Право на жизнь

Денис Шабалов, 2013

«Метро 2033» Дмитрия Глуховского – культовый фантастический роман, самая обсуждаемая российская книга последних лет. Тираж – полмиллиона, переводы на десятки языков плюс грандиозная компьютерная игра! Эта постапокалиптическая история вдохновила целую плеяду современных писателей, и теперь они вместе создают «Вселенную Метро 2033», серию книг по мотивам знаменитого романа. Герои этих новых историй наконец-то выйдут за пределы Московского метро. Их приключения на поверхности Земли, почти уничтоженной ядерной войной, превосходят все ожидания. Теперь борьба за выживание человечества будет вестись повсюду! Вся история человечества – это войны, борьба. Борьба за выживание, за ресурсы, за независимость, за веру, за идеалы… Какой там гуманизм, какое «возлюби ближнего своего»?! Хочешь жить? Убей и забери. Вот и вся философия. Ведь право на жизнь и право на силу всегда идут рука об руку. Данил Добрынин и его боевые товарищи знают: если не взять штурмом хранилище Росрезерва – их родное Убежище рано или поздно превратится в могильник. Они просто хотят жить, и это их право – право на жизнь…

Глава 2

Первые странности

И потянулись дни, наполненные бездельем и ожиданием. Караван двигался по радиоактивной местности, фон иногда взлетал под сотню рентген — это если не считать попадающихся по пути локалок с излучением за триста-четыреста — и вылезать из кунгов поразмять ноги совсем не хотелось. Две недели — срок немалый, на машине можно умотать черт знает куда, но только при условии, что дорога чиста и движешься на хорошей скорости, а не ползешь черепашьим шагом. Несколько раз им попадались радиоактивные пепелища городов, цифры в окошках дозиметров взлетали в заоблачные выси, и колонна, спешно разворачиваясь, отходила назад, выискивая обходные пути. Все эти метания удлиняли дорогу чуть ли не вдвое, и Данил все время волновался — успеют ли? На кону стояли жизни — жизни не абстрактные, жизни родных и любимых людей.

Безделье постепенно становилось всеобъемлющим. Бойцы либо валялись и тупо пялились в одну точку, либо — если Хасан по внутренней связи передавал команду «внимание по всем направлениям» — вставали по окнам и глазели на унылую местность. В такие моменты в душе Данила царила щемящая сердце всепоглощающая тоска — другого настроения окружающий пейзаж навеять был не способен.

Ржавые остовы автомобилей под откосами, поваленные столбы линий электропередач, обвалившиеся мосты, мусор, песок, листва, грязь, истлевший хлам на дорогах, выбеленные дождями и солнцем костяки, среди которых человеческих скелетов было гораздо больше, чем костей животных… и — руины, руины, руины. Большинство из них стояли мертвыми, но в некоторых все еще копошилась вялая, полузадохшаяся жизнь — пару раз он видел какие-то бледные тени, шмыгающие между остатков строений, возвышающихся как осколки гнилых зубов, и ныряющие в черные провалы дыр в кучах мусора… И так было везде, везде, где б они ни проезжали. От человеческой цивилизации, веками поднимавшейся по ступеням эволюции, остались лишь агонизирующие останки, опаленные огнем радиоактивного излучения. И теперь эти останки судорожно дергались, хрипели, пуская кровавые пузыри, и, в попытках подняться, сучили изувеченными апокалипсисом ядерной войны конечностями.

Тряская тягомотина дороги, пейзаж, щемящий сердце, скука… В такие дни чем заниматься? Известно: либо байки травить — либо оружие начищать. Можно то и другое сразу. Стволу, оно понятно, такой уход только на пользу, а вот мозгам от баек пользы никакой, одно разложение. Спасибо Семеныч выручал. Вероятно, он и впрямь когда-то был ученым, потому как сведений об окружающем мире в его голове содержалось не перечесть, и послушать его всегда было одним удовольствием.

Сеанса, обещанного связистами, ждали двое суток, и когда все-таки пришло известие, что тревога была ложной, бойцы повеселели, — потеря бронепоезда означала бы, что путешествие пора заканчивать. Поворачивай оглобли — и домой. Возможно, для Братства это и было бы неприятно — но и только, а вот для Убежища это означало медленную и мучительную гибель. Поэтому Добрынин — как, впрочем, и остальные сталкеры — услышав о том, что бронепоезд в норме и следует по заданному маршруту, вздохнул с облегчением. И тут же, вспомнив о поставленной на днях галочке, принялся допрашивать Семеныча на предмет дальнобойности связи.

— Тут вот ведь в чем дело… — Профессор, валявшийся на нижней полке, от скуки был готов рассказывать о чем угодно. — Таскать с собой что-то типа Р-140 на сто тридцать первом ЗИЛе у нас возможности нет. Еще одна машина — это дополнительный расход топлива, а когда бригада уходит в дальний поиск, либо сопровождает караван, — каждый литр на счету. Неизвестно ведь, когда вернемся и сможем ли в рейде соляру достать. Потому — жесткая экономия. К тому же максимальная дальнобойность Р-140 — две тысячи километров, да и то лишь в идеальных условиях, при телеграфной работе. А мы, порой, уходим на такие расстояния, что достать можно только со спутника. Вот им-то и пользуемся.

— Спутником? Они еще остались? — поразился Данил.

— Да. Нашли его случайно, но раз уж нашли — грех не пользоваться. Хрен его знает, по какой он там орбите движется, но над нами проходит очень быстро. Сеанс связи длится недолго, и за это время нужно успеть настроиться на сигнал, связаться и обменяться информацией. Зачем кому-то понадобилось запускать такой неудобный спутник, я не понимаю, хотя вполне возможно, что изначально он ходил по совершенно другой орбите, которая изменилась в результате бомбардировок. Наверняка ведь досталось не только наземным целям. У Китая, Штатов да и у России были орбитальные спутниковые группировки, а ведь это одна из первоочередных целей.

— Неудобно — один спутник всего, — заметил Ли.

— Скажи спасибо, хоть такая связь есть! — подал голос Урюк. — А то умотаешь тысячи за четыре километров от базы — и кукуй, гадай, что там творится. А так, один раз в пять суток — обмен сигналами. «У нас нормально — у нас тоже, привет от домашних». Все на душе легче, когда знаешь, что дома все в порядке.

— Так у вас там военная база или как? — спросил Сашка.

— Да как… как у вас, в общем. Думаешь, тебя, что ли, одного дома ждут? — ответил Семеныч. — Урюка, вон, тоже маленькие… хм… урючата дожидаются…

Ахмед добродушно рассмеялся:

— Да… Трое у меня. И все пацаны. Один — совсем уже взрослый. Джигит! Скоро в третью бригаду возьмут! А двое поменьше, одному — семь, другому — пять.

— А у меня — четверо, — похвалился Профессор. — Один уже во Второй охранной, под Твердохлебом ходит, другой в штабе сидит, у Тарантула, нашего команча, на виду. Глядишь — со временем и в верхушку выбьется. Ну а еще двое — те малые совсем…

Сашка, жалея уже, что завел разговор о доме, перешедший на такую скользкую тему, бросил взгляд на товарища — Данил морщился, как от зубной боли. Мутация, будь она неладна… Все бы отдал за один только шанс! С самого детства, как, наверное, любой ребенок, росший без родителей, он мечтал, что когда-нибудь у него будет полноценная семья. Жена и сын — а лучше двое! Пробовали с Иринкой регулярно, даже к Айболиту ходили — не посоветует ли чего. Тот только руками развел — специализированное оборудование нужно, клиника. Хотелось ребенка — до зубовного скрежета хотелось! — да все без толку. У Сашки — один, у Вана — аж трое! А у него — нет. Даже ссориться с Иринкой начали — та хотя бы приемного просила взять, от войсковых, или, несмотря на то, что обожглись уже один раз, — жену еще одну из тех девушек, что с ребенком. А ему не хотелось — хоть убей. Не лежала душа к чужому, своего хотелось, родного. Иринка уж и так и эдак подкатывала, и истерики устраивала, и уйти грозилась — а он уперся, как баран. Так и смирилась. Да и то сказать — знала ведь, за кого замуж идет. Мутант, а от мутанта понятно, какие дети. Вот они где, мутации, боком вышли. И рад бы избавиться, ну их к чертовой матери, однако нет. Каким родился — таким и умрешь.

