Девятнадцатилетние

Ден Истен (2024)

История встречи и любви девятнадцатилетних девушки и парня. Она — студентка педагогического вуза, он — студент техникума железнодорожного транспорта. Никаких общих интересов, разные взгляды на жизнь, свои моральные ценности. Они идут навстречу друг другу окольными путями, по дороге решая проблемы разного рода, в том числе и любовные. Несмотря на все сомнения и ошибки, они будут вместе.Названия населенных пунктов вымышлены, совпадения с реальными людьми и событиями невозможны.

Глава первая

— Сколько там?

— Перхоть, — ответил Андрей и выложил на верстак две сотенные купюры, проездной билет, серый корешок квитанции и банковскую карту. Перевернул кошелек и выковырял застрявший в порванной подкладке рубль.

— Шиканем теперь, — разочарованно сказал Паша, глядя на монету. — Может, на карте что есть?

— Совсем дурак?

Андрей выкинул кошелек в ведро с окурками, бросил следом банковскую карту, проездной и квитанцию. Показал на деньги.

— Сгоняй пивка купи.

— А к пиву? Тут не хватит.

— Свои добавь. Я вчера покупал.

Паша сгреб деньги и вышел из гаража. Андрей сел на продавленный диван и потянулся к гитаре. Выдал на единственной струне мелодию из «Крестного отца» и небрежно закинул инструмент на верстак.

Дверь открылась, и в гараж просунулась плешивая голова.

— Ты здесь?

— А ты не видишь, что ли?! — раздраженно ответил Андрей. — Что хотел?!

— Да волнуюсь просто, — миролюбиво ответил отчим.

Андрей никогда не мог понять, что нашла мать в этом низкорослом и кривоногом хоббите, со скучным лицом и плешивой макушкой? То ли дело — отец! Высокий, широкоплечий, веселый.

— А чего за меня волноваться? Я уже взрослый.

Отчим присел на сложенные друг на друга покрышки.

— Не спорю, но дома тоже надо появляться. Хоть иногда.

— Я прихожу.

— Ты приходишь по ночам, когда мы уже спим. Зайди днем, поговорим, пообедаем вместе. О маме подумай, волнуется же.

В его маленьких глазах мелькнуло сожаление. Андрей скинул кроссовки и вытянулся на диване. Заложив руки за голову, он уставился в низкий бетонный потолок с яркой лампочкой.

— Я вообще подумываю от вас съехать.

— Куда? В гараж? — насмешливо поинтересовался отчим.

— Квартиру сниму! — с вызовом ответил Андрей. — Или дом. Посмотрим.

— Думаешь, твоей подработки хватит на оплату квартиры?

— Гараж этот сдам в аренду — хоть какая-то копейка. Все равно машины нет.

— А питаться чем будешь?

Андрей приподнялся на одном локте и злобно посмотрел на него.

— Слушай, тебе что надо, а?! Что ты пристал ко мне?! Я не лезу в вашу жизнь — и вы в мою не лезьте!

Отчим миролюбиво улыбнулся.

— Может, не стоит принимать такие поспешные решения? Подумай.

Андрей снова вытянулся на диване.

— Подумал уже.

— Не будь эгоистом. Если что-то не устраивает, всегда можно сесть и обсудить.

В ответ Андрей закрыл глаза и демонстративно захрапел.

— Захочешь поговорить — я всегда готов.

Он захрапел еще громче, добавив в хрипящие трели побольше презрительной тональности. Отчим тяжело поднялся с покрышек и вышел.

Андрей открыл глаза.

— Строит из себя заботливого!

Настроение испортилось, и не столько от визита отчима, сколько от правоты его слов — как ни крути, а на зарплату мойщика подвижного состава снять приличное жилье было действительно нереально. Можно, конечно, попробовать устроиться куда-нибудь на полный рабочий день, но тогда придется бросить технарь. Да и кому он, девятнадцатилетний, без опыта и дипломов, нужен?

Скрипнула дверь.

— Андрюха, я Николая Васильевича встретил! — объявил Паша, сжимая в руках две пивные бутылки. Из кармана толстовки выглядывала пестрая упаковка чипсов.

— Я тоже.

— Идет такой грустный.

Андрей сел и сунул ноги в кроссовки.

— Вот и пусть идет. Пиво давай!

Паша протянул ему бутылку, сел рядом и вынул чипсы.

— Зря ты так. Нормальный мужик.

Андрей не ответил, скрутил крышку и приложился к горлышку. Паша вздохнул, открыл свою бутылку и с силой надавил на упаковку с чипсами. Та лопнула — по тесному гаражу распространился химический запах бекона.

— Говорю же, нормальный мужик. Получше, чем мой родной батя.

— Дарю. После использования выкинуть.

— Не, серьезно. Вот у меня батя — псих. Сколько помню — он сразу за ремень хватался. Двойка — ремень, стекло разбил — ремень, поздно пришел — ремень. Я уже школу закончил, на работу устроился, а он до сих пор за него хватается. Рефлекс у него, что ли? Больной человек.

На круглом веснушчатом лице Паши возникло страдальческое выражение. Андрей поставил бутылку и потянулся за сигаретами. Щелкнул зажигалкой.

— А Николай Васильевич — он нормальный. И поговорить с ним можно, и посмеяться, да и понимающий он. Зря ты так с ним.

— Может, хватит?! Заладил! — зло, вместе с дымом, выдохнул Андрей.

В дверь постучали.

— Кто там еще?!

В гараж заглянул мужчина лет пятидесяти, с испачканным машинным маслом лицом.

— Здорово, сосед! Балдеешь?! — громогласно поприветствовал он и распахнул дверь. — Уф, накурено тут! Хоть калитку открытой оставляй, что ли!

— Здрасьте, дядя Валера! — вежливо ответил Андрей, выкинул сигарету и подошел к двери. Соседа он уважал по двум причинам: во-первых, дядя Валера был другом отца, во-вторых, когда тот умер, он взял на себя всю суету, связанную с похоронами.

Крепко пожав руку, Андрей сделал пригласительный жест.

— Заходите.

Но дядя Валера отмахнулся.

— Да некогда! Слушай, твоя помощь нужна. Гайку подержать — проворачивается, зараза! Я уж и так, и этак! Да там три секунды делов!

— Да без проблем! — с готовностью ответил Андрей и шагнул к выходу.

Вернулся он через пять минут. Паша сидел на диване, хрустел чипсами и терзал гитару, пытаясь на одной струне сыграть «Кузнечика». Получалось плохо — пухлые пальцы попадали не в те лады, искажая, в общем-то, нехитрую мелодию до совсем уж чего-то неудобоваримого.

Андрей вытер испачканные пальцы тряпкой и взялся за бутылку. Паша отложил гитару и встал.

— Ладно, пойду я.

— А что так? — удивился Андрей.

— Да мне сумку свою курьерскую почистить надо, а то клиенты жалобу обещали накатать.

Андрей неоднократно видел его на районе при исполнении служебных обязанностей. Большая квадратная сумка действительно выглядела так, словно он не носил ее на своей сутулой спине, а волочил за собой по лужам и прочей грязи. Да и сам курьер выглядел непрезентабельно. Тут не сумки надо чистить, а кадры.

— Я им говорю, что внутри все чисто, еда упакована, все стерильно, а они угрожают! — оскорбленно вздохнул Паша, взял свое недопитое пиво и протянул на прощание ладонь.

Андрей пожал руку.

— Давай. Чипсы забери.

Когда за приятелем закрылась дверь, он с пивом уселся на верстак и погрузился в размышления. Дядя Валера сказал, что постарается найти желающих арендовать гараж, но предупредил, что на какую-то ощутимую сумму рассчитывать не стоит: район отдаленный, а подъездные пути — сплошная извилистая полоса препятствий. Проще продать, и пусть уже новый хозяин убивает подвеску на колдобинах и налог за гараж платит.

Но продавать гараж Андрей не хотел — здесь все напоминало об отце: этот верстак с инструментами и ящичками, эти стены, обшитые вагонкой… Даже сложенные покрышки, используемые в качестве стула, — от отцовской машины. Диван, правда, здесь появился недавно — соседка попросила вынести на помойку, но Паша справедливо заметил, что диван будет отличной альтернативой неудобным покрышкам, и помог притащить его сюда. Чуть пупы тогда не надорвали.

Андрей вдруг представил, что тут вместо дивана будет стоять чужая машина, а чужие руки будут ковыряться в ящиках с инструментами… Нет, пожалуй, сдавать он его тоже не будет. Пусть гараж остается его личной берлогой.

Андрей выкинул опустевшую тару. Бутылка ударилась во внутренний край оцинкованного ведра — оно с грохотом покатилось по бетонному полу, рассыпая содержимое.

Он выругался и спрыгнул с верстака. Принялся сметать ладонью мусор, но вдруг замер в недоумении: среди окурков и серого пепла лежали кошелек, проездной, смятый клочок квитанции и бутылка. Банковской карты не было.

Андрей вспомнил скучное лицо Паши и его поспешный уход. На осознание произошедшего и сопоставление одного с другим ушла ровно одна секунда.

Он судорожно вытащил из кармана джинсов телефон и набрал номер Паши. В ухо ударила дурацкая мелодия, затем автоответчик вежливо предложил оставить голосовое сообщение. Тогда Андрей выскочил на улицу и помчался по грязной дороге в сторону выезда, сгорая от решимости переломать Паше ноги и тем самым поставить крест на его курьерской карьере.

«Лишь бы не успел ничего купить!», — мысленно молился он, летя прямо по лужам.

Ситуация осложнялась тем, что было неизвестно, куда именно направился Паша: действительно домой чистить свою сумку или все-таки в магазин? Хорошо, если домой. А если в магазин? Да их тут на районе — как грязи! И все принимают безналичную оплату!

Андрей остановился и, тяжело дыша, вытащил вибрирующий в кармане телефон. Выдохнув в облегчении, торопливо нажал на прыгающую иконку с зеленой телефонной трубкой.

— Андрюха, звонил? — беззаботно спросил Паша.

— Ты где?! — зло выкрикнул Андрей.

— А что?

— Карта где?!

— Какая карта?

— Не придуривайся! Та самая карта, которая в кошельке была!

— Ты же ее выкинул!

Андрей закрыл глаза и на пару секунд задержал дыхание, стараясь успокоиться.

— Паша, ты не догоняешь? Это статья. Понимаешь? Я надеюсь, ты не успел ничего ею оплатить?

Паша засопел, и Андрей понял, что объяснять что-либо незадачливому дружку уже поздно.

— И что же ты купил? — убитым голосом спросил он.

— Сигареты взял, — виновато ответил приятель и добавил поспешно. — Да они всего 183 стоят! Мелочь же!

— Дело не в сумме, а в факте, дятел! — взорвался Андрей, напугав какую-то женщину, проходившую мимо. Та шарахнулась в сторону и ускорила шаг.

Паша сделал очередную попытку оправдаться.

— Мы же не воровали этот кошелек! Да и как они узнают?!

— Камеры в магазине, уведомление о покупке от банка! Дальше сам додумаешь?!

Паша испуганно икнул и прошептал:

— Поддался я соблазну — каюсь. Эх, надо было на месте кошелек выбросить, а не тащить его в гараж. Андрюха, а что делать будем? Давай я ее выкину, а? Сейчас достану только.

Из динамика телефона раздались кряхтения — видно, Паша доставал свой бумажник, куда вложил чужую карту как свою родную, чтобы и дальше беззастенчиво пользоваться дарами щедрой Вселенной. Воистину: простота хуже воровства.

— Свиридова Марина, — пробубнил Паша.

— Что?

— Имя на карте: Свиридова Марина.

— И что?

— Не знаю, подумал, что это важно.

Андрей задрожал от злости, прижал телефон к самым губам и прошипел:

— Это очень важно. Очень. А знаешь, почему? Потому, что тебя зовут не Свиридова Марина, понял? Твоя фамилия — Долбанько.

— Не знаю такого.

— Долбанько Павлик!

— Ты полегче там!

— А как тебя еще назвать?!

Паша помолчал немного и произнес голосом обреченным и благородным:

— Короче, беру вину на себя: я нашел, я же и расплатился. Ты мне будешь на зону апельсины носить? А может, условку дадут, а? Я же несудимый и на работе на хорошем счету. Ну, может, не совсем на хорошем, но меня же там терпят. А раз терпят — значит, ценят. Вот только сумку почищу.

Андрей присел на скамейку и потер переносицу.

— Заткнись. Ты когда сигареты купил?

— Ну, минут пять назад.

— Получается, она даже не знала, что потеряла кошелек — карта-то не заблокирована. Допустим, пять минут назад она получила уведомление о покупке, еще пять минут будет обтекать от удивления, затем начнет звонить в банк и блокировать карту. Потом она побежит в полицию писать заявление. Время есть, понимаешь?

— Ты имеешь в виду, у меня есть время спрятаться? А где? В гараже? Слушай, у меня тетка в деревне живет — может, к ней? Я ее, правда, не люблю и не видел никогда, но свобода дороже.

Андрей вздохнул: Паша иногда бывал редкостным тугодумом.

— У нас есть время, чтобы ее найти! Извиниться, договориться и все ей вернуть!

— А как ее найти?

— В соцсетях, наверное.

Паша скептически хмыкнул.

— Я уверен, что там этих Марин Свиридовых — до кучи. Мы у каждой будем спрашивать? Если она вообще там есть.

Андрей разозлился.

— Есть другие предложения?! Начинай курить соцсети, придурок! Время идет! Я сейчас тоже…

Тут Андрей запнулся, вспомнив о квитанции. Он попытался воскресить в памяти увиденное лишь мельком в том сером клочке бумаги с еле пропечатавшимися фиолетовыми буквами и цифрами. Кажется, там был какой-то номер телефона.

— Ты не помнишь, в той квитанции был телефон?!

— В какой квитанции?

Андрей встал со скамейки.

— Давай в гараж!

***

Марина разулась, села на пуфик и с наслаждением вытянула усталые ноги. Новые и недешевые ботинки, зачем-то купленные год назад, нещадно жали. Она бы их и не надела никогда, но на старых и очень удобных демисезонных полусапожках разошлась молния — пришлось отдать в ремонт и напялить вот это недоразумение.

— Марина, ты? — донеслось из комнаты.

— Я, бабуля!

— А мне уже лучше! Отпустило! — бодро похвасталась бабушка.

Марина улыбнулась. Ну, хоть какая-то хорошая новость.

— Ты ела, бабуля?

— Да! Мы так и будем перекрикиваться?

Марина сняла куртку и сунула ноги в тапочки. По пути в комнату глянула в зеркало и, оставшись недовольной потухшим взглядом карих глаз, несколько раз быстро моргнула, словно это могло придать им жизнерадостный блеск.

Бабушка, закутанная в клетчатый плед, сидела перед телевизором, на экране которого шел какой-то концерт. Марина обняла ее за плечи и прижалась щекой к седым вискам.

— Привет! Что смотришь?

— Телевизор.

— Понятно. Я смотрю тебе совсем хорошо, раз язвишь.

Бабушка ласково похлопала по руке и, развернувшись, вгляделась в лицо внучки.

— Грустная. В институте что-то?

Марина поморщилась.

— Ноги болят. Еле высидела. Не ботинки, а орудие пыток.

— Говорила тебе, покупай другие! И сразу приличные, а я бы с пенсии добавила.

Марина поцеловала ее в морщинистую щеку.

— Не надо. Пойду поем.

В ванной она распустила стянутые в хвост волосы — каштановые волны растеклись по плечам и спине, немного украсив унылый образ. Да, волосы, пожалуй, единственное хорошее, что досталось от матери.

Вымыв руки, она направилась в кухню. Потрогав еще теплую кастрюлю с куриным супом, решила не греть и потянулась к полке с тарелками.

— Мама звонила! — объявила из комнаты бабушка.

— И что ей надо?! — равнодушно спросила Марина, опуская поварешку в кастрюлю.

— Интересовалась, как мы.

— Ну ты же ей ответила, что у нас все хорошо?

— Так и сказала.

— Молодец! Хвалю!

— Всегда к вашим услугам!

Марина улыбнулась. Бабушка никогда не унывала. Даже вчера, когда у нее внезапно повысилось давление, и пришлось вызывать скорую, она дала Марине строгий наказ: если помрет, то никаких трат на пышные похороны и застолья — просто кремировать, а пепел развеять над Эгейским морем. Марина, заметив улыбку врача скорой помощи, спросила у бабушки, почему именно над Эгейским. На что получила ответ, что необязательно над Эгейским и необязательно морем, можно и над Темзой или Ниагарским водопадом — лишь бы любимая внучка, которая никогда не была за границей, повидала этот прекрасный мир. А прах — этот так, мимоходом.

Марина поставила тарелку на стол и принялась нарезать хлеб. В кармане куртки коротко звякнуло. Она, держа в зубах румяную горбушку, вышла в прихожую. Сообщение на экране смартфона гласило, что минуту назад ее банковской картой была оплачена покупка в магазине «У Галустяна» на сумму 183 рубля.

— У какого еще Галустяна? — недоуменно промычала Марина и пошарила в левом кармане, где обычно носила кошелек. Нащупав только платок, сунула руку в правый карман, достала мелочь, ключи и упаковку жвачки. Совершенно шокированная, она села на пуфик и, уставившись в одну точку, стала медленно жевать горбушку, параллельно соображая, как же так могло получиться. Наверное, выронила кошелек, когда полезла за платком.

— Марина, ты чего там?!

— Я кошелек потеряла, — убитым голосом ответила она и сунула в рот остатки хлеба.

В комнате послышались кряхтения, скрип кресла и тяжелые шаги. Бабушка, переваливаясь, вышла в прихожую.

— Денег-то много было?

— Двести наличными и на карте восемь тысяч. И квитанция из сапожной мастерской. Еще проездной. Был. Кто-то уже нашел и что-то купил у Галустяна на 183 рубля.

Бабушка сердито нахмурилась.

— Все в кучу: проездной, Галустян! Надо в полицию идти! И в банк!

— Точно! Карту надо заблокировать! — спохватилась Марина и полезла в телефон. — Ничего страшного: карту перевыпустить можно, кошелек — старый, а проездной через два дня истекает. А вот квитанция… Думаю, обувь можно и по фамилии получить. Или телефон назвать свой.

Бабушка покачала головой.

— А с воришкой что?

— Из-за 183 рублей?

— Дело не в сумме! Не твое — не трогай! Иди в полицию!

Марина тяжело вздохнула.

— Ладно. Поем только.

Бабушка покачала головой и, кряхтя, вернулась в комнату. Скрипнуло кресло и послышалось бормотание:

— Вся в отца. Тот тоже слишком добрым был — последнюю рубаху мог отдать. Будто кто-то это оценил.

***

На верстаке лежали кошелек, проездной билет, две бумажные купюры, рублевая монета и квитанция. Андрей со смартфоном склонился над квитанцией и медленно набирал номер. За спиной скрипнула дверь.

— Андрюха, я здесь!

Он даже не обернулся.

— Ее телефон в квитанции есть. Карту и деньги гони. Я свои две сотни уже кинул.

Паша торопливо положил на верстак карту и зеленую купюру номиналом в двести рублей.

— Сдачи не надо, — грустно сказал он.

— Аттракцион неслыханной щедрости, — съязвил Андрей и вбил последнюю цифру. — Звоню.

Паша сел на диван и, обхватив голову, уставился в пол.

— Здравствуйте! Марина Свиридова?! — сказал Андрей и перевел звонок в режим громкой связи.

Голос ответившей был молодым и приятным.

— Добрый вечер! Да.

— Мы нашли ваш кошелек, — бодро ответил Андрей. — Все в целости и сохранности. Хотим вернуть. Бесплатно. Готовы доставить.

Собеседница помолчала немного.

— Неожиданно. А как вы узнали мой телефон?

— В квитанции из обувной мастерской увидели.

— Да, действительно. А я уже в полицию обратилась. Дело в том, что с карты была списана некоторая сумма.

Паша тихонько застонал и вжался в диван. Андрей поднес телефон к губам.

— Произошло недоразумение. Мы купили пачку сигарет и нечаянно расплатились вашей картой.

— Вы нечаянно достали карту из чужого кошелька?

Андрей почесал лоб.

— Послушайте, Марина. Меня, кстати, Андреем зовут. Очень приятно. Мы ваш кошелек не крали, мы нашли его на дороге. Потраченные деньги мы вам вернем наличными. Квитанция, проездной… короче, все вернем. И принесем свои извинения. Зачем сразу в полицию? Заберите заявление, пожалуйста.

— Хорошо, — легко согласилась собеседница. — Встречаемся у полицейского участка возле…

— В смысле?! — вырвалось у Паши. — Зачем у полицейского участка?! Это чтобы что?! Чтобы время не терять, что ли?!

Из динамика раздался тяжелый вздох.

— Молодой человек, я не настолько кровожадна. Вернете мое — будем считать, что вопрос закрыт.

— Ага, так я и поверил! — продолжал упрямиться Паша. — Мы его спрячем в укромном условном месте! Или в ячейке на вокзале!

В голосе собеседницы появились раздраженные нотки.

— Я не буду искать ваши укромные условные места! И уж точно не поеду на вокзал! Предлагаю встретиться у полицейского участка потому, что… ну, мало ли. Вдруг вы маньяки, заманивающие таким способом жертв?

Паша раскрыл рот, чтобы возмутиться, но Андрей убрал громкую связь и приложил телефон к уху.

— Хорошо. У какого участка встречаемся? Понял. Через полчаса.

Он отключил связь и взглянул на товарища.

— Я один пойду.

Паша не возражал.

***

Андрей выскочил из автобуса и направился к подземному переходу. Спускаясь по лестнице, услышал сварливое брюзжание. Какой-то седой старик, с клюкой и в берете, отчитывал парочку уличных музыкантов. Его крик отражался от стен гневным эхом.

— Это что, музыка?! Вы чего инструмент зазря мучаете, а?! А вот эти ваши ля-ля, чих-пых, курлы-курлы — это что, песня?!

Музыканты, девушка с бубном и парень с гитарой, смущенно улыбались. Дед постучал костлявым кулаком в худую грудь.

— Вот в мое время были действительно песни! Прямо в сердце, до слез! В душу самую! А не вот эта ваша, прости Господи, хрюканина! Тьфу на вас!

Андрей быстро прошел мимо и выскочил из перехода. Рядом медленно проехала патрульная машина. От хмурого взгляда стражей порядка у него сердце в пятки провалилось, но машина ускорилась и помчалась по улице.

Он направился к бело-синему зданию районного ОВД. У дерева стояла женщина лет тридцати, вокруг которой бешеной юлой крутилась декоративная собачка. Поводок натягивался дрожащей струной, не давая бедному животному вырваться на свободу.

Андрей, решив, что дама с собачкой — и есть Марина, засунул руки в карманы ветровки и направился к ней, но женщина скользнула по нему равнодушным взглядом и, дернув за поводок, потащила упирающуюся собаку вдоль забора.

Он остановился и покрутил головой. Прошли двое мужчин, пробежал пацан лет восьми, простучали лыжными палками четыре любительницы скандинавской ходьбы, все — почтенного возраста. Слева приближалась парочка: девушка в спортивном костюме и немыслимых размеров качок, который, несмотря на довольно прохладную погоду, был в футболке. Качок поигрывал стероидными бицепсами, смотрел прямо на Андрея и многозначительно хмурил брови.

«Вот это подстава! Кажется, меня сейчас будут бить», — подумал Андрей. Он отступил на шаг и сжал в кармане кулак, сильно сомневаясь, что у него хватит сил нанести качку какой-либо ощутимый урон. А вот он ему — вполне.

Но спортивная парочка прошла мимо. Андрей тихо и с облегчением выдохнул.

— Андрей?

Он резко развернулся, инстинктивно сжав кулак. Девушка, невысокая и стройная, смотрела вопросительно.

— Андрей? — повторила она и представилась. — Марина.

— Я так и понял.

Он шагнул к ней, вытаскивая кошелек.

— Вот. Можете проверить — все там. И двести рублей, что мы потратили. Сдачи не надо. Компенсация, так сказать.

— Очень щедро.

Тонкие пальцы раскрыли кошелек.

— Тоже компенсация? — насмешливо спросила она, вынув рублевую монету.

— Тоже ваше. Там подкладка порвана.

— Понятно.

Марина спрятала кошелек во внутренний карман куртки. Андрей почесал затылок.

— Вы заявление забрали?

— Я его не успела написать. Так что, можете быть спокойны. Скажите честно, Андрей, вы просто испугались, да?

Он смущенно засмеялся.

— Есть немного!

Девушка грустно улыбнулась.

— И тем не менее спасибо.

— Вам спасибо за понимание! — искренне поблагодарил он. — Извините, что так все вышло.

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.

«Какие грустные глаза», — подумал он.

— Мне пора. До свидания, Андрей.

— До свидания, Марина.

Он неловко кивнул и направился к переходу, а Марина перешла на другую сторону дороги и пошла вдоль забора в сторону девятиэтажек.

У самого перехода Андрей обернулся — маленькая стройная фигурка Марины таяла в надвигающихся сумерках. Он спустился в подземку, откуда доносились печальный гитарный перебор и красивый девичий голос, исполняющий старинный романс.

Старик уже не скандалил. Он плакал.

***

Бабушка была настроена менее оптимистично. Указательный палец ткнул в цифры на обратной стороне карты.

— Переписали, а потом будут покупать всякую ерунду в интернете! Это ты сейчас улыбаешься, а потом плакать будешь!

Марина засмеялась.

— Бабуля, ты слишком подозрительная.

— И все-таки сделай другую! — настаивала бабушка.

— Сделаю-сделаю! Строгая ты, Валентина Михайловна! И как тебя только твои ученики терпели?

Бабушка перевела взгляд на стену, увешанную школьными фотографиями, преимущественно черно-белыми. Взгляд ее выцветших глаз смягчился, а строгая мимическая складка над переносицей разгладилась.

— Строга я была с ними — знаю, но справедлива.

Палец показал на одну из черно-белых фотографий.

— Мой самый первый класс. До сих пор всех помню. Некоторых уже и в живых-то нет.

Морщинистый подбородок вдруг задрожал, а глаза заблестели.

Марина вытерла ее слезы и обняла.

— Бабуля, ну ты чего? Пойдем чай попьем, а?

— Пойдем.

— Давай помогу?

— Сама! Иди чайник ставь, пока доковыляю, он как раз вскипит!

Они пили чай, ели рулет и разговаривали. Бабушка, великолепная рассказчица, рассказывала о своем трудном педагогическом прошлом, а Марина слушала и улыбалась, чувствуя к этому самому дорогому ей человеку такую нежность, какую иной ребенок не испытывает к родной матери.

Мать почти никогда не интересовалась дочерью, а после смерти мужа и вовсе забыла. Оно и понятно — женщина в активном поиске не может отвлекаться на всякие второстепенные дела, тем более дочь уже взрослая, школу заканчивает, все понимает, и вообще умница и красавица. Мать вышла замуж за какого-то капитана дальнего плавания и съехала к нему, а Марина окончила школу, поступила в институт и забрала любимую бабушку к себе.

Бойкая мать сказала, что совершенно не против, если Валентина Михайловна будет жить у них, но есть одно условие — пустую комнату свекрови в коммуналке надо сдать, а ежемесячный доход делить по справедливости: ей — семьдесят процентов, бабушке и внучке — тридцать. И не обсуждается! Валентина Михайловна согласилась, а Марина выдвинула свои условия: мать появляется в этой квартире и вообще в ее жизни как можно реже. Стороны пришли к обоюдному согласию: Марина ежемесячно переводила положенный процент матери, а та, выполняя свою часть обязательств, напоминала о своем существовании лишь редкими и непродолжительными телефонными разговорами, которые неизменно начинались с вкрадчивых вопросов относительно здоровья свекрови.

***

Пельмени, наверное, были бы намного вкуснее, если бы не отчим. И хотя тот сидел тихо, в его рот не заглядывал и свой не открывал, Андрей чувствовал раздражение.

— В техникуме как дела? — спросила мама, темноволосая женщина с правильными чертами лица и большими серыми глазами. Андрей привлекательную внешность матери не унаследовал, зато был копией отца — такой же высокий и крепкий, с грубоватым лицом и жесткими русыми волосами.

— Нормально, — вяло ответил он.

— А на работе?

— Нормально.

Мать вздохнула.

— Коля сказал, что ты собираешься жить отдельно. Это правда?

Коля, он же отчим, смущенно прокашлялся. Андрей скосил на него взгляд и пожал плечами.

— Ну, раз Коля сказал — значит, правда. Коля — он такой, он врать не будет. Коле верю. И ты, мать, верь!

И подмигнул отчиму. Тот совсем смутился.

— Андрей, я серьезно! — повысила голос мама.

— Мам, не волнуйся ты так. Я просто не хочу вам мешать.

Андрей наколол на вилку пельмень и со вздохом засунул в рот.

— Что за ерунда, Андрей? Как ты можешь нам помешать? — обескураженно спросила мама.

— Вам, может, и нет, а вот маленькому — да.

— Какому маленькому?

— Коля сказал, что вы поедете в магазин и купите мне маленького братика. Комнат — всего две, маленькому нужно свое пространство, поэтому я здесь лишний.

Отчим нервно хихикнул, а мать перегнулась через стол и огрела сына кухонным полотенцем.

— Что за дурацкие шутки?!

Андрей усмехнулся.

— Расслабьтесь. Никуда я пока не собираюсь. Кто ж меня так вкусно кормить будет?

Чувствуя на себе их молчаливый укоризненный взгляд, он прикончил два оставшихся пельменя, отодвинул пустую тарелку.

— Спасибо, все было очень вкусно.

— Чай? — спросил отчим. — Пряники есть.

Если бы чай предложила мать, он бы, конечно, согласился.

— Грызите сами свои пряники, а меня ждет гранит науки. Прошу не беспокоить.

В комнате Андрей включил настольную лампу, вытащил из сумки учебник с замысловатым названием «Организация работы железнодорожных направлений и системы вагонопотоков» и погрузился в чтение. Преподаватель, которого не любили в техникуме железнодорожного транспорта абсолютно все студенты, предупредил, что те, кто не сдаст зачет — не будет допущен к практике. И пальчиком еще так грозно по столу постучал, зараза.

Осилив несколько страниц скучнейшего текста, Андрей зевнул и полез в ящик стола, где хранились сигареты. Распахнув окно и поежившись от холодного весеннего воздуха, он присел на подоконник и щелкнул зажигалкой.

Вечерний двор привычно мерцал огнями окон и светом фонарей. Андрей вспомнил, как в детстве с отцом подолгу стоял у окна, глядя на далекие звезды. Тогда их шестнадцатиэтажный дом был единственной высоткой, возвышавшейся над частными домами, поэтому ничто не мешало обзору. Отец показывал на яркие точки, чертил контуры созвездий и объяснял: «Это Сириус — самая яркая звезда, вон там — Малая Медведица, а вот этот ковшик — Медведица Большая…»

Как же это было давно…

Андрей вздохнул и попытался разглядеть звезды, но из-за высоченных двадцатиэтажных человейников, разросшихся на месте частного сектора, увидел лишь маленький кусок неба, да и тот — затянутый хмурой пеленой.

Он затушил сигарету в пепельнице и с тоской посмотрел на учебник. Представив недовольное лицо препода, решил почитать еще немного — авось в голове что-нибудь да осядет.

Едва он лег на кровать и взялся за книгу, на столе завибрировал телефон. Звонил Паша.

— Андрюха, ты чего трубу не берешь?! Звоню-звоню! — недовольно прогудел товарищ.

— Да забыл перезвонить тебе, — ответил Андрей.

— Забыл он. Как все прошло? Стерва, да? Вот чую, что стерва. Не шантажировала? А то, знаешь, есть такие.

Андрей улыбнулся, вспомнив миловидное лицо Марины и ее тихий голос.

— Нормально прошло. Даже поблагодарила.

— А заяву забрала?

— Она ее и не писала. Но собиралась.

— Я же говорю, стерва! Молодая?

— Ну, примерно нашего возраста. Девятнадцать-двадцать.

— Подрастет — стервой будет! — авторитетно заявил Паша. — А ты что делаешь?

— Читаю.

— Это очень хорошее занятие. Значит, ты дома?

— Дома.

— Ты не перестаешь меня радовать. Слушай, дай ключи от гаража.

— Зачем? Опять Катя?

— Что значит «опять»? Она — мое «всегда»! Я, может, на ней жениться собираюсь. Когда-нибудь. А любви хочется сейчас. Большой, чистой и незамутненной. Да и стресс сегодняшний снять.

Андрей усмехнулся.

— Насчет незамутненности — это прям точно про тебя. Ладно.

— Через пять минут буду! — обрадованно выкрикнул приятель и отключился.

Андрей снова раскрыл учебник. Поняв через минуту, что просто бездумно водит взглядом по строчкам, даже не понимая смысл написанного, он отбросил учебник и, заложив руки под голову, уставился в потолок. Снова вспомнил Марину.

«Какие у нее были печальные глаза, — подумал он. — Может, требуется помощь? Позвонить и спросить, что ли?»

Он включил смартфон и ткнул в «исходящие вызовы». Вот ее номер, первый в списке. Палец в сомнении покрутился вокруг иконки с телефонной трубочкой и нажал на боковую кнопку. Экран погас.

«Ни к чему это. Кто я для нее? Никто. Да и впечатление, наверное, оставил не из приятных».

Андрей нехотя потянулся к учебнику, но тут позвонили в дверь. Он взял со стола ключ от навесного гаражного замка и вышел из комнаты. Отчим уже открывал дверь.

— Это ко мне.

Отчим все же открыл и ушел на кухню.

— Ключ! — потребовал Паша, едва переступив порог. Он благоухал туалетной водой и был аккуратно причесан.

Сжав заветную железяку, открывающую доступ к большой и чистой любви, он улыбнулся и шепнул:

— С меня пиво.

— Иди уже!

Закрыв за ним дверь, Андрей решил, что пора спать — все равно уже ничего в голову не влезет.

***

Какой-то гад налепил жвачку прямо на стекло, и не просто налепил, но еще и размазал. Жвачка засохла, превратившись в розовую, намертво прилипшую полосу. Андрей аккуратно снял ее скребком и, морщась от приторного запаха клубники, побрызгал моющим средством из пульверизатора. Размазал ветошью пену и принялся тщательно протирать стекло.

Над дверями расположился горизонтальный рекламный стикер, с которого смотрела симпатичная девица в строгих очках и тесной блузке. Девица предлагала взять кредит под смешной процент, без поручителей и бюрократических проволочек. А грудь, вываливающаяся из блузки, вероятно, должна была отвлекать внимание от информации, помеченной «звездочкой» и прописанной мелким шрифтом в самом низу объявления.

«Похожа на ту Марину, — подумал Андрей, задрав голову и елозя тряпкой по стеклу. — Если очки убрать, то очень похожа».

— О чем мечтаешь, Андрюша? — спросила напарница по имени Варя, крепко сбитая двадцатипятилетняя девица, протирающая сиденья и спинки в конце вагона. В ее сильных и точных движениях угадывалась та самая расторопность хозяйки, привыкшей к ведению домашнего быта.

— Да так, ни о чем, — ответил он и макнул тряпку в ведро, затем тщательно выжал и принялся полировать стекло, сгоняя остатки пены.

— Спросить хотела, ты завтра вечером свободен?

Андрей замедлил движение руки и повернулся.

— А что?

— День рождения у меня. Приглашаю.

Варя сняла правую перчатку и уселась на сиденье, по-мужски широко раздвинув ноги, затянутые в серые форменные штаны. Поправила выбившуюся из-под косынки соломенную челку и улыбнулась, отчего простоватое лицо посветлело и стало привлекательным.

— А кто будет?

— Да немного. Из наших, деповских: Макарыч–приемщик, Данилыч–обходчик, Саныч–электромеханик.

Алкоголиков Макарыча и Данилыча он знал хорошо, а вот электромеханика Саныча не видел никогда, но, судя по разговорам в курилке, тот от первых двух отличался ровно ничем: такое же алкогольное хобби, частые прогулы и многочисленные выговоры.

— Не знаю. Посмотрим.

Варя засмеялась.

— Дело твое! Адресок после смены черкну, надумаешь — буду рада. Насчет подарка не заморачивайся. Не это главное.

Она встала, натянула перчатку и стала протирать блестящие штанги поручней. Андрей передвинул ведро к другому окну и посмотрел в ее сторону.

— А что — главное?

Варя задумалась на секунду и пожала плечами.

— Внимание, наверное.

— Но ведь внимание выражается в подарках, так? Цветы те же самые.

— Подарки и цветы — это, конечно, хорошо, но иногда достаточно просто слова.

— Какого слова?

— Своевременного. Когда ласкового, когда ободряющего. Лично для меня это и есть внимание. А еще есть поступки. Но это другая история.

Андрей увидел, как на лице напарницы совершенно четко обозначились скорбные складки, идущие от крыльев носа к уголкам рта. Варя будто разом постарела, словно вспомнила что-то очень неприятное, ранящее. Он никогда не видел подобного выражения на ее всегда улыбчивом лице, хотя, встречались часто — все-таки уже почти год вместе работают в вагонном депо.

— Приду! — неожиданно для себя сказал Андрей и с удовольствием заметил, как разгладились скорбные складки и появилась улыбка. Та самая, привычная.

***

Профессор выглядел именно как профессор, в классическом понимании этого слова: костюм-тройка, строгий галстук, солидный живот. Очки в толстой оправе и седая борода прилагались. Чинно, внушительно и благородно. Правда, когда он вытягивал руку с указкой, рукав строгого пиджака задирался, и взору студентов открывались красные смарт-часы. Но профессору это прощалось — главное, предмет он свой знал, к студентам не придирался и на экзаменах не лютовал. Нормальный мужик.

Марина, относящаяся к учебе очень серьезно, слушала внимательно и старательно записывала, пользуясь собственной системой конспектирования и сокращений. Остальные студенты просто слушали (или делали вид), полностью уповая на включенные в смартфонах диктофоны.

Мажор по имени Влад теребил локтем Никиту, худенького паренька невзрачной наружности.

— Ну, долго еще?

— Готово, — ответил Никита и протянул ему лист А4.

— Крутяк! — восхитился Влад и бесцеремонно ткнул локтем Марину. — Свиридова, зацени!

Марина скосила взгляд на рисунок: оскаленная волчья пасть и надпись на латыни: Homo homini lupus est.

— И что?

— В смысле? Знаешь, как переводится?

— Человек человеку — волк. И что?

— В смысле?! Круто же! Хочу татуху такую! Вот сюда!

Влад похлопал по левому плечу. Сделал он это слишком громко — звук хлопков разнесся по всей аудитории. Профессор постучал указкой по трибуне, призывая к тишине, и снова продолжил вещать об истории древнейшей шумерской цивилизации. Марина уткнулась в тетрадь, а Влад, выждав паузу, прошептал:

— Что думаешь о татухе?

— Тебе мое благословение нужно? Сам решай.

— Хо-хо, сам решай! — передразнил Влад и вытащил из кармана модного блейзера пятьсот рублей. Небрежно протянул Никите.

— Держи, Пикассо!

Затем вытащил айфон и сфотографировал рисунок. Быстро накидал сообщение, видно, с призывом «заценить», и разослал абонентам. Почти сразу посыпались звуковые уведомления о входящих сообщениях. Судя по широкой улыбке Влада, рисунок заценили по достоинству.

Прозвенел звонок. Профессор глянул на свои модные часы, сложил бумаги в кожаный портфель и, поблагодарив за внимание, вышел из аудитории. Студенческая толпа с шумом потянулась на выход. Влад, расталкивая всех, понесся по ступеням вниз, громко стуча подошвами белых кроссовок.

Марина аккуратно положила тетрадь в сумку и встала.

— Марина, можно тебя на минуточку?

Светлые глаза Никиты смотрели чуть настороженно.

— Конечно.

Она села. Никита подождал, пока в аудитории они останутся одни и полез в свой рюкзак. Вытащил прозрачную папку-конверт и щелкнул кнопкой.

— Тебе, — сказал он, протягивая лист.

Марина чуть не вскрикнула от удивления, взглянув на свой портрет, выполненный простым карандашом. Да, это была действительно она: ее длинные ресницы, большие глаза, тонкий, с легкой горбинкой, нос и чуть припухлые губы. Без прикрас, как есть.

— У меня нет слов! — пораженно прошептала она. — Спасибо!

Никита, довольный произведенным эффектом, сказал:

— Я только волосы решил распустить. Мне кажется, так лучше.

Ей вдруг очень захотелось соответствовать портрету, она даже потянулась к резинке, стягивающей волосы в хвост, но сдержалась и лишь коснулась мочки.

— Никита, что ты на истфаке делаешь? Да тебе в художественную академию надо.

Никита от смущения покрылся пунцовыми пятнами.

— Да ладно тебе!

Марина скептически оглядела свою сумку, раздумывая, как бы донести рисунок. Положение спас Никита — он протянул папку.

— Спасибо. Верну.

— Да не надо. Слушай, а что ты завтра после лекции делаешь?

Вопрос был неожиданным.

— Не знаю. Дома буду, наверное. С бабушкой.

— Слушай, может, погуляем?

— Погуляем? — переспросила она.

— Да, уток покормим. Батоном. Я из дома возьму, — пролепетал он и поспешно добавил. — Ты не думай, я не в том смысле! Я в том смысле, что по-дружески. Ну, как одногруппники. Просто у меня и друзей-то нет.

— У меня тоже. Раз по-дружески, то давай. Завтра как раз хорошую погоду обещают.

Марина встала, повесила сумку на плечо и махнула на прощание папкой.

— Побегу я, Никита. Мне еще в банк зайти надо. Спасибо еще раз!

Вопрос догнал ее на выходе из лекционного зала:

— Марина, а может, в кино?! Я билеты куплю!

— Хорошо! Деньги потом отдам! До завтра!

— А фильмы какие смотришь?!

— Интересные-е-е!

***

У Коли было загадочное лицо.

«Не иначе опять какую гадость задумал?»

Оснований так думать не было — отчим никогда плохого ему не желал, но отделаться от неприязни и, соответственно, предвзятого отношения Андрей не мог.

Он молча разулся, обошел стоявшего на пути отчима и направился к себе. Едва открыв дверь, увидел стоявшее посередине комнаты новое компьютерное кресло из черной экокожи. Коля встал за спиной и прокомментировал:

— Нам консультант сказал, что в разработке этой модели участвовали лучшие врачи-ортопеды. Линия спинки в точности повторяет изгиб человеческой спины, высота подголовника меняется, подлокотники тоже можно отрегулировать.

Отчим зашел в комнату и выдвинул из-под сиденья подставку.

— Видал? Можно откинуться, поставить ноги и спать. Нам с мамой так понравилось. И тебе, надеемся, понравится.

Он широко улыбнулся, но Андрей оставался хмурым.

— Я что, горбатый?

Улыбка медленно сползла с лица отчима.

— Почему?

— А что это вы моей осанкой озаботились?

— В первую очередь мы его купили для твоего комфорта.

— А что это вы моим комфортом озаботились?

Отчим в замешательстве потер левую бровь.

— Мы подумали, что…

— Не надо думать! — перебил Андрей.

Подбородок отчима поджался.

— Кажется, нам нужно серьезно поговорить. Присядь, пожалуйста.

Он показал на новое кресло, но Андрей сел в свое старое, затертое и скрипящее. Отчим опустился на краешек кровати и сцепил руки в замок. Его невыразительные глаза смотрели с прямым укором.

— Во-первых, ты себя ведешь так, словно тебе не девятнадцать, а тринадцать. Или даже десять.

— Да неужели? — усмехнулся Андрей и скрестил руки на груди.

— Да. То, что ты куришь, пьешь пиво и встречаешься с девушками совсем не означает, что ты вырос.

— Принимается. Дальше?

— Удивил. Даже спорить не будешь?

— А мне все равно, что ты обо мне думаешь. Дальше что?

— Во-вторых, откуда такая ненависть ко мне? Я сделал что-то плохое тебе или маме? Ответь.

Андрей промолчал. Нечего было сказать. К матери отчим действительно относился хорошо, к нему — тоже, более того в течение этих двух лет всячески пытался наладить отношения.

— Что молчишь?

— Какая ненависть? Я просто хочу, чтобы ты исчез из нашего дома.

Отчим улыбнулся, но глаза оставались серьезными.

— Исчез?

— Незнакомое слово? Просто свали и все! А матери я сам как-нибудь объясню. Или можешь ей прощальную записку написать. Разрешаю. И обещаю передать.

— Прощальную записку? Никогда не писал.

— Так я тебе подскажу! — с готовностью воскликнул Андрей. — Напиши, что уходишь потому, что встретил другую. Сильно не рассусоливай, извинись, мол, тыры-пыры, тоси-боси.

— Тыры-пыры? Тоси-боси?

— Просто напиши что-нибудь, чтобы она поняла! — занервничал Андрей. — Что непонятного?!

— Мне непонятно абсолютно все, — спокойно ответил отчим. — Мне непонятно, в кого ты такой гаденыш? Эгоистичный гаденыш, думающий только о себе.

Андрею показалось, что он ослышался. Он подался вперед, сжав кулаки.

— Что ты сказал?!

— Ты глухой? — ровным тоном спросил отчим.

Андрей вскочил, схватил его за ворот рубашки и с силой дернул на себя. Посыпались оторванные пуговицы.

— А если я тебе сейчас морду набью?!

— Попробуй.

Отчим высвободил рубашку из его рук и отошел на шаг. Андрей зло рассмеялся. Разве может этот маленький человек, с рыхлыми округлыми плечами и выпирающим из разорванной рубашки животом, конкурировать с его высоким ростом и широкими плечами? Да это просто смешно!

Андрей толкнул его в грудь.

— Жалко тебя! Живи!

— А что так? Испугался, что ли? Отведи свою душу — набей. Легче станет.

Коля вел себя словно смертник — откровенно нарывался и даже не пытался сжать кулаки и принять защитную стойку. А еще, и это бесило больше всего, он говорил спокойным тоном.

— Да не могу я первым, — отмахнулся Андрей. — Жалко тебя.

— А так?

Ладонь несильно хлопнула его по щеке. Это была очень унизительная пощечина.

Андрей рассвирепел и врезал правым кулаком. От такого удара отчим должен был гарантированно сложиться у кровати бесформенной кучей, и, наверное, так бы оно и было, достигни удар цели. Но Коля просто отклонился в сторону, позволив кулаку пролететь мимо.

— Ух ты! — восхитился Андрей. — Это как так получилось?!

— Не знаю, — скромно ответил отчим и резко присел, пропуская над собой очередной удар.

Андрей перелетел через него и упал, задев локтем новое компьютерное кресло. Оно откатилось и ударилось в шкаф, из открывшейся антресоли которого вывалились глобус, книги и футбольный мяч. Андрей вскочил и пошел в наступление, размахивая кулаками. Невероятно, но этот плюгавый ненавистный коротышка легко уходил с линии атаки, заставляя кружить по комнате и бесполезно избивать воздух.

— Ты драться будешь?! Что ты танцуешь как баба?!

— Я детей не бью.

Андрей, уже порядком устав, попытался лягнуть, но не удержался и растянулся на полу.

— Притомился? Полежи, полежи.

— Ах ты сволочь!

Коля выскользнул из комнаты и резко открыл дверь ванной, в которую, в следующую секунду, на полной скорости врезался Андрей.

— У тебя уже кровь идет. Хватит.

Андрей вытер кровь из рассеченной брови, вскочил и, изловчившись, обхватил отчима за широкую талию. С диким ревом он протащил его через всю прихожую и обрушил на кухонный стол. Все, что там было, разлетелось с грохотом, сам стол хрустнул ножкой и накренился. Отчим скатился на пол. Андрей уцепился за его облитую соевым соусом рубашку и с силой дернул, но сам поскользнулся на разлитом масле и рухнул, ударившись затылком об кухонный шкафчик. В глазах потемнело.

Сквозь гул в голове он услышал, как щелкнул дверной замок, и в кухню вбежала мама. Точнее, две мамы — в глазах двоилось. Обе издали испуганный крик, бросились к нему и принялись хлопать по щекам.

— Что здесь произошло?!

Андрей промычал в ответ и отмахнулся. Тогда мать метнулась к барахтающемуся на полу отчиму.

— Коля, что тут произошло?! Ты моего сына избил?!

Андрей встал и, пошатываясь, подошел к ней. Морщась от боли в затылке, положил руки на ее плечи.

— Мама, успокойся. Это я начал.

Через пятнадцать минут все трое сидели в травмпункте в ожидании своей очереди. На визите к дежурному врачу настояла мать, которой надо было убедиться, что с ее мужчинами все в порядке: нет никаких сотрясений мозга, трещин в ребрах и прочих скрытых травм, которые могут впоследствии сильно аукнуться.

Очередь была небольшой: мужчина с вилкой в плече, девушка в велосипедном шлеме с ободранными коленями и молодой страдалец, укушенный собакой. Андрей с отчимом сидели вместе и стыдливо прятали глаза от рассерженной матери, наблюдавшей с кушетки у входа.

— А ты где так научился?

— Айкидо занимался. Давно.

— Да ты что?! А почему не говорил?

— Ты и не спрашивал. У нас с тобой, если ты не заметил, диалоги как-то не складывались.

— Ну да.

Помолчали немного.

— Стол кухонный надо починить, наверное.

— Проще новый купить. Видели один в том мебельном магазине: симпатичный такой, овальный.

— Кстати, за кресло спасибо.

— Пожалуйста.

Опять помолчали.

— Ты извини, что я тебя обозвал эгоистом и гаденышем. Вывел ты меня. Просто за маму твою обидно стало.

— Да перестань, все правильно ты сказал. Надеюсь, это между нами? Договорились?

— Договорились.

Мама в подозрении прищурилась: от этих двоих она ожидала чего угодно, но только не этого крепкого дружеского рукопожатия.

***

Никита был похож на первоклассника на школьной линейке: белая рубашка под легкой серой курточкой, черные отутюженные брюки, новые туфли. На голове аккуратная стрижка, на невзрачном, но тщательно выбритом, лице — серьезное выражение. К дружеской встрече парень подошел ответственно. Даже батон не забыл. Марина же к такому знаменательному событию отнеслась легкомысленно — на ней были легкое пальто, джинсы и отремонтированные полусапожки.

— А на исторический пошел потому, что место бюджетное было, — рассказывал он, кроша батон в пруд, где плавали утки. — Хотел пойти в художественную школу при Академии художеств, но там дорого, а бюджет не предусмотрен. Родители не потянут. У них помимо меня еще двое. Младшие.

— Сестры? Братья? — поинтересовалась Марина.

— Сестра и брат, — грустно ответил он и добавил зачем-то. — Но я их люблю.

— Даже не сомневаюсь.

Никита бросил последний кусок. Марина протянула свою половинку батона.

— А ты?

Она улыбнулась.

— Мне кажется, уткам приятнее из твоих рук.

Никита отщипнул кусочек, тщательно размял и бросил ближайшей утке. Серо-коричневая птица скользнула плоским клювом по водной глади, подбирая корм.

— Я сюда часто прихожу. Кормлю и мечтаю.

— О чем, если не секрет?

Никита пожал узкими плечами.

— О разном. О собственной галерее, например.

— Это здорово! И не расстраивайся, не у всех известных художников было соответствующее образование. Но почему именно истфак? Я понимаю, что бюджет, но зачем учиться там, где тебе неинтересно? Из-за отсрочки?

— Меня не взяли по состоянию здоровья. Я бы пошел. Жаль нет художественных войск. Музыкальные есть, художественных — нет. Да и высшее образование не помешает, думаю.

От Никиты, несмотря на парадный внешний вид, исходило ощущение какой-то вселенского масштаба тоски. Марине стало неуютно.

— Мы не опоздаем?

Никита глянул на часы.

— Еще целых двадцать пять минут. Там сеанс идет.

— Пойдем.

— Ладно.

Он раскрошил батон в пруд, отряхнул руки и вдруг спросил:

— Тебе со мной не скучно?

Марина на секунду смутилась: неужели она чем-то выдала свои мысли?

— Вовсе нет! — попыталась успокоить она, взяла его за руку и ободряюще подмигнула. — Веди!

Никита повел ее по асфальтированной дорожке к выходу из парка. У арки он замедлился, посмотрел на ее ноги и как-то странно подпрыгнул. Затем еще раз.

— Что ты делаешь?

— Хочу перестроиться, чтобы идти с тобой в ногу. Ты иди-иди спокойно, не обращай внимания, а я уже подстроюсь.

— Да не могу я спокойно! Какая разница, как ты идешь, в конце концов?!

— Иди-иди!

Так, держа за руку и периодически подпрыгивая, он довел ее до торгового центра, на последнем этаже которого располагался кинотеатр.

Эскалаторы понесли их вверх, мимо бутиков, салонов, фудкортов и галерей. На третьем этаже Марина вдруг увидела Андрея, спускающегося на соседнем эскалаторе. Правая бровь мимолетного знакомого была заклеена пластырем, а руки сжимали небольшой букет цветов. Увидев ее, Андрей на секунду округлил глаза от удивления и кивнул. Она улыбнулась в ответ. Он проплыл мимо и исчез из вида за матовой балюстрадой.

На пятом этаже они прошли мимо кафетерия и оказались в кинотеатре. У раскрытых дверей синего зала Никита протянул женщине-контролеру два красочных билета и шепнул Марине:

— Последний ряд, места 10 и 11.

Народ в зале прибывал, рассаживался, шелестел пакетами с попкорном, смеялся. Кто-то пытался выгнать кого-то с незаконно занятых мест.

Никита вдруг склонился к ней и прошептал озабоченно:

— Может, надо было поближе? Или посередине? Что-то я не спросил тебя.

Марина, которой было все равно, откуда смотреть неинтересный ей боевик, успокоила:

— Все в порядке. Мне нравятся последние места.

Все уселись, стихли голоса, прекратилось хождение. Контролер задернула плотную штору, зал погрузился в темноту.

Как она и ожидала, происходящее на экране ее нисколько не заинтересовало. Выли полицейские сирены, стекла осыпались от выстрелов, над светящимися небоскребами кружил вертолет. А кто кого и за что — непонятно.

Никита же, наоборот, слегка подавшись вперед, полностью погрузился в действо на экране. Ей вдруг стало смешно — она ощутила себя старшей сестрой, выведшей младшего брата на прогулку. Он, почувствовав, что за ним наблюдают, повернулся, но Марина с улыбкой помотала головой и перевела взгляд на экран.

Безучастно наблюдая за происходящим и даже не пытаясь понять его суть, она вспомнила восхищенную реакцию бабушки на портрет и последующий диалог:

— И когда, говоришь, у тебя с ним свидание? Завтра?

— Бабуля, еще раз: не свидание, а просто дружеская встреча.

— Давай уточним: взрослые разнополые люди решили встретиться вдвоем, так? Накануне один дарит другому его портрет, так? Действительно, какое же это свидание? Самая настоящая дружеская встреча. Дружеское свидание.

— Ой, всё!

Марина снова взглянула на Никиту. Даже полутьма кинозала не могла скрыть ни его тонкую мальчишескую шею, ни этого восхищенного взгляда, устремленного на экран. Как друг он ее вполне устраивал: незлобивый, немного наивный и, наверное, бесконечно мечтательный. Он чем-то напоминал единственную школьную подругу, с которой она дружила с первого по одиннадцатый класс — та тоже отличалась неконфликтностью и мечтательностью.

Но подруга уехала покорять Северную столицу сразу же после окончания школы. Звонит редко, пишет еще реже. Наверное, скоро общение и вовсе сойдет на нет, что само по себе нормально: другие интересы, новые знакомства, время и расстояние…

Конец ознакомительного фрагмента.