Маленькие милости

Деннис Лихэйн (2023)

ОТ АВТОРА «ОСТРОВ ПРОКЛЯТЫХ» И «ТАИНСТВЕННАЯ РЕКА». МОМЕНТАЛЬНЫЙ БЕСТСЕЛЛЕР NEW YORK TIMES. ДОЛГОЖДАННАЯ НОВИНКА ОТ ЖИВОГО КЛАССИКА ОСТРОСЮЖЕТНОГО РОМАНА. «Этот роман заставляет задуматься… Увлекательное и пробуждающее ярость развлечение, от которого невозможно оторваться». — Стивен Кинг Шедевр, способный конкурировать с «Островом проклятых» — всепоглощающая история о жаркой мести, жертвенной любви, ядовитой ненависти и коварной власти… Мэри Пэт Феннесси прожила всю свою жизнь в бостонском районе, известном как Южка. Этот ирландский анклав упорно придерживается старых традиций и гордо стоит особняком. Люди, выросшие здесь, не боятся ни бога, ни дьявола. И очень не любят, когда кто-то лезет в их жизнь… Однажды вечером Джулз, дочь Мэри Пэт, не вернулась домой. В тот же вечер на здешней станции метро находят мертвым парня, сбитого поездом при загадочных обстоятельствах. Эти два события кажутся не связанными между собой. Но Мэри Пэт в отчаянии начинает теребить людей, которых лучше не трогать, — и задавать вопросы, всерьез беспокоящие Марти Батлера, главаря местной ирландской мафии. А эти ребята не терпят неприятных вопросов… «Душераздирающая история, рассказанная писателем, который является одним из лучших в мире». — Гиллиан Флинн «Лихэйн пишет захватывающие триллеры, которые погружают в тайны гораздо более универсальные и актуальные, чем просто детективные романы; он один из тех, кто изменил правила игры и разрушил воображаемую границу между жанром и литературой, доказав, что мы можем получить лучшее от обоих одновременно». — Тана Френч «Вам повезет, если в этом году вы прочтете более увлекательный роман». — The Times «Превосходно… Это Лихэйн в своих лучших проявлениях: динамичный сюжет, прекрасно вырисованные персонажи, острое, как бритва, чувство юмора — и всепроникающая тьма, сквозь которую время от времени проблескивает надежда…» — New York Times Book Review «Я последую за Лихэйном куда угодно». — Ли Чайлд «Словно тебе врезали кулаком в солнечное сплетение… В романе полно мин-ловушек, но метафорического типа, которые взрывают будущее, а не конечности…» — New Yorker «Мастерски… Мэри Пэт Феннесси — воплощение мифической древнегреческой ярости в XX веке, и ее война одной женщины против всех — устрашающее зрелище. — Washington Post «Очень жестко… В своем новом романе Деннис Лихейн не щадит никого и ничего». — New York Times «Жестокий, захватывающий и безжалостно четкий портрет города, раздираемого страхом и ненавистью». — Irish Times

Глава 6

За ночь Мэри Пэт спит максимум часа три, причем не подряд, а урывками минут по пятнадцать, за каждым из которых следует тревожное бдение, метание в постели и безнадега. Потом еще пятнадцать минут забытья — и снова напряженное вглядывание в темноту потолка.

В очередное из таких пробуждений она чувствует, будто сверху на нее тоже кто-то смотрит. А потом отворачивается, оставляя ее наедине со вселенной.

Наутро Мэри Пэт словно зомби. Она с трудом отрабатывает свою смену в Мидоу-лейн-мэнор, надеясь, что никто из пациентов на нее не нажалуется. Соня так и не вышла, рук снова не хватает. Народ только и делает, что судачит о гибели Огги Уильямсона: мол, это он решил покончить с собой. Нет, просто обкололся и упал под поезд. Свидетели есть, но они отказываются говорить. Да, потому что парня загнали на платформу. Сделка с наркотиками пошла не так, он попытался сбежать, но поскользнулся, упал на пути — и хр-рясь!

Однако все обходят стороной вопрос, почему машинист ничего не заметил. Допустим, Огги он не увидел, но удар-то должен был почувствовать! Везде пишут, что Огги погиб где-то между полуночью и часом ночи, но тело нашли только утром, под платформой. Представляете, каково это — закончить смену, вернуться домой, спокойно выспаться, а проснувшись, узнать из новостей, что ночью ты кого-то переехал? «Бедняга, — говорит кто-то, — ему ж теперь до самой смерти с этим жить…»

Отработав, Мэри Пэт переодевается из униформы в обычную одежду, а потом делает то, в чем даже сама себе не отдает отчета, пока не пересекает реку Чарльз, — едет по красной ветке в Кембридж^[16].

Сойдя на станции «Гарвард», она попадает на Гарвард-сквер. Там не так плохо, как ей представлялось: мол, сплошные гребаные хиппи, запах «травки» и немытых тел, через каждые двадцать шагов кто-то бренчит на гитаре и гундит «любовь, чел, любовь» или «Никсон, мля, Никсон». Бывшего президента увезли на вертолете с лужайки перед Белым домом почти три недели назад^[17], а для этих залюбленных, чересчур образованных нытиков-уклонистов он по-прежнему жупел. Мэри Пэт быстро сбивается со счета, сколько парней ходят босиком, в растрепанных снизу штанах клеш, разноцветных рубахах, бусах и с длинными волосами, а сколько девушек без бюстгальтеров и в коротко обрезанных шортах, открывающих ягодицы. Каждый, пропахший сигаретами, кретеками^[18] или «травкой», позорил родителей, которые потратили хренову уйму денег, чтобы отправить свое чадо в лучший университет мира — куда ни одному малообеспеченному ребенку ни за что не попасть. И вот вся благодарность: детишки гуляют с грязными ногами и поют дерьмовые самодельные песни про «любовь, чел, любовь»…

На территории кампуса доля хиппи по отношению к приличного вида студентам уже меньше — примерно один к трем, что успокаивает. Студенты выглядят прямо как их показывают в фильмах: серьезные лица, аккуратные стрижки. Девушки в платьях или юбках и блузках, с выпрямленными и блестящими волосами, парни — в оксфордах и чиносах, с уверенной осанкой привилегированного класса.

Но всех объединяет глубокое непонимание, что на их территории забыла Мэри Пэт.

Нет, на какую-нибудь замарашку из трущоб она не похожа. Одета как большинство домохозяек, гуляющих по улицам Южного Бостона (да хоть Дорчестера, Рослиндейла или Хайд-Парка): красная полиэстеровая блузка, бежевые слаксы и фланелевая куртка-рубашка наперекор жаре. В таком виде она сегодня пошла на работу — чтобы доказать всем, кто смотрит, мол: «Я держу себя в руках, не раскисаю. Перед вами стильная женщина, и не глядите на разбитые кулаки». Но, видимо, в глубине души Мэри Пэт знала, что после работы пойдет не домой, а куда-то еще — например за реку, в мир гораздо более чужой и неуютный, чем даже другая страна. Скажем, Ирландия. Или Канада какая-нибудь. На свой вкус, она одета аккуратно и по моде, но, судя по косым взглядам от сопляков и хиппи на Гарвард-Ярде, ее видят насквозь: пролетарскую бабу с другого берега реки, решившую посетить их закрытый мирок в смехотворном выходном наряде из каталога «Сирса»^[19]. Им кажется, она ошиблась поездом и случайно попала в гарвардский кампус, а теперь бродит по нему, словно потерявшийся в супермаркете ребенок. Потом, вернувшись обратно в свою дыру, она станет рассказывать другим грязным детишкам, что видела кучу дорогих блестящих вещей, только трогать их было нельзя.

Она как-то уже бывала здесь с Кен-Феном: два года назад, незадолго до Рождества, через день после того, как его официально устроили в местное почтовое отделение. Была суббота, разгар зимы, поэтому народу в Гарвард-Ярде было всего ничего: редкие укутанные студенты; ну а хиппи в минусовую погоду вообще не высовывались. Мэри Пэт и Кенни встретились с начальником — его лицо она уже напрочь забыла, — и тот передал Кенни ключи от отделения и мастер-ключ от ящиков, объяснил обязанности, которые нужно выполнять по будням с полудня до половины девятого вечера. А потом оставил их осваиваться.

Почтовое отделение располагалось на цокольном этаже Мемориал-холла — здания настолько грандиозного и внушительного, что трудно было понять, как Кен-Фену удается работать там целый день и не трепетать от благоговения.

Кенни Феннесси вырос во дворах Ди-стрит — таких суровых, что Коммонуэлс и Олд-Колони в сравнении с ними напоминали опрятные Бэк-Бэй или Бикон-Хилл. Крупный мужик, метр девяносто. Когда сжимает кулаки, руки превращаются в две арматурины. Если нарываешься с ним на ссору, то лучше взять еще минимум пару дружков, потому что разнимать вас будет уже коронер. Но если не залупаться, то Кен-Фен тебя и пальцем не тронет. Ни разу не унизит и не оскорбит. С куда большей радостью он выслушает тебя, выпьет с тобой пивка, узнает, чем ты увлекаешься, и присоединится. Всю жизнь ему внушали, что насилие — единственный выход, однако это не сделало ненависть его главной движущей силой.

Они познакомились вскоре после его развода. Бывшая жена, которой Кенни выплачивал просто королевское содержание, как-то с уязвленной гордостью заявила, что неспособна любить, — а была бы способна, не стала бы растрачивать это чувство на него. Мэри Пэт и Кенни встречались год, после чего решили сыграть свадьбу. До работы в Гарварде у Кен-Фена не было в кармане ни цента. Потом появилась надежда, что, даст бог, через пару лет он рассчитается со всеми долгами и они переедут в нормальное жилье.

В качестве привилегии ему разрешалось бесплатно посещать лекции. Получить диплом он, конечно, не мог, но мог слушать. Тогда-то проблемы и начались. Внезапно муж стал приносить домой книги (особенно Мэри Пэт запомнились две: «Сиддхартха» и «Жестяной барабан»^[20]), цитировать людей, про которых она никогда не слышала. Нет, конечно, она много про кого не слышала, но чтобы Кенни, в жизни не повторявший чужих слов, начал цитировать…

Он сидит за столом в середине отделения. Мэри Пэт подгадала, чтобы застать его одного в обеденный перерыв. Еды перед Кен-Феном, однако, нет, он просто читает (конечно же!), но когда Мэри Пэт входит, то отрывается от книги и широко улыбается. Улыбка, впрочем, тут же пропадает, будто стертая быстрой рукой, и становится ясно, что ждал он кого-то другого.

— Привет, — говорит она.

Кенни поднимается из-за стола ей навстречу.

— Привет. Какими судьбами?

— Ты Джулз не видел?

— Нет, не видел. — Он мотает головой. — А что?

— Да вот, нигде не могу ее найти. Подумала, вдруг она к тебе заходила…

— И давно ее нет?

— С позавчерашнего вечера.

— Господи, Мэри Пэт… — Кен-Фен подходит к ней, берет под локоть. — Присядь-ка.

И пускай он не рад ее видеть, пускай по-прежнему злится (если это злость, а не что-то похлеще), пускай их последний разговор прошел на повышенных тонах — в минуту нужды он все равно будет рядом. Кенни — это скала, всегда таким был. Первый приходит на выручку, последний просит о помощи.

Он подводит ее к столу и пододвигает стул. Она беспомощно опускается на него. Глаза наполняются слезами. Страх, который Мэри Пэт затолкала глубоко внутрь, прорывается наружу коротким всхлипом. Кен берет другой стул и садится напротив.

Несколько секунд она переводит дух, а потом начинает говорить — слова будто извергаются из нее нескончаемым потоком:

— Что со мной, Кенни? Я не видела ее всего два дня, а уже предчувствую самое страшное. Такого не было даже в тот год, пока Ноэл был во Вьетнаме, даже когда Дюки, земля ему пухом, ушел из дома и не вернулся. Будто бы мы с ней до сих пор единое целое, понимаешь? Крупинка ее осталась во мне, преобразилась и… как бы… срослась со мной, что ли. Стала частью моего тела, вместе с кровью и прочими органами, без которых нельзя, понимаешь? Она всегда была там, внутри, но… но… но теперь, впервые с тех пор как она появилась на свет, я ее не чувствую. — Мэри Пэт бьет себя в грудь, чуть сильнее, чем рассчитывала. — Ее там больше нет.

Кен-Фен достает откуда-то бумажные платочки, протягивает ей. Она утирает лицо и с удивлением видит, что платочки насквозь мокрые. Кенни забирает у нее хлюпающий комок, дает пару свежих платочков, потом еще, пока она наконец не вытирает слезы насухо и не прочищает нос.

— Значит, ты тоже ее не видел… Может, слышал чего? — спрашивает Мэри Пэт.

— Нет. — Взгляд у него сочувственно-печальный.

— Если б она угодила в передрягу и хотела бы скрыть это от меня, то наверняка связалась бы с тобой.

— Наверное.

— Она тебя любит.

— Знаю.

— У нее ведь есть твой номер?

— Ага.

Это немного ранит. У дочки есть его номер, а у самой Мэри Пэт нет.

— Так, ладно, — говорит Кенни. — А теперь давай все с самого начала и по порядку.

Рассказ занимает минут пять.

— Подытожим… — произносит он тем самым взвешенным голосом, каким иногда объяснял ей непонятные ситуации в американском футболе или в последние годы их брака толковал смысл того или иного изречения. — Она тусуется с друзьями в парке до полуночи. Потом еще сорок пять минут проводит на пляже. Потом уходит домой. Это с их слов.

— Да, именно так они все и говорят, — подтверждает Мэри Пэт.

— По-моему, чушь собачья.

— Почему?

— Как-то все складно. Они ведь наверняка пили и курили всякую дрянь?

— Ну да.

— И при этом точно помнят время.

— Ага, до минуты. Меня это тоже насторожило.

Кен-Фен ненадолго задумывается; в его глазах светится ум, который он никогда не мог скрыть, как ни старался. И этот ум занимал в ее сердце второе место после доброты.

— Погоди-ка, — говорит он. — Весь этот казус — ну, или история, неважно — произошел в ночь на воскресенье между полуночью и часом ночи, так?

— Так.

— А что у нас прямо через дорогу от парка Коламбия?

Мэри Пэт пожимает плечами:

— Да много всего.

— Станция «Коламбия». Там, где погиб тот черный парень.

— И что?.. — не вполне понимая, спрашивает она.

— А то, что он тоже погиб между полуночью и часом. Так в газетах пишут.

— И какая связь?

— Мало ли… Может, ребята что-то видели?

Она пытается уложить это в голове.

— Или, — продолжает Кен-Фен, — может, они как-то к этому причастны.

Мэри Пэт подозрительно щурится, и тут в помещение входит чернокожая девушка с прической афро раза в два больше головы. В одной руке у нее пакет с едой, откуда доносится запах чего-то жареного, а в другой болтаются между пальцами две бутылки колы. Девушка смотрит на Кенни с теплой улыбкой.

Со смесью замешательства и отвращения Мэри Пэт понимает: «Так вот, значит, ради кого ты меня бросил. Ради этой ниггерки».

Девушка неуверенно улыбается Мэри Пэт, и она невольно успевает подумать: «Черт, и правда красавица», — и вдруг ляпает первое, что приходит в голову:

— Сколько тебе, девочка?

— Твою мать… — Кен-Фен, поднимаясь, отпихивает стул назад.

Негритянка подходит ближе, теперь улыбаясь чему-то своему.

— Двадцать девять. — Она ставит еду на стол и встает позади Кенни. — А вам?

Мэри Пэт внутренне усмехается, но виду не подает.

Повисает молчание, чем дальше, тем более неловкое. Нарушить его, однако, никто не решается.

Первой находится Мэри Пэт.

— Дай мне знать, если Джулз объявится, хорошо? — говорит она Кенни.

Тот, скривившись, указывает на негритянку, которая вышла вперед и встала рядом с ним.

— Мэри Пэт, это…

— Да мне насрать, как ее зовут.

Девочка-женщина широко раскрывает глаза и испуганно охает.

Мэри Пэт чувствует, как ее переполняет гнев, а к лицу приливает кровь. Перед глазами стоит невыносимое зрелище: эта парочка, держась за ручки, переходит через Бродвейский мост. Маленькая черная ладошка в большой белой лапе… Фу, аж тошнит. Как на них посмотрят! Кенни Феннесси, обыкновенный парень с Ди-стрит, возвращается в Южку предателем, хреновым любителем шимпанзе.

И неважно, чем закончится прогулка Кен-Фена с его африкоской (Мэри Пэт сомневалась, что они дойдут живыми даже до Си-стрит, не говоря уже об И-стрит). Важно, что несмываемый позор обрушится и на нее с дочерью, будет преследовать их, пока они носят фамилию Феннесси, а может, и еще много лет после. Да и памяти Ноэла, земля ему пухом, достанется.

Однако именно Кенни и черная девочка-женщина смотрят на нее с презрением. Да что они о себе вообразили?..

— Даже не представляю, как тебя совесть не мучает, — шипя, цедит Мэри Пэт.

— Меня? С какой, собственно, стати она должна меня мучить?

Девушка пытается придержать Кенни за руку, но тот высвобождается и подходит вплотную к Мэри Пэт.

Она перестает понимать, что происходит. Она ведь пришла вовсе не за этим. Мгновение ей хочется просто развернуться и уйти, продолжив поиски Джулз. Однако обида копилась слишком долго, с самого ухода Кенни, и слова вываливаются сами собой:

— Мы были счастливы…

— Мы? Счастливы?

И тут до нее доходит. Правда ведь, не были. Она была. А он почему-то нет.

— Ну да, не все у нас было гладко…

— Нет, Мэри Пэт, все было куда хуже. Мы гнили заживо. С самого раннего детства меня окружали только злоба и гнев. Я видел, как народ топит их в алкоголе, а наутро просыпается, и вся хренотень повторяется по новой. Десятилетиями!.. Всю жизнь я только и делал, что умирал. А теперь хочу пожить. Мне надоело гнить.

Чернокожая красотка смотрит на них с одновременно восхитительным и оскорбительным спокойствием.

Сквозь гнев, пылающий в глазах Кенни (и в ее собственных), Мэри Пэт замечает крошечный, но яркий огонек надежды, который как бы взывает к ней: «Давай начнем все сначала. Вместе».

Какая-то ее часть уже готова сказать: «Да, давай». Какая-то ее часть готова схватить Кен-Фена за лицо, впиться ему в губы и процедить: «Я согласна, твою мать!»

Но изо рта почему-то вырывается:

— Ах, значит, считаешь себя лучше нас?

Кенни издает что-то между тихим вскриком и громким вздохом. Крохотный лучик надежды гаснет, и весь его взгляд теперь мертвый — мертвые глаза, мертвые зрачки, мертвое все внутри.

— Пошла отсюда на хрен, — тихо произносит Кен-Фен. — Если Джулз объявится, отправлю ее домой.

Примечания

16

Кембридж — город в штате Массачусетс, отделенный от Бостона рекой Чарльз. В нем располагаются одни из ведущих вузов США: Гарвардский университет и Массачусетский технологический институт.

17

8 августа 1974 г., опасаясь импичмента в связи с Уотергейтским скандалом, 37-й президент США Ричард Никсон, единственный в истории страны, был вынужден досрочно сложить с себя полномочия. 9 августа, за несколько часов до того как отставка вступила в силу, он покинул Белый дом на президентском вертолете.

18

Кретек — разновидность сигарет индонезийского производства, не имеющих фильтра. Их начинку на одну треть составляет табак, а остальное — измельченная гвоздика и разнообразные добавки, содержащие специи, сушеные фрукты и т. п.

19

Каталог «Сирса» — один из крупнейших почтовых каталогов, выпускавшийся компанией «Сирс, Роубак энд Ко.» начиная с 1893 г. В нем содержался широкий ассортимент самых разных товаров: от хозяйственных мелочей и одежды до автомобилей. Жители небольших городков, у которых каталог пользовался наибольшей популярностью, называли его «Книгой желаний».

20

«Сиддхартха» — роман-притча немецкого писателя Г. Гессе, написанный в 1922 г. Повествует о молодом брахмане по имени Сиддхартха, который по ходу повествования обретает просветление. «Жестяной барабан» — роман немецкого писателя Г. Грасса, написанный в 1959 г. В центре повествования — история Оскара Мацерата, рассказанная им самим во время пребывания в психиатрической лечебнице. В свой третий день рождения он в знак протеста против обывательской жизни взрослых отказывается расти.