Под эти мысли настроение испортилось окончательно. Прикинув время, Данил хотел было уже ложиться спать — чего сидеть да киснуть? И лег бы — да Санька не дал. Перед ужином он вдруг ОЗК мыть озаботился, помочь попросил. Данил сначала было удивился… После получения демронов ОЗК можно было смело выкидывать — а он мыть вздумал. Хотел было так и ответить — да сообразил, что неспроста эта просьба. К тому же и Сашка усиленно намекал, что дело не только в помывке — подмигивал едва ли не в оба глаза да на дверь время от времени чуть заметно кивал.

Выбрались в тамбур. Сашка, развернув костюм и расстелив его на полу в душевой, включил тонкой струйкой воду, принялся чистить резину легким хлорным раствором. Данил было попытался помочь, да напарник его остановил.

— Дан, стой там, через дверь поглядывай, — проворчал он, делая легкие для вида движения, будто бы протирая комбинезон. — Весь вечер тебя вызвать стараюсь, а ты тупишь, как валенок!

Данил, ухмыльнувшись, промолчал — уж больно забавно выглядел Сашка, со злобной физиономией глядящий на него снизу вверх.

— Секи за народом и меня слушай, — продолжал меж тем в полголоса товарищ. — Ты не помнишь, случайно, из курса географии, что нам Натальпетровна рассказывала про Печорский бассейн?

Данил нахмурился, припоминая.

— Не больно много. Помню только, что расположен на западном склоне Полярного Урала и с северной стороны упирается в Баренцево море. Все.

— Я это тоже помню да еще кучу информации сверх того, — пробормотал Сашка, — но хоть убей — не припоминаю, что в тех областях соль добывали. Уголь — это да, уголь там есть, потому так и называется — Печорский угольный бассейн. А вот соль…

— Не пойму я что-то, куда ты клонишь… — нахмурился Данил. — Соль, уголь… Какая хрен разница?

— А ты припомни, что майор на собрании говорил. Шахта, по его словам, находится в соляных копях! А в Печере этих копей отродясь не бывало — соли-то там нет!

— Ты что же, со школы все так подробно помнишь? — не поверил Данил.

— Представь себе. А знаешь, почему? Потому что Петровна меня по этой Печоре три урока гоняла после того, как я ей с первого раза не рассказал. Мы тогда как раз у Родионыча тренироваться начали, и я пару недель вообще уроки учить не успевал, — спал все время. Вот она меня и подловила.

— Что-то не припомню того случая, — покачал головой Данил. — И что там дальше было?

— А это все. Про Печору я ей тогда все же ответил — пришлось весь параграф в учебнике вызубрить, как стихотворение. Рассказал — и из головы выкинул. Думал, что выкинул. А видишь, где пригодилось… Вот это мне покоя и не дает.

— Получается, раз соли там нет, то и пещер солевых быть не может. А Хасан обратное утверждает, — пробормотал Данил, косясь сквозь стекло на внутренности кунга. — Ну и зачем, скажи ты мне, майору нам лажу гнать?

Сашка развел руками:

— Причин много можно придумать…

— Или напутал он? Может, не в соляных пещерах шахту делали, а в угольных?

— Нет, не напутал. Припомни-ка — он специально тогда отметил, подробно расписал, что это именно соляные копи, да еще и добавил, что в них воздух очень хороший и такие шахты раньше оборудовались для лечения астматиков. Помнишь, еще вопрос кто-то задал, как там с воздухом…

— Да, было… то ли Бармаглот, то ли Лютый…

— Лютый, точно. И Хасан прямо тогда про копи и ответил. Зачем говорить, если это не так?

Данил задумался. И впрямь, зачем говорить то, чего нет? Казалось бы — мелочь, но мелочь непонятная и неприятная, настораживающая. Нестыковка. А где нестыковка — там и обман недалеко. Подстава…

— Ладно, — принял решение он. — Поглядим, что дальше будет. Наблюдай, подмечай. Что заметишь — сразу мне. И не устраивай ты больше клоунаду с ОЗК Проще надо быть…

— Будешь тут проще, когда целыми днями в одном кунге сидим, — проворчал Сашка. — Тут не только «проще» — пантомиму целую разыграешь! Эх, чую я — неспроста…

— Ладно, прикрыли тему, — быстро пробормотал Данил, наклоняясь и помогая перевернуть костюм. — Проф идет…

Семеныч, открыв дверь, с минуту глядел, как напарники самозабвенно драят ОЗК. Потом не вытерпел и посоветовал то же, что чуть ранее хотел посоветовать Данил — выкинуть костюм к чертовой матери.

— Тебе эта тряпка теперь зачем? На память о босяцких временах оставишь? — ехидно поинтересовался он.

Санька отмахнулся, и Семеныч, ухмыльнувшись и пожав плечами, закрыл дверь.

Уже и на привал встали, улеглись да огни погасили — а Данил, лежа на полке, все думал над словами товарища и не находил объяснения. Может, все-таки Санька ошибается, путает что-то? Вполне возможно, хотя раньше за ним такого вроде бы не замечалось. Напротив — друг, имея мозг, склонный к анализу, всегда был чуток к различным нестыковкам. Да и шестое чувство у него развито будь здоров, не единожды он это доказывал. Какой смысл Хасану врать? Обман рано или поздно откроется, и тогда майору просто-напросто предъявят счет, который придется оплатить. Тем более что людей у него сейчас меньше раза в полтора, а по качеству экипировки теперь все бойцы равны. Начнись внутренние разборки — еще неизвестно, кто кого. Особенно если подключатся те, кого подберет бронепоезд — их ведь тоже, получается, за нос водят. Так что никакого смысла в обмане Данил не видел.

Так ничего и не решив, он не заметил, как погрузился в сон. И снилось ему, что нашли они шахту, отбили, открыли многотонные двери и попали на склады, битком набитые ящиками, мешками и коробками самого различного веса, формы и содержания. Да только рано радовались — не давались те коробки в руки, уплывали, словно кто магнитом их оттягивал. Бегали за ними, бегали — все впустую. Так, в бесплодных гонках по коридорам и переходам комбината и прошла ночь.

* * *

Следующий день начался адским пеклом. С самого утра караван двигался по открытой местности под немилосердно палящим солнцем, среди полей, заросших чахлым кустарником, перемежавшимся с островками высокой травы, в которой изредка попадались одиноко стоящие о дуваны и стелящиеся по земле вьюны. Бойцы, раздевшись до трусов, сидели мокрые, злые, хлестали воду, которая тут же выступала на коже крупными каплями пота. В полдень, когда стало совсем невмоготу и духота в кунге достигла предела, включили вентиляционную установку. Температура упала на пару градусов, и только. Санька с Кубовичем, пытаясь отвлечься, пробовали было играть в карты — чуть до драки не дошло. Один сжулил, другой заметил — и понеслось, насилу разняли. Полдня потом, до самого вечера по углам сидели, зверями друг на дружку зыркали, клыки скалили да отфыркивались.

Полегчало только к девяти. Из раструба под потолком подул прохладный ветерок, и одуряющая дневная духота начала постепенно сдавать позиции.

— Слышь, Семеныч! Ты вроде как уник на днях обещал показать… — первым к жизни вернулся Ван. — Так, может, хоть теперь продемонстрируешь?

Семеныч в позе ленивца Сида, валяющийся на полке, заворочался. Проворчал:

— А чего ж не показать. Покажу…

Поднялся, почесывая намечающееся волосатое пузцо, дернул цепь, утягивая стол под потолок и освобождая проход. Подошел к торцевой полке, под которой, как уже знал Данил, в ларе хранилось его хозяйство, открыл и, закряхтев, вытащил наружу черный костюм, выполненный в виде комбинезона. Напарник с интересом уставился на него. На своей полке приподнялся на локтях Шрек и тоже принялся рассматривать уник.

Костюм впечатлял.

Первое, что бросалось в глаза, — фактура ткани. Да и ткани ли… В первый момент Данилу показалось, что Семеныч держит перекачанное до невозможности, ободранное от кожных покровов тело тяжелоатлета с оттяпанной головой. Только вот оголенные мышечные волокна у него были не красные, а черные. На торчащем из ларя торсе, четко очерченные, выпирали мощные группы грудных и дельтовидных мышц, виднелись кубики пресса. Семеныч еще раз дернул, пытаясь вытянуть костюм полностью — и наружу свесился толстенный окорок ручищи со здоровенной банкой бицепса.

— Вы, случаем, не близнеца ли Шрека нашего освежевали, изверги? — с иронией осведомился Сашка. — Уж больно похож… Слышь, Леха, у тебя брат не пропадал?

— У меня сестры, — ответил Шрек, хмуро глядя на комбинезон.

Данил пододвинулся к Семенычу, пощупал ткань, надавил. Под пальцами приятно заструилась бархатистая поверхность. Будто твердая резина, обросшая мякеньким пушком. Сверху податливо, но только до определенного предела и глубже уже ни в какую. И мизерная ямка на «мышечном пучке», образующаяся от давления, тотчас же исчезла, стоило только ослабить хватку.

Он озадаченно поскреб подбородок, глянул на Профессора.

— ТТХ расскажешь?

Семеныч пожал плечами:

— Почему нет? Особого секрета мы не делаем. Универсальный комбинезон «Шагающий танк», в составе имеет экзоскелет из квазиживых материалов грузоподъемностью до ста процентов, наноброню восьмого класса защиты, систему постановки дымовых завес, тепловизор, ПНВ^[7], трехслойная демроновая ткань. Ну и разную прочую мелочь типа автоматического медицинского комплекса, радиостанции в шлеме, снегоступов…

Данил потер макушку, недоверчиво глянул на Профессора.

— Восьмой класс? Да максимальный класс защиты броника — 6а! Это тот, что СВД держит. А тут восьмой. Уж не от пулемета ли крупнокалиберного?

— От него, родимого. Наноброня неплохо держит четырнадцатый калибр, скажу я тебе. Мы как-то для пробы расстреливали один такой на полигоне. Правда, унесет тебя после такого попадания метров на шесть, но это уже мелочи. Главное, жив останешься.

— А как же запреградный импульс? — недоверчиво спросил Данил. — Ведь ребра же переломает! Полковник как-то рассказывал, что в бытность его армейскую был такой случай — два прапорщика бестолковых броники надели и дуэль устроили на пистолетах. Один промахнулся — а другой попал. Легкое размозжил человеку и ребра поломал. Тот скончался прямо на операционном столе. И это — девятимиллиметровый патрон к ПМ. А тут — четырнадцать с половиной! У них энергии несоизмеримы!

Профессор расхохотался:

— Ну ты загнул!.. Это ж когда было-то, сколько лет назад? Внутрь не лазил, подробно не расскажу. Знаю только, что здесь применена технология «жидкой брони»^[8]. Под основной броней есть несколько слоев ткани, между которыми располагаются тончайшие емкости, заполненные специальным составом, смесью растворителя и мельчайших твердых частичек определенной конфигурации. При попадании пули частички реагируют на проходящий импульс — мгновенно сцепляются, уплотняются, и участок в области попадания становится твердым. Это и позволяет распределять приходящую энергию по большим площадям. Остаточный импульс принимается внешним титановым скелетом, который идет вдоль всего позвоночника и подпирает шлем, не давая свернуть себе шею при попадании пули в голову. Ну и, кроме всего прочего, там внутри еще и амортизационная прокладка стоит. Так что… справляется.

— А тридцать миллиметров?

Семеныч усмехнулся:

— Ну ты загнул… И у наноброни свои пределы есть.

Данил уважительно кивнул, поглаживая ткань:

— Хорош, сказать нечего…

— Конечно, надев его, ты не становишься абсолютно неуязвим. Как бы того ни хотелось, — усмехнулся Профессор, увидев, как загорелись его глаза. — Уязвимое место было даже у Ахиллеса… Здесь это — складки в паху и под мышками, шея, локти, колени — словом все подвижные места и сочленения. Боец должен двигаться, причем без стеснений и ограничений. Подвижные части защищены, конечно — но вряд ли удержат тот же пять-сорок пять. И еще. Такая стойкость возможна, только если присоединены топливные элементы. Без батарей уже двенадцатый калибр бьет его в обе стенки, но семерку он держит уверенно.

— Он еще и без батарей работает?

— Уник имеет два режима функционирования. Первый — ограниченный, без энергоподпитки. В таком режиме он работает как обычный компенсационный костюм, выдавая за счет структуры и строения самого материала прирост в мускульной силе и грузоподъемности носителя до двадцати процентов. И второй — когда уник работает в режиме энергопотребления. Вот тогда это действительно шедевр! Восьмой класс защиты, грузоподъемность до ста процентов — предельный вес, который ты сможешь поднять и еще столько же сверху — увеличенная сила удара и толчка, тепловизор, ПНВ, система дыхания с замкнутым циклом… Ну и прочие мелочи, о которых я уже, кажется, говорил.

— И противогаз встроен?

— Встроен, — кивнул Семеныч. Повернул комбинезон и постучал по небольшому плоскому ранцу, закрепленному на спине. — А здесь, в ранце жизнеобеспечения, в специальном отсеке — запасные фильтры. В достаточном количестве, так как много места они не занимают.

— Короче, надел — и Терминатор, — подытожил Данил. — Джаггернаут какой-то… Только мне вот что непонятно — почему же вы против нас в этой броне не вышли? Если все так здорово — блокпост вы взяли бы без проблем…

— С собой у нас их только два — у меня и у Хасана. Да только после того как вы шустренько угнали танк и подорвали насыпь — мы с майором бронепоезд пасли. Оказалось, что вы ребята не простые, а бронепоезд у нас один.

Данил ухмыльнулся, принимая комплемент.

— А не боишься — вдруг украдут? — захихикал Сашка. — Сунешься вот так под лавку — а он убежал. Или в бою как трофей снимут да против твоих же используют.

— Только если вместе с головой.

— Ага, понял. Только через твой труп?

— Можно и так сказать, — улыбнулся Профессор. — Этой броней нельзя пользоваться, если у тебя нет ключа, — костюм не опознает тебя как пользователя. Конечно, никто не мешает использовать уник в ограниченном режиме, как обычный компенсационный противорадиационный костюм и броник, да вот только по сравнению с остальными его возможностями это так себе… тряпка.

— Ничего себе тряпочка! Тройной демрон, броня шестого класса и прирост силы в двадцать процентов… Да если вон тот же Дан его напялит — не говоря уж о Шреке — ему с его силищей и такого прироста хватит, чтоб дел наворотить!

— И все равно по сравнению с остальными его возможностями это почти ноль, — повторил Семеныч. — Без ключа его полным функционалом не воспользуешься. А ключ — он вот где, — и он постучал себя пальцем по затылку.

— Вот оно что… Система безопасности? Хитро!

— А ты чего хотел? Это тебе не автомобиль — сел, завел и поехал — его просто так не угонишь. Ключ — это страховка именно на такой случай.

— А батареи где заряжаете? — продолжал допрашивать Сашка.

— Только на базе. Для этого есть специальная установка. Батарей, кстати, две, и находятся они в затылочной части шлема.

— Получается, если шлем не надет, то и функционал ограничен?

— Точно. После того, как пользователь надевает шлем и соединяет его шейными фиксаторами с уником, — от центрального процессора идет запрос к ключу для опознания «свой-чужой». Если приходит ответ — все нормально, подключаются остальные функции. Если же ответа на запрос нет, то включается блокировка. Из электроники заработает разве что ПНВ да радиостанция, и только. Ну противогаз еще — ему энергоподпитка без надобности.

— И какова же емкость батарей? Надолго хватит?

— В режиме полной загрузки — пару дней. А в половинной и неделю протянет.

— А собственный вес?

— Шестнадцать килограммов.

Сашка присвистнул:

— Да ведь охренеешь таскать!

— Вовсе нет. Вес распределен по всему телу и поэтому почти не чувствуется. Как разгрузочный жилет — распихал снарягу по карманам — и все, будто и нет ее… Да и про грузоподъемные качества ты совсем забыл. Это мне сейчас его тяжело держать. А наденешь — легкий станет, как перышко… Даже без энергопитания свои двадцать процентов он с лихвой отрабатывает.

— Ну а как на счет стирки и чистки? — не сдавался Сашка, будто пытаясь найти у чудо-комбинезона хоть какой-то изъян. — Он ведь электроникой напичкан! Как его в воду-то?..

— Что-то ты сегодня туго соображаешь, Попович, — ответил за Профессора Кубович. — Вся электроника сосредоточена в шлеме и ранце. Сними ранец и шлем — хотя зачем их снимать, они и так водонепроницаемы? — чисть и стирай, сколько душе угодно. Подключи ранец и шлем с батареями — получаешь высокотехнологичное изделие по уничтожению живой силы противника. Все.

Сашка, наконец, умолк, переваривая сказанное.

— Времена рыцарей возвращаются, — глядя, как Семеныч заталкивает комбинезон под лавку, сказал Данил. — Знаете, почему в средневековье рыцарство вымерло? Просто исчезло как класс — и все? Да потому что в военных действиях начали применять сначала арбалет, а потом и огнестрельное оружие, которые пробивали рыцарский доспех. Какой смысл носить полный, закрывающий тебя с ног до головы, тяжеленный панцирь, если против стрелка с арбалетом или пищалью тебе все равно не выстоять? Рыцарь — это самодостаточная единица, боевая машина сама в себе. Даже без поддержки всяких там лучников и пехотинцев народу он мог нашинковать, будь здоров! Ну а теперь, раз снова возвращается неуязвимость от огнестрела — времена таких вот одиночек-универсалов не за горами.

— А я-то думал, что эти костюмы только в фантастических книгах встречаются… Экзоскелет — это ж охренеть можно… — пробормотал Ли.

— Раньше — возможно, — пожал плечами Профессор. — В моем детстве это и было фантастикой. Но в детстве моего деда фантастикой был компьютер, а в детстве моего прадеда — полеты в космос. Так что, как видишь, прогресс на месте не стоит…

— Да кому ж сейчас прогресс-то вперед толкать? — усмехнулся Санька. — Весь мир в руинах!

Семеныч нахмурился:

— Вот чего не люблю — так это когда голословно что-то утверждают, не имея никаких представлений о предмете! Ты его видел, весь мир, чтоб с таким авторитетом заявлять? Сидел ты в своем Убежище, выползал понемногу на поверхность, по окрестностям бродил и далеко от него не удалялся. Откуда ты можешь знать, как обстоят дела? А между тем выживших в одной только европейской части страны полно! Вот к примеру… — он запнулся, соображая, — вот к примеру — Ярославль. Там хищная община обитает, называют себя «Орденом нефтяников». Укурки те еще! Отлично вооружены, техника неплохая… Всех соседей порезали, соляру грабят! И ведь много накопили уже — раскулачивать пора! И раскулачим, дай срок! А на Урале, в районе Белорецка — «Степные псы» живут, людей в рабство угоняют. Прямо как степняки-кочевники, право слово… А еще по слухам под горой Ямантау военный бункер сохранился — вояки те со «Степными псами» на ножах. И это я тебе только некоторых назвал…

— Конкурентов? — усмехнулся Данил.

Профессор сощурился и повторил:

— Ничего, дай срок… С Росрезервом закончим, домой сгоняем — и за них примемся… А вообще… и в Самаре люди выжившие есть, и в Сочах, и в Нижнем… Да много где! А ты говоришь — мир в руинах… — обернулся он к Сашке.

— Это мы сами знаем, с караванами слухи доходили, — кивнул тот. — Есть разрозненные общины, есть выжившие деревеньки в глуши — но ни разу я не слышал о сохранившихся городах или целых сообществах! А ведь только крупным сообществам под силу этот самый прогресс!

— Смею тебя уверить — не все так печально, как слухи доносят. Да, сожжены города и подавляющее большинство населения планеты либо погибло, либо деградировало и мутировало, но кое-где жизнь все же зацепилась и зацепилась крепко… И я говорю не только о деревушках, рассыпанных по всей территории Урала, Сибири или африканской саванне. В других местах тоже сохранилась жизнь. Включи логику! Кому нужно бить, например, по стране, в которой нет и не было никогда ядерного оружия, которая живет тихо-мирно, не предъявляя претензий на мировое господство?

— По-твоему выходит, что где-нибудь в Африке все осталось по-прежнему? — спросил Данил.

Профессор пожал плечами:

— Не бывал, не знаю. И потом — почему обязательно Африка? Были и другие страны, например Австралия, Новая Зеландия, Гренландия, Канада. Эти государства за мировое господство никогда не боролись и ядерного оружия не имели, хотя технологии были и у них. Их, конечно, зацепило — не бомбардировкой, так радиоактивными осадками — но, вполне возможно, люди смогли выжить, уйдя под землю. Впрочем, вам ли об этом рассказывать…

— Хорошо, пусть так. Где же, по-твоему, сохранилась жизнь? И не отдельными разрозненными кучками, а целыми цивилизованными сообществами? — упрямо долбил в одну точку Сашка. — Такими очагами, где есть возможность продолжать развивать науку и технику, культуру, искусство?

— А давай-ка прикинем, — Семеныч повозился на полке, устраиваясь поудобнее и радуясь, похоже, что сможет блеснуть красноречием. Сплел руки на животе, поиграл пальцами, как заправский профессор.

— Итак — небольшое предисловие для начала. Так сказать — для ознакомления с предметом.

В «Ядерный клуб» — неофициальное название группы стран, обладающих ядерным оружием — входили следующие государства: США, Россия, Великобритания, Франция, Китай, Индия, Пакистан и КНДР Кроме того, считалось, что ядерное оружие есть у Израиля, Ирака и Ирана. У каждой страны, согласно принятой ею военной доктрине, имеется вероятный противник. Что бы там ни говорили болтуны от политики, в чем бы друг друга не уверяли — вероятный противник у каждого отдельно взятого государства существует всегда. В последние годы, до Удара, наибольшую военную мощь приобрели Соединенные Штаты Америки, вторым шел Китай, третьей — Россия. Военная машина США была настолько сильна, что эта страна могла позволить себе записать в вероятные противники полмира. И они понемногу это делали. Воевали то там, то здесь, продвигая идеалы демократии в том виде, в котором считали нужными. Я, конечно, не могу знать сценария развития конфликта наверняка, но предполагать — вполне…

Практически перед самым Ударом все большие обороты начал набирать ядерный скандал с Ираном. Эта страна начала разрабатывать ядерные технологии еще в восьмидесятых годах прошлого века и в течение восемнадцати лет скрывала свои разработки. Было время, когда они ненадолго приостановились, но в две тысячи шестом году продолжили развитие. В конце шестого года ООН принял резолюцию, налагающую на Иран экономические санкции, в том числе запрет на поставки продукции и технологий, которые могли способствовать развитию их ядерной и ракетной программам.

— Что ты хочешь этим сказать? — перебив, недоверчиво его спросил Санька. — Получается, кто-то вот так вот запросто мог запретить государству делать то, что оно считает необходимым для своего развития? А если ему пулемет в зубы сунуть?..

Профессор горько усмехнулся:

— А ведь так и было, Саня. Сплошь и рядом. И пулеметы совали, и более серьезное оружие… А еще раньше — мечи и копья… Вспомни историю — у вас в Убежище, вроде, была школа? Вся история человечества — это войны, борьба. Затихала одна — разгоралась другая. Борьба за выживание, борьба за веру, борьба за независимость… Борьба за раздутые идеалы лживой демократии, которыми прикрывалась борьба за ресурсы… Война — это наши гены. Ты сам-то куда едешь — не забыл? И по какому праву?

— За мной — мой дом! — набычился Сашка. — Если не возьмем шахту — Убежище рано или поздно превратится в могильник!

Профессор примирительно покивал:

— А хоть бы и так. Пойми — я не осуждаю. Я и сам иду забирать то, что мне не принадлежит, но то, что мне нужно для существования.

Я хочу жить, и это мое право — право на жизнь! Истина проста и стара, как мир: хочешь жить — убивай или сам подставляй горло. Право на жизнь и право на силу всегда идут рука об руку!

Данилу вдруг вспомнились слова Родионыча, которые он частенько повторял, делая из молодых телят молодых волчат: «Умри ты сегодня — а я завтра! Или — ты, или — тебя. Третьего не дано». Он с самого начала принял этот закон, сжился с ним и лишь благодаря ему был жив до сих пор. А вот те, кто не сумел, — где они? Где Цукер? Топтун где? Один так и не смог выстрелить в человека, другой — непростительная, непонятная Данилу глупость — пожалел раненого выродка. Не стал добивать, а через месяц был задран этим же выродком, которого, пристрелив, узнали по характерному шраму, оставшемуся после ранения. Так что — о чем тут говорить? Прав Семеныч, и Родионыч тысячу раз прав.

–…Санкции ужесточались несколько раз, — продолжал меж тем Профессор, — но, тем не менее, весной седьмого года Иран объявил о начале промышленного обогащения урана, официально заявляя, что это необходимо для развития атомной энергетики. Россия, кстати, поддерживала эту страну и даже помогала запустить первую атомную станцию в Бушере. Однако против были США. Штаты совместно с Израилем наверняка рассматривали возможность ликвидации иранской ядерной угрозы путем военной операции. И, судя по всему, рассмотрели… Тавтология получилась — хотели обезопасить себя от ядерной угрозы, а развязали атомную бойню… Рано или поздно привычка кидать бомбы куда попало должна была отлиться Штатам горючими слезами. Отлилась им — а с ними и всему миру… Думаю, собственно, с этого все и началось. Потом подключился Китай — в последние десятилетия он довольно бурно развивался и уже выходил на мировую арену в качестве сверхдержавы. К тому же, Китай и Россия категорически отказались встать на сторону США в решении иранской ядерной проблемы — да и не только ее. В той же степени это касалось конфликта с Сирией и некоторыми другими странами. А тут еще и Корея со своими испытаниями… Там сменился диктатор, к власти пришел молодой, амбициозный — а у таких вообще крыша отсутствует как данность. Словом — напряжение на начало века пришлось нешуточное, хотя уже и закономерное. Вспомните: начало девятнадцатого века — война с Наполеоном, начало двадцатого — первая и вторая мировая… Ну а уж на начало двадцать первого — третья мировая пришлась. Последняя.

Ну и… Конечно, я не знаю, как все началось, — но суть не в этом. Нас ведь интересует вопрос, где могла сохраниться жизнь, а не кто первым ударил. Кто-то решил перейти к решительным мерам, а дальше — дальше началась цепная реакция. Каждая страна торопилась нанести упреждающий удар по вероятному противнику. Наверняка во всем этом хаосе досталось и странам, не имеющем на вооружении ядерного оружия. За компанию, так сказать. Но — вряд ли досталось критично. Не было смысла в те часы, что длилась эта молниеносная война, расходовать силы на противника, который не сможет ударить в ответ. Ядерные державы старались прежде всего поразить того, кто мог сделать упреждающий удар, а безоружных задели лишь краем. Вот и получается, что наличие в арсенале ядерного оружия не гарантировало избавление страны от уничтожения, а совсем даже наоборот…

Он вдруг умолк. Молчали и остальные, представляя себе нарисованную апокалиптическую картину. Данил, обладавший достаточно богатым и живым воображением, видел перед мысленным взором стартующие из шахт ракеты, несущие на борту совсем даже не мирный атом; мобильные установки «Тополей», выдвигающиеся на боевые позиции согласно штатному расписанию; поднимающиеся на поверхность из океанских глубин АПЛ с ядерным оружием на борту… Десятки, сотни, тысячи ракет устремляются навстречу друг к другу. В работу включается ПРО, в атмосфере повисают облака плазмы, пачками выжигая рвущиеся к целям ракеты противника, стараясь не пропустить на свою территорию ядерную чуму, активируются спутники орбитальных группировок… Но — уничтожить удается не все, далеко не все — и на планете распускаются огненные цветы. Горят войсковые объекты, склады вооружения, военной техники, исчезают с лица земли целые мегаполисы, превращаются в радиоактивную пыль крупные промышленные районы, электростанции, нефтехранилища, в ядерном огне гибнут миллионы, сотни миллионов человек. И ради чего все это? Ради кучки амбициозных политиков, поставивших свои желания и интересы превыше интересов всего остального человечества?

Данил резко дернул головой, отгоняя наваждение и — вспомнил вдруг, что слышал от полковника.

— А Родионыч говорил, что война уже шла, и только переход к применению ядерного оружия был неожиданным.

Профессор пожал плечами:

— Конечно, полковнику вашему виднее, он человек военный. Допускаю и это — но разговор-то сейчас у нас о другом. Вот вам и ответ — где могла сохраниться жизнь. Страны третьего мира либо страны, не имеющие ядерного оружия.

— Но это в теории, — не согласился Сашка. — Это все твои предположения. А где же факты, факты-то где?

— Мои предположения — да, теория. Но все же, вот тебе реальное доказательство, что такие места есть и жизнь там, вкупе с научным прогрессом, не стоит на месте, — Семеныч похлопал рукой по крышке торцевой полки. — На момент Удара подобные технологии были на начальных стадиях разработки. Мне достоверно известно, что исследования велись в Штатах, в Японии и, вполне допускаю, — в Китае. Однако все упиралось в отсутствие достаточно емких, мощных и мобильных топливных элементов^[9]. А наноброню впервые разработала какая-то израильская компания^[10] не то в пятом, не то в седьмом году — я об этом читал в сети, в новостях-то ни слова не было. И уж наверняка разработки велись вплоть до самого Удара.

— То есть, ты хочешь сказать, что уники вы получаете из США? Или из Израиля? — свесившись с верхней полки, недоверчиво спросил Счетчик. — Неужели вы и туда караваны гоняете?

— Нет. Я не думаю, что в Штатах хоть что-то сохранилось — по вероятному агрессору били все. Хотя, возможно, где-нибудь в Скалистых горах в бункерах да убежищах жизнь все же зацепилась… К сожалению, мы не контактируем с производителем и можем только гадать, чье это изделие. На границе с Монголией есть небольшое местечко — перевалочный пункт — где наши люди встречаются с посредниками, которые и поставляют нам эти комбинезоны. И я даже не уверен, что эти ребята сами находятся в контакте с производителем — скорее я могу допустить, что имеет место цепочка, пройдя по которой можно выйти на конечного поставщика. Слишком уж высока цена комбинезона — наводит на мысль о накрутке. Хотя — кто ж проследить позволит? Свои секреты торгаши охраняют сейчас так же рьяно, как и во все времена. Понятно только, что уники идут откуда-то с востока… Это высокотехнологичный товар, и путем простых и логических построений можно предположить, что его родина — Япония, Китай или Корея. До Удара в этих странах производилось большая часть высокотехнологичного оборудования. И хочу заметить, что технологии, подобные этим, один заводик не осилит. Тут должны работать целые предприятия и исследовательские институты. А их работа, в свою очередь, немыслима без обеспечения людскими ресурсами, без человеческих мозгов. До такого в одиночку не дойдешь, это только в фильмах сумасшедшие ученые открытия пекут, как бабушка пирожки. Здесь многие работали. А это в свою очередь говорит нам о целом скоплении, возможно — городе, даже целой стране или хотя бы ее осколке.

— И почем же вы такие штуки берете? — заинтересовался. Данил. — Так, для справочки…

— Тебе столько не собрать, — криво усмехнулся Профессор. — И мне тоже. Уники меняются на золото, по весу. На все Братство таких костюмов штук десять.

Данил присвистнул, сверху раздалось оторопелое кряхтение Счетчика.

— Никогда не понимал, зачем нужно золото, — подал он голос. — Съесть — не съешь и из автомата не выстрелишь… Разве что жене на украшение подарить. Ладно — патрон, валюта! Но золото… Оно-то зачем?

— А ты в курсе, что золото используется не только для изготовления цацок и побрякушек? Этот металл незаменим при изготовлении разного рода контактов, плат, микросхем или подобных технических устройств. Не случайно раньше говорили: будущее принадлежит машинам с золотыми мозгами! Да что далеко ходить — в мозгах того же уника этого металла не меньше килограмма. Видимо, тем, кто производит такие комбинезоны, золото необходимо сейчас как никогда, вот и меняют на него всякие полезные и высокотехнологичные штуки.

— А я-то все думал — зачем караванам золото… И ведь как-то не удосужился ни разу спросить. Им ведь всегда сначала золотишко подавай, а потом уже — патроны.

— Вот то-то. Любопытство — оно не всегда губит. Порой полезно что-нибудь поспрошать.

Кунг вдруг рявкнул, переходя на нейтральную передачу и постепенно начал тормозить. Данил навострил уши, ожидая командирского голоса из громкоговорителя, однако тот безмолвствовал.

— Чего встали? — вполголоса задал риторический вопрос Кубович.

Данил крутнулся на полке и выглянул в окно.

— Свет погасите.

Щелкнул выключатель, и в синеющих сумерках, метрах в двухстах от кунга, он увидел заброшенную деревеньку. Домики с заколоченными крест-накрест окнами, покосившиеся сараюшки, дворы, заросшие высоким бурьяном, попадавшие тут и там заборы, безлюдье…

— Хуторок заброшенный… Почему остановились?

Снаружи вдруг постучали.

— Выходи, э! — голос звучал глухо, но все же Данил смог узнать Хасана. — Защиту можете не одевать, чисто тут!

Чисто! Местность без заражения! Уник был мгновенно забыт — Данил, сорвавшись с полки, принялся торопливо надевать комок. Рядом с той же скоростью, если не быстрее, действовали Ван с Санькой. Шрек поднимался медленно, по причине своего врожденного тугодумства не понимая, видимо, куда спешат товарищи, а Семеныч с Кубовичем вообще смотрели на сталкеров, как на диких.

— Чистая земля! — лихорадочно продолжая одеваться, пояснил Данил, встретившись взглядом с Семенычем. — Вы, может, на нее и насмотрелись — а мы в первый раз видим!

— А, ну тогда, конечно… — туманно ответствовал тот.

В тамбуре Данил задержался лишь на мгновение — по укоренившейся многолетней привычке проверить показания дозиметра. Глянул — сто микрорентген! — и рванул ручку двери.

Воздух снаружи был такой свежий, живой, настоящий — аж голова закружилась. На него сразу обрушилось огромное количество запахов. Запах воды он еще смог узнать, но вот остальные… Откуда же знать человеку, всю свою жизнь дышавшему искусственным, отфильтрованным, мертвым воздухом, как пахнет трава, земля, цветы, лес… Несколько минут он откровенно наслаждался, вдыхая душистый, наполненный разнообразнейшими запахами воздух, забыв обо всем на свете. Потом, немного попривыкнув, опомнился. Огляделся. С чего бы это каравану у деревеньки останавливаться?

Вопрос решился скоро — подошедший Хасан сказал, что привал сегодня будет царский. На природе, да на свежем воздухе. После дневного кошмара в духоте кунга новость была роскошная.

Расположились быстро. В деревеньку не заходили, встали на обочине, уставив машины в кольцо. БТР остался за периметром, разъезжал иногда вокруг, подсвечивая окрестности мощным прожектором. Кроме коробочки в охранении остались три квадра и по одному человеку от каждой группы. От своего отделения Данил в первую половину ночи поставил Счетчика. Квадроциклы взрёвывали где-то в отдалении, бойцы же улеглись в засидки на крышах кунгов, укрывшись маскировочными сетями.

Переговорив с Санькой, Данил задумал сходить в деревеньку. На разведку. Ужин еще не скоро, пока то да сё — успеют. Пошли втроем — захватили Шрека, решив, во-первых, понемногу приучать его работать в команде, а во-вторых, посчитав, что серьезная огневая поддержка в виде пулемета в ночных странствиях по незнакомым местам лишней не бывает.

* * *

Деревенька встретила их могильной тишиной, даже сверчки не орали. Данил проверил на всякий случай фон — то же самое. Местность чистая, жилая — а жизни нет. Хотя с другой стороны — ничего странного в этом не было. Если деревушка стоит в чистом пятне посреди радиоактивной местности — откуда ж нормальной живности взяться? А вот ненормальной, несмотря на тишину, тут могло обитать сколько угодно. Хорошо хоть миксера ждать не приходилось — он излучение любит и в чистых местах практически не попадается.

Дома стояли в один ряд вдоль главной улицы, хотя «главная» — это сильно сказано, если она одна, да и то вся сплошь в бурьяне. Первым решили обшарить дом на околице. Отодрав доски, держащиеся на честном слове, Данил приоткрыл было дверь, намереваясь войти в темную, холодную избу, но его внезапно оттеснил в сторону Шрек. Леха, встав около порога, поклонился и в полный голос прогудел:

— Прости, дедушка… Беспокоим… Пусти прохожих людей дом осмотреть…

Напарники переглянулись, Сашка за спиной гиганта покрутил пальцем у виска.

— Что за фокусы, Леха? — спросил Данил.

— Положено так… — пробормотал Шрек, входя в избу. — Разрешения спросить.

— У кого?

— Домовой…

Данил с Сашкой опять переглянулись, Сашка пожал плечами.

— В деревне так делали… В детстве… — послышалось из темной избы. — Задобрить…

— А иначе?.. — спросил Данил, ныряя вслед за Лехой.

— Плохо будет… — из Шрека, как всегда, слова приходилось тянуть клещами, и Добрынин, плюнув, прекратил это неблагодарное дело.

Задобрил — и ладно. Чем бы дитя ни тешилось…

В избе было неуютно. Рассохшиеся доски пола, стены с осыпавшейся местами глиной и торчащей плетенкой, посеревшая, давным-давно небеленая печка. Стекла в окнах если и уцелели — то через одно. Потолок, угрожающе прогнувшийся в центре, полусгнившие, источенные ножки лавок и стола — все указывало на то, что изба доживает последние годы. Данил выглянул в окно — огород в таком же состоянии, весь в траве. Тоска, запустение. За огородом в неверном лунном свете темнело еще одно строение с трубой — банька.

— Ну и что мы тут найти хотим? — задал вопрос Сашка.

— Н-да, ловить явно нечего… — пробормотал Данил. — Шаром покати.

— До Начала еще… люди ушли… — пробормотал Леха, заглядывающий в загнётку печи.

— Как это? — заинтересовался Сашка. — Просто так ушли? Зачем?

— В города…

«Вот так… — печально усмехнулся Данил. — В города ушли — да там и сгинули. А здесь останься — глядишь, и выжили бы три-четыре дома. Да кто ж знал…»

— Ладно, пошли отсюда.

Оказавшись на улице, Сашка принялся вертеть головой, осматриваясь, а потом уточнил:

— Остальные дома будем проверять?

— А есть смысл? Только если снаружи… Бери Леху и чеши на противоположный край, начинайте оттуда к середине двигаться. Ая с этой стороны пойду. Если заколочен дом — то нечего в него и лезть, мимо проходи.

— А если открыт?

— Если найдешь такой — проверяй. Только осторожно там. И баньки с сараюшками осматривайте, если попадутся.

— Так, может, вместе и пойдем?

— Разойдемся — быстрее обшарим. Ужин скоро, а мы здесь торчим. Все, чешите, а я пока баньку осмотрю.

Времени на баньку ушло немного. Данил, держа наготове «винторез», осторожно прошел по огороду и подошел к бревенчатому строеньицу. У порога, следуя примеру Шрека и стесняясь сам себя, незнамо у кого испросил разрешения заглянуть внутрь. Не сказать, чтоб он был суеверен — но что-то такое в словах Лехи было… Тем более — как он успел уже убедиться — чертовщины в мире после Начала изрядно прибавилось.

Банька была пуста — чего и следовало ожидать. В свете фонаря мелькнули черные полати, печь, иссохшие прутья березовых веников на стенах. В предбаннике, в углу, обнаружилась железная бадья с проржавелым дном, под лавкой — стеклянная пивная бутылка, — и ни единого следа присутствия не только человека, но и какой-либо другой живности. Ну а раз так — нечего больше тут делать. Еще раз оглядевшись, Данил выбрался наружу. Прошелся по огороду, сделал крюк, обойдя покачивающийся на легком ветерке о дуван в самом центре, и вышел на улицу.

Улица на всем протяжении была пуста — Санька с Лехой, вероятно, решили ревностно подойти к проверке и обшаривали сейчас какой-нибудь сараюшко. Данил медленно двинулся вдоль домишек, стараясь не запутаться в бурьяне, достигающем иногда середины груди и тщательно освещая не только домишки, но и дорогу впереди, — семечко о дувана, попавшая по недосмотру на одежду, оставляла довольно призрачный шанс на выживание. Миновал один дом, другой, третий — а в палисаднике четвертого вдруг увидел небольшое пятно очищенной от бурьяна земли с аккуратными рядками грядок и тропку до крыльца. Да и сам дом был каким-то ухоженным и производил более благоприятное впечатление, чем соседние, — крестов из досок на окнах нет, дверь тоже не заколочена, дымок из трубы и даже почти все стекла целы. И — теплые отблески света в окошках, такие, какие может давать только живой огонь.

— Саня, прием, — пробормотал Данил в микрофон. — Вы где?

— На противоположном краю, как и велел, — тут же отозвался товарищ. — Две баньки обшарили, дома заколочены. Пока чисто.

— Жилой дом для меня оставили?

В наушнике послышалось озадаченное сопение.

— Какой еще дом? — спустя несколько мгновений осторожно поинтересовался Сашка. — Ничего такого не видели…

— Ладно, отбой. Продолжайте. Сходимся в середине, — ответил Данил, разрывая связь. Пробормотал под нос: — Ротозеи…

Закинул «винторез» за спину, вытащил «Пернач». Примкнул приклад, взял наизготовку, прижав тыльник приклада к плечу. Чем в ближнем бою неудобна ВСС, так это тем, что торчащая оптика ухудшает обзор и затрудняет прицеливание. «Ласточкин хвост» это, конечно, не натовская планка Пикатинни, на которую, установив оптику, полностью загораживаешь механический прицел, — но тоже целиться не больно комфортно. Да и резкое перемещение ствола тем удобнее и быстрее, чем он короче. «Пернач» в этом смысле идеален — и приклад есть, и очередями может палить, и ствол по сравнению с винтовкой всего ничего.

Крыльцо поскрипывало. Данил поднялся, подсвечивая фонариком и ненадолго замирая на каждой ступени, прислушиваясь и пытаясь уловить хозяйственные шумы в доме. Тишина. Постучал, торкнулся — дверь, длинно заскрипев, отворилась. Из сеней пахнуло теплом и запахом пищи. Добрынин вошел, осматриваясь. Длинная лавка вдоль левой стены, под лавкой — два ведра с водой. На правой стене — ряд вколоченных в бревна гвоздей, на которых висят разнообразные, так нужные в хозяйстве предметы — пустые ведра, веревки, два серпа, ножи от косы, хомут с вожжами… Напротив двери — приставная лестница на чердак.

— Хозяева есть?! — подал голос Данил.

Тишина. Слышно только, как угли в печи потрескивает да вода где-то капает.

Миновав сени, заглянул в горницу. Так же безлюдно, но видно, что хозяева отлучились только что — посреди комнаты на столе, сколоченном из грубых неошкуренных досок, исходит паром чугунок, рядом деревянная ложка и миска, блюдо с огурцами, железная кружка… Осторожно ступая, Данил прошелся по горнице, заглянул за печку, занимающую чуть ли не треть избы — пусто. На печи тоже никого не обнаружилось, хотя в изобилии лежало различное тряпье, шубняки и несколько пуховых шалей. Хотел было в подпол лезть, но тут на чердаке внезапно скрипнуло, послышались шарканье, кряхтенье, кашель — и на верхнюю перекладину лестницы в сенях опустились ноги в валенках.

— Ктой тута?.. — раздался дребезжащий старческий голос.

— Слезай, дедуль, — ответил Данил, отнимая приклад и засовывая пистолет в кобуру. — Не бойся, не обижу.

Пока дед сползал по лестнице да ковылял, опираясь на клюку, до стола, Данил огляделся еще раз, присматриваясь к убогости окружающей обстановки. Посреди избы — стол с двумя лавками. В переднем углу иконостас с потемневшими от времени иконами. Кровати нет — дед, похоже, спал на печи, не зря ж там тряпок навалено. Вон, кстати, и деревянная лесенка приставная. Еще рядом с печкой обнаружились полки с целой батареей чугунков и двумя ухватами, рукомойник, а под окном — здоровенный сундук с амбарным замком. Все старое, дряхлое, подвязанное веревочками и проволокой, подбитое гвоздиками… Даже ситцевые шторки на окнах — со штопкой. Под стать своему жилищу был и дед — до того стар, что, казалось, в чем только душа держится? На дворе начало лета, температура даже вечером за тридцать — а он в валенках, в телогрее меховом, в шапке-ушанке. Да еще и огонь в печи горит… Лицо сплошь в мелких морщинках, подслеповатые слезящиеся глаза, борода, торчащая клоками в разные стороны, дряблая кожа, покрытая пятнами пигментации…

Дедка доскрипел до скамьи, сел осторожно, поставил клюшку между ног. Оперся об изогнутую рукоять руками, положил сверху подбородок — и только после этого, наконец, обратил свой взор на гостя.

— Ну, мил человек, кем будешь? Каким ветром в наши края?

— Мимо едем, дедуль, с караваном. У дороги остановились… — ответил Данил, присаживаясь на край лавки. — Ты мне расскажи лучше, как ты тут выжил-то?

— Дак и… скрыпим поманеньку. Огородик, вон, по весне сажаю, по грибы хожу, рыбка опять же — тут озерцо недалеко… Мне много ль надоть?

— Ну, летом ладно, тепло. А зимой как?

— Печка, родимая, спасает. Я дровишек за лето наколю — и хватает… Раньше в лес-то с бабкой по дровишки ходили, а теперь вот, вишь, силов не осталось… Я уж сараюшки, помолясь, разбираю. На кой они теперь…

— Один в деревне?

— Один… — вздохнул дед. — Бабка-то моя померла уж года как два тому… Хорошо — силы еще были, схоронил. Теперь бы уж и не смог.

— А остальные?

— Дак молодежь до Страшного Суда еще в город подалась, а старики повымерли потихоньку…

— А что же молодежь родителей с собой не забрала? — поинтересовался Данил.

— И-и-и… сынок! — отмахнулся старик. — Кто ж из стариков с насиженного места уедет? Нам дай помереть там, где всю жизнь прожили — и то ладно… Главное — приезжали бы дети проведать. По хозяйству помочь, поправить кой чего — нам больше и не надо! А в город, в суету — не те года…

— Тебе, может, надо чего, дедуль? — озаботился Данил. — Мы проездом, завтра утром тронемся. Тебе, может, тушенки принести или сгухи? Могу шоколада подкинуть немного…

Но дед с такой энергией замахал руками, что Данил сразу поверил, что ему и впрямь ничего не нужно.

— Какая тушенка, шоколад… Брюхо уж не то, чтоб такие кушанья лопать. А со сгущенки меня завсегда пучит… Ничего не надоть, предложил — и на том спасибо! Ты не беспокойся, сынок. Я, вот, на старости-то лет, лицо человечье увидал — и то хорошо. Ить последний раз тута года три тому проезжали… Живу, как бирюк, одичал совсем, не знаю, что в стране творится… Ты вот что мне скажи — не поднялась еще Расея-то, после Страшного Суда?

Данил горько усмехнулся, молча поглядел старику в глаза. Тот опустил голову.

— Понял, не говори…

— Ничего, дедуль, поднимемся еще. Не сомневайся.

— А я и не сумлеваюсь, — легко согласился дед. — Сколько раз падали, сколько раз поднимались… Гитлеру хребет переломили — и в этот раз выдюжим. Авось, Бог не оставит…

— Зверье не досаждает?

— Да зверья того… мыши одни, — отмахнулся дед. — Нормального зайчика-кабанчика уж годков пятнадцать не видать. А от страхолюдов я в подполе спасаюсь. Подпол у меня большой, люк крепкий, дубовый, да засов изнутря. И припасы там же, год живи — не подъешь. Лежанка, опять же, буржуйка, дровишки…

— Значит, все же заглядывают, мутанты-то?

— Да… нутанты… — с трудом повторил дед незнакомое слово. — Страхолюды, одно слово. Иной раз забежит на огород: собака — не собака, волк — не волк… Я ужо в подпол сразу лезу… А разок — зимой — глядь в оконце — и не поймем с бабкой, кто: человек ли, страхолюд… Опять прятались. Он ломился-ломился — ушел. Мы трое суток в подполе сидели, боялись вылезть.

— Ружье тебе надо.

— И-и-и, сынок… Разве ж я ружье-то удержу теперь? А стрельну — так и вовсе улечу кверх тормашками, — беззубо улыбнулся дед. — Года мои ужо не те…

Посидели, помолчали. Дед вдруг вскипешнулся, красноречивым жестом ткнул пальцем в чугунок, посмотрел вопросительно на Добрынина — тот мотнул головой, отказываясь.

— Тогда, можа?.. — дед заговорщицким жестом щелкнул пальцем себе по горлу. — На смородинке! Сам делал! Не обидь!

— Да нет, дедуль, не пью. Пойду я, пожалуй… Ты говори, если нужно чего.

— Да чего мне… я уж как-нибудь… Одна печаль: помру — кто похоронит? — вздохнул дед.

Данил поднялся, развел руками.

— Тут уж, дедуль, ничем помочь не могу. Не знаю, буду ли когда еще тут проходить, не буду ли… Буду — забегу, гляну, как ты тут, а нет — уж не обессудь.

Из сеней помахал сидящему на лавке деду, вышел на крыльцо, прикрыл осторожно дверь. По тропке пошел мимо огородика…

— А Сашку-то слушай, — раздалось в спину. — Друг у тебя чуйный…

Откуда б деду знать?! Данил резко развернулся — на крыльце было пусто. Дом стоял на том же месте… но какой?!.. Просевшая крыша, разваливающаяся труба… Окна, минуту назад плескавшиеся уютом живого огня, — черны, стекла разбиты, поскрипывают створки на ветру… От завалинки одно воспоминание, и ступени на крыльце сгнили через одну… Огородика нет и в помине, один лишь бурьян по грудь да пара о дуванов качается. Данила пробил ледяной озноб. Понимая, что встретился с очередной ненормальностью, он попятился было от избушки прочь — да вдруг остановился. «Помру — кто похоронит?» — словно живые, прозвучали в голове слова старика. Постояв немного, он развернулся и сквозь бурьян начал продираться обратно к избе.

Скелет в истлевшем тряпье и валенках он нашел в сенях. Рядом валялись опрокинутые ведра. Видимо, старик собирался за водой — да так и не дошел. А может, наоборот, нес полные, плеснул на пол, поскользнулся, упал — а подняться уже не смог. Разве узнаешь теперь? Да и неважно это — другое важно. Данил, обходя дом по периметру и подкладывая под каждый угол по горящему клоку пакли, думал о том, сколько еще таких вот стариков доживает свой век на бескрайних просторах страны… В ветхости, в забвении. Надрываются, стаскивая по осени в подпол урожай с маленького огородика, мерзнут зимой на своих печурках, слушая вой вьюги за окном или, выбиваясь из сил, тянут вязанку хвороста из леса, ведра с водой от колодца… Трясутся от страха, с кряхтеньем сползая в подпол каждый раз, когда на дворе покажется очередной «страхолюд»… И — умирают. От голода и холода, от болезней. От когтей и зубов мутантов. От того, что никому больше не нужны. От старости, дряхлости. От убожества. От одиночества…

…Когда к огромному погребальному костру подбежали Сашка со Шреком, Данил стоял среди бурьяна и молча смотрел на дело своих рук. Дом пылал.

— Ты что — ошалел? — изумленно заглядывая в глаза товарищу, спросил Санька. — Зачем поджег? И где ты тут жилой дом видел?

Данил молчал. Огонь с утробным ревом пожирал иссохшее дерево, стреляя во все стороны угольями. Взметая снопы искр, рушились перегоревшие балки крыши, лопались остатки стекол, трещал шифер. Прогорели и ухнули внутрь брусья перекрытий, с шумом сложилась пристройка, раскатив пылающие бревна по двору, от которых сразу же занялся убогий сараюшко. Не земле — так хоть огню предать старика. Чтобы с дымом душа его поднялась к небу, перестав мучить и себя и окружающих странными и страшными видениями.

В тот вечер, выслушивая от Хасана десятиминутную лекцию о последствиях демаскировки — костер получился не слабый и наверняка виден был за многие километры, — Данил на все вопросы только пожимал плечами. Сказал только:

— Так было надо, — и больше не проронил ни слова.

А что сказать? Правду? О чем? Что это было? Видение? Знамение? Снова гипноз? Или он просто заснул и видел сон? Рассказал только Сашке, но друг понял, а остальных это не касается.

Демаскировка — демаскировкой, да вот только… каждый человек, кроме разве что самого закоренелого убийцы и отморозка, достоин того, чтобы его проводили в последний путь. Пусть не по христианским правилам, не отпев, а хотя бы так, огненным погребением, по-язычески. И тем более заслуживал этот умерший в одиночестве старик.

Потому что страшно умирать, когда рядом никого. Никого, кто бы присел около постели, взял за руку, утешил… кто проводил бы в последний путь, прочитал молитву над усопшим и предал останки земле или огню. Никого… Только мертвая тишина старого дома, скрип ставень на ветру, вой ветра в трубе и предсмертный хрип одинокого, заброшенного всеми умирающего старика.

Примечания

7

ПНВ — прибор ночного видения.

8

Реальная разработка. На данный момент известно, что разработки ведутся параллельно несколькими странами, в числе которых Россия, США и Великобритания.

9

В настоящее время рабочие опытные образцы армейского экзоскелета уже существуют в США, где разработкой системы HULC (Human Universal Load Carrier) занимается один из гигантов аэрокосмической промышленности Lockheed Martin. HULC разрабатывается на основе лицензионного соглашения, заключенного с фирмой Berkeley Bionics, в активе которой имеются экзоскелеты ExoClimber и ExoHiker. HULC должен объединить их возможности. Кроме того, экзоскелетами вплотную занимаются и в Японии.

10

В 2005 году компания ApNano создала материалы, которые, будучи многократно прочнее и легче стали, стали основой для необычайно прочной наноброни. Опытные образцы на основе вольфрама останавливали стальные снаряды, летящие на скорости 1,5 километра в секунду (при этом в точке удара создавалось давление до 250 тонн на квадратный сантиметр), а также — выдерживали статическую нагрузку в 350 тонн на квадратный сантиметр.