Он не чувствовал теперь тяготы одиночества, его пьяные мысли не блуждали как прежде унылым хороводом. Начиная пить спросонья, его каждый день теперь заканчивался в беспамятстве. Все чаще и чаще голос усопшей жены отчетливо слышался в его голове. Он был, как всегда нежен, и любим. Просыпаясь в злой и одинокой реальности, хотелось вновь и вновь слышать любимый голос, а для этого приходилось вновь пить, напиваться, падать, просыпаться, и вновь пить.

Однажды проснувшись, сквозь тяжело приоткрывшиеся веки он увидел белые высокие потолки и стены.

— Умер, — облегченно пролетело в голове, но в следующую секунду нахлынувшее головокружение и тошнота развеяли эту мысль. Оказалось, что напившись в очередной раз до беспамятства, он выполз в подъезд на площадку, и принялся истошно орать, и кричать, хлопая ладонями по напольной плитке. Длилось это до тех пор, пока его не увезла скорая помощь, вызванная перепуганными соседями.

Раствор витаминов и других фармацевтических добавок, бегущий по венам пожилого человека незамедлительно начал благотворно сказываться на его здоровье. На вторые сутки удалось нормализовать все жизненно важные показатели, а уже на третий день к нему вернулся аппетит, и он смог съесть, наконец, несколько ложек принесенной на ужин каши. В его глазах снова затеплился огонек жизни. Когда Ивана Яковлевича перевели из реанимации в общее отделение, он не сразу вступил в разговоры с соседями по палате. Расположившись на своей кровати, он сразу же поднял повыше подушку, уселся поудобнее и, уставившись в окно, наблюдая, как за стеклом приветливо машут ветки молодой березки, просидел так до самого вечера, а когда выключили свет, расправил подушку, накрылся с головой одеялом и уснул. Следующий день начался с того, что Иван Яковлевич в пять утра явился на стойку медсестры и спросил у сонной девушки в белом халате, какой прогноз погоды обещали на ближайшие дни, затем выпросив у нее полуразгаданный сканворд с карандашом, вернулся обратно в палату, где все еще спали. Не дав ума сканворду в течение двух часов, он словно соскучившись по общению с людьми, забросил сканворд в тумбочку и принялся яро участвовать во всех разговорах которые к тому времени уже основательно шли между его проснувшимися соседями по палате. Ближе к одиннадцати, в палату вошел не знакомый врач, который почему-то сразу же направился к Ивану Яковлевичу, хотя врачебный обход всегда начинался с пациентов, кровати которых стояли у двери. Внешний вид врача Ивану Яковлевичу показался уж сильно слащавым. Доктор вежливо представился, справился о его здоровье, померил давление, заглянул в зрачки, записал, что-то в свой блокнот, но перед тем как перейти к другому больному он склонился к Ивану Яквовлевичу, и надменно прошептал на ухо:

— Твое время пришло, Ваня.

— Это вы о чем? — старик не сразу сообразил, что означает сказанная врачом фраза и, поэтому вежливо переспросил его, приподнимаясь на локти, поджимая спиной подушку к спинке кровати.

— И червь сожрет тебя пока ты спишь, — прошипел доктор, снова склонившись к лицу больного.

Иван Яковлевич опешил от услышанного, и, уткнувшись в лицо врача стеклянными от ужаса глазами, увидел, как кожа доктора стала медленно сползать с его лица, оголяя белые, словно отполированные кости черепа.

— Завопив от обуявшего его ужаса, он оттолкнул с силой врача, который тут же упал на пол, и рассыпался на мелкие части словно фарфоровый. Иван Яковлевич соскочил с кровати и, что было духа, кинулся в коридор. Открытая наотмашь дверь слетела с петель. Старик не удержался, поскользнувшись на скользком полу, со всей силы ударился плечом в противоположную стену коридора. Не придав боли ни какого значения он, что было сил, бросился бежать. Страх обуявший Ивана Яковлевича сковал его изнутри, затянув узлом мышцы, отвечающие за дыхание и речь, поэтому возникший изначально внутри груди ком крика, протяжным, сиплым стоном протяжно выходил из него. Привычный ему еще минуту назад мир, с каждым шагом растворялся, оголяя нечто не страшное. Светлые стены мутнели, штукатурка осыпалась на пол черной грязью расползающейся по полу. Возникшие над головой в потолке продольные трещины, в одно мгновение разорвали бетонное перекрытие на части, представив взору Ивана Яковлевича огненные облака, проносящиеся в бездонном черном пространстве. Немногочисленные люди, встречающиеся на пути бегущего сломя голову старика, при его приближении неимоверно широко раскрывали рот, издавая истошный крик, тут же взрывались, оставляя облака черной, медленно оседающей пыли. Словно контуженый боец, бегущий по полю боя, пожилой человек с несвойственной его годам прытью, прорывался вперед. Прикрыв глаза рукой от въедающихся в лицо черных частиц разметавшихся повсюду, старик подбежал к вдруг возникшему впереди открытому окну, неправдоподобно висевшему в воздухе. За окном был виден обычный коридор больницы, привычные стены и потолок, люди стоящие у стойки медсестры. Он на мгновение остановился, хотел было обернуться, но прокатившаяся по его спине волна тепла, напрочь отбила эту мысль и он, не раздумывая более, ни секунды, запрыгнул в странное окно. Оказавшись по другую сторону, в глаза ударил яркий белый свет, ослепив старика. Опоры под ногами не оказалось, и пролетев несколько метров, он больно ударился, не о бетонный пол, но тоже обо что-то довольно жесткое, но приятное на ощупь. Открыв глаза, он увидел перед собой зеленую траву. Улыбка непроизвольно растянулась по его лицу. Немного побаливало бедро, но боль была не сильной. Не успел он встать во весь рост, как заметил, что мир продолжает быть чужим. За черными, бесформенными фигурами похожими на дома и деревья, тонущие во мраке черного тумана парящего над землей, всходило гигантское багровое солнце, закрывавшее четверть серо-белого неба. Старик попятился назад, и тут же почувствовал, как нечто подхватило его, и, пронеся какое-то расстояние, вбросило в кривой дверной проем, который тут же исчез. Пролетев кувырком в кромешной темноте по теплой и мягкой поверхности пола, он сгруппировался, вскочил на ноги, и тут же ринулся прочь из этой беззвучной тьмы, в сторону, откуда еле заметно мерцал свет. Приблизившись, он увидел изогнутую дверь, сквозь темное стекло которой слабо проблескивал свет. Он аккуратно распахнул ее и увидел снова привычный ему мир. Перед ним была обыкновенная бетонная лестница, ведущая на этаж выше. Теперь он осторожно ступил ногой через порог, убедился в наличии твердого пола, и только после этого собрав остаток сил, рванул вверх по гладким ступеням. Но едва осилив пролет, старик свалился, обессиливши на пол, силы которые еще минуту назад казались нескончаемыми, в одну секунду растворились.

— Все, — мелькнуло у него в голове. Под языком нестерпимо жгло, ноги перестали слушаться, хрипя и захлебываясь от усталости, он попытался встать, но безрезультатно, голова кружилась, перед глазами все куда-то плыло. Радовало одно, что вокруг него был нормальный человеческий мир.

Вдруг снизу лестницы скрипнула дверь, и светящаяся фигура молодого человека медленно поплыла вверх по лестнице.

— Спаситель, — подумал старик, и тут же потянул налитые свинцом руки к нему